Самиздат литеретурно-публицистический журнал

Вечер. Час пик. Вагон 26-го маршрута набит людскими телами как сельди в бочке. Я протискиваюсь до ближайшей штанги, вцепляюсь в неё и под стук и вздрагивание вагона, под покачивание тел в такт всему этому "уплываю" в раздумья. Я устал. Хочу домой под горячий душ и в постель.
- Вы сходите?

Раннее утро. Душ. Завтрак. Первая сигарета с самой сладкой первой затяжкой. Поворот ключа в замке. Визжание лифта. Стук каблуков по бетонным ступеням. Удар яркого солнечного света в глаза, при выходе из подъезда. Неторопливые шаги в 100 метровой дистанции от дома до остановки трамвая. Мельтешение и лавирование в судорожной толпе, не поддающейся нормальной логике. Почему когда я иду к остановке, всё почему-то идут от неё, то есть мне навстречу.

Хрум. Хрум. Хрум. Секундная стрелка кварцевых часов откусывает секунды, на мгновение замирает, как бы смакуя, пережёвывая и проглатывая их. И снова. Хрум. Очередную порцию. Замыкает круг на циферблате, как бы облизываясь съеденной минуте.

Вот улица - почти прямая,
А вот и дверь стоит косая.
Это только кажется,
Все отлично ляжет.

Бушует море, о берег бьется,
Бунтует, рвется, не сдается,
А скалы берега тверды,
На жизнь взирают с высоты.

На трудных нитях ветхих лет
Лежали пыльные дороги.
Нас освещал тут только свет,
Зовущий в древние чертоги.

Вдали, в туманно зыбкой мгле,
Играет сонно мягкий ветер.
И по приземистой волне
Сквозь ночь плывут на корабле:

Что мне любовь? Которой страсти,
Вы всей душою отданы!
И где же, говорю, напасти,
Что на меня привлечены?

Огня бушующее пламя
Взвилось под куполом небес.
И искру жизни изымая,
Сожгло печалящийся лес.

Громко звенит тишина,
Сильно натянуты струны,
Смело волнует волна,
Вечности твердые руны.