День оборотня гл.10

Глава 10

Он находился в госпитале уже три дня. Ел, пил, получал уколы, ходил на массаж и физиотерапию, ежедневно тренировался в комнате лечебной физкультуры, давая полную нагрузку застоявшимся мышцам. Звукоизоляция там была хорошая, поэтому он в полную силу лупил грушу руками и ногами, не боясь никого потревожить. Дома он старался поддерживать форму, но лень и рваный график работы этому отнюдь не способствовали. Теперь, благодаря сотрудникам УСБ, у него появился хороший шанс наверстать упущенное.
Еще через день Толика выписали. За бывшим участковым никто не приехал, поэтому Петин помог ему донести пакет с вещами до автобусной остановки. Почти сутки он был в палате один, потом к нему подселили толстенного пенсионера, представившимся «бывшим министром МВД Саха-Якутии». «Министр» оказался типичным дубоватым ментовским начальником, правда, с одним достоинством – он мастерски играл в шахматы. Играючи обыграв Петина, который в шахматы не играл с детства, и едва помнил, как ходят фигуры, «министр» заявил, что ему так не интересно, и пошел в фойе искать себе новых противников.
Однако министр оставался в палате капитана недолго. Вернувшись с игры в шахматы, он сообщил, что его перевели в «люкс», и забрал вещи. Петин снова остался один.
Телевизора в палате не было, и капитан развлекался вечерней игрой в «дурака» с другими пациентами. Министр из Якутии наконец-то нашел себе достойного противника, и теперь ходил понурый – тот выиграл у него три раза подряд.
На пятый день, вернувшись с физиотерапии в 10.45, он обнаружил в фойе отделения знакомую рожу – Лисуна. Тот сидел с каким-то дремучего вида мужиком лет под сорок, чем-то напомнившим капитану солиста группы «Ленинград» Шнурова и их местного алкаша по кличке Орешек. Увидев Петина, Лисун сложил журнал, взятый со столика в фойе, и поднялся, за ним встал мужик. «И че вы, сука, все такие пропитые» - подумал Петин, проходя мимо них в свою палату. Лисун с пристяжным без стука заперлись за ним.
- Че надо? – без церемоний спросил Петин.
- Мы должны отобрать от тебя объяснение, - голос у Лисуна оказался писклявым и невнятным, как и положено чухану.
- У кого «у тебя»? Мы с вами вроде не пили. – Петин мгновенно поменял тактику – это не раз давало ему козыри в ситуациях противостояния. – Вы хотя бы представьтесь, кто вы такие, что делаете в моем временном жилище, кто вас пустил, по какому делу, что за объяснение и кому я должен его давать, и почему должен, права мне мои разъясните.
- Ты же… Вы же меня знаете!.. И по какому делу знаете! Так что хватит ломать комедию. Не в твое… не в вашем положении юлить! – Лисун явно не обладал мобильностью мышления капитана.
«Ты, гнида, вломился в мой дом. По всем законам я тебя валить должен, а ты тут, сука, права качаешь!» - подумал капитан, но вслух загрузил Лисуна новой тирадой:
- Как это юлить? Кто здесь юлит? Вы меня обвиняете в том что я юлю? Это что, мое обвинение? Меня в этом обвиняют, да? Я вас знаю? Вы что, президент? Нет? Не угадал? Вас часто показывают по телевизору? Писатель? Нет? Борис Моисеев? Тогда не знаю. По какому праву находитесь в моем временном жилище? Кто вас пустил?
Прием, который использовал капитан, был хорошо известен опытным зекам, хорошим юристам, половине гопников и большинству истеричек. Сам Петин им пользоваться не любил, предпочитая более прямые методы, но по «долгу» службы ему часто приходилось делать то, что не нравилось. Суть его состояла в «загрузке» объекта кучей коротких рубленых вопросов, причем сама их форма особой роли не играла – главное, чтобы они были по теме. Тон, которым задавали вопросы, варьировался в самых широких пределах. Главное было не вступать с противником в диалог, задавив его потоком слов. Самым лучшим специалистом по данному приему, по мнению капитана, был житель Питера, требовавший у участкового «запилить» ему дверь в видеоклипе, увиденным им на телефоне у одного из оперов.
Лисун растерялся. Он привык, что перед ним либо елозят, либо оскорбляют, а то и бросаются в драку. Но с психологическим приемом, примененным капитаном, он явно был не знаком. Косноязычному «уэсбэшнику» было бы намного легче, если бы Петин обложил его матом или двинул в челюсть – алгоритм действий на этот случай у него имелся. Но сейчас он не знал, что делать – любая его фраза сразу же выдавала превосходство капитана. Но и молчание не прибавляло Лисуну очков. Второй мужик все это время стоял за его спиной, сделав вид, что он не отсюда.
Петин обратился напрямую ко второму:
- А вы кто? Тоже писатель? Вы ко мне? По какому делу? Что вам здесь надо? Что забыли? На вас жалобу написать? Что лечиться мешаете? – мужик пробурчал что-то и вышел за дверь.
Капитан перевел огонь опять на Лисуна:
- Что молчите? Чего надо? Выйдите из моего жилища! Этот разговор записывается! Покиньте мое жилище!
Но Лисун все-таки попытался:
- Мне надо… от-тобрать у вас объяснение по факту утраты секретных дел, - сделав над титаническое усилие, выговорил он.
- Какое объяснение? Я лечусь в стационаре! Никакого объяснения я давать не буду, пока не выпишусь. Как отлечусь, там еще посмотрим. Все? Это все?
- Вы отказываетесь давать объяснение? – спросил Лисун. Петину показалось, что он даже рад этому.
- Вы плохо слышите? Никаких объяснений, пока не вылечусь. Все?
- Распишитесь тогда, что берете статью 51,- Лисун полез в папку.
- Какую «51-ю»? Я не отказываюсь давать объяснение. Я просто не буду его давать, пока не вылечусь. Ничего я не буду подписывать. Приходите, когда вылечусь. Все? Еще что-нибудь неясно?
- Я приглашу понятых!.. – у Лисуна задергались веки сразу обоих глаз.
- Приглашайте кого хотите. Я иду на процедуры. – сказал Петин, сделав шаг к выходу. Лисун схватил его за руку.
- Это что, нападение, я не понял? Я офицер милиции! Руку отпустите! Нападение на офицера милиции? Руку отпустите! – Петин напряг мышцы, необходимые для резкого удара, и даже сложил руку «вилкой». Лисун выпустил его руку и горячечно зашептал:
- Мы все равно тебя достанем, пидор! Тебе конец! На зоне сгниешь! Думаешь, самый умный?
Но капитан уже шел широким шагом к лестнице. Он шел во весь рост, распрямив плечи и задрав подбородок, при помощи слуха контролируя обстановку позади себя – вдруг Лисуну придет в голову броситься на него сзади; дебилы были непредсказуемы, а он уже отнес Лисуна к этой категории.
Пройдя через воздушный коридор на втором этаже в здание поликлиники, он спустился на первый этаж, где заперся в одной из кабинок мужского туалета. Сев на корточки, он обдумал свое положение.
Скоты, решили и здесь не дать ему покоя. Кто-то, или кадровик, или Мордовец, слил «уэсбэшникам», что он лежит в госпитале УВД, и теперь они решили продолжить портить ему кровь. Расчет на две недели отдыха не оправдался. Пока он выиграл время, но не много. Завтра они пришлют кого-нибудь поумнее, чем Лисун, не могут же там у них в УСБ работать одни дауны, «палки» свои они все же делают.
Если бы он был гражданским, к которому «прикопались» надоедливые менты, то правильным шагом для него было бы написание обращений во все организации и учреждения – рай-, гор-, обл- и генпрокуратуру одновременно, УСБ, уполномоченному по правам человека, какому-нибудь депутату поскандальнее, прессу. Жалобщиков никто не любит, но все боятся. Капитан, в отношении которого за время службы по заявлениям граждан 23 раза было отказано в возбуждении уголовных дел, не считая проведения бесчисленных служебных проверок, это прекрасно знал.
Сразу же пойти на главпочтамт Петину мешал только один маленький нюанс – если ты мент, то на тебя автоматически ложили хрен и администрация президента, и гос- и облдума, и все прокуратуры, вместе взятые, и управомоченные по правам человека, и суды и квалификационные коллегии судей, и даже пресса. Защищать мента в наше время стало моветоном, любой бомж имел гораздо больше возможностей получить помощь со стороны. Поэтому рассчитывать капитан мог только на себя.
В принципе, фиксация «уэсбэшниками» его отказа от дачи объяснения ничем ему пока навредить не могла – до конца больничного уволить его все равно не могли. Получив же его отказ, они на время от него отстанут. Просто Петин хотел, чтобы каждая фигура в этой партии давалась им большой кровью, с максимальной потерей нервов. Сам он при этом также терял нервные клетки, но потом, в спокойной обстановке, легко нарастит недостачу, и даже станет сильнее – он знал это по опыту.
С точки зрения обывателя его отказ давать показания мог выглядеть нелепостью – если он не виноват, то почему этого не скажет. Для человека гражданского, действительно, отказ от дачи показаний в такой ситуации был бы менее выгоден. Но в случае капитана для уэсбэшников был важен сам факт наличия его объяснения – потом они подтасуют факты, соберут «доказательства», и к его выходу уже будет готово заключение служебной проверки с выводом о необходимости его увольнения, с которым ему останется только ознакомиться. Кадры быстренько сляпаю аттестацию, что он не соответствует занимаемой должности, а генерал подпишет приказ о его увольнении. В таком случае Петин, «положившись» в больницу, упростил задачу своим противникам, и ему останется только долго, нудно и с непонятными шансами восстанавливаться через суд, доказывая, что он не верблюд. А доводить дело до увольнения он не хотел.
Свой же отказ от дачи Петин потом может интерпретировать по-своему – мол, отказался давать показания не из-за того, что они могут быть использованы против меня, а потому что находился на лечении, и не мог связно мыслить. Даже если его решаться уволить, такое объяснение отказа с большой долей вероятности проканает в суде.
Выждав полчаса, он вернулся в палату. Как и ожидал, капитан застал ее пустой. Увидев, что он прошел мимо ее кабинета, к нему подошла старшая медсестра, которая сообщила, что Лисун, показав ксиву заведующей отделения ксиву «уэсбэшника», сказал, что он, Петин, - преступник, скрывающийся в больнице от следствия. Медсестра явно напрашивалась на разъяснения, в ее глазах горело негасимое пламя женского любопытства. Петин сказал ей, что это чепуха, не став вдаваться в подробности. Подобных дешевых ходов он и ожидал от «уэсбэшников».
Почему-то средствами массовой информации в обществе создавалась картина, что менты являлись оборотнями в погонах, тупыми дебилами, которые могут только стрелять, избивать, истязать и обирать мирное население, а вот сотрудники УСБ – это ангелы во плоти, «санитары леса», «Ван Хельсинги», очищающие ментовскую среду от негодяев и отморозков.
За последние дни Петин воочию убедился в том, о чем раньше знал понаслышке – в УСБ мудаков не меньше, чем в обычной милиции, и за «палками» они охотятся с неменьшим рвением, используя при этом любые методы без оглядки на законность, вот только «крышуют» их в этом деле в разы лучше. До сих пор ему вспоминались слова одного мелкого предпринимателя, который хвастался, что отдал миллион, устроив сына в УСБ «Зато его теперь все менты боятся!» – с гордостью рассказывал «счастливый папа».
Нынешний министр МВД Хабибуллин, давно расписавшийся в своей абсолютной некомпетентности, продолжил славную политику своих предшественников по «поиску оборотней», «чистке рядов» и т.п., реально выливавшуюся в репрессии неугодных местечковому (и не только) начальству, очковтирательством в лучших потемкинских традициях и прикрытием своей жопы.
При этом для рядовых сотрудников – в звании до майора, - которые и несли ежедневно собачью службу без выходных и проходных, рисковали своими жизнями, здоровьем, свободой, и обеспечивали те сами «палки» и проценты, которыми так любили отчитываться начальники всех мастей, и за недостаток которых их имело во все дыры вышестоящее начальство, Хабибуллин не сделал абсолютно ничего.
Единственным достоинством министра являлась его абсолютная управляемость, лояльность и покорность бывшему и нынешнему президентам – Крабину, который его и поставил на эту должность, и Шмелеву, который его с этой должности никак не убирал.
Да что там министр – все более-менее высокое милицейское начальство являлось откровенными бандитами в форме, но сажать и гнать их начинали только тогда, когда они по разным причинам становились неугодными. Поэтому все начальство в этой стране жило по принципу «не бойся грешным быть, а бойся грешным слыть», и первоочередной совей задачей видели не умерение своих аппетитов, а угождение вышестоящим, беспрекословное выполнение самых аморальных и противозаконных приказов «сверху», лишь бы их не снимали с высоких должностей и на всю катушку использовать их возможности.
Если их Мордовец, являясь начальником довольно маленького отдела штатной численностью в 123 человека, не занимался откровенно преступной деятельностью, предпочитая бизнес (автомойка, кафе и шиномонтаж) и поборы с предпринимателей и глав хозяйств, позволявшие ему быть одним из самых богатых жителей района, то многие начальники горрайотделов имели долю от проституции, торговли наркотиками, ворованными сотовыми телефонами. Другие шли еще дальше – организовали либо «крышевали» уже созданные преступные группировки, занимавшиеся похищениями людей, грабежами, вымогательством и даже заказными убийствами. При этом, «неуязвимость» такой группировки, благодаря покровительству сверху, приближалась к ста процентам.
И если Петину еще повезло, что он работал в маленьком и относительно тихом районе, где он не мог быть помехой бизнесу начальнику, то в городах людей, обладавших его характером, в лучшем случае перманентно гнобили, а в худшем – подставляли или вообще убирали руками «своих» бандитов.
Никаких общественных или профсоюзных милицейских организаций в их области не существовало, и любые попытки создания встречали невиданное противодействие. Даже в Москве, где милицейский профсоюз был очень мощным, до сих пор увольняли за вступление в него.
Отбор, проводимый в органы внутренних дел, специально строился с таким расчетом, чтобы потенциальные сотрудники были безынициативны, неграмотны, некритично относились к приказам, не имели чувства сострадания или гуманности. Начальству было невыгодно, чтобы сотрудники знали свои права, лезли, куда им было не надо, и вообще, были умнее своих начальников, которые тоже звезд с неба не хватали. Побочные эффекты такого отбора, заключавшиеся в том, что такие «сотрудники», нажравшись, могли пострелять во все, что движется, ухандохать личную или служебную автомашину, зачастую вместе с собой и/или еще несколькими невинными гражданами/своими же собутыльниками, ничего не знали, не умели и не хотели учиться, был в «пределах нормы».
Кроме того, мудрый Хабибуллин издал приказ об отзыве всего табельного оружия с постоянного хранения и ношения, оставив участковых и оперов безоружными, а гражданам с телеэкрана разрешил бить морды сотрудникам милиции, если те считают, что действия сотрудника незаконны. Бывшему учителю физики, за всю свою жизнь не задержавшему ни одного нарушителя и не составившего ни одного протокола, не могла прийти в голову простая мысль – КАЖДЫЙ правонарушитель/преступник считает, что его взяли «ни за что», и теперь он, фактически, разрешил им не обжаловать действия сотрудников в установленном порядке, а творить самосуд на месте, самому решая, правомерно ли действует сотрудник, или нет. А что – потом всегда можно будет сослаться на того же Хабибуллина – «я вот решил, что мент действует неправильно, и набил ему морду, мне так ихний ментовский министр по телевизору сказал делать».
Если в сталинские времена «чистили» отъявленных палачей, садистов, у которых руки были по локоть в крови, то в наше время от абсолютно всех чисток страдали самые честные сотрудники, перешедшие дорогу начальству, «стрелочники», попавшиеся на взятке, потому что захотели быть «как все», или превысившие свои полномочия, чтобы заработать результат начальству. Вон, капитан Николаев, лучший сотрудник розыска за последние 20 лет, захотел проявить принципиальность, «расколов» мужа зам.главы районной администрации по краже, как до этого «колол» десятки алкашей – и получил за пару оплеух и незаконно одетые наручники 2 года 4 месяца «красной» зоны в солнечном Нижнем Тагиле. И получил бы больше, если бы не был ветераном боевых действий, не имел бы кучу медалей и благодарностей, и малолетнего ребенка, так как ч. 3 ст. 286 УК РФ, пункты «а» и «б» которой вменяли капитану, предусматривала наказание в виде лишения свободы от 3 до 10 лет.
Бывший президент-«фээсбэшник», а ныне премьер Крабин, опустивший милицию ниже плинтуса, не зря учил обоих детей за границей – уровень криминогенности в «Раше» был таков, что никто не был застрахован от неожиданного близкого знакомства с преступным миром. Российская дерьмократия сделала совершение преступлений весьма выгодным и безопасным делом – в отличие от их предотвращения и раскрытия.
90 процентов «палок» - раскрытых преступлений, пригодных для направления в суд, - делалось на опустившихся алкашах, бродягах, наркоманах, которые зачастую «брали» вместе (а иногда и вместо) с совершенным преступлением еще и 2-3 «висяка» на районе. Менты не боялись ущемлять бесправных «люмпенов», творя с ними все, что угодно, в меру своего разумения. Судьи «на автомате» выносили приговора по таким делам, в случае чего делая в приговоре стандартную приписку «суд пришел к выводу, что отказ подсудимого от ранее данных показаний является избранной им формой защиты».
Шансы простого человека, попавшего в мясорубку следственно-судебной системы, на оправдательный приговор, были на порядок меньше, чем при кровавом тиране Сталине, который ел младенцев на завтрак, обед и ужин и лично расстрелял двадцать миллионов. В этом беспределе очень хорошо наживались адвокаты – вытягивали из подозреваемых/обвиняемых/подсудимых все деньги, обещая золотые горы, при этом прекрасно зная исход дела. Найти хорошего, а, главное, честного адвоката стало игрой в лотерею.
Единственная форма защиты, на которую мог полагаться житель «Рашки» - юридическая самозащита – была практически отменена новым УПК. Теперь, если человек отказывался от «бесплатного» адвоката и собирался защищать себя сам, следователь все равно навязывал «карманного» адвоката, чтобы потом судья мог заявить: «адвокат у вас был, вас защищали».
Знания, необходимые для грамотной юридической самозащиты, реально не давались ни в одном юридическом ВУЗе или колледже страны – вместо этого студентов «грузили» мертвыми знаниями и описаниями подвигов юристов 19 века. Это приводило к тому, что «краснодипломника», не занимавшегося самообразованием и не знающего поэтому ничего свыше обязательного курса, на любом месте работы приходилось учить с нуля, а сам такой выпускник не мог защитить себя даже в банальной ситуации в сфере потребительского рынка.
Такая искусственно созданная ситуация была выгодна правительству этой страны. Почему следователь следственного комитета получал в 4 раза больше, чем его коллега из милиции? Почему уже много лет труд сотрудников милиции оплачивался ниже, чем у приставов, УИН, таможенников, ФСБ и госнаркоконтроля?
Ответ был очевиден – нищий сотрудник милиции, который так же, как и все, хочет жить хорошо, будет брать взятки, а если их ему не будут давать, то вымогать их, используя единственное, что дает им эта служба – свое служебное положение. Поэтому, любой сотрудник автоматически попадал «на крючок», или же был вынужден жить впроголодь. А если любой сотрудник «на крючке», то избавиться от него, в случае необходимости, не составит никакого труда. Более того, любого «борца за правду» в любой момент можно сделать «архиоборотнем», «вымогателем», «коррупционером» и вообще, кем угодно.
Поэтому и держались за свою жопу милицейские генералы, каждый из которых «натворил» на несколько расстрелов с конфискацией, поэтому и выполняли любые, самые бредовые, нечеловеческие и противозаконные указы власти, и все равно слетали, когда приходил их срок.
Петин вспомнил слова одного старого сотрудника – капитана Затекина, ушедшего на пенсию на третий год «царствования» Крабина – «В 90-е мафий было много, сейчас мафия одна». Теперь слова Затекина казались капитану пророческими.