Фальшь, равная реальности.

И, словно в адской погоне, мы бежали по улочкам этого города. Я догонял тебя, а ты меня. Прохожие без лиц шарахались от нас, как от прокаженных, кричали проклятия и угрозы в след. А нам было наплевать. В такие минуты весь мир терял свое значение, приобретая новые удивительные краски, звуки, чувства. В такие минуты мы с тобой начинали жить.
Ты смеялась, протягивала руки к небу, крича что-то про распускающиеся фиолетовые цветы. А я в небе видел тебя. Ты танцевала божественный танец на каждом из облаков. Танцевала, звала меня к себе и бросала на землю осколки своего сердца. Я метался, бросался из одной стороны в другую, пытаясь поймать все до единого эти кроваво-красные осколки. Но они таяли, не долетая до грешной планеты. Я все равно бегал, звал тебя с небес, сбивал случайных прохожих с ног.

- Эй! У меня есть миллионы тебя! – я мычал и, смеясь, тыкал пальцем в облака.

Ты остановилась. Твои худые плечи чуть заметно вздрагивали. Ты плачешь. Даже не видя этого, даже будь я за тысячу лет отсюда, я чувствовал твой плач своей душой. А ты продолжала плакать. Сначала тихо, а потом по нарастающей. По-детски размазывала слезы по щекам и звала меня.

- Тихо, детка, я тут.

Ты дрожала и прижималась ко мне с такой силой, словно мы были чем-то единым, и ты пыталась вновь слиться со мной.

- Детка, не плачь.

Ты всегда плачешь, когда кайф начинает отпускать. Зрачки приобретают нормальный размер, а в груди разрастается сосущая пустота. Знаю, это больно.

- Пошли домой, малыш.

И я вел тебя по тихим дворам, запрещая смотреть на разбитое небо, которое потеряло все свои необыкновенные цветы. Зато у меня оставалась ты. Тут. Со мной. Рядом.

А еще ты всегда просыпалась позже меня. Даже, если день уже был в полном разгаре, и солнце пыталось пробиться сквозь занавески. Ты все равно продолжала спать, обнимая подушку и тихонько посапывая. А я тоже не вставал. Лежал рядом, смотрел в белый потолок и вспоминал разноцветные облака на вчерашнем небе. Мне казалось, если я уйду, то тебе станет холодно. Ты замерзнешь и умрешь. Поэтому я не шевелился, стараясь сохранить тепло.

- Боже, уже так поздно… Почему не разбудил?
- Ну, ты так сладко спала.
- Идиот.

И ты все еще сонная, пошатываясь и отчаянно зевая на ходу, шла на кухню готовить утренний кофе. В нашем случае – дневной.
Я любил смотреть, как ты пьешь кофе. Чуть морщась, держа чашку, словно ребенок, и громко дуя на обжигающую жидкость.

- Знаешь, а мы с тобой уже потеряны для общества, - ты потянулась к моим Лаки Страйк.
- Значит, мир отвернулся? – я лишь наблюдал, как ты достала зажигалку и пытаешься зажечь сигарету.
- Неа…Только общество. Для них мы больше не существуем. А мир он любых принимает. Понимаешь? Нас нет для общества, но мы есть у мира.
- Существование наполовину?
- Точно. Мы живы и мертвы одновременно.
- И какая половина тебе больше нравится?
- Та, где есть ты. Какая разница: жизнь или смерть. Все это – фальшивка. Наши чувства, эмоции заменяет наркотик. Мы подделки.
- Тогда где же настоящие мы?
- Так умерли, - затянулась и тут же закашлялась. Дура. Ты ведь не куришь.
- Зачем тебе сигареты?
- Дым хочу. Чтобы заполнил меня изнутри и разорвал от переизбытка.
- На тысячу кусочков?
- На миллионы! – но ты все же отложила сигарету.

А потом мы снова шлялись по серому городу. Вглядывались в лица прохожих, пытаясь найти хоть одно различие. Пустое небо рыдало темными осколками, которые падали на нас и царапали до крови.
Я тщетно искал облака среди черных пустот.

- Может сейчас? – я лихорадочно сжал твою руку. Кокаин, героин – без разницы. Я хочу вновь смеяться.
Но ты лишь качала головой. Наш закон: одна доза в день. И та – вечером. А до вечера мы с тобой ходили мертвыми. Наркотик дает нам жизнь.
- Разве это правильно?...- ты остановилась и подняла глаза на меня. Опять ты плачешь.
- Что именно?
- Совсем не чувствовать жизнь. Зачем тогда все это?
- Ну…чтобы умереть.
- Умереть не живя?
- Я не знаю. А как ты хотела бы умереть?
- Ммм…- ты смешно прикусила нижнюю губу.
- Ну?
- Я бы хотела умереть от кайфа.
- Хаха! Такого не бывает!
- Не смейся! Я думаю, это самая счастливая смерть для тех, кто давно мертв.
- Ты слишком мечтательна. Наркоманы не могут умереть счастливыми.
- Мы наркоманы? – ты удивленно вскинула брови, словно я сказал, что солнце сделано из клубники.
- А разве нет? – осторожно поинтересовался.
- Нет, - это было сказано так твердо, что я сам поверил.
- Тогда кто мы?
- Призраки, ищущие счастье, новые эмоции.
- А мы их найдем?
- Да.

Легкий кивок головой и ты, закатив глаза, повернула в сторону дома. До вечера так далеко. Ненавижу день.
Я, молча, шел за тобой и разглядывал твой контур в лучах солнечного света. Ты была почти идеальна. Хотя нет. Ты была идеальна. Твой невысокий рост, который ты считала минусом, я безумно любил. Было удобно обнимать. Иногда я через чур сильно сжимал тебя в своих объятиях. Тогда ты начинала тихонько попискивать. Словно маленький котенок.
Мой мир состоял целиком из тебя. Поэтому я не считал себя живым мертвецом. Если наркотики и дарили фальшь, то ты была абсолютно настоящей. Даже не выдуманной моей больной фантазией.

Дома мы снова страдали от несправедливости времени, закусывая свою тоску ломтями равнодушия. Я слонялся по квартире без дела, а ты сидела в обнимку с гитарой, смотря отсутствующим взглядом на тусклое оконное небо. А потом начинала играть. Играла всегда только Нирвану. Ты была такой ярой и преданной фанаткой Кобейна, что я начинал ревновать к умершему гранж-певцу. В минуты игры на гитаре ты оживала, улыбалась, тихонько напевала давно заученные тексты.
- Он тоже был наркоманом.
- Курт? – ты подняла голову.
- Ага. Он самый, - я кивнул.
- Хах. Тоже мне сравнение. Что позволено Богу, никогда не должно касаться обывателей. А люди пытаются во всем подражать кому-то, кто выше их. Мы, кстати, тоже подражатели.
- И что же такого в нем божественного? – в моем голосе прозвучали легкие нотки раздражения.
- Его талант. Он дает людям надежду. И дарит эйфорию, - тут ты блаженно закрыла глаза.
- А если бы в то время ты была с ним знакома, то влюбилась бы? – что за дурацкий вопрос.
Легкая улыбка промелькнула на твоих губах, и вместо ответа ты принялась наигрывать очередную песню:
- Jesus doesn’t want me for a sunbeam. Sunbeams are never made like me…

Неправда. Я уверен, что ты станешь самым ярким лучом солнца.

- Хей, уже можно, - ты бережно отложила гитару, ласково проведя пальцами по грифу.
- Да?! Тогда пошли скорей! – я встрепенулся и, жадно глотая ртом воздух, поспешил на кухню, подгоняемый твоим заливистым хохотом.
Сегодня у нас был праздник. Мы решили потратить все деньги и увеличить дозу не в два, не в три, а в четыре раза. Тогда кайф продлится до ночи, а, может, и до самого утра. А, может, и целую вечность! Хотя вряд ли. Это всего лишь доза, увеличенная в четыре раза. Сколько нужно наркотиков, чтобы кайф не отпускал никогда? Хочу жизнь в вечном кайфе! В вечном наслаждении!
И вот, идеально белый порошок разделен на две равные кучки. Сейчас еще немного и нас накроет волна экстаза, которая унесет за собой в неведомые страны, полные совершенных чувств и эмоций. Наркотик вдохнет в нас жизнь, растекаясь приторным сиропом по венам.
Как все началось – не помню, но я уже бежал по синей воде, в которой расплывались круги всевозможных цветов. На бескрайнем небесном просторе светили три солнца. Они обжигали разум и улыбались, глядя на наше с ума схождение. Ты сидела на молочном облаке и откусывала от него кусочек за кусочком, крича что-то про сахарную вату. Вокруг меня летали крылья бабочек. Никогда не любил этих насекомых. Их черные, мохнатые тушки наводили на меня страх и отвращение. Но тут были только легкие, хрупкие крылья, беспечно летающие над воздушными цветами.
Шаг – и я провалился в самые пучины соленых вод. Я был в море, а море – во мне. Единство с ним давало мне ощущение собственной бесконечности. Я был везде. Во всем мире.
Но тут случилось непоправимое. Что-то пошло не так, и я это понял лишь тогда, когда солнечные лучи, пробивающиеся сквозь толщу вод, начали тускнеть и вскоре исчезли совсем. На секунду стало темно, а потом с неба посыпались раскаленные осколки металла. Я, обжигая руки, ловил их и с невероятной жадностью запихивал себе в рот. Острые края резали мне щеки, язык, разрывали глотку. Но я не мог остановиться. Расплавленное железо заменило мою кровь, становилось частью меня, принося невыносимую жгучую адскую боль. Железо в венах – кровь наружу. Алая жидкость вытекала и заполняла собой все пространство. Боже, сколько же во мне крови? Я отчаянно вытирал застилавшие мне глаза, стараясь разглядеть, что творится вокруг. Бесполезно. Я тонул в этой реальности, тонул в самом себе, тонул в собственной крови. Где ты, родная? Спаси меня!
И до последнего тянул руку из этих алых вод навстречу небу и погибшим трем солнцам.

Полоска бесцветного света резанула по зрачкам. Мгновенно тупая боль ворвалась в мое сознание, наполняя меня собой изнутри и стараясь разорвать на части. С трудом разлепив веки, я попытался сконцентрировать внимание на окружающем. Желтоватые стены, не совсем чистые простыни и лохматая тетка, сидевшая возле меня, - это все, что я смог разглядеть. Где-то под ухом назойливо пищал аппарат, а перед глазами в такт ему стали танцевать розовые пятна. Я попробовал пошевелить рукой, но вдруг с ужасом осознал, что не знаю, где находится моя рука. И вообще, есть ли она? Я не чувствовал ни рук, ни ног. Неужели от меня осталась только голова, лежащая на жесткой подушке? Тогда я решил издать какой-либо звук – начал мычать обрывки песни «Sappy». Однако даже мычание давалось мне с трудом, словно весь рот был залит клеем. Вдруг, совсем неожиданно, лохматая тетка ожила и принялась с кудахтаньем прыгать вокруг меня, тряся своим сероватым халатом. Странно. Может на нее мычание Нирваны действует как ключевое слово? Ну, как на волшебную пещеру слова «Сим-сим, откройся!». Или уж «Сезам, откройся!», я не помню. На шум в это маленькое помещение ворвался диковатого вида мужик. Он блестел очками и пах медицинским спиртом. Мужик начал что-то лаять, а тетка кудахтала ему в ответ.
- Гав-гав! Гааав! Гав!
- Кудах-тах-тах-тааах! Кудах!!!
Это все, что я мог различить. Может, я нахожусь на какой-то другой планете? И тут совсем не знают человеческую речь. Я разволновался, замычал сильнее: мне надо назад, к тебе. Тетка-курица наклонилась ко мне и участливо поправила иглу, торчащую из моей вены. Ага! Вот где моя рука! Успокоившись, что все части тела на месте, я попытался спросить про тебя. Но язык упорно меня не слушался, и я мучительно старался выдавить из себя связную речь. Тетка и странный мужик одновременно замолкли, наблюдая за моими тщетными попытками. Наконец, я произнес:
- Она…дома…там… - это все, что смог я родить.
Мужик наклонился к самому моему уху так, что я чувствовал его горячее дыхание. Сейчас он его откусит. Мало ли, чем питаются на этой планете. Но на удивление, я услышал совершенно четкую земную речь.
- Тише. Все хорошо.
- Жаль, что девушку не удалось откачать, - неожиданно выпалила тетка безо всякого кудахтания. Диковатый тип вновь что-то пролаял ей.
- Мммммм…. – многозначительно выдал я и устало закрыл глаза.
Понимание пришло не сразу. Я здесь. На планете Земля, на моей родной планете. Эти странные люди – врачи. Ты не здесь. Больше тебя нет. Эти странные люди не спасли тебя. И слезы бессильной злости и отчаяния потекли из моих глаз, втекая в уши. Я больше не слышал мира.

Не знаю, как ты умерла. В кайфе, так, как мечтала, или в адской агонии. Но я знаю, что сейчас ты вместе с лучами утреннего солнца пытаешься пробиться ко мне в окно сквозь грязные занавески.