СПИД - центр.ру

МАКСИМОВА Л.А.
( псевдоним Елена Покровская )



СПИД-центр.ru

(из архива психотерапевта)



2007

М 17
ББК 56.14


Максимова Л.А.
М 17 СПИД-центр.ru: Записки психотерапевта: Сборник эссе в двух частях. – 2007.
В сборнике представлен цикл психологических рассказов, объединенных од-ной темой: кратковременная работа автора психотерапевтом в СПИД-центре, а также ее взгляд на проблемы, связанные с ВИЧ-инфекцией. В этой книге автор снова описывает «ловушки судьбы» подразумевая под этим термином подсозна-тельный поиск ситуации на «проигрыш», обусловленный особенностями харак-тера героев. В повествуемых событиях изменены имена и фамилии героев, изме-нено их окружение, но они реальны, потому что жизнь сама врывается в книги и меняет судьбы героев и автора.
Книга предназначена для социальных работников, психологов, психотерапев-тов, а также для широкого круга читателей, интересующихся данной проблемой.
Авторские права защищены.





© Максимова Л.А., 2007

Моим родителям:
Кузнецовой Марии Гавриловне и
Максимову Александру Федоровичу
Посвящается посмертно…



Прежде чем приступить к этой истории, мне хотелось бы сделать следующие пояс-нения.
При описании происшедших со мной событий я решила использовать апостериор-ную схему. Это позволило разрозненные факты привести в стройную систему, которая помогает достаточно точно предсказать будущее наших героев, основываясь на анализе их характеров.
А впрочем, как вы понимаете, мои записи – это хобби. Они сделаны мною для зна-ния, а не для чьей-то, в том числе и моей, пользы.
Хобби – это подачка, которую Судьба бросает своим пасынкам, чтобы они не иску-шали ее терпение. Кто это сказал?! Ах, не помню, простите…Все забывается, и единст-венное, что я могу сделать – записать то, что уже сейчас уходит из моей
памяти.

Автор

Предисловие
И каждую ночь третий год подряд далекое воспоминание выплывало из глубин ее прошлого и робко входило в ту загадочную нейтральную зону, которая разделяла грани-цы сознания и подсознания.
Ярким сполохом оно мерцало среди других таких же воспоминаний, забытых, за-претных, ненужных и вследствие этого изгнанных в глубокие пещеры подсознания. Од-нако нейтральная зона, как верный и преданный страж сознания, не допускала их к не-му.
И напрасно, ах, как напрасно… ибо зачастую вытесненное воспоминание несло в се-бе ценную информацию и даже новую программу действия, способную изменить Судьбу человека в лучшую сторону. Но мудрое и проницательное сознание наложило строгий запрет на некоторые воспоминания, потому что они были не только тяжелы и мучи-тельны, но порой непреодолимы для личности.
Что же делать - таковы механизмы защиты человеческой психики: наше сознание хранит нас от разрушающих чувств и безумных страстей, в том числе пережитых на-ми в далеком прошлом… Пережитых, всего лишь пережитых, но не понятых до конца.
А впрочем, иногда нейтральная зона легко превращала эти воспоминания в яркие красочные сновидения, но все равно она твердо и непреклонно уводила их от границ соз-нания, когда они искали лазейки, чтобы проскользнуть к нему. Однако же и сознание беспощадно отбрасывало эти горестные эпизоды далекого прошлого. Оно грозно от-тесняло их в нейтральную зону, откуда они снова медленно уходили в далекие глубины прошлого, чтобы на следующую ночь вернуться снова…
Вот потому-то уже третий год подряд у нее нарушился сон, и она часто просыпа-лась ночью с сильно бьющимся сердцем, тревогой, тоской и беспокойством. И в ту ко-роткую минуту между сном и явью ей казалось: она видела сон, который ей нужно вспомнить, и тогда прекратятся эти мучительные и частые пробуждения.
Но это был не сон, это были воспоминания из ее далекой и забытой юности.

ЧАСТЬ I

Цыганка
Ретроспектива: декабрь, год 1973

Какой либо точной инструкции относительно рассказа о жизни не существует.
Его началом может служить любая точка временной оси – точно так же, как первый взгляд может упасть на любую точку в пространстве картины: главное, чтобы из точек постепенно сложилось целое.
Мишель Уэльбек «Возможности острова»
Она возникла перед нами, словно бы материализовавшись из воздуха…
- Я не цыганка, я сербиянка, - ласково сказала она, глядя на крайнюю, Клару. - Жила я в Испании, Италии, Португалии, Германии – всем гадала, все довольны остались, мало просила да много давали, в пояс кланялись, гаданию радовались…
Ты, драгоценная моя, раньше всех замуж выйдешь, муж крепко любить тебя будет, на руках носить тебя будет, денег да золота много будет. Сын у тебя родится один-единственный да рано женится, трех внучат тебе подарит, будешь их нянчить да радо-ваться. А беды да болезни обойдут тебя стороной – такова твоя судьба, ненаглядная моя… За нее тебе говорю я, помни - не забывай, да меня почаще вспоминай…
Она перевела взгляд на Лильку и улыбнулась ей:
- А ты, дорогая, большой начальницей будешь, замуж поздненько выйдешь, но муж хороший тебе попадется, вместе всю жизнь горе-радость делить будете, а как состари-тесь – внучат нянчить придется, их у вас много будет. Трое детей да еще двенадцать внуков в вашей семье появятся... Все детки будут здоровые, как репки, веселые да креп-кие. Болезни их не возьмут, и беды далеко обойдут… Такова твоя судьба, от нее говорю тебе я… помни - не забывай, да меня почаще вспоминай…
Она перевела взгляд на меня и в глазах ее неожиданно засверкала ненависть.
- А тебя, моя красавица, минует счастье, ждут тебя большие беды-напасти. Будут у тебя трое мужей, да не будет у тебя детей… Работать на людей будешь много, а жить - в большой бедности. И болезни будут терзать тебя, а ты их от людей скрывать будешь и до глубокой старости будешь хороша, как роза в цвету. Но красота не принесет тебе сча-стья: женщины будут ненавидеть тебя, а мужчины обходить стороной. В женскую друж-бу не верь, а на мужскую любовь не надейся – и те, и другие обманут тебя… И работой хороша не будешь, как ни старайся. В делах тебе никогда удачи не видать – она всегда будет поворачиваться к твоим подругам. Что они захотят, то у них и сбудется, а у тебя, что ни загадывай – нет… нет… нет…, ничего не исполнится.
Она сделала паузу, чтобы сказать еще что-то такое же плохое, и я очнулась.
- Все, хватит! – оборвала я ее. – Получай за гадание и уходи туда, откуда пришла.
Я высыпала из кошелька мелочь себе на дорогу, оставив там сто рублей (повышен-ную стипендию за два месяца), и бросила его ей в руки. Она ловко поймала кошелек, быстро выхватила деньги, спрятала их, и, в упор глядя на меня, с недоброй усмешкой сказала:
- Так ты не только красавица, но и умница – наши правила, выходит, знаешь? От злых людей не убережешься, иной раз от них и откупаться приходится, – добавила она хорошо мне знакомую фразу моей покойной прабабушки-цыганки.
Спустя несколько секунд цыганка словно с усилием, тихо, но достаточно внятно за-шептала:
- Лишь к концу пятого десятка жизнь твоя переменится. Со вторым мужем разве-дешься и через два года с третьим встретишься. Будет он тебя уважать-почитать, любить да беречь, и старость твоя пройдет в покое да достатке, и болезни забудут про тебя. Только тогда Бог пошлет тебе здоровье, долгую жизнь и легкую смерть. Все это будет с тобой, да не в твоей стране, а в чужой стороне. А теперь живи да знай, добра не наживай, ни к чему оно тебе – все равно судьба твоя все у тебя отберет, да другим отдает… Прости-прощай, да меня не вспоминай, а будет тебе 49 лет, вот и вспомнишь меня, гадалку, да не цыганку, а сербиянку… Тут-то и судьба твоя повернется к тебе по-другому, с добром да теплом, умница моя…
Она резко встала, бросила мне под ноги пустой кошелек и не спеша пошла прочь…

Первый день в СПИД-центре

Апрель 2006 года

Медицинское освидетельствование граждан на
ВИЧ-инфекцию проводится с предварительным и
последующим консультированием по вопросам
профилактики ВИЧ.
П. 6 Ст. 7 ФЗ РФ
«О предупреждении распространения в РФ заболе-
вания, вызываемого вирусом иммунодефицита чело-
века (ВИЧ-инфекции)» (№38-ФЗ от 30.03.95г)

Я проснулась от привычного кошачьего взгляда в шесть часов утра. Котик мяукнул и важно двинулся на кухню, а я побежала за ним и поставила варить рыбу на медлен-ный огонь.
Мой кот не терпел промедления, и, если я начинала заниматься своими делами (умывалась, чистила зубы и прочее, то есть не обращала на него внимания), он гордо уходил с кухни, садился, распушив хвост, в углу, и накормить его уже не было никакой возможности. Вечером он продолжал сидеть с гордо-обиженным видом, и никакие просьбы, поглаживания успеха не имели - кошачья голодовка длилась, как правило, до следующего утра. Поэтому я быстро мчалась за котом, ставила кастрюлю.
Кот внимательно смотрел, как закипает вода и я сливаю ее, затем ставлю рыбу под холодную воду, остужая ее, а потом старательно чищу ее от косточек и осторожно вы-кладываю на чистую мисочку. Когда рыба, наконец, оказалась в миске, он снисходи-тельно мяукнул и сел около нее. «Ну, осчастливить тебя что ли? – читала я в его взгляде. – Съесть рыбу тебе на радость или поломаться?»
Его поведение было так похоже на поведение моего бывшего мужа! Коты часто по-вторяют привычки своих хозяев, вот мой котик и перенял наиболее выгодное для него поведение в общении со мной.
Однажды я просто ушла, не дождавшись начала кошачьей трапезы. И тогда оскорб-ленный кот не ел два дня, а на третий день стал жевать книги и стаскивать полиэтилено-вые пакеты. В результате его тошнило и рвало, он ослаб, лежал и не хотел двигаться.
Я поволокла его в лечебницу, мяукающего и злобно царапающегося… «То ли еще будет!» - читала я в его зеленых, недобро поблескивающих глазах…
Нет, лучше не вспоминать! Вот поэтому-то я и выполняла все кошачьи капризы бес-прекословно.
* * *
Утро было самым обыкновенным, но предстоящий день был для меня очень важен – я шла на новую работу.
Я доехала на маршрутке до известного многим в городе двухэтажного белого зда-ния. На первом этаже была лаборатория и подсобные помещения, а на втором – реги-стратура, процедурный кабинет, где брали кровь, кабинеты врачей-инфекционистов, эпидотдел, приемная главврача и так далее.
Секретарь в приемной главврача и сама Тамара Петровна встретили меня весьма приветливо.
- Мне нужен врач Вашего профиля, - одобрительно сказала она, перебирая мои сер-тификаты по наркологии, психиатрии и психотерапии. – Неплохо, неплохо… И в псих-больнице много лет работали! - она полистала трудовую книжку, - и в наркодиспансере, и всегда психотерапевтом подрабатывали. Кстати, главврачу я звонила – он дал Вам очень хорошие рекомендации.
- Еще бы он не дал мне хорошие рекомендации! - подумала я.
Из наркодиспансера, где я проработала последние 5 лет, я ушла довольно неожидан-но даже для себя – в один день. Все эти годы страдала от своей начальницы, женщины себялюбивой, своенравной, властной. Меня она невзлюбила сразу, и все эти годы выдавливала из отделения, как пасту из тюбика. А я терпела, понимая, что сейчас настало время для таких, как она, хитрых, угодливых и пронырливых. А такие, как я, никому не нужны. Очевидно, мы доставляем им внутренний дискомфорт своим при-сутствием, вот они и удаляют нас, выбирая сотрудников по своему образу и подобию.
Но я долго держалась: старалась учиться, чтобы иметь необходимые сертификаты, писала научные статьи в наши ежегодные сборники, работала с пациентами по методу библиотерапии по своим книгам, выступала на конференциях. Стала даже учить английский язык, чтобы не захлебнуться в атмосфере бабской зависти, злословия и выслуживания перед начальством, за которым прячется глубокая, замаскированная не-нависть…
Выйдя из отпуска, я, к удовольствию некоторых сотрудников, в очередной раз стала жертвой интриги со стороны начальницы. Не выдержав, я неожиданно даже для самой себя, написала заявление об уходе и понесла его к главному врачу. В ответ на его вопро-сительный взгляд сказала ту фразу, над которой он, говорят, не раз смеялся:
- Почему это в молодости, - сказала задумчиво я, глядя на него, - ко мне хорошо от-носились женщины всех возрастов, а мужчины за редким исключением не долюб-ливали? - я сделала паузу. - А вот в последние годы все переменилось: мужчины, слава Богу, стали более лояльными ко мне, а вот женщины стали относиться с ненавистью и неприкрытой злобой. И топят, и топят гораздо более изощренно, чем когда-то мужчины.
Я промолчала о том, что эти перемены меня совсем не радуют, ведь на старости лет гораздо важнее хорошие подруги, а не любезные мужчины.
- Сколько можно терпеть? Если не ко двору пришлась, надо уходить.
Объяснения были излишне - о моем противостоянии с начальницей знал весь нарко-диспансер. Главврач улыбнулся и подписал заявление без слов. И я, ушла, не сказав в своем отделении никому ни слова.
В тот же день я позвонила в СПИД-центр и попросилась на работу.

* * *
Все это я вспоминала, пока Тамара Петровна перелистывала мои документы и чита-ла мое резюме.
И вот я вхожу в свой новый кабинет… Надев принесенный с собой халат, я села за стол. Спустя пять минут прибежали сестра-хозяйка Татьяна Андреевна с халатом и сани-тарка Мария Ивановна. С первого взгляда было видно, что это женщины неглупые и весьма разбирающиеся в людях.
- Будем знакомиться, - с любопытством глядя на меня, весело сказала сестра-хозяйка, - вот халатик я Вам подобрала.
- А в своем нельзя остаться? – поинтересовалась я.
- Можно, если оставите его мне на стирку – выносить домой запрещается, - много-значительно сказала она. – Вы его лучше для себя оставьте, я Вам и второй на смену хо-роший подберу.
Я согласилась. Они не уходили, и чтобы заполнить паузу, я спросила:
- А какой у вас коллектив, жить-то можно?
- Коллектив у нас своеобразный, - многозначительно улыбаясь доложила Татьяна Андреевна. - Счеты сводят, ругаются между собой, все кажется, мало им платят, хотя деньги тут хорошие, за места держатся… Вы, главное, ни с кем не сближайтесь и ничего про себя не говорите…
- А если нужно говорить, скажите двойственно, - вмешалась Мария Ивановна, - пусть как хотят, так и понимают. Хитрить тут надо…
Посмотрев на мое бесхитростное лицо, она покачала головой:
- Похоже, Вы обманывать не умеете, - вздохнула она.
- Научим, - бодро подхватила Татьяна Андреевна. - Тут главное уметь жаловаться начальству, как много Вы работаете, дверь, мол, не закрывается, устала - сил нет. Тут все жаловаться любят.
Потом речь зашла о Тамаре Петровне:
- Она уже к пенсии готовится, молодые в спину толкают, - они переглянулись, - но с ней жить можно, женщина она незлая, справедливая. Правда, вот если ее кое-кто заста-вит человека убрать – она уберет. А куда ей деваться? Уходить с хорошего места никому не хочется …
Посчитав, видимо, что на первый раз для меня информации достаточно, они удали-лись.
Спустя некоторое время в кабинет вплыла заведующая отделением, миловидная дама лет тридцати: холодные серые глаза, белокурые волосы, фигура полноватая, но аппетитная. Про таких в народе говорят: «Глаза с поволокой, ротик с позевотой».
Сразу было видно, что она принадлежит к категории женщин, умело использующих мужчин. Сначала отца (или отчима), который, не щадя сил и здоровья, учит такую вот кошечку и упорно двигает ее вперед. Потом появляется муж, который, как пчелка, все в домик тащит для такой вот супруги-лапушки. А затем, как правило, и любовник появля-ется – «его превосходительство», начальник ранга высокого и тоже толкает свою проте-же все выше и выше по номенклатурной лестнице. Дамы подобного толка презирают женщин не своего типа, а уж таких, как я, терпят с трудом. Но пока она была сама лю-безность.
- Не разобралась еще, сведений собрать не успела, такие всегда сведения собирают, - грустно подумала я. - Скоро узнает, что я без связей и беззащитна. У прежней начальни-цы справки наведет и будет колоть булавочкой, если совсем не съест. О, Господи! Была бы хоть такая, как Тамара Петровна! Но, похоже, это кандидат на ее место, возможно, в ближайшем будущем, - и я приуныла.
Познакомив меня с приказами и документацией, она вежливо попрощалась и выплыла из кабинета. Я окрестила ее про себя «Барби-Злючка». Мне кажется, что зла в таких людях очень много, но они его умело скрывают.
«В общем, от чего ушла, к тому и пришла», - подытожила я.
Потом я познакомилась с медсестрой, которую закрепили за моим кабинетом. Тихая, приятного вида женщина, которая дала мне ряд ценных практических советов по веде-нию документации. Она-то и предложила мне познакомиться с врачом Надеждой Ива-новной, чтобы поскорее войти в курс дела.
Я пошла знакомиться с Надеждой Ивановной. За столом сидела девочка лет 19-ти, которую я приняла за медсестру. У нее были большие широко расставленные глаза и пухлые губы. Лицо ее было похоже на лица героев анимационных японских мультяшек. Я была очень удивлена, когда узнала, что ей 29 лет. Она щебетала, как птичка, охотно включила меня в беседу и отпускала довольно-таки язвительные замечания в адрес вра-чей-коллег и медсестер. За это я про себя прозвала ее «Колючкой».
Она как раз рассказывала о профессорше из университета, которая два года лечила больную от анемии, брала большие деньги за консультации, и лишь недавно выяс-нилось, что у больной была ВИЧ-инфекция.
- Вот так у нас профессора лечат, - заявила она, посверкивая анимационными глаз-ками. - Сердце у нее не болит, деньги в кармане – совесть на помойке, и все ее уважают. Она при нарядах и шубах, при украшениях и машинах, при муже, детях и коттедже. А тут на трех работах работаешь, чтобы хоть на жизнь хватало, не до тряпок… На одну зарплату и кошку не прокормишь…
И я с ней согласилась. Она еще долго возмущалась недотепством профессорши, ко-торая не догадалась вовремя сделать анализ на ВИЧ своей пациентке.
А потом она спросила:
- Вы ведь в курсе, что Вы будете брать расписку у первичных больных?
- Нет, - растерянно сказала я, - то есть я, конечно, знаю, что ВИЧ-инфицированные больные должны нести ответственность за заражение других лиц, но мне еще не сказали, что я должна делать.
Она протянула мне образец расписки:



















Я машинально подумала, что надо бы написать «об ответственности за заражение других лиц ВИЧ-инфекцией», а далее перечислить статьи Уголовного кодекса с разъяс-нениями .
Брать расписки мне не хотелось, но это было моей обязанностью. Я понимала, что это не очень хорошо: человек только что узнал, что у него ВИЧ-инфекция, рушится его жизнь, а психотерапевт вместо того, чтобы снять эмоциональное напряжение, просит дать расписку и предупреждает об уголовной ответственности.
- А раньше кто брал расписки? – спросила я.
- В эпидотделе, - охотно ответила Колючка. - Конечно, более логично там их брать. Сначала там расспрашивают о контактах, беседуют и в конце расписку на подпись дают. Но теперь это делать будете Вы! – подчеркнула она.
Открылась дверь и вплыла Барби-Злючка.
- Доктор, Вы должны пойти в эпидотдел и взять бланки расписок, там Вам все объ-яснят, - промурлыкала она.
В эпидотделе меня встретили хорошо. Там я сразу же выделила Марию Гавриловну, которая напоминала мне бывших советских аристократок-медсестер: толковых, умных, порядочных и к тому же доброжелательных по сути своей натуры и, разумеется, с глубо-ким чувством собственного достоинства. Таких всегда уважали коллеги и ценила адми-нистрация.
Спустя некоторое время Мария Гавриловна сказала, что в конце августа у нее будет юбилей – пятьдесят лет медицинского стажа.
- Так сколько же Вам лет? - удивилась я.
- Шестьдесят девять, - улыбнулась она и лукаво, по-женски спросила, - А Вы сколько дали?
- Пятьдесят шесть – пятьдесят семь. Я подумала, Вы недавно на пенсии.
- Моей дочери уже сорок пять лет, она тоже врач, - с гордостью сказала Мария Гав-риловна, - живет в Ленинграде, и внучка тоже на 4-м курсе мединститута учится.
- Какая достойная жизнь, - подумала я без зависти. - Дочка – врач, внучка – будущий врач. Мне этого не было дано, увы, я одинока, как…, - и я остановилась, не найдя срав-нения.
Получив бланки расписок в эпидотделе, я вернулась в кабинет и почувствовала ка-кой-то дискомфорт. Оглядев стены, я поняла, в чем дело: на каждой из них висело три плаката с рекламой презервативов. Меня это покоробило, все-таки человек заходит сюда в состоянии стресса и видит ЭТО!
«Один человек для другого – это Дар Божий, и не только в телесном обличье, но, прежде всего, в духовном смысле, – вспомнила я слова знакомого священника. – А если люди будут использовать друг друга для плотского удовольствия, то никакие презерва-тивы их не спасут от греха и его последствий в виде различных заболеваний и инфекций, передающихся половым путем».
Но наше общество настроено по-другому. Все вокруг – я кинула взгляд на плакаты – косвенно призывает к сексу! Да разве средствами предохранения от ВИЧ убережешься? Разве что реклама презервативов неплохая получается, – усмехнулась я про себя.
Мне захотелось снять эти плакаты, но я себя остановила: я здесь принята с 3-х ме-сячным испытательным сроком, а в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не лезут. И, вздохнув, я принялась раскладывать бумаги.
Постучав в дверь, резво вбежала Колючка, и, бросив карточку на стол, быстро про-говорила:
- Доктор, я Вас предупреждаю, женщина беременная, нервная очень, - и шепотом добавила, - не забудьте взять расписку.
В кабинет вошла чуть полноватая молодая женщина, и с ненавистью посмотрела на меня. Сердце мое сначала ушло в пятки, а потом часто-часто забилось. «Все безнадежно, - подумала я, - групповые перебои пошли».
Сейчас, когда я пишу эти строки, мне трудно передать свое состояние бессилия, же-лания помочь и ужаса перед той ее неприкрытой ненавистью…
Я растерянно сказала:
- Садитесь, пожалуйста, Елена Юрьевна.
Ах, это была ошибка, официальное обращение отталкивает больше. Спустя два ме-сяца я уже научилась подходить к пациентам с позиции житейски умудренной женщи-ны, все понимающей и умеющей ободрить и поддержать в трудную минуту, но это потом… А тогда я растерялась, бросилась к пузырьку с корвалолом, налила в свой стакан и дала ей выпить.
Она выпила, не сводя с меня презрительно-ненавидящего взгляда. Я, еще не придя в себя, стала осторожно ее расспрашивать. И это тоже была ошибка. Не надо было ее рас-спрашивать, а надо было рассказать о ВИЧ-инфекции, по ходу беседы задавая вопросы.
Она отвечала сквозь зубы, а я еще не понимала, что задавала вопросы параллельно эпидотделу: о том, не было ли приема наркотиков, спиртных напитков, курения, о на-чале половой жизни, о защищенных и не защищенных половых контактах. И кто бы меня в курс дела ввел… наверно, думали, что я все знаю…
Ну, надо ли говорить, что я растерялась, и, задавая вопросы, старалась заполнять паузы.
В своей практике я встречалась с ВИЧ-инфицированными больными. Это были мужчины, женщины, подростки, и в общении с ними я испытывала самые разнообразные чувства, но старалась держать себя в руках. Но встреча с ВИЧ-инфицированной беременной женщиной выбила почву из-под ног. От ее ненавидящего взгляда у меня часто колотилось сердце.
Ай, ай, ай, как не профессионально! Прости меня, Елена! Ты была моей первой па-циенткой в СПИД-центре, и я растерялась. Вместо дипломированного врача с кучей сертификатов перед тобой предстала женщина, слабая по характеру, несмелая в об-щении, бедно одетая.
Как известно, человек имеет не только осознанный диапазон восприятия, но еще и неосознанный, в котором информация считывается, минуя сознание, через какой-то за-гадочный «черный ящик». И поэтому люди бессознательно воспринимают оттенки поведения других, угадывают их характер, мотивы, поступки, и, как правило, не оши-баются.
Она мне с ходу дала низкую оценку, и я еще смею жалеть ее, я, женщина без мужа, без детей, без статуса, без атрибутов успешности?!
Монолог Елены будет мною записан с ее слов спустя два месяца, и я ужаснусь тому, как она меня воспринимала, и как ее восприятие не совпадало с моим. Я хотела ей по-мочь, а она-то как раз в этом и не нуждалась, ибо имела высокую самооценку и считала себя успешной женщиной.
Еще нескоро у меня появятся навыки работы с ВИЧ-инфицированными женщи-нами, а пока я буду барахтаться, тонуть и пускать пузыри.
Но давайте послушаем монолог Елены.
* * *
- Господи! К этой еще зачем-то привели! Сидит тут глазами хлопает, сочувствует еще, слезы из глаз того и гляди брызнут. Ты кого жалеть вздумала? Меня?! Себя пожа-лей! Сидишь тут, на таком рыбном месте, а на тебе кофтенка с рынка синтетиче-ская, джинсы драные из «Народного» магазина. Дешевка ты и есть дешевка… Ну, что она еще меня спрашивает!?
Глядя на нее, я вспомнила Экклезиаста «…однако же мудрость бедняка пренебрега-ется и слов его не слушают…». И, пожалуй, мне пора вопрос задать.
- Почему Вы ненавидите женщин, Елена Юрьевна?
- Вопрос не по теме, дорогая, и отвечать я тебе на него не буду. А про тебя скажу. Сразу видно, что от тебя муж сбежал и детей нет, потому как не баба ты, а так се-бе, ничего с бантиком. И мужиков ты боишься, вот и они от тебя шарахаются. А мужика надо знать, да уметь его ублажать. Но главное, я тебе скажу, надо уметь урвать для жизни такого, чтобы кормилец был да еще чтобы им командовать по-хитрому можно было!
Ясно, что мужик – животное, и от бабы ему одного надо… Поэтому управлять им надо умеючи, учиться этому надо. Вот бабка моя покойная говорила: «Учись, Ленка, да не с одним, а с несколькими парнями, пусть наука впрок пойдет для дома, для постели, для семьи». А эти интеллигентки ничего в науке женской не понимают. Их пожалеть надо, потому как около них мужика нет, хоть завалящего.
«Раз мужика нет, - говорила бабка, - значит, и цены этой бабе нет!» Права бабка. А эта сидит, вопросы задает, рот открывает, зубы-то хорошие, похоже, что свои, странно…
Ой, о чем я думаю? Тут надо умом пораскинуть, как мужа удержать. Он, если ВИЧ-положительный окажется, то куда ему деться - не уйдет. Нет, не уйдет. А если ВИЧ-отрицательный? Мне куда деваться, куда податься? Аборт сделаю и… Впрочем, нет, на беременности надо хорошо сыграть – не захочет он дите губить. Надо только как-то похитрее сказать ему об этом. Ничего, придумаю что-нибудь...
Ладно, пора уходить. Что еще этой-то надо? А, расписку подписать, - ну, давай, подпишу …»
Она уйдет, не попрощавшись, а спустя два месяца мы снова встретимся. Она расска-жет мне о том, что фраза: «Почему Вы ненавидите женщин?» не выходила у нее из голо-вы долгое время. И она захотела поговорить со мной снова.
И впервые она задалась вопросом: «Почему я должна ненавидеть женщин за то, что они не такие, как я?! Если они не идут на все, чтобы заполучить мужа, если они не ищут от мужчин материальной выгоды, если они одиноки, бедны, плохо одеты, почему же я их ненавижу за то, что они другие по характеру?»
Бабкина философия трещала по всем швам. Философия, по которой женщины бро-саются к мужчине, выбирая любые средства, чтобы унизить соперницу и увести его. Не эта ли ее одержимость стала причиной ВИЧ-инфекции?
У нее было ощущение, что этот вопрос во многом изменил ее отношение к жизни. Она долго мне рассказывала о женских традициях в их семье, где жизнь – сплошная борьба за мужчин, где есть победители и побежденные. Но побежденные женщины ни-когда не уходили с поля боя и, поднимая знамена «За мужа!», «За детей!», «За семью!», снова и снова шли в бой.
Я улыбнулась, вспомнив Р. Киплинга: «За стаю, за всю стаю, за волчиц и волчат в логове». Жены признавали только женскую власть в семье и боролись за то, чтобы дер-жать ситуацию под контролем.
Но, внимательно слушая ее, я в то же время не могла поймать какую-то важную для меня мысль, ибо сознание сопротивлялось. Признаться, с моей стороны к ней было не только чувство жалости и желание помочь, было что-то другое…
Но главное, в беседе с ней я поняла, что в общении с ВИЧ-инфицированными людь-ми жалость – это преграда. Когда я перестала их жалеть, общение изменилось в лучшую сторону. Оно стало проходить на равных и больные стали прислушиваться к моим сло-вам. Лишь спустя два месяца у меня появилось это умение: не задавать лишних вопро-сов, а просто слушать и ждать, когда больные сами мне все расскажут, чтобы облегчить себе душу. А я объясняла про ВИЧ-инфекцию не так, как в книгах, а с каждым больным открывала Америку и изобретала велосипед. И больной тоже участвовал в этих открытиях. Поэтому он уходил уже спокойным, понимая, что жить-то надо, хотя в этой новой жизни все будет гораздо труднее.
И его прежняя счастливая жизнь, как пестрая лента, оставалась в моем кабинете, а новая, посеревшая, с черными крапинками, медленно уплывала за ним… Ах, сколько этих лент оставалось здесь, и иногда мне казалось, что они сжимались кольцом вокруг моей шеи…
* * *
Колючка уже вводит вторую беременную женщину, и все повторяется: та же нена-висть в глазах, корвалол, расспросы (ах, ни к чему эти расспросы…). И вторая женщина тоже уходит с ожесточенным видом.
А я пью корвалол из того же стакана, едва сполоснув его. Я понимаю, что надо при-нести другой, но почему-то не делаю этого в течение 3-х месяцев. «СПИД не передается при использовании общей посуды и через пищу», - прочитаю я не раз в брошюрах. «Зато можно заразиться герпесом и туберкулезом, так что отдельная посуда у ВИЧ-инфицированных все же не помешает», - добавила бы я в эти брошюры.
Я заполняю карточки и отдаю их Колючке, а потом снова иду в эпидотдел к Марии Гавриловне. Она улыбается мне все понимающей, отзывчивой улыбкой. «Эх, мне бы такую улыбку, - не без зависти подумала я, - сколько в ней терпения и мудрости… Уже на нее-то никто не смотрит с ненавистью, могу поспорить».
Сбивчиво рассказываю ей о моих первых беременных пациентках, об их ненавидя-щих взглядах. Она с интересом слушает и переспрашивает:
- Так они сказали Вам о своих половых партнерах? А мне твердили одно – кроме мужа, ни с кем контактов не имела, откуда ВИЧ – не знаю.
Она ненадолго замолкает.
- Тогда мне все понятно… Мужья их, кстати, отрицательными оказались. Но их про-верят через 3 месяца и для надежности еще через полгода… Вы фамилии партнеров за-писали? - обращается она ко мне.
- Нет, - растерянно говорю я, - а зачем это нужно?
- Мы бы их проверили по картотеке, не состоят ли они у нас на учете, и записали бы контактный путь передачи.
- А женщинам Вы скажете, от кого они заразились? – переспрашиваю я два раза, не сразу понимая, что говорю глупость.
- Нет, не скажем, - твердо говорит она, - права такого не имеем. Это все для компью-тера, а выявление контактов – это наша работа. Что касается девочек, - она замолкает, - они неглупы и жизнь знают. Сначала приобрели опыт, потом нашли хороших женихов, удачно вышли замуж, и тут…
Понимание того, что ВИЧ в семью принесли они со своим «опытом», для них невы-носима. И невыносима мысль о том, что мужья, которых они с таким расчетом выбира-ли, устраняя со своей дороги более красивых и умных соперниц, теперь могут от них уйти. Но от таких бывалых и житейски хитрых женщин, мужья, как правило, не уходят. Дальше будут жить и детей растить. А уж какой ребенок родится, ВИЧ(+) или ВИЧ(-) - это уж как карта ляжет.
- Время уже собираться, - она посмотрела на часы. – Вот и кончился Ваш первый день в СПИД-центре, привыкайте, обживайтесь.
И я стала привыкать и обживаться…

Шел трамвай 9-й номер

- К Вам можно? – просунул голову в дверь моего кабинета детинушка под два метра, напоминающий небезызвестного Остапа Бендера. Однако его жесты и мимика выдавали человека из уголовного мира, эдакого веселого жулика, ну очень «своего в доску» имен-но там, за колючей проволокой…
И сразу же у меня в голове зазвучала забытая песенка: «Сижу на нарах, как король на именинах»…
Но королем Леша не был, а был он шестеркой, но шестеркой веселой и поклади-стой… И, кстати, он очень гордился своим тюремным прошлым.
- В тюрьме хорошо, - заявил он, - а на воле все какие-то тормозные ходят… тошно смотреть.
- А в тюрьме риск, острота ощущений, - подхватила я.
- Во-во-во…, - обрадовался он, - каждый час что-нибудь да случается.
Леше 24 года. Жизнь его была проста и незатейлива. Родители алкоголики – ли-шены родительских прав, поэтому воспитывался дедушкой, который, кстати, выпить любил и на внука особого внимания не обращал. Семилетний мальчик подбирал окурки, в 9 лет нюхал бензин («понравилось»), в 13 лет «ханку полюбил». Учился плохо.
- Да я и не учился, так из класса в класс переводили. В детском отделении медсестру отверткой пырнул – стала насильно укол делать, ну, меня в психбольницу перевели, а я оттуда сбежал.
В бегах Леша был три года, в компании ребят пробовал героин «из одной посуды», никогда и не думал, что кто-то из пацанов больным окажется.
В семнадцать лет он попал в тюрьму за ограбление. Но быстро вышел.
- С прокурора золото снял, - гордо заявил он. - А у Вас кольцо с настоящим изумру-дом?! – решил он проверить свои познания в драгоценных камнях.
- Стекляшки, Леша, - усмехнулась я, - так, бижутерия.
- А говорят у психиатров и гинекологов сплошь бриллианты? – заявил он, не теряя интерес к камням.
- Врут, Леша, - убедительно сказала я, - не у всех… Мой принцип – живи так, чтобы вору было нечего взять.
Он засмеялся.
- Лучше расскажи, как у тебя дальше жизнь складывалась?
- Ну, в 17 – грабеж, в 18 – задержали за ношение оружия, в 19 – тяжкие телесные по-вреждения, - охотно рассказывал он этапы большого пути… И свернул на ту тему, ради которой зашел: - Я девчонок разводить люблю, - с гордостью сказал он, – у одной аборт, у другой – выкидыш… Мне нравится, когда я с девчонкой сижу, музыку слушаю, фрук-ты, конфеты, вино… А когда я один, - он вздохнул, - СПИД давит, кулаками об стенку бью или вены режу.
Он резко махнул рукой, и я увидела следы многочисленных порезов.
Да, похоже, за его веселостью дисфория прячется, нет-нет, да и наступит тоскливо-злобное состояние. Похоже, он и спасается от него «девчонками». Совладания нет, за-щитные механизмы не работают, и потому агрессия из него так и прет…
- Эх, азелептинчику бы тебе, Леша, – убедительно сказала я, - в небольших дозах.
- Не! - замахал он руками. - Мне в тюрьме давали.
- Но ведь тебе лучше было? - спросила я.
-Да, лучше! – охотно подтвердил он. - Я спокойный был, зла не было.
- Ну и пил бы себе потихоньку, – продолжала я
- Да, пил бы! – возмутился он. – Мне же скучно, когда я спокойный, делать ничего не хочется.
- А когда ты неспокойный, что делаешь? – поинтересовалась я.
- Подерешься с кем-нибудь, к девчонке приколешься, да, кстати, - вспомнил он, - я зашел, чтобы анкеты посмотреть, с девчонками познакомиться, телефоны взять.
Меня уже предупредили, что есть две папки с анкетами знакомств, и я их должна по-казывать по желанию пациента.
Я подала ему папку с женскими анкетами, и он стал их просматривать, комментируя при этом:
- Так… Дети мне не нужны… Здесь меня вес не устраивает, а тут рост маленький. Я высоких люблю!
Закончив с телефонами, предложил:
- Заполните мне анкету, пожалуйста.
Я удивленно посмотрела на него.
- Я лишь до 5-го класса дошел, - смущенно объяснил он, - пишу с ошибками.
Когда дошли до графы «Ваши пожелания», он приказным тоном заявил:
- А здесь напишите, хочу познакомиться только с образованной девушкой.
- С высшим образованием, - понятливо закивала я.
- Нет, - засмеялся он, - это у молодежи фишка такая: «образованная» - значит, в по-стели умеет поворачиваться… - он наморщил лоб, - сексуально-активная по-Вашему…
- Ну, в общем, для развлечения девушек ищешь, - подытожила я.
- Конечно, - он удивленно посмотрел на меня, - А для чего еще девушка нужна? И она развлекаться хочет.
- А может, она о других вещах думает, - предположила я, - чтобы жить вместе, помо-гать друг другу…
Но, поняв под его недоуменным взглядом нелепость своих высказываний, я замолча-ла.
- С точки зрения банальной эрудиции, не понимаю тенденции развития Вашей мысли, - затараторил он.
Я вздохнула и в графе «Ваши пожелания» написала: «Ищу образованную девушку». Он выхватил анкету и слово «образованную» подчеркнул красными фломастером.
- Вот теперь то, что надо! – радостно констатировал он. - Увидит «образованная» де-вушка такую надпись и скажет: «Вот такой чувачок мне и нужен, клевый, одним сло-вом, пацан. Такой скучать не даст!» Меня девчонки любят. Я веселый, заводной. То у одной аборт, то у другой выкидыш. Ну, сейчас с этим просто – на спрос всегда есть предложение. А деньги на аборт я всегда даю.
С точки зрения девушек, наверное, это был благородный жест.
Но мальчик, несмотря на отсутствие образования и участие в криминальных струк-турах, был достаточно хорош собой и обаятелен, как могут быть обаятельными некото-рые мужчины, побывавшие в тюрьме. У этих мужчин в характере выражена высокая степень воздействия на женщин, они владеют своими наработанными приемами «лишения воли» и умело порабощают своих партнерш. Умеют внушать любовь к себе, умеют.
Я вспомнила, что говорили мне такие, как Леша: «Бабу надо уметь ублажать, она, как известно, дура, ей больше ничего не надо. Уметь надо ей лапшу на уши повесить, женщины верят… ну, а потом…» Леша прервал мои мысли вопросом:
- Так я через недельку зайду? Может, анкетки свежие появятся.
Он ушел, весело насвистывая какой-то блатной мотив.
Через два месяца он, также насвистывая, зайдет и скажет:
- Я девушку проверить привел. Она здоровая была – сейчас, наверное, заразилась. Похоже, аборт надо делать. Я ей сказал, если аборт не сделаешь – меня не увидишь…
Возмущение накатило, как морская волна, и мне захотелось спросить его:
- Сейчас ты руки не режешь и об стену их не бьешь, сейчас у тебя чувство глубокого удовлетворения и полного кайфа от жизни? И, похоже, что живешь ты, Леша, под деви-зом: «Я не один на тот свет уйду, и других возьму, чтобы не обидно было».
Но я понимала его жизнь: арматурное детство, пьяный угар юности, педагогическая запущенность, тюремные университеты. И вместо этого я сказала сладким голосом:
- Не все ведь девушки здоровые попадаются, Лешенька. Из них, наверное, добрая половина больных, со своими вирусами. И их вирусы резвятся в твоем организме, с твоим вирусом отдельными участками обмениваются, крепче становятся и твою жизнь сокращают. Возьми-ка, сердешный ты наш, подарок от СПИД-центра! - я выгребла из ящика стола импортные презервативы и подвинула их ему.
Он обрадовался им, как мальчик новогодним игрушкам, и стал распихивать по кар-манам мои подарочки.
- У, какое качество хорошее, эти уж рваться не будут. А повторите-ка, что Вы про вирусы сказали.
И я повторила, что продолжительность жизни при предохранении дольше, что чужие вирусы лучше не допускать в свой организм и что даже супружеские пары, если оба ВИЧ-положительные, все равно предохраняются.
- Вот это да! – ахнул он. – А я думал, что вирус у всех одинаковый!
- Меняется он, Леша, меняется. Чем больше встреч, тем больше устойчивость. Укре-пляется он от встреч с другими вирусами. Так что ты уж свой вирус береги, и никого к нему не допускай.
Он ушел озадаченный.
Анализ у его девушки оказался положительным, и спустя несколько дней ее при-вели с опухшими от слез глазами.
Деревенская девочка 18-ти лет, после окончания школы устроилась на фабрику, про-работав год, ушла в магазин продавцом трикотажа. Познакомилась с Лешей в магазине: он купил майку и пригласил ее в кафе «обмыть». Стали встречаться. До него у нее было три партнера, все старше ее (28-30-летние), но отношения не складывались, дважды при-ходилось делать аборт, анализы на ВИЧ были отрицательные.
Она считает, что кто-то из них ее и заразил, и что из-за этого Леша с ней «то не раз-говаривает, то бьет». Он тоже сдал анализы и показал ей, заявив, что она его заразила.
- Он меня убьет, - плакала она, - уже руки стал поднимать. Уеду в деревню – боюсь!
Ей и в голову не пришло, что это он ее заразил – такова была сила внушения обаяш-ки Леши.
Сказать ей я тоже не могла, можно, конечно, нарушить закон, законы иной раз нару-шают, но не нанесешь ли ей еще большую травму при этом, вот в чем вопрос.
Остроту горя я все же сняла и поддержала ее желание уехать. Слава Богу, хоть она не оказалась беременной, как он тогда говорил, хвастался…
Пока я заполняю карточку, вбегает бритоголовый мальчик лет 20-ти, жующий жвач-ку, плюхается на стул и, не здороваясь, начинает быстро говорить:
- Тесть у меня… типа… крыша у него поехала. Уже лет 5 считает, что его СПИДом заразили после того, как с женой развелся. Говорит, что его преследуют, защитников ищет. Вот анализы приехал сдавать в тридцатый раз уже…
- Анализы, наверное, отрицательные, - включаюсь я в разговор, отрываясь от карто-чек.
- Ну! – утвердительно кивает он.
- Так в психбольницу везите, - советую я, - за «результатами» якобы, а там к доктору на прием.
- Точно, - говорит он, - чего это я не догадался?
Уходит, не попрощавшись.
Я продолжаю заполнять карточки, но приходит Инна Андреевна, заведующая отде-лом профилактики, и протягивает трубку:
- Вот, девочка звонит наша, ВИЧ–положительная, просит поговорить с психотера-певтом.
Беру трубку, представляюсь, девочка сбивчиво рассказывает:
- Подруга знает, что у меня СПИД, она знает и моего друга. У нас с ним был секс без презерватива. Я ей сказала об этом. А сейчас я боюсь, что она проговорится ему. Что мне делать? Он меня убьет!
У меня опять шоковое состояние. Я ведь с подростками в наркодиспансере работала, знаю их «подход» к интимным отношениям, но чтоб так рассказывать с ходу, чужому человеку…
Пытаюсь выиграть время и осторожно спрашиваю:
- А ты почему не предохраняешься?!
- Ну, - она замолкает, - парни вопросы будут задавать, что, мол, ты заразная, что ли? Да я и сама не хочу, вот еще. Все равно болею, от чего мне предохраняться?
Захожу с другого конца:
- А ты не думаешь, что он тоже ВИЧ(+)?
Она облегченно вздыхает.
- Ну, тогда хорошо, если у обоих СПИД. Он тогда без претензий будет.
Она упорно называет ВИЧ СПИДом.
- Нет, - говорю, - не очень хорошо, девочка. Когда два вируса встречаются, один у другого берет участок и оба крепче становятся, понимаешь? К тому же если ВИЧ-положительный партнер лечился, но не долечился, то его вирус становится устойчив к лечению, и тогда ты получишь его вирус, на который лекарства не подействуют. Так что предохраняйся всегда, чтобы чужие вирусы не развились в твоем организме…
Она ошеломлена и внимательно слушает.
- Разве тебе об этом не говорили?
- Нет… - растерянно говорит она. Очевидно, переваривает услышанное. – Хорошо, я буду теперь предохраняться. Но что мне делать с подругой, если она скажет ему, что я больна СПИДом?
- С подругой, - я задумываюсь, - скажи, что пошутила, решила разыграть ее, прове-рить, как она к тебе относится, умеет ли хранить тайну, вот и все.
Она веселеет. Это слышно по ее голосу:
- Спасибо большое. Вы недавно у нас работаете, да? Я к Вам обязательно приду. До свидания.
Инна Андреевна одобряюще смотрит на меня и, улыбнувшись, уносит трубку.
После ее ухода в кабинет постучала регистратор и с улыбкой сказала:
- К телефону. Вас Ложкарев наш, Сашенька, просит.
В ответ на мой вопросительный взгляд сказала:
- Он из зоны звонит, с «Семерки», на восемь лет посадили. Может, через годик-другой выйдет.
И протянула мне трубку. Я растерянно взяла ее, не понимая, что нужно Ложкареву с зоны, от меня, второй день работающей психотерапевтом.
Оказывается, Саша просит составить анкету для знакомства, и если девушка заинте-ресуется, то пусть мне оставит свой номер телефона. Он будет периодически звонить и узнавать.
Удивившись, я стала спрашивать анкетные данные: рост, вес, год рождения. Но в от-вет я услышала:
- А Вы возьмите мою карточку (у меня 9-й номер) и спросите Надежду Ивановну – она все скажет, - и отключился.
Зайдя в кабинет Колючки с анкетой, я попросила карточку. Медсестра вытащила ее, ласково приговаривая:
- Вот он, Ложкарик наш. Живой, слава Богу.
- Из тех, кто с ним заразился в 1996 году, уж и не осталось никого, все умерли. Рост и вес написаны на карточке, цвет глаз голубой, а волос – каштановый, – подсказала На-дежда Ивановна.
Перелистывая карточку, я обратила внимание, что первые анализы были написаны на некого Ильмухаметова Давлетши Ибрагимовича, а последующие уже на Ложкарева Александра Петровича.
Для выяснения этого вопроса я с карточкой направилась в АСУ, чтобы проверить по компьютеру. Там я познакомилась с Эллой Михайловной, с которой мы потом подружи-лись.
Увидев карточку Ложкарева, она тоже радостно рассмеялась:
- Живой Ложкарев, живой!
От нее узнала я следующую историю.
Итак, жил-был Ильмухаметов Давлетша Ибрагимович 1970 года рождения. Техни-кум окончил, в армии отслужил, вернулся, женился («Сыну, наверное, уже лет 15», - за-метила Элла).
Когда он вернулся из армии, то занялся бизнесом: покупал-продавал, много ездил, быстро к наркотикам пристрастился. Весной 1996 года уехал в Крым, где проворачивал свои дела «по бизнесу». (Уж не связанному ли с теми же наркотиками? – подумала я). Во время «турне по Югу» кололся, вступал в близкие отношения с женщинами, одна из которых оказалась ВИЧ-инфицированной.
По возращении сдавал анализы на ВИЧ несколько раз, и результаты оказывались от-рицательными. Жил с женой по-прежнему и, с его слов, предохранялся, но как-то во время контакта лопнул презерватив… Жена забеременела и решила родить второго ре-бенка: достаток в семье был, а наркоманом мужа она не считала.
Осенью Давлетша совершил крупную кражу и попал в тюрьму. Здесь-то и был взят анализ на ВИЧ, который оказался положительным. Жена, к несчастью, тоже оказалась ВИЧ(+) при беременности 14-16 недель. Она, конечно, была в шоке, сделала на довольно большом сроке аборт, в результате которого усилилось кровотечение, и спасти ее не удалось. Сына-сиротку на воспитание взяли ее родители.
Через три года Давлетша вышел из зоны и снова занялся бизнесом. В СПИД-центр не обращался, хотя его неоднократно вызывали. Из других больниц его анализов на ВИЧ также не приходило.
- У нас в карточках все данные фиксируются, где лежал, чем болел, результаты ана-лизов, – объясняет Элла, перелистывая карточку.
В марте 2006 года его снова посадили, на этот раз за убийство.
- Был осмотрен врачом, ему поставили туберкулез, развился отек легкого. Вызывали и врача СПИДолога, который добавил противовирусное лечение. Вот он, видимо, и ожил, голубчик, знакомиться захотел! - засмеялась Элла. Чувствуется, что она рада тому, что он 10 лет прожил с ВИЧ-инфекцией и умирать не собирается, девушку ищет.
- Но почему же на анализах фамилии разные? - вернулась я к амбулаторной карточ-ке.
- Ах, это… - Элла снова улыбнулась. (Какое все-таки у нее доброе лицо, красивое и доброе! - снова подумала я.)
- Он когда узнал, что он ВИЧ(+), решил измениться, стать другим, сменил фамилию и стал Ложкаревым Александром Петровичем. Начал новую жизнь, даже религию сме-нил, крестился, стал христианином.
Я шла по коридору, и в голове вертелся глупый детский напев:
Шел трамвай 9-й номер,
А в трамвае кто-то…
Ох, не надо дальше продолжать.
Живи, Саша Ложкарев, ищи девушку для знакомства. И ведь найдешь ее, найдешь обязательно. Может, и здоровую найдешь, кто знает? И уж если найдешь, то словами опутаешь, как мягкой паутиной. А она поверит в твою любовь и будет ездить на зону с передачами, возможно, отрывая от себя и своих детей кусок хлеба… Будет она надеяться на иллюзорную жизнь с тобой, где ты будешь муж, хозяин, любимый мужчина…
Такова жизнь, таковы ее жестокие законы. Если есть такие, как Саша и Леша, будут и их новые жертвы…
Шел трамвай 9-й номер… номер… номер… Нет, лучше не продолжать.
























Сладкая парочка

В тот теплый весенний день две парочки столкнулись у дверей моего кабинета, узнали друг друга и оживленно разговорились.
Это было необычно для меня, так как я уже привыкла к тишине, царившей за две-рью. Почти всегда сидящие в очереди люди молчали, кто, глядя перед собой невидящим взглядом. Кто-то всем своим видом показывал, что он зашел взять результаты анализов и у него все в порядке. Но у всех было напряжение в позах, жестах, мимике, и это стран-ным образом передавалось друг другу.
Первое время мне тоже хотелось отвести взгляд, чтобы не испытывать это мощное человеческое напряжение. Но потом я привыкла и уже спокойно обводила сидящих или стоящих людей глазами, выделяла тех, кто пришел сюда на лечение.
Один раз я имела неосторожность поздороваться с одним пациентом, до этого побы-вавшем у меня на приеме, с которым я, кажется, нашла контакт. Он замахал рукой, все видом показывая, что я ошиблась и вообще он видит меня в первый раз. Я поспешно из-винилась, а он быстренько надел темные очки и сделал безучастный вид.
В тот день ко мне привели нагловатого и злобного подростка, которого я не могла разговорить, и он сидел, как сжатая пружина, которая вот-вот разожмется и ударит по моим пальцам.
Я стала осторожно задавать вопросы: «Что ты знаешь о ВИЧ-инфекции?», «Есть ли среди твоих друзей больные ВИЧ-инфекцией?», и попутно объясняла, что это такое. Сначала он настороженно слушал, но затем немного смягчился, стал участвовать в бесе-де и скупо рассказывать о себе.
Парень курит с 12 лет, водку попробовал в 14 лет. Наркотики он не употребляет:
- Мне мужики сказали: «Ты, Вован, эту дрянь не бери, лучше водку пей – это наше… Понимаешь, завезли тут с Кавказа анашу и всякую дрянь разную».
- Однако, какие патриоты мужики! – подумала я. – Вот и не стал пацан наркоманом, а стал алкоголиком. Похмелье у него уже полгода назад появилось, и не мудрено – вы-пивать по литру водки 2-3 раза в неделю, да «полторашку» пива почти каждый день.
И все бы хорошо, но когда я стала объяснять про ответственность перед законом и осторожно положила расписку, рассказывая о безопасном сексе, он неожиданно взорвался:
- Вы хотите сказать, что я с девчонками с презервативами спать буду?! Еще чего! Бе-речь их буду, да?! Напьюсь и буду спать без презерватива. Плевать я хотел на всех! – с этими словами он выскочил из кабинета.
- Да… - подумала я, - кто же это сказал, что болезнь – это гениальное познание чело-веком самого себя, впрочем, как и любовь? Мальчик ведь не скажет: «Мне придется принять болезнь, пересмотреть свои взгляды и жить по-другому». Нет, плевать он хотел на всех и в первую очередь на себя.
Через минуту вплыла Барби-Злючка и недовольно сказала:
- Вы взяли с него расписку?!
Я отрицательно покачала головой. Ее лицо приобрело строгое выражение:
- Что же это такое?! Вы должны, - она подчеркнула, - должны взять с него расписку. Он выскочил из вашего кабинета, сшибая всех на своем пути. Уже можно рассматривать вопрос о Вашей профнепригодности.
Я смущенно опустила глаза. Ох, тяжелы замечания в моем преклонном возрасте от молодой начальницы! И пока она продолжала читать наставления, взгляд мой упал на анализ в карточке.
Дождавшись, когда она поставит точку и повернется к двери, я попросила ее взгля-нуть на анализ:
- Я не взяла расписку из-за того, что есть только положительный результат ИФА, но нет иммуноблотинга. Он ведь сдал анализ на иммуноблотинг только сегодня, и результаты будут позднее. Результаты ИФА без иммуноблотинга не могут считаться действительными , - вежливо сказала я в свою защиту.
Она покраснела и, что-то пробормотав, вроде «все равно имейте в виду», вышла, хлопнув дверью.
Я поняла – начальница меня не полюбит. «Я оборвала ее лебединую песню вечного обвинения подчиненных… Молчать надо было», - поругала я себя.
В это время в мой кабинет вошла миловидная блондинка и села, закинув ногу на но-гу. Оксане было 25 лет, хотя на первый взгляд я бы дала лет 30.
Оксана была девушка с большим жизненным опытом. Родители-алкоголики мало обращали внимание на дочку, она росла сама по себе: пила, курила, не только сигареты, но и анашу, любила дворовые компании, где была «королевой» с немалым сексуальным опытом. Она любила острые ситуации, и сама была постоянно эмоционально взвинчен-на.
В 16 лет ее изнасиловала дворовая компания, но она подала в суд и всех посадила. Вскоре ее парень, с которым она подворовывала по молодости, сел в тюрьму за хулиган-ство на 3 года. Через месяц посадили и ее на два года: она избила пожилую соседку по коммунальной квартире, где они с другом снимали комнату.
- Я переживала очень за своего парня, а она, крыса, лезет то туда, то сюда, из кухни не выходит, надоела!
Слушая ее, я думала о судьбе беззащитных старушек, столкнувшихся с такими «де-вушками», которых, увы, с каждым днем становится все больше и больше.
Оксана отсидела свой срок от звонка до звонка и вышла в апреле, неделей раньше своего парня, которого освободили по амнистии. И сейчас они оба пришли в СПИД-центр, так как в зоне анализы у них обоих оказались положительными. А здесь встрети-ли друзей, с которыми «кололись раньше в одной компании».
- Они к Вам за нами зайдут, - сказала она.
Попросив отпустить их пораньше, она быстро подписала расписку, заметив, что та-кую в зоне уже подписывала.
- Ну, и напиши, что давала такую в зоне, - быстро нашлась я, уже боясь следующего замечания молодой начальницы.
После того, как Оксана вышла, постучавшись, зашел ее парень Саша, цыган-красавец уголовного вида, весьма обходительный и галантный. Он довольно серьезно заинтересовался информацией о ВИЧ-инфекции, т.к. забота о собственном здоровье была для него основополагающей.
Этапы жизненного пути с Оксаной совпадали, характеры тоже. Однако он решил твердо завязать, ибо тюрьма здоровью вредит, он это почувствовал:
- Хорошо, что у нас обоих туберкулеза нет. Теперь мы будет жить, по возможности, правильно - с хорошей едой и полным отказом от спиртных напитков!
- Оксане это, похоже, не понравится, - осторожно заметила я.
- Скажу – и понравится! - твердо заявил он.
Я поняла, что он-то уже пересмотрел свою жизнь.
Попрощавшись, он вышел. Следом зашел молодой человек из другой парочки. Я опешила, глядя на него: у него был зоб огромных размеров. Я и не знала, что есть такие, подобное я видела в старых иллюстрациях в дореволюционных учебниках.
Зоб сдавливал шею, как хомут, отчего дыхание у молодого человека было прерыви-стым, а его карие глаза были выпучены.
Его жизнь тоже можно описать в двух словах. Сейчас ему 28 лет, окончил 9 классов, нигде не учился и не работал – «бандитствовал понемногу». Курит с 11 лет, водку про-бовал с 12. В 12 лет в нетрезвом состоянии перенес тяжелую черепно-мозговую травму. Нейрохирурги сделали трепанацию черепа в правой теменной области, прикрыли рану кожным лоскутом, а пластику дефекта делать не стали, сказали – сделаем, когда вырас-тишь.
В 16 лет он начал колоться героином, в 18 – его посадили за кражу. Вышел в 21 год. Колоться не бросил до сих пор. Когда у него стал расти зоб, он обратился к хирургу. Его направили на операцию. Я поежилась, представляя сложную операцию по удалению такого огромного зоба под наркозом.
Вич-инфекцию поставили в 21 год, когда он вышел из тюрьмы, его девушка, с кото-рой они живут вместе уже 5 лет, тоже ВИЧ-инфицированная. Ей всего 20 лет.
- Мы с ней познакомились, когда пошли на точку. Купили герыча, укололись вме-сте… - рассказывал он, а мне стало жутко от обыденности его рассказа…
Он зашел поинтересоваться, какое действие у противовирусных препаратов, какие у них осложнения. Врачи настаивают, чтобы он принимал их перед операцией – им-мунная система у него слабая.
Я осторожно стала рассказывать, что лекарства подбирают индивидуально по схеме, что схемы нужно придерживаться, пить назначенные препараты точно в одно и тоже время, что важен психологический настрой на лечение.
Он внимательно слушал и потом позвал свою девочку, и я стала беседовать с обои-ми.
Меня поразило мистическое сходство их биографий. Она тоже окончила 9 классов, не работала, не училась, пьет и курит с 14 лет. В 12 лет тоже перенесла черепно-мозговую травму с трепанацией левой височной области. Когда ей было 15 лет, наши герои встретились, стали жить и колоться вместе. Вскоре она пошла на аборт, тогда-то у нее взяли кровь, и она узнали о ВИЧ-инфекции. Сейчас они живут в трехкомнатной квартире его матери. Девочке уже дали инвалидность, а Саша не оформляет, но после операции ему дадут группу – врачи обещали…
Она тоже интересуется лечением, так как иммунная система и у нее ослаблена – вра-чи рекомендуют ей противовирусные препараты.
Несмотря на такую соматическую отягощенность и прочее, они казались людьми рассудительными. Чувствовалось, что они жили одним днем и бережно относились друг к другу. Между ними была эмоциональная связь, которая выделяет из множества пар только единицы. И хотя мне было больно за них, общение с ними не утомляло, не напрягало, а как-то грело, и даже хотелось немножко задержать их.
Во мне боролись два человека: как психиатр я понимала тяжесть психопатической сущности обоих (травмы, наркомания, алкоголизм деформируют личность), но как чело-век я относилась к ним с симпатией и сочувствием. И, увы, ничем не могла помочь им. Они же ни на что не жаловались, просто зашли спросить о лечении поподробнее, так как хотели пожить еще немного.
Я вышла проводить их, взяла обоих за руки и сказала:
- Берегите себя ребятки, вдвоем ведь всегда легче.
Они пошли по коридору, а я смотрела им вслед и думала, что причудливые узоры Судьбы невозможно разгадать. В конце коридора они оглянулись и улыбнулись мне.
Вздохнув, я пошла к Марии Гавриловне рассказать ей про последнюю пару.
- Так он сказал, что познакомился с ней, когда ей было 15 лет? – поинтересовалась она. – А нам пять лет назад не говорил, отрицал все категорически. Не жил, не знаю, в первый раз вижу… Она-то сразу сказала, что с ним стала жить, он первый у нее был, а потом тоже начала отрицать, но запуталась.
- Так он из тюрьмы пришел, - уточнила я, - знал, что за связь с малолеткой можно срок получить.
- Все они знают, - подытожила Мария Гавриловна, - но живут с этими малолетками, и никакой закон еще эту лавину сожительства не остановил. Да ведь молодые девчонки, порой, сами к этому стремятся. Лежала я как-то в больнице, там одна такая 16-летняя была – вся разрисованная, одни татуировки по телу. Друзья у нее все через тюрьму про-шли. Так она такого понарассказала нам! Раньше ведь ранняя половая жизнь не привет-ствовалось, а сейчас это в цене. Ради мужского внимания она себя так и разрисовала.
Раньше какие увлечения были? – продолжала Мария Гавриловна, - крестиком выши-вали, по дереву выжигали, а сейчас рисуют картинки на себе, кожу дырявят, чтобы муж-ское внимание на себя обратить. ВИЧ-активное поведение, одним словом, - грустно ска-зала она, и я с ней согласилась.
Возвращаясь к себе в кабинет, я искала в себе причину моей странной симпатии к последней парочке.
И тут же в памяти всплыла старая студенческая фотография. Мы с моим однокурс-ником выходим с кафедры микробиологии, нас окликают сзади, а мы, увлеченные разговором, оборачиваемся с улыбкой. Следует щелчок, вспышка… Получившаяся фотография на долгое время будет моей любимой. Часто-часто, уже после окончания института, я буду смотреть на нее пока однажды, разозлившись на себя, не засуну ее в какую-то книжку и не забуду на долгие годы. Лишь недавно, перебирая книги, чтобы сдать их в медбиблиотеку, я вновь обнаружу этот снимок. И сердце вдруг защемит…
Я снова вспомнила, как молодые люди, только что ушедшие из моего кабинета, ог-лянулись одновременно друг к другу и засмеялись. На мгновенье снимки сместились, и меня поразило их сходство с нами.
И не случайно я почувствовала симпатию к Саше, его карие страдальческие глаза напоминали мне те другие, яркие, веселые, незабываемые…
Ах, если бы вы знали, какие у него были глаза!..




Мистический вирус
Ретроспектива: апрель, год 1974

Мы случайно столкнулись у мед. библиотеки, двери которой были уже закрыты по случаю майских праздников, столкнулись, улыбнулись и обрадовались совпадению, ко-торое привело к встрече.
Так бывает только в молодости, не правда ли?
Сейчас же, когда навалилась хроническая усталость от прожитых лет, уже не очень радуешься знакомому лицу. О чем говорить? Как жизнь, здоровье, детки? Честно говоря, не хочется спрашивать, когда у самой нет ни семьи, ни здоровья, ни деток… И собесед-ник это понимает. Вот и происходит обмен формальными фразами, после чего случайно встретившиеся люди с облегчением расходятся…
Но в молодости все по-другому: нас захлестнула искренняя радость от встречи, словно и не мы только что закончили занятия и разными путями приехали сюда. Мы за-смеялись, поговорили о том, что можно было догадаться о коротком предпраздничном дне.
- Но раз уж так вышло, - предложил он, - то надо пойти в кино.
Его предложение было воспринято мной с радостью, хотя при внешней общительно-сти мальчиков я дичилась. Впрочем, и они быстро теряли ко мне интерес. Лишь теперь я понимаю, что от меня не шли те женские сигналы с жестов, мимики, позы, которые улавливаются на подсознательном уровне мужчинами, закрепляются и вызывают муж-скую активность на предмет следующей встречи. Похоже, что от меня шли импульсы страха, которые они улавливали, и мужской интерес ко мне сразу же пропадал.
Следует сказать, что таких тонких механизмов взаимоотношений полов я не знала, и о потере интереса ко мне не особенно и сокрушалась. Моя голова была «забита» учебой, а поступление в Московский мединститут я считала величайшим подарком судьбы, и не иначе. Сформировавшаяся с детства установка на учебу и работу тем более не способст-вовала общению с противоположным полом. Ну, а генетически закрепленный страх пе-ред мужчинами вообще иногда заставлял меня отталкивать их грубо, а порой и глупо. В своих мечтах я не видела себя ни женой, ни матерью, а только доктором в белом халате, которому говорят: «Спасибо, доктор, за то, что Вы спасли мне жизнь!»
Однако встретившегося мне одногруппника Витю я почему-то не боялась. Он был таким очаровательно юным, добрым, кроме того, его отличали хорошее чувство юмора и какая-то особая способность понимания человеческой натуры, что общение с ним меня не тяготило.
Мы двинулись в кинотеатр, но, опоздав на ближайший сеанс, решили погулять и прийти через час на следующий. И вдруг, спускаясь по лестнице, я оступилась, и каблук моей туфли оторвался и полетел вниз.
Идущие мне навстречу люди заулыбались, видя растерянную девочку с пушистыми кудрявыми волосами и длинными ногами в туфельках на высоких каблуках. А мой каб-лучок все летел через ступеньки и звенел при этом подковкой.
Сейчас я смотрю на себя со стороны и грустно улыбаюсь: Золушка потеряла каблу-чок от туфельки, а Принц, который был в этот момент рядом, в два прыжка оказался внизу и торжествующе поднял каблучок-рюмочку. Красивая картина, не правда ли? Это сейчас по прошествии трех десятков лет…, а тогда я страшно сконфузилась.
Любое внимание к моей персоне расценивалось мною как стихийное бедствие, ведь больше всего я любила не привлекать к себе внимание, потому-то и сидела всегда в углу и помалкивала. И оказавшись в людном месте, я захотела быстренько убежать из киноте-атра, сесть в такси и доехать до общежития. Но не тут-то было: мой хохочущий кавалер, подхватив каблучок в одну руку и предложив мне другую, осторожно довел до скамейки, посадил и заявил:
- Ты тут пока посиди. Но сначала снимай туфлю, я найду «Ремонт обуви», и там ее отремонтируют. А пока я тебе мороженое и журнальчик принесу, чтобы ты не скучала.
Он бросил пакет с книгами и побежал за мороженым.
Я сидела в тихом сквер