Самиздат литеретурно-публицистический журнал

Желаю Вам не знать тревог и грусти,
Любимым быть и чувствовать любовь,,
А все плохое пусть душа отпустит,
Как в юности забьется сердце вновь.

Грань святости нельзя определить,
Она - всегда с грехом наполовину.
Так почему приходится нам жить
С обидой в сердце, головой повинной?

Когда-то в детстве, слыша песню
Длинноволосового певца,
Мы думали, нас не коснутся
Ее серьезные слова.

Все дни похожи друг на друга,
Не замечаешь день и ночь,
Не нужен друг или подруга,
Что может в этом нам помочь?

Тёплый ветер проколышет белое платье,
И с надеждой на пульс будут щупать запястье...

Я не нужна тебе… Об этом мне однажды
Ты вскользь сказал. Но что же из того?
Я не нужна тебе? Не так уж это важно:
Моя свобода для меня ценней всего.

Я буду пламенем, горячим и загадочным.
Я буду радугой и солнечным лучом.
Я буду утренней росой и светом фар ночных.
Я буду тёплым ласковым дождём.

Морской волной я буду, шумной и игривой,
И вольной птицей, и беспечным мотыльком.
Пушистым облачком и розой горделивой…
А после стану просто ветерком.

Захочешь ты меня найти – но будет поздно.
Я затеряюсь в кружеве небес.
Свою любовь дарить я буду звёздам,
И не вернёт меня тебе ни бог, ни бес.

У королевы не было пороков,
Ей чувствовать не приходилось боль

Нам вешают медаль на грудь,
За то, что мы порой не мы.
За то, что это кто-нибудь,
Оценит как-то вполцены.
За то, что пел и вдруг допел,
Зато что встал и не упал.
За то, что сделал что хотел,
За то, что понял, что не знал.
За то, что был хотя бы миг,
На грани межу тем и тем.

Свет полной луны будит меня. Я просыпаюсь. Легко ступая по полу, продвигаюсь к приоткрытой в балконной двери. Скольжу сначала тенью, наливаясь с каждой секундой силой и проявляясь чётче и чётче. Шагаю на шероховатую, бетонную поверхность балкона. На миг замираю, подняв лицо к луне. Прищуриваюсь, купаясь в её свете. И одним плавным движением вскакиваю на перила балкона. Потом переступая мелкими шажочками, иду по нему. Поворачиваю на его изгибе и широким шагом соскакиваю на узкий карниз, идущий вдоль стены 14-ти этажки.

Я ненавижу себя. Я много лет ненавижу себя….

1986 год. Мне позвонил Пашка и сообщил, что он поссорился со своей Маринкой и у него есть «чирик». Я задумался.
- Слушай, Паш, ко мне через час Юлька придет, – пробубнил я виновато.
- Ты чё, Алик, какая Юлька? Мы же друзья навеки, мы мужики, а бабы – так…

Москва, как всегда молодеет. Расширяется, растет ввысь и становится похожей на настоящую европейскую столицу. К нам едут забытые и новые звезды эстрады и оперной сцены, художники, политики и просто тусовщики со всего мира. Ночные клубы на любой вкус, на любой возраст. В них любят тусоваться молодое поколение, те кому за 30 лет и горячие парни с кавказских республик. Москва – город контрастов и жизнь сплошной контраст.

Фрадков на встрече с Путиным в Кремле сказал:
"Налогоплательщик хочет знать, куда идут бюджетные деньги».

От такого заявления может и кондратий хватить. Мы, может, и хотели знать, но никто ж не спросит…
А бурные аплодисменты падкого на такие новости населения обеспечены.
Было, было это уже в 70-80-е годы ХХ столетия. Молодые не помнят времена «застоя» и думают, что наступает новая жизнь, старикам вновь вернули надежду на…

Красная площадь. Как все нормальные москвичи, я здесь бываю по очень особым случаям, примерно один раз в 5 лет. Постоял у мавзолея Ленина. Ах, всё-таки власть загадочных российских демократов у нас все правильно рассчитала, они переименовали улицы городов на исторический лад, но на главные символы государства замахнуться сил не хватило. Вот так и лежит в бодром нездравии товарищ Ленин в своём склепе, символизируя о духовной недоразвитости нашего государства и "правильной" политике, которую ведут высшие власти.

Чего не делает по утрам Сидор Кобылкин? Не пьет кофе. Об этом все знают. А что делает? Если ночью не заливал соседей снизу, то утром ищет остатки алкоголя под всеми предметами, куда могла закатиться бутылка. Обычно находит. Для оживления организма хватает одной рюмки. В один из дней он засунул свою дурную головушку под кровать и обнаружил конверт с письмом. Нераспакованый. С маркой.

Адольф Макарыч проснулся и решил, что не мешало бы сделать зарядку и выпить стакан сока. Так он думал ежедневно на протяжении 30 лет. Но супруга, которая была вечно всем недовольна на протяжении 30 лет, не давала ему и шанса помолодеть и кормила с утра яичницей из трёх яиц с тремя бутербродами с салом. Агрепина - так звали жену милиционера, - была родом с Украины и не могла отказать себе в удовольствии травить свое окружение вредной украинской пищей.

Всё утро из унитаза сквозило. «Не к добру, - решил Сидор Кобылкин, - или к непрошенным гостям». И не угадал. Гость оказался весьма даже прошенный. Пока Сидор усердно вытаскивал закатившуюся бутылку из-под ванной, позвонили в дверь. «Бздынь»…. «бздынь» – сначала робко, а потом уже настойчивей, – «бздынь- бздынь- бздынь». С трудом вытащив голову из-под чугунной ванны и матюгаясь, Сидор пошел открывать дверь. На пороге стоял здешний участковый Адольф Макарович.

Что ни день - война,
Что ни день - переворот,
Что ни день - так он крут,
И забот полон рот.

В кроваво-красных сапогах.
Никого он не боится,
На всех жутко злится.

Три шага первых в пустоту,
Рожденье, Вера и Любовь.
Заполнят строчкой чистоту,
Немараных листов.
И на листах родиться жизнь,
Небрежным росчерком в тетради.
И ясный день. И в дымке высь,
Цветы пленённые оградой.

Не плачь седая осень,
Холодной струйкою дождя.
Не ты одна тоску приносишь,
Не ты я не виню тебя.
Как сами часто, иль всегда мы,
Храним печаль в сердцах своих.

Догорало лето,
Как костёр забытый кем-то.

Догорало, исчезало,
Было долго, но казалось мало...
Жар спадал, дожди случались чаще,
Август уходил спокоен, ненавязчив.

Догорало лето, ускользало,

Карих глаз улыбка робкая,
Линия прямая рта.
Милая, родная и далёкая...
Потому что ты уже не та.

Потому что годы пролетели,
По весне кричали журавли.

Пройдёт весна, улыбкой лето...
Сорвёт листву осенний дождь,
Но только снова, до рассвета,
стучу в окно: "Меня ль ты ждёшь?..."

Не пойте псалмы уходящим,
Пришедшим отдайте цветы.
Дарите подарки дарящим,
Лишь верным дарите цветы.

Ушедшим и память награда,

И в снег, и в дождь, и град и слякоть,
Бродячий пёс не будет плакать,
Он помнит ещё худшие года.
Он помнит дворника с метлою,
И сеть собачника стеною,
Так непогода - это ли беда?

Звени же гитара, звени,
Вспоминая, ласкай всё былое.
Звени же гитара, звени,
Сегодня мы пьяны с тобою.

Сегодня, а может вчера,
Ударом бокалы звенели.

А день бежал по серой дымке,
Сгорая среди струй дождя.
Блестели ясные слезинки,
В ресницах канущего дня.

Ещё свечою на закате,
Последний жест, последний взгляд.

Я беру обнажёнными пальцами,
Выпавший огонёк сигареты.
Я не льщу себя шансами,
Уберечься от боли при этом.

Всё случилось легко и естественно,
Пошатнувшись шагнул к краю мир.

Стучал трамвай, качался плавно..
На стыке вздрогнув всей душой.
Как не скатиться к фразе бранной?
И не пожертвовать собой…
Когда лишь зло, презренье в жесте..
И взгляд-пощёчина в ответ..
Словам раскаянья – нет места..
И явь не явь, а словно бред.

Был летний вечер,
Ветер чуть всколыхивая штору,
Ронял листы тетради на коврал.
Оконный вид, открытый взору,
В душе сомненье создавал.