Самиздат литеретурно-публицистический журнал

Я помню из прошлой жизни
Белое платье и кровь.
Кто-то остался лишним
В такой игре, как любовь.
Я помню большие платаны
И замок старинный, и сад.
И то, как убитой стану
Четыреста лет назад.

Томик стихов Гумилева,
Cкамейка на Чистых прудах,
Как часто, все снова и снова
Сюда возвращаюсь в мечтах.
Из серой обыденной жизни,
От злых, раздраженных людей,
И лучше становятся мысли,
И сердцу, чуть-чуть, но теплей.

Снова сеет пурга
И печаль, и разлуку,
Однотонностью мучая нас.
Словно, были всегда
Эти вечные муки.

Снова сеет пурга
И печаль, и разлуку,
Однотонностью мучая нас.
Словно, были всегда
Эти вечные муки,

Неоновый свет
Никогда, никогда
Нам солнца тепла
Не заменит.
Но в чем же ответ,
Почему города
Так манят
В ночное время?

Сиянье звезд, томленье сердца,
Печали, радости, мечты -
Куда все это сможет деться,
Когда умрем однажды мы?

Просто дурак –
Это, просто никак
Человек не научится жить.
Он себе, будто, враг,
И повсюду дурак
Всех пытается жизни учить.

Он гонит прочь
От сытой жизни,
Где все спокойно и легко.
Мир бывший оказался лишним,
Рассудок - где-то далеко.

Звезда из будущего века,
Поднявшись вверх,
Упала вниз.
Не стало больше человека,
Себя сжигавшего всю жизнь

Озарение души, как избыток тепла, вдруг приходит нежданно, внезапно.
И морские огни, голубые цвета в детство нас возвращают обратно.

Нарисуем любовь на холсте, белизною как снег,
Где небесной лазурью окрасятся нежные ласки,
А пурпурно-кровавый, как маки альпийские, цвет
Разожжет нашу страсть из восточной причудливой сказки.

Мадонны католической глаза,
Как изумруды светлые прозрачны.
Казалось, с покаянием сюда
Пришла я к ней, прекрасной, неудачно.
Мой город для меня теперь чужой,
А шпиль костела стал таким далеким,
И стала вдруг совсем другой страной
Каштанов тень, прекрасных и высоких.

И снова снег летит по Петербургу,
Колючий снег, в бессилии весна.
Здесь Север протянул стальную руку,
Не отпуская злые холода.

Если будет нам
Суждено с тобой
Вместе день один пережить,
Мы отправимся
За золотым руном
На ковчеге
Прекрасном плыть.

Желаю Вам не знать тревог и грусти,
Любимым быть и чувствовать любовь,,
А все плохое пусть душа отпустит,
Как в юности забьется сердце вновь.

Грань святости нельзя определить,
Она - всегда с грехом наполовину.
Так почему приходится нам жить
С обидой в сердце, головой повинной?

Когда-то в детстве, слыша песню
Длинноволосового певца,
Мы думали, нас не коснутся
Ее серьезные слова.

Все дни похожи друг на друга,
Не замечаешь день и ночь,
Не нужен друг или подруга,
Что может в этом нам помочь?

Тёплый ветер проколышет белое платье,
И с надеждой на пульс будут щупать запястье...

Я не нужна тебе… Об этом мне однажды
Ты вскользь сказал. Но что же из того?
Я не нужна тебе? Не так уж это важно:
Моя свобода для меня ценней всего.

Я буду пламенем, горячим и загадочным.
Я буду радугой и солнечным лучом.
Я буду утренней росой и светом фар ночных.
Я буду тёплым ласковым дождём.

Морской волной я буду, шумной и игривой,
И вольной птицей, и беспечным мотыльком.
Пушистым облачком и розой горделивой…
А после стану просто ветерком.

Захочешь ты меня найти – но будет поздно.
Я затеряюсь в кружеве небес.
Свою любовь дарить я буду звёздам,
И не вернёт меня тебе ни бог, ни бес.

У королевы не было пороков,
Ей чувствовать не приходилось боль

Нам вешают медаль на грудь,
За то, что мы порой не мы.
За то, что это кто-нибудь,
Оценит как-то вполцены.
За то, что пел и вдруг допел,
Зато что встал и не упал.
За то, что сделал что хотел,
За то, что понял, что не знал.
За то, что был хотя бы миг,
На грани межу тем и тем.

Свет полной луны будит меня. Я просыпаюсь. Легко ступая по полу, продвигаюсь к приоткрытой в балконной двери. Скольжу сначала тенью, наливаясь с каждой секундой силой и проявляясь чётче и чётче. Шагаю на шероховатую, бетонную поверхность балкона. На миг замираю, подняв лицо к луне. Прищуриваюсь, купаясь в её свете. И одним плавным движением вскакиваю на перила балкона. Потом переступая мелкими шажочками, иду по нему. Поворачиваю на его изгибе и широким шагом соскакиваю на узкий карниз, идущий вдоль стены 14-ти этажки.

Я ненавижу себя. Я много лет ненавижу себя….

1986 год. Мне позвонил Пашка и сообщил, что он поссорился со своей Маринкой и у него есть «чирик». Я задумался.
- Слушай, Паш, ко мне через час Юлька придет, – пробубнил я виновато.
- Ты чё, Алик, какая Юлька? Мы же друзья навеки, мы мужики, а бабы – так…

Москва, как всегда молодеет. Расширяется, растет ввысь и становится похожей на настоящую европейскую столицу. К нам едут забытые и новые звезды эстрады и оперной сцены, художники, политики и просто тусовщики со всего мира. Ночные клубы на любой вкус, на любой возраст. В них любят тусоваться молодое поколение, те кому за 30 лет и горячие парни с кавказских республик. Москва – город контрастов и жизнь сплошной контраст.

Фрадков на встрече с Путиным в Кремле сказал:
"Налогоплательщик хочет знать, куда идут бюджетные деньги».

От такого заявления может и кондратий хватить. Мы, может, и хотели знать, но никто ж не спросит…
А бурные аплодисменты падкого на такие новости населения обеспечены.
Было, было это уже в 70-80-е годы ХХ столетия. Молодые не помнят времена «застоя» и думают, что наступает новая жизнь, старикам вновь вернули надежду на…

Красная площадь. Как все нормальные москвичи, я здесь бываю по очень особым случаям, примерно один раз в 5 лет. Постоял у мавзолея Ленина. Ах, всё-таки власть загадочных российских демократов у нас все правильно рассчитала, они переименовали улицы городов на исторический лад, но на главные символы государства замахнуться сил не хватило. Вот так и лежит в бодром нездравии товарищ Ленин в своём склепе, символизируя о духовной недоразвитости нашего государства и "правильной" политике, которую ведут высшие власти.

Чего не делает по утрам Сидор Кобылкин? Не пьет кофе. Об этом все знают. А что делает? Если ночью не заливал соседей снизу, то утром ищет остатки алкоголя под всеми предметами, куда могла закатиться бутылка. Обычно находит. Для оживления организма хватает одной рюмки. В один из дней он засунул свою дурную головушку под кровать и обнаружил конверт с письмом. Нераспакованый. С маркой.

Адольф Макарыч проснулся и решил, что не мешало бы сделать зарядку и выпить стакан сока. Так он думал ежедневно на протяжении 30 лет. Но супруга, которая была вечно всем недовольна на протяжении 30 лет, не давала ему и шанса помолодеть и кормила с утра яичницей из трёх яиц с тремя бутербродами с салом. Агрепина - так звали жену милиционера, - была родом с Украины и не могла отказать себе в удовольствии травить свое окружение вредной украинской пищей.

Всё утро из унитаза сквозило. «Не к добру, - решил Сидор Кобылкин, - или к непрошенным гостям». И не угадал. Гость оказался весьма даже прошенный. Пока Сидор усердно вытаскивал закатившуюся бутылку из-под ванной, позвонили в дверь. «Бздынь»…. «бздынь» – сначала робко, а потом уже настойчивей, – «бздынь- бздынь- бздынь». С трудом вытащив голову из-под чугунной ванны и матюгаясь, Сидор пошел открывать дверь. На пороге стоял здешний участковый Адольф Макарович.