Три антиутопии - Глава №39 (2)

В начало

Я не ожидал, что Малыш окажется столь важной персоной. Я помню, как он говорил, что кого-то там обучает, а теперь вдруг выясняется, что он сильно скромничал. Малыш – глава Общества Народного Образования, и могущественен настолько, что даже Жю-Пё не может с ним справиться.
Что я могу сказать такому влиятельному человеку? Как можно его убедить оставить такой высокий пост?
Я разучил несколько вариантов начала разговора и повторял их всю дорогу на пути к его дому. Это занятие помогло мне убить время, и я не заметил, как моя поездка подошла к концу. Такси высадило меня и уехало. Я принялся осматриваться.
Дом Малыша оказался совсем не таким большим, как у Жю-Пё. Он находился на небольшой тихой улице и был разве что немного больше соседних домов. Но не размеры дома отличали жилище Малыша от других.
Самым первым, что бросилось в глаза, были огромные ворота, занимавшие всё пространство между соседними домами. С левой стороны единственной створки ворот имелись массивные петли таких больших размеров, каких я до сих пор нигде не видел, а с правой стороны находился солидных размеров замок с очень мощными засовами.
В отличие от других домов, перед домом Малыша газона не было. Всё было покрыто толстой тротуарной плиткой. Ни одного дерева или куста не росло перед домом: ничто не должно было мешать воротам открываться.
Однако ворота выглядели так, будто ими давно не пользовались: низ ворот был закрыт травой, пробившейся между тротуарными плитками, а замок покрылся таким слоем грязи, что уже было не понятно, что мощнее – замок или грязь. Впрочем, грязь была не только на замке. Малышу уже давно не мешало помыть ворота и подмести проход перед ними.
Единственным более-менее чистым местом была расположенная в центре ворот калитка, но она была таких малых размеров, что Малыш едва ли смог через неё протиснуться. Однако калиткой явно пользовались. А ещё рядом с ней было переговорное устройство с кнопкой.
Я нажал на кнопку, загорелась лампочка, пару секунд погорела и погасла. Я нажал ещё раз, лампочка снова загорелась – на этот раз подольше. Я ожидал, что кто-нибудь спросит меня о цели визита, но ничего такого не произошло. Лампочка снова погасла. Я опять нажал на кнопку. Лампочка загорелась и я, решив, что гостеприимный хозяин открывает мне дверь, попытался открыть калитку, но она не поддалась. Я подумал, что калитку заело от грязи, и что было сил потянул за ручку. Калитка даже не шелохнулась. Я потряс ручку – никакого эффекта.
– Чего ломишься, придурок, – послышался неприятный голос из переговорного устройства.
– Я должен встретиться с хозяином этого дома, – ответил я. – Мы договорились с ним о встрече.
– А вы с ним, случайно, не договаривались ломать его ворота? – ехидно спросил тот же неприятный голос.
– Нет, не договаривались. Просто, я подумал, что лампочка означает, что я могу войти, но калитка не открывается.
– Едва ли этот маленький предмет на твоих плечах способен думать, если ты не догадался, что тебе следует представиться и сообщить о цели своего визита.
– О, извините, меня зовут…
– Я и так тебя узнал, – перебил голос. – Ты – Доттерсон – один из самых тупых, кого я когда-либо встречал. Чего тебе нужно?
Я уже начал догадываться, что говорю с хозяином дома – Малышом, но не ожидал, что он примет меня так грубо. Все заранее придуманные вступительные слова разом вылетели из головы. Его грубость меня обидела, и я собрался уходить, но, вспомнив о важности этого визита, сдержался и вежливо ответил:
– Извините, Малыш, в последний раз, когда мы с вами разговаривали, вы сказали, что вам у нас очень понравилось; а ещё вы сказали, что вам понравилось, как я надевал на вас подгузник.
– Ну и что? Ты пришёл надеть мне подгузник? Так знай: мне теперь подгузники ни к чему. Можешь уходить.
– Я хочу сделать вам выгодное предложение.
– Надеюсь, это не предложение выйти за тебя замуж и войти в твою звериную семью?
– Нет, совсем не это. Это слишком важно, чтобы я мог говорить об этом на улице. Я уверен, вам моё предложение понравится.
– Что, правда? Ну, давай проверим.
Замок калитки громко щёлкнул, и я смог зайти внутрь.
За воротами располагался большой двор, который, несмотря на свои размеры, был тёмен, поскольку огромные ворота и высокий дом закрывали от него солнце, а само солнце, похоже, бывало здесь лишь в полдень.
Слева от ворот стояли две коляски Малыша: одна открытая, которую я уже видел, и вторая – ещё больше – с крышей. Обе коляски выглядели так, будто ими давно не пользовались: они были покрыты грязью, а их колёса поросли травой. Грязным был двигатель открытой коляски, которая стояла рядом со мной, раскрыв на меня капот. Настолько же грязной была покосившаяся крыша второй машины, правые стойки которой были отогнуты в сторону, а левые – полностью оторваны, позволяя крыше отклоняться так, как ей будет удобно.
Там, где тень была наиболее плотной, трава росла плохо, но в середине двора она пробилась сквозь сдвинутые плитки, уступая место лишь узкой тропе, ведущей от калитки к дверям дома.
Вход в дом был также необычен. Проектировщики дома, очевидно, старались сделать так, чтобы Малыш не утруждал себя подъёмом даже на невысокую ступеньку или пандус, поэтому сделали вход на первый этаж вровень с землёй.
Огромная входная дверь не должна была пропускать машину, а потому была заметно меньше ворот, но её размеры всё равно впечатляли. Дверь была открыта, и, судя по всему, стояла так уже давно: грязь была перед порогом, за порогом и на пороге. Вернее, грязь была бы на пороге, если бы он был, но его не было, чтобы не мешать домашней коляске проезжать внутрь.
Сама домашняя коляска Малыша была припаркована на большой стол с двумя подломившимися ножками. Вокруг стояла или валялась разнообразная мебель, по большей части разломанная.
Я остановился, чтобы осмотреть помещение. Оно было огромно, занимая всё внутреннее пространство дома. Никаких перегородок нигде не было. Это было что-то вроде очень большой студии для очень большого и очень творческого человека.
Слева от меня стоял, занимая всё пространство стены, гигантских размеров мольберт с установленной на него рамой. На раму был натянут холст, на котором был нарисован чёрный прямоугольник, закрывающий собой бóльшую часть свободного места. Рядом стояла палитра, походившая на большой стол с наклонной крышкой. Палитра, как это водится у художников, была полностью заляпана красками, среди которых не было видно чёрной, хотя вроде бы именно её должно было бы быть много. Вокруг валялись длинные кисти, одна из которых была сломана.
Вдоль остальных стен виднелись шкафы, но из едва открытых окон проникало слишком мало света, чтобы можно было рассмотреть, что в них находится. Я подошёл ближе.
Шкафы были заполнены старинными книгами. Бумажные книги уже давно никто не производит, поэтому коллекция Малыша стоила наверно очень дорого, но относился он к ней неаккуратно: пара шкафов была раскрыта, а книги из них выкинуты наружу. Ещё в одном шкафу из разбитого стекла дверцы торчала большая книга в кожаном переплёте. Это было очень странно.
В правом дальнем углу комнаты виднелась кровать. Вернее, не кровать, а спальное место, на которое не надо было залезать. Оно состояло из обширного матраса, пары больших одеял и множества подушек. Похоже, этим тоже давно не пользовались.
Весь этот разгром наводил тоску, и я начал было беспокоиться. Но тут, на одном из уцелевших столов внезапно ожило переговорное устройство и прокричало голосом Малыша:
– Чего ты там копаешься?
– Я не знаю, что мне делать. Тебя нигде нет.
– Не дури. Я наверху.
Я посмотрел наверх, пытаясь разглядеть Малыша в полутьме высокого потолка, но ничего, кроме балок, не увидел.
– Я тебя не вижу.
– Как ты можешь меня видеть, если я на крыше? В углу справа от входа есть винтовая лестница. Когда поднимешься, открой люк и вылезай на крышу, но только осторожно. Не забудь закрыть за собой люк.
Я попытался возразить, но переговорное устройство уже выключилось. Мне ничего не оставалось, как подняться наверх.
Лестницы вызывают у меня панический страх, но с винтовыми я уже научился справляться. Ещё в детстве мне один раз такая попалась, и я обнаружил, что, если держаться руками за центральную колонну и смотреть только на неё, становится совсем не страшно. Но в тот раз я поднялся едва на десяток ступеней, а тут надо лезть под самую крышу.
Почему Малыш надо мной издевается? Очевидно же, что он сам по этой лестнице подняться не может. У него наверняка есть для этого специальный лифт или подъёмный кран, а он заставляет меня мучиться.
Ступеней было много – очень много. Наверное, прошла целая вечность или даже две пока эта дьявольская лестница не закончилась. Мои ноги болели, а голова кружилась. Я с трудом откинул крышку большого люка и оказался на крыше. Закрыв за собой люк, я попытался осмотреться, вернее, – отдышаться.
Смотреть на город сверху интересно, но лучше жить без этого. Я старался смотреть вдаль и на крыши соседних домов; главное – не смотреть вниз. Даже если бы у меня в спине был имплантат с вертолётным двигателем, я бы всё равно не согласился подойти близко к краю.
Ходить по крышам опасно, но здесь, к счастью, были проложены деревянные мостки с перилами. Вели они куда-то за большую старинную трубу. Я мог пойти лишь вперёд или вернуться обратно по лестнице. Выбор был небольшой, поэтому я пошёл вперёд.
Прямо за трубой находился небольшой домик с покатой крышей. Впрочем, это скорее был даже не дом, а пристройка, использовавшая трубу в качестве стены, а заодно и в качестве трубы: я сразу заметил странный дымок, поднимающийся над трубой, и удивился тому, что у нас кто-то ещё загрязняет атмосферу таким образом.
Мостки подвели меня к небольшой двери в стене домика. Я её открыл и вошёл внутрь. Внутри домика был самый настоящий бардак, какой я видел однажды в университете, когда там закрыли электротехническую и химическую лаборатории. Студенты уже давно перестали записываться на химический и электротехнический факультеты, и их лаборатории пришли в негодность. А потом, когда понадобились новые помещения для факультета высокой моды, эти лаборатории закрыли, а всё оборудование сложили в один большой чулан. Я тогда помогал всё это перетаскивать, объясняя другим: что и куда следует положить, – поэтому я очень хорошо запомнил ту атмосферу.
В общем, в домике было всё, как в том чулане полном всевозможных трубок, склянок, проводов и каких-то приборов. Только здесь всё было аккуратно расставлено, а не свалено в кучу.
Я прошёл по узкой извилистой тропе, огибавшей стоящие приборы и столы со склянками, и оказался в маленькой комнатке, в которой было место лишь для кровати, небольшого заваленного бумагами стола и большого кресла, в котором сидел незнакомый мне человек. На нём были чёрные кожаные брюки и такая же жилетка со множеством металлических цепочек и застёжек. Но самым странным было то, как он выглядел.
Казалось, что этот человек однажды проснулся после бурной вечеринки и по ошибке надел чужой халат, но только это был не халат, а человеческая кожа, в которую запросто могли поместиться двое или трое таких как он. Отовсюду, где одежда не прикрывала тело, были видны ужасающие складки. Складки были на лице, руках и груди. Складки вылезали даже из штанин брюк и почти полностью закрывали ступни. Но самая большая складка была на животе. То, что я вначале принял за кожаный передник телесного цвета, оказалось одной большой складкой, свисавшей с талии и закрывавшей переднюю часть ног. Чтобы складки не мешали двигаться, их во многих местах закрепили всевозможными цепочками и кольцами, хотя иногда, похоже, это было сделано просто для красоты.
– А где Малыш? – спросил я.
– Прямо перед тобой, – ответил человек.
– Но он, то есть ты, был совсем другой.
– Просто я немножко похудел. Здорово, правда? Теперь я могу всё делать сам – без помощи таких как ты.
Это было не очень вежливо с его стороны, но я проделал такой долгий путь совсем не для того, чтобы сдаться. Правда, я не знал, чего говорить, но пришлось рискнуть:
– Значит, теперь ты живёшь здесь?
– Да, здесь гораздо просторнее и больше света. Вы – трусы – даже не понимаете, как хорошо быть на высоте. Теперь я – Малыш, который живёт на крыше.
Я ещё раз оглядел маленький, заваленный бесполезными вещами домик, едва освещенный падающим из небольшого окна светом. Честно говоря, выглядело это мрачно.
– Да, здесь довольно уютно.
– Не надо врать. Я хорошо вижу, что тебе здесь не нравится, – отрезал Малыш. – Я сам знаю, что у меня тут небольшой беспорядок. Но это потому, что я лишь недавно закончил свои исследования. На доведение моего изобретения до ума потребовалось так много денег, что на постройку чего-то более внушительного, чем эта халупа, средств не осталось. Если бы не эти тупые ретрограды из медицинской комиссии, я был бы уже богат.
Когда я это услышал, у меня как камень с души свалился. Теперь я точно знал, о чем с ним говорить. Я посмотрел немало фильмов и хорошо знаю, что ни один изобретатель или сумасшедший гений не откажется поговорить о своём изобретении. Надо только показать искреннюю заинтересованность:
– Ты что-то изобрёл? Если это что-то полезное, я и моя семья поможем тебе получить нужные разрешения.
– Ты ещё сомневаешься?! Конечно оно полезное. Вот, смотри.
Малыш указал на свою талию, на которой было закреплено то, что я принял за увеличенную в размерах личную аптечку.
– Это аптечка? – рискнул предположить я.
– Конечно аптечка, но только улучшенная. Она может быть заправлена большим количеством лекарств, и она сама показывает: когда их действие подходит к концу.
– Понимаю, это, наверное, здорово.
– Ничего ты не понимаешь. Главное здесь не аптечка, а то, что внутри. Гляди.
Малыш поднёс палец к расположенной в центре аптечки кнопке и нажал на неё. Аптечка издала тихое: «пш-ш-ш-дзинь», подсветив свою единственную кнопку зелёным светом. На зелёном кружочке засветилась улыбающаяся рожица.
– Что это?
– Это – моя прелесть, – ответил Малыш. – Это – счастье.
Малыш разительно изменился. Его глаза подобрели, лицо расцвело широченной улыбкой, и даже складки стали несколько меньше.
– Доттерсон, братишка, знаешь ли ты, что, если бы не твоё вмешательство, всё могло пойти по-другому и счастье снова отвернулось человечества? – спросил обновлённый Малыш.
– Правда? – сказал я, несколько удивлённый этим заявлением и тем, что Малыш вдруг стал ко мне тепло относиться.
– Конечно! Ты же помнишь, что из-за того полёта, который ты мне устроил, Третий Номер потерял свою аптечку, и она попала ко мне?
– Да, помню.
– Тогда я впервые познакомился с действием лекарств, которые прописали Третьему Номеру, чтобы он вёл себя спокойней. Меня это заинтересовало, и я попросил дать мне его аптечку для исследований. Я обустроил в своём доме химическую лабораторию и обнаружил, что набор лекарств из аптечки был совсем не так безвреден, как вначале казалось. Он приносил ощущение счастья, но выключал человека из активной жизни и при длительном применении вызывал привыкание.
– Это, наверное, плохо.
– Конечно, моя умница, конечно же, это – плохо. Тогда я решил нейтрализовать вредное действие лекарств и вычислить дозу, необходимую для безопасного применения. Я долго над этим работал, но едва у меня начинало получаться, как что-то шло не так, и нужный эффект исчезал.
– Но ты с этим справился?
– Ещё бы! Однажды я так увлёкся, что вместо того, чтобы подъехать на коляске за нужным мне реактивом, я просто встал на ноги и пошёл. Я успел дойти до стола с реактивами и вернуться назад, и только тогда понял, что это была моя первая прогулка за многие годы. Представляешь, у разработанной мною смеси обнаружился стимулирующий и жиросжигающий эффект!
– Понимаю.
– Нет, не понимаешь. Ты никогда не был настолько толстым, чтобы это мешало тебе ходить. А я таким был. Я хорошо знаю какого это. Теперь многие люди, попавшие в такое же положение, смогут начать жить и стать счастливыми. Но в тот момент моё изобретение ещё не было готово к использованию.
– Но ты решил эту задачу?
– Как ты думаешь, стал бы я тебе об этом рассказывать, если бы не решил? Конечно же, решил. Я понял, что совершил ошибку, рассчитывая безопасную дозу исходя из массы тела. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я.
– А-а, ничего ты не понимаешь, – махнул рукой Малыш. – Моя ошибка была в том, что я считал свой вес постоянным, а он изменялся. В результате доза, рассчитанная на больший вес, оказывалась избыточной для меньшего. Тогда я понял, что мне необходимо устройство, способное быстро проводить анализ текущего состояния организма и рассчитывать безопасную дозу. Поняв это, я оборудовал у себя электротехническую лабораторию и, потратив уйму сил и средств, сконструировал это.
– Аптечку?
– Ха, ты догадался. Конечно же, аптечку. Я назвал её: «Моя прелесть». Она способна анализировать состояние организма, вычислять безопасную дозу лекарств и вводить их в тело. Теперь я могу сам определять момент введения и, таким образом, контролировать своё состояние.
– То есть это безопасно?
– Конечно безопасно, дурья башка. Я провёл множество экспериментов по влиянию моей смеси на организм. Я уверен, что это безопасно, и могу это доказать. Это настолько безопасно, что смесь можно вводить автоматически каждый раз, как только её концентрация в крови падает. Но я намеренно оставил ручной режим, чтобы человек мог сознательно контролировать момент наступления счастья. Я сам сознательно контролирую момент введения, что также служит дополнительным свидетельством того, что моё изобретение безопасно.
– То есть, если лампочка на аптечке погасла, значит, действие лекарств закончилось? – сказал я, глядя на погасшую кнопку в середине аптечки.
– Мм-м, ты догадался? Да, именно так. Но теперь, когда моя работа завершена, её тормозят какие-то тупоголовые ретрограды от медицины. Они заявляют, что это может быть небезопасным для общества. Ха! Что они понимают в обществе? Они только и знают, что свою медицину, но лезут в общественные вопросы и изображают себя философами.
– Как Шопенгауэр?
– Шопенгауэр – дурак. Он ничего не понимал в жизни. В конце концов, смысл жизни заключается в том, чтобы получать удовольствие, и я нашёл свой смысл жизни. Кто может сказать, что я не прав?
Мне понадобилось много времени, чтобы понять: зачем я изображал из себя ребёнка, – продолжил Малыш. – Я постоянно пытался вернуться в то состояние, когда для родителей ты – бог, и тебе всё можно. Мне казалось несправедливым, что человек, вырастая, должен превращаться в слугу общества. Мне всегда хотелось того ощущения всемогущества, которое я имел в детстве.
Детство – самая счастливая пора в жизни человека, поэтому, если хочешь быть счастливым всю жизнь, нужно никогда не взрослеть. А ещё нужно разрешить все лекарственные средства, которые только могут доставить человеку удовольствие. Какое мы имеем право лишать человека лекарств, которые ему так нужны?
‒ Я думаю, что это тоже самое, как запрещать фее Динь-динь снабжать Питера Пена волшебной пылью.
‒ Ха, ты, наконец, смог родить что-то умное! ‒ заметил Малыш, впервые за всё время посмотрев на меня с уважением. ‒ Так вот, я провёл исследования и определил безопасную дозу препарата. Даже если это наркотик, то лёгкий и безвредный. Я выяснил это на себе. Но теперь, из-за этих медицинских кретинов, я должен отказаться от своей мечты и отказать всему человечеству в счастье.
– Если хочешь, я назначу тебя главой Общества Народного Здравоохранения, и ты сможешь снять с постов всех этих кретинов.
– Я смотрю, ты делаешь успехи. Возможно, твои извилины не настолько прямы, как казались раньше. Но как ты собираешься это сделать?
– Наша семья идёт на выборы, и, если мы наберём большинство в Верховной семье, мы сможем сформировать правительство. Я обещаю тебе поддержку всей нашей семьи, но только при одном условии: ты должен будешь перестать возглавлять ОНО.
– А кто придёт на моё место? – нахмурился Малыш.
– Это место хочет занять Жю-Пё. Если мы это ему не дадим, он откажет нам в поддержке, и мы точно проиграем.
– А-а, этот старый извращенец тоже хочет поруководить? – усмехнулся Малыш.
– Он совсем не извращенец, – возразил я. Мне даже стало немного обидно за Жю-Пё. – Он прекрасный человек, который очень многим помог. Я знаю его очень давно и уже неоднократно получал от него всю необходимую помощь.
– Ладно, не кипятись. Мне всё равно чем вы там с Жю-Пё занимались. Мне это Общество Народного Образования уже давно надоело. Так что, я согласен принять твоё предложение. Я оставлю свой пост для Жю-Пё и окажу вам поддержку на выборах. Можешь мне поверить, моя поддержка стоит гораздо больше, чем это может показаться.
Я ликовал! Я получил согласие Малыша и теперь мог сообщить Жю-Пё, что он получит свой пост. Мы с Малышом распрощались, и я направился домой. Спуск по винтовой лестнице хоть и заставил мою голову кружиться, но это было головокружение с осознанием того, что я выполнил очень важное и сложное дело. Я мог собой гордиться.