Сникерсы моего детства (продолжение)

Глава пятая
Уральские горы. - Кунгурские пещеры. - Я учусь плаванию. - Подводный трюк. - Мой личный рекорд. - «Порнокино». - Сын лесника Арсений. - История власовца. - Несостоявшаяся кража. - Ссора.

Кругом была по-настоящему сказочная природа, мы жили внутри этой сказки. Если выйти на околицу, то можно увидеть вдали синие горы с белыми шапками снега на вершинах. Когда, учась в институте, я рассказывал о своих детских впечатлениях, сокурсники мои слова подвергали сомнениям. Мол, Уральские горы - горы старые. У них просто не может быть снежных и острых вершин. И то правда. В старших классах, вспомнилось, именно так и учили. На последнем курсе института я ездил с братишкой Фанисом в Гремячинск и убедился, что был прав я: горные вершины мне не приснились в детстве. На них и в самом деле виднелись белые шапки.
Летом 2003 года я посетил с экскурсией Кунгурские пещеры. В рамках VIII республиканского фестиваля «Золотое Перо» я совершил путешествие по двум великим рекам - Волге и Каме. Вместе с «начжурами» (начинающими журналистами) мы побывали в Сарапуле, Перми.
От Перми на экскурсионном автобусе мы поехали в Кунгур. Это были те места, в которых прошло мое детство. Я лишний раз убедился, насколько великолепна здесь природа. Помню, когда я учился в Гремячинске, нас приглашали в путешествие в Кунгур, но я не попал в группу. Теперь я получил возможность пройти полтора километра по лабиринтам подземного хода Кунгурских пещер.

Мы с дворовыми ребятами сидели на крыше сарая и разговаривали о планах на ближайшие три дня. Именно столько оставалось до начала учебного года.
- О, еще многое можно успеть, - сказал Раиф.
- Давай завтра пойдем купаться, - предложил Азат. - Дни стоят теплые.
Мимо проходила Катя.
- А что, можно искупнуться в последний раз! - неожиданно она встряла в разговор.
Одно из моих главных желаний в ту пору было научиться плавать. В то время как мальчишки соревновались в ловкости и умении красиво нырять, я, бывало, сидел на берегу и изображал из себя бог знает что. Мол, не хочу мочить трусы. Или говорил, что уже сегодня купался. Благо такой жары, как в Татарии, в Гремячинске никогда не было. Возможность купаться предоставлялась редко.
В то лето мы в очередной раз ездили на родину.
Из деревни я приехал человеком, умеющим плавать. Если до этого я просто барахтался в воде на мелководье, то на дальних озерах я научился более-менее сносно плавать брассом и кролем.
Теперь я мог реабилитироваться. Более того, с блеском отквитаться за годы молчаливого позора.
- Засекайте время! - крикнул я и набрал воздух в легкие.
Тут они все будут шокированы, подумал я. Это мой звездный час.
Я нырнул.
Вода была уже холодной, и у меня зашумело в голове от недостатка воздуха.
- Пять минут, шесть, семь… - примерное время я подсчитывал про себя.
Когда пройдет десять минут, все оставшиеся на берегу будут потрясены до глубины души. Может, кто-то даже предположит самое худшее.
А между тем я проявил смекалку и подготовился к рекорду заранее. Я не изнурял себя тренировками, не изобретал какую-то неожиданную технику удержания кислорода в легких. Все было гораздо проще и в то же время хитрее.
Найдя пустую бочку, я притаранил ее на облюбованный берег и стал готовить к погружению. Для начала я привязал на проволоке тяжелый двигатель. Вернее, головку цилиндров. Эта железяка сразу потащила опрокинутую бочку под воду. Я запомнил место.
Теперь нужно было только просунуть голову в бочку, в которой оставался воздух, и дышать без особых трудностей.
Когда я вынырнул из воды, я сразу стал героем. Никто не почувствовал подвоха. Ребята видели, что у меня с собой не было никаких приспособлений.
- Тяжело! - воскликнул я.
Я не хотел, чтобы меня попросили повторить свой трюк. Так бывает, когда показываешь какой-нибудь простой фокус.
Правда, позднее я несколько раз повторял свое победное погружение, неизменно вызывая восхищение у зрителей. Мой рекорд так никто и не смог повторить.
Теперь я делаю вывод, что я рос наблюдательным и умным мальчиком. Более того, я умело пользовался результатами своих маленьких открытий.
Однажды Раис позвал меня с собой, пообещав мне необыкновенное зрелище. По его возбужденному виду и сверкающим этаким изумрудом зеленым глазам я видел, что картину, которую они хотели мне продемонстрировать, можно смотреть с очень большим удовольствием. Даже по истечении стольких лет я понимаю, что это было чудом, из-за которого стоило рисковать. И в самом деле, зрелище стоило того внимания и времени, которое мы потратили, чтобы забраться по скользкому настилу из досок, а потом по ржавой железной лестнице на верхотуру. Отсюда, через грязное окно, я увидел первый в своей жизни порнофильм. Как по-другому можно назвать это волнующее зрелище, которое открылось нам через запыленное окно женского отделения общественной бани.
- Здорово? - спрашивал нас шепотом инициатор затеи Раис.
- Ага.
- Увидели голых баб?
- Да… Здорово! - поддакивал я.
С нами был Артем, у которого было очень слабое зрение.
- Очень… очень понравилось, - благодарно кланялся он, - в следующий раз я захвачу очки.
Приключение и впрямь оказалось неожиданным развлечением. Очкарик Артем, пожалуй, ничего толком и не увидел, но был рад, что взрослые пацаны приобщили его к этому таинству.
Я всегда уважал в своих собеседниках интересных людей. Вспоминается великовозрастный сын лесника по имени Арсений. Его оставили на второй год, и учительница представила нам нового товарища, понизив голос и с какой-то загадочной интонацией. Арсений на целую голову был выше всех в нашем классе, и представлялся мне эдаким ковбоем из американских вестернов, которых мы никогда не видели, но уже тогда были наслышаны о существовании таких классных фильмов.
Папа рассказывал о трофейном «Тарзане», я видел у кого-то из мальчиков карманный фотокалендарь с изображением Джонни Вейсмюллера. Поэтому Арсений представлялся мне лесным охотником из собственных фантазий. На лето его забирал в лес отец. Там он, по нашему представлению, вел жизнь, полную опасностей и приключений. Нам, домашним мальчикам, об этом можно было только мечтать.
Однажды его родителей вызвали в школу. Арсений хотел подшутить над товарищами и, выбрав один подходящий, как ему казалось, момент, в узком темном коридоре подготовил сюрприз. Он вытянул в стороны свои длинные ноги и на высоте человеческого роста уперся ими о противоположные стены. К несчастью, никто долго не заходил в этот проход. Ноги стали затекать. И он свалился сверху на голову неожиданно вошедшей училки.
Мальчишки говорили, что это он сделал специально. Впрочем, и учителя вместе с директором, похоже, придерживались этой же версии. В общем, мнение педагогического состава свелось к тому, что Арсений не только потомственный двоечник, но и большой шалун.
По вызову в школу пришел его отец, бородатый крепыш в давно немытой холщовой рубашке. Только ружья не хватало в его мозолистых руках. Тогда бы суровый папа Арсения полностью соответствовал киношному образу героя лесов и прерий.
Выслушав претензии возмущенных учителей, он согласился с их мнением:
- Вижу, с учебой у него ничего не выходит… Да и не нужно ему все это. Забираю его с собой. Нечего время тратить на учебу - будет мне помогать!
Такой подход к учебе со стороны взрослого человека нам понравился. Нам бы таких родителей! А то совсем измотали нервы учебным процессом. Однако учителя хором выступили против. В результате до следующего лета Арсений остался в нашем классе. Учителя стали к нему заметно терпимее.

Я решил, что я сейчас получу одно из самых ярких впечатлений, которые вообще когда-либо выпадают на долю советских людей. Раиф говорил самым таинственным тоном, на какой только был способен. Закатывал глаза, переходил на горячий шепот. Он был загадочен и удивительно не сговорчив. Из этого я сделал вывод: то, что он мне предложит, стоит внимания.
И я отреагировал вполне адекватно. Беда в другом. В том, что он взял с собой взрослого парня. Этого верзилу звали Маратом. В нашем классе он появился после того, как остался на второй год. Марата оставили на второй год, потому что этот диковатый мальчик увлекался чем угодно, но только не школьными дисциплинами. Все учителями стонали от него.
Нам же, ученикам начальной школы, он сразу понравился: он разнообразил учебный процесс. То учительнице подложит капсулу от патрона под ножку стула, то на карте нарисует какой-то непонятный предмет. Говорил потом, что это пацифистский знак. Мол, в Союзе он запрещен. А к запрещенному мы всегда тянулись.
- Я не пожалею денег, чтобы нам было весело, - говорил при каждом удобном, подкупая нас своей искренностью.
Деньги у него водились. В любой мальчишечьей компании после силы и справедливого отношения к жизни деньги являлись еще одним стимулом к дружбе. Мы, скажу честно, покупались охотно. Не понимали, что деньги можно заиметь, занимаясь элементарным воровством. Такие мальчики во дворе тоже были. Кто-то промышлял тем, что отнимал у младших мелочь, которую давали домашние на кино и сладости. Марат был сынком богатых родителей, которые откупались от своего отпрыска тем, что давали много карманных денег.
Вот этого немного высокомерного парня и решил взять на свое таинственное мероприятие мой приятель Арсений, с которым в последнее время я неожиданно сдружился.
Наступала весна.
Свежая зелень хлынула на освободившиеся от снега участки, из влажной земли вылезли желтые первоцветы. Мы возвращались из школы по железнодорожным путям. Развлекались игрой в сигареты. Подробности условий не помню, но суть игры сводилась к тому, чтобы, увидев на земле выброшенный коробок, быстро наступить на него. А соперник должен угадать марку найденных сигарет или папирос.
- Ты читал о Робине Гуде? Нет? А напрасно. Вот человек, с которого можно строить жизнь, - поучал он меня дорогой. - Возьмем газизулиннову дочь (Газизуллин был главным инженером на шахте), у нее есть все - и платья, и игрушки - куклы там и тряпки, а у нас? Что у тебя, например, есть?
Я молчал, не зная, что ответить. У меня не было чего-нибудь такого, чем можно похвастать. Я деликатно кривил губы.
- Берем недалекое будущее, - продолжать гнуть свою линию словоохотливый Марат, - представь, мы все выросли. Куда мы пойдем работать? Конечно, на шахту. Куда же еще? А дочь богатого человека уедет в Москву или еще куда, где будет также пользоваться уважением и получать приличную зарплату, - не знаю! - но только не на шахту. Значит, у нас, у бедняков, единственный выход… Знаешь, какой?
Разумеется, я не знал. Будущее мне представлялось чем-то туманным, в котором построен коммунизм или еще что-то, от которого мне и моим товарищам хорошо. Ну не мог же я высказать эти наивные фантазии, когда разговор неожиданно пошел в другом русле.
- Мы можем рискнуть, понимаешь?
Разумеется, про риск я понимал. После школы мы, бывало, садились на платформе на товарняк, идущий в направлении дома и, дождавшись момента, ехали на крышах вагонов. Проезжая мимо своих домов, кидали портфели в траву у забора. Как правило, никто их не подбирал до нашего возвращения. Но не это было главное. Самое удивительное начиналось потом. Мы ведь ехали в лес. Но проблема состояла в том, что поезд не останавливался по нашему требованию. Правда, возле небольшой лесной речки железнодорожная ветка делала небольшой изгиб, и состав замедлял ход. По задумке, надо было скидывать на подходе к речке одежду с поезда на насыпь. А потом начинался самый опасный участок плана. Пока состав двигался по мостику, необходимо было набраться храбрости и прыгнуть в холодную воду. Промедлишь - и тебе крышка. Наши старшие товарищи выбирали крышу вагона впереди нас и своим примером вдохновляли на подвиг. Горе тому, кто испугался. Он - голый! - уезжал далеко-далеко. Представляете, каково возвращаться назад в город многие километры по железнодорожным путям!
- Мы можем рискнуть и стать такими же, как богачи!
Похоже, Марат говорил немного о другом.
- У нас просто нет выхода. Только рискуя, мы можем достичь результата.
Я не мог понять, куда клонит наш долговязый приятель.
Развлекая нас разговором, он привел к дому, где жил знакомый моего папы. Я сам бывал вместе с отцом в этой семье неоднократно. По рассказам хозяина дома я знал, что тот был на войне. Но так получилось, что воевал на стороне немцев. То есть он служил в армии генерала Власова. После войны он попал в лагеря, а после некоторого времени его как власовца выслали на Урал без права выезда.
Из его рассказов мне запомнился один.
Как-то он вошел в дорогой ресторан. Получил с утра большие деньги в честь чего-то - не помнит за что конкретно, пошел в ресторан. Когда вошел в зал, все присутствующие встали. Он даже оглянулся. Думал, что за ним идет какой-то высокий чин. Нет, оказывается, приветствовали его.
Оказывается, советских людей, перешедших на сторону врага, фашисты переодели в форму офицеров царской армии. Когда власовцы были на территории оккупированной фашистами Венгрии или Чехии, их бесплатно кормили в ресторанах, принимая из-за богато украшенной золотом формы за генералов.
Все это вспомнилось мне, едва мы подошли к приземистому деревянному дому.
- Здесь живет бывший власовец! - напомнил я приятелю. Вдруг он не знает.
- Ну и хрен с ним, он сейчас на работе.
- На работе?
- Да, на шахте. Я узнавал, сегодня его смена. И домочадцев нет, ушли к родственникам, которые живут возле кладбища.
- И что с этого?
- Ты наивный, что ли? Его дом - наш дом!
- Как это?
- Мы заходим, и все, что нам понравится, мы берем себе. Это будет нашим, понимаешь?
Истинный смысл намеков приятеля до меня стал доходить.
Я уже сталкивался с воровством. Однажды мы приехали из деревни, и родители обнаружили, что в доме побывали незваные гости. Они высадили окно, взломали сундук и шкаф, где хранилась одежда. С собой унесли даже матроску, которую мама купила мне в день рождения.
До меня дошло, что кто-то тоже может попасть в наше положение. Этого, конечно, я не мог допустить. Разоравшись, мы разошлись.
С тех пор я стал сторониться людей, которые подбивали других на неблаговидные дела.

Глава шестая
Бабушкин дом. - Деньги в дорогу. - Рассказ мамы. - Хитрость маминой сестры. - Свадьба. - Отъезд на Урал.

Каждый раз, когда я приезжал в деревню к бабушке, я встречал с ее стороны понимание и заботу. Она никогда не ругалась и не высказывала каких-либо отрицательных эмоций. Я счастлив, что мне довелось расти в такой благоприятной обстановке. Возвращаясь памятью к временам моего детства, я невольно проникаюсь любовью к тем людям, которые меня окружали.
Должен признаться, это благодаря им у меня сложилось представление о ранней юности как о самой яркой и беззаботной поре моей жизни. Здесь не было места подлости и предательству. А о хитрости или иных проявлениях лжи у меня складывалось совсем неправильное представление только потому, что мне самому не пришлось испытывать горечь от неожиданных и неприятных действий окружавших меня людей. Бывало, мы, балуясь, поступали так, что потом нам самим было стыдно за свои проступки. Я знал, что за это я мог с полным основанием получить по первое число от родителей, но чтобы ругала бабушка или тетя - никогда! Честное слово, у меня никогда не возникало мысли затаить обиды или плохим словом вспомнить о них. Не знаю, правильно поступали они или нет. Может, стоило нас отругать за проступки по первое число. Но мы были не такими, как теперешние сорванцы, мы чувствовали доверие с их стороны и старались не ударить лицом в грязь. Скажу больше, мои родители даже ревновали нас к бабушке и тете, у которых я всегда находил приют в те дни, когда вызывал гнев у папы и мамы.
Однажды, увидев у своего приятеля другое отношение к родственникам, я долго не мог понять, что происходит. Я как-то не привык к такому отношению в семье.
Удивленный, я рассказал ему о своей тете, которая души во мне не чаяла. И великовозрастный приятель был потрясен.
До сих пор помню, как Расиха-апа, моя двоюродная тетя со стороны мамы, провожая меня, студента и по совместительству вечно страдающего от недостатка средств молодого человека, никогда не забывала дать мне трояк или пятерку в дорогу.
- Держи, - шептала другая тетя, Халида-апа, протягивая мне десятку, - только не говори бабушке.
Это был секрет Полишинеля: бабушка давала мне деньги в дорогу, озвучивая свои слова примерно теми же фразами:
- Вот. Это тебе от меня. Купи себе что-нибудь. Только тете ничего не говори. Будет лучше, если никто об этом не будет знать.
И от этих слов создавалась какая-то доверительная обстановка. И я чувствовал себя всеобщим любимцем, и мне хотелось любить их от всего сердца. А если говорить откровенно, я и в самом деле скучал в большом городе по ним - и вовсе не из-за денег, которые, в сущности, не оказывали особого влияния на материальное положение студента, получающего стипендию в сорок рублей ежемесячно.

Многие истории услышаны от других людей. В то время я был либо слишком мал, чтобы что-то сознавать, либо сам не присутствовал при ситуации. Хорошо еще, что у людей остались воспоминания.
Однажды, проявляя понятное любопытство, я стал расспрашивать о событиях, которые произошли до моего рождения, и узнал много интересного. Конечно, подробности ушли из памяти моих родителей, некоторые эпизоды им просто неинтересно вспоминать. Однако большинство из впечатлений, тем не менее, по-прежнему остаются яркими.
Мама, когда училась в школе, бывало, приезжала в Поисево, гуляла по чистым улицам, смотрела на большие красивые дома и думала, как хорошо было бы жить в этой богатой деревне. Наверное, так бывает у всех. Помнится, у меня первое впечатление от знакомства с Казанью носило тоже столь же неожиданный характер. Правда, я был уверен, что поступлю в институт и проведу здесь несколько лет.
В Кулуново, где моя будущая мама жила с многочисленными сестрами и братом, дворов было мало. Это были маленькие покосившиеся избенки, крытые соломой и обмазанные коровьим дерьмом - скажем так. Правда, старательно покрытые побелкой.
К тому времени мама немного подросла, брат Самигулла уехал в Поисево и устроился на работу в редакцию газеты. До 1959 года село носило статус районного центра, и, к слову, весь район назывался Калининским в честь всесоюзного старосты. Поэтому здесь имелась типография, в которой печатали многотиражку. Самигулла Хайруллин, имея высшее образование, стал заместителем редактора. Ему выделили жилье при типографии, мама часто пешком приходила в Поисево к брату в гости.
В один из таких визитов она пошла в клуб, который был расположен как раз напротив типографии, где впервые и познакомилась с папой. Произошло это при весьма забавных обстоятельствах.

Отец мой вернулся из армии в 1953 году и сразу же поехал в город Гремячинск, где жила его родная сестра - Фасиха-апа. К сожалению, она недавно умерла. Первое время он жил у нее, осваиваясь в городе и привыкая к гражданской жизни. Другого способа вырваться из деревни, где по его собственному выражению процветало «крепостное право», не было. Правительство страны тогда все делало, чтобы крестьяне не могли вырваться из-под гнета колхозов с его трудоднями и работой с утра до вечера, которая, однако, не могла прокормить и достойно содержать семью.
В 1954 году умер Сталин, и проблема получения сельчанами паспорта стала не такой острой. Однако к тому времени мой отец Фарит Гимадисламов уже добывал свой хлеб где-то на подсобных работах. В перспективе обещали взять в забой, на работу в шахту, где и заработки были значительны выше и рабочий день нормирован.
Через несколько лет отец вернулся в родную деревню. Умер его отец, мой дед Шайхелисламов Гимадислам. Случилось это зимой, папа был молодым парнем и, немного погоревав, в ближайший выходной, одевшись в перешитую солдатскую шинель, отправился развлечься с приятелями в местный клуб, где проходили танцы.
Вернемся к маме. Она рассказывает:
- Возвращаемся с подругами. Вдруг какой-то парень обнял меня сзади. Я ему: «Ты что?», а он в смущении. Не говорит ничего, только улыбается. Я, конечно, вырвалась из объятий. Такое было в семье строгое воспитание. А сама спрашиваю у подруг: «Кто этот парень?» Одна из товарок вспомнила: «Это же сын недавно умершего Шайхелисламова Гимадислама, семья которого на окраине села живет. Только знаем мы его плохо, его давно в деревне не было. Где-то на Урале трудится или еще где… страна ведь большая».
В общем, эта случайная встреча запомнилась маме надолго. Однако в скором времени свидеться не пришлось. Папа снова уехал на заработки. Мама поступила учиться в сельскохозяйственное училище в ближайшем к ним городе - Мензелинске. В хлопотах и повседневных заботах образ понравившегося дерзкого парня стал забываться.
Однако судьбе было угодно снова их встретить и завести между ними более плодотворный диалог.
Папа, как он сам рассказывает, в летний отпуск приехал опять в Поисево, и уже вел себя совсем не робко. Совсем не так странно, как в первый раз. Видимо, бремя разлуки наложило отпечаток на его поведение. Папа, не долго церемонясь, заявил:
- Ты мне очень понравилась. Выходи за меня замуж. Если ты согласна, мы скоре поженимся, и я увезу тебя на Урал.
Урал. По тем временам это звучало. Предложение, что и говорить, произвело на маму сильное впечатление. Вот так, напрямую, прежде ей никто не делал предложения. Вот только что немного смущало ее, так это неожиданность и напор молодого парня.
Мама посоветовалась со своей сестренкой - моей тетей. Альфия-апа была не только поверенной в сердечных тайнах и верной подружкой, но и умела по-взрослому ловко и грамотно решать любые возникающие проблемы. Так было уже не раз.
Самая главная из предстоящих проблем - это: как рассказать своей маме о предстоящих планах. Неизвестно, как та отнесется к неожиданному изменению в семье.
И тогда Альфия пошла на хитрый и по тем временам неожиданный трюк.
- Мама, я полюбила парня и хочу выйти за него замуж, - объявила она, вызывая тем самым огонь на себя.
Их мама, моя бабушка не была готова к такому повороту событий. Зачастую родители любой факт, говорящий о взрослении своих детей, воспринимают болезненно. В те годы все было точно также.
- Как же так, - сказала она, - ты хочешь выйти замуж, а твоя старшая сестра останется старой девой?
Никакой логики в подобных рассуждениях, конечно, не было. Но у пожилых людей свое мировоззрение, своя правда.
- Согласна. Давай не будем нарушать сложившийся порядок. - Альфия была послушной дочерью. - Пусть Марсила сперва выйдет замуж.
- А у нее есть кто-нибудь на примете? - вынуждена была поинтересоваться мама, раз уж разговор пошел о матримониальных планах.
- Есть.
- Это хорошо, - обрадовалась мама, - а я его знаю?
- Из хорошей семьи…
Сестрички хором стали описывать достоинства будущего жениха.
- Завтра он придет свататься, - сообщили они, полностью введя свою мать в умиление.
Сказано - сделано. Семья с воодушевлением стала готовиться к приему гостей.
Вот так, в очень короткие сроки был решен вопрос о свадьбе, и через положенное в таких случаях время родился я.
Некоторым планам не суждено было сбыться. Уехать с новорожденным на Урал, где суровые зимы и короткое лето, было не реально. Родители мои купили дом в деревне и стали жить-поживать, добро наживать. Отец устроился в заготовительную контору по сборке шкур домашних животных, мама сидела дома, готовя еду для членов семьи.
Вопрос о поездке в Гремячинск решился через три-четыре года. К тому времени родился мой братишка - Фанис. Он слегка подрос, и папа снова уехал на Урал. В скором времени, обосновавшись и закрепившись на новом месте, он привез к себе заметно пополневшую семью.
Дом в деревне продать не удалось. Оставленный бесхозным, он подвергся разграблению местных хулиганов и жуликов. Только счет, ежегодно приходящий из налоговых органов, говорил о том, что родители являются собственниками. В конце концов, моя бабушка нашла знакомых, которые отписали бумажку, в которой говорилось о том, что хозяева в нем не живут. Налоговики вынесли постановление: «снести жилье» и отстали.
Папа с мамой были на Урале, и заниматься деревенскими делами им было сложно. Более того, надо иметь в виду, тогда сообщение между населенными пунктами было затруднено из-за слабого развития транспорта. Путь на родину занимал несколько дней.
Помню, как-то мы выехали на летние каникулы. Часть пути пришлось плыть на теплоходе. Дня три - не меньше. А потом на автобусе. И даже на попутных машинах. А на теплоходе я развлекался тем, что сидел у окна и записывал в тетрадку названия судоходных средств, которые попадались мне на глаза.
Родители, между тем, обживались на новом месте.
Сперва купили небольшую хибару, а, немного заработав денег, присмотрели жилье получше. В этом уже приличном доме и прошло наше детство, которое я назвал скромно: «Уральский период».

Глава седьмая
Новые учебники. - Справка. - Сабантуй в деревне. - Зуфар-абый. - Процесс фотопечати. - Мое занятие радиотехникой. – Боевой дедушка, которого я не помню. – Генеалогическое дерево. – Мустафины. – Детские огорчения и радости.

В школе я учился хорошо. Часто получал пятерки. Особенно нравились новые учебники, и я, как сейчас помню, зачитывался ими еще летом, когда приобретались книги к новому учебному году. Читал все страницы, чуть ли не до полуночи. Однажды это был учебник биологии, история средних веков - в другой раз.
Цифры я не любил, хотя вспоминается, что решение задач мне порой доставляло известное удовольствие. Я даже участвовал - и, наверное, неоднократно - в школьных олимпиадах, имел престижные дипломы.
Когда поступил в гуманитарный институт, первые дни я даже ходил потрясенный тем, что предметы, которым я посвящал в школе свое внимание - математика, например, или физика - сейчас совершенно не нужны. Мне же казалось, что человек изучает эти дисциплины всю жизнь. С этого момента, когда я совершил свое открытие, я невзлюбил цифры. До сих пор неважно запоминаю номера телефонов и умножаю плохо.
Однако вернемся к более раннему детскому периоду.

Сабантуй был одним из наиболее ярких праздников, который мы заставали во время наших поездок в деревню к бабушке. Получив карманные деньги, мы с братишкой отправлялись на околицу, где проходили основные мероприятия. Борьба батыров, бег в мешках, лазание по столбу за петухом - все эти веселые соревнования вызывали естественный интерес. Но, сколько себя помню, сам я в этих состязаниях никогда не участвовал.
Мы с братишкой покупали какие-нибудь дешевые игрушки в разбитых по такому случаю палатках или пили фруктовую подслащенную воду. Обычно предприимчивые старушки загодя готовили в погребе или в холодном колодце всевозможные напитки и выходили в жару к людям, притаскивая на тележке двадцатилитровые бидоны. Пепси-колы в то время, естественно, не было.
Говорить о «Сникерсах» или других современных конфетах говорить не приходилось. Запомнилась конфета-тянучка «Му-му». Ничего более вкусного я не ел. По крайней мере, в памяти до сих пор остался ее сладкий вкус во рту.
В то время советская промышленность выпускала типичные советские очки, надев которые ты вовсе не походил на Сильвестра Сталлоне, Брюса Уиллиса или, если ты продвинутый ребенок, на Гарри Поттера, а заслуживал массу обидных прозвищ, среди которых слово «очкарик» было самое безобидное.
Очки были толстыми, роговыми и мало того, что уродовали внешность, но еще бросались в глаза. То есть были очень заметны. Как на корове седло.

Двор, поросший мелкой травой, идеально подходил для игры в гольф. Но откуда в советском детстве такие излишества! Мы с братишкой играли в водителей грузовиков, сделав игрушечную машину из проволоки и катушек, освободившихся от ниток.
Хорошо еще пробежаться по такой траве поутру босиком. К тому же никуда от такого удовольствия не денешься: туалет во дворе.
При этом надо быть очень осмотрительным. Гусиный помет нет-нет и попадал под ноги, испортив первое впечатление.

Первое время мои родители не обзаводились живностью. В деревне все держат какую-нибудь скотину. Как говорится, крупный рогатый скот. Если на это не хватает времени и сил, то уж домашняя птица в каждом хозяйстве непременно есть. Куры, например, или даже гуси. Правда, с последними проблем больше. Помню, по весне гусыня у бабушки выводила гусят, но до этого высиживала яйца в корзине под кроватью, на которой спала сама бабушка. Весь день гусыня-мама что-то там шебуршала, перебирая солому в корзине и пух. Про неспокойного человека бабушка обычно говорила: «Что ты копошишься, как мама-гусыня?»
Позднее у нас в хозяйстве появилась пара гусей - гусак и гусыня. Оба такие важные и кусачие. В отличие от бабушкиного двора в нашем не росла трава, и нам с братишкой по очереди надо было ежедневно гнать молодняк на окраину деревни, где они паслись на лужайке. Тут главное уследить, чтобы не случилось беды. Например, маленьких гусят не унесла ворона или они не упали в лужу, из которой самостоятельно еще не могли выбраться. Работа по уходу - не бей лежащего. Но в то же время это занятие скучное до ужаса. Я брал с собой книгу. Так я прочитал «Тиля Уленшпигеля», «Овод» и еще много других детских книг.
Корову мы долго не решались заводить. С ней, конечно, проблем было бы гораздо больше. Оба родителя работали, чтобы управляться с хозяйством в должной мере. Да и для покупки коровы требовались деньги. Не говоря уже об ежегодных расходах на сено.
Бабушка держала корову. Сено давали в колхозе, в котором работала Халида-апа. Через день мы с Фанисом ходили к ним за молоком. Шли через овраг, чтобы сократить дорогу.
Однажды с нами произошел забавный случай. Мы против обыкновения пошли не верхом, вдоль берега, а сняли обувь и, зайдя в воду, стали босыми ногами топтать дно Сарашлы. На каком-то участке я остановился и позвал Фаниса. Меня привлек шум в зарослях. Подойдя ближе, мы увидели дикого селезня. У него были красивые блестящие крылья. Он забился среди ветвей, но, увидев нас, стал хлопать крыльями, пытаясь взлететь. Похоже, у птицы было перебито крыло.
В общем, после долгих стараний нам удалось схватить дикую утку, и мы, радостные и возбужденные, прибежали к бабушке. Однако бабушка наш восторг разделять вовсе не собиралась.
- Это утка Хадичи. Хадича живет недалеко от нас. Дом ее около колодца. Отнесите птицу, - расстроила она нас, - и вовсе она не дикая. Вас ввело заблуждение яркое оперение.
Мы выпустили птицу на улицу у ворот. Теперь она уже не казалась дикой уткой, а выглядела очень даже уверенной домашней птицей.
Нам оставалось только посмеяться над собой и пожалеть о напрасно потерянном времени.
Папа начал рубить сруб. До этого мы ходили в баню к родным, а после помывки возвращались домой. Папа решил, что надо строить собственную баню.
С помощью родственника Мулланур-жизни баня была возведена. Теперь мы каждое лето стали заготавливать веники. Ездили с мамой и папой в лес и искали молодые березки. Здесь, оказывается, есть свои хитрости. Надо искать ветви с более молодой и густой листвой. Кроме того, в дело не идут деревья, на которых имеются сережки. Однажды в Гремячинске папа с другом отправился в лес на самодельной вагонетке и привез несколько срубленных деревьев. Мол, срезай ветви, какие тебе надо. Не учел, что деревья уже вышли из возраста, когда листья годятся на банный веник.
С появлением коровы в домашнем хозяйстве надобность в молоке отпала. Теперь мама перед тем, как идти на работу доила корову, вечером тоже мы получали ведерка парного молока. Но появилась новое, не менее утомительное занятие: выстраивать длиннющую очередь за хлебом. Если кто знает, в советское время хлеб, как все перво-наперво необходимое, был дешевый. Хлебом поэтому кормили скотину. Надо сказать, пекли этот хлеб абы как. Во всяком случае, в качестве продукта для людей он годился не очень. Так и выпекали с целью продажи для кормежки скота. Давали, как все дефицитное, по две буханки в руки. Мы с Фанисом выстаивали очередь. Иногда прибегала Лилия. Впрочем, мама ее не очень часто отправляла за хлебом. Во-первых, магазин был расположен достаточно далеко от дома, во-вторых… для нее и в хозяйстве хватало работы. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.
Заняв с утра очередь, - еще до открытия магазина: ведь, если спать, хлеба могло и не хватить, - мы с Фанисом играли под деревом в «орлянку» с медью, данной нам для покупки. Рядом играли более взрослые ребята. Они играли на проигрыш. Везло высокому загорелому парню с монголоидной внешностью. Я его довольно неплохо знал. Например, я обладал информацией, которая являлась достаточно забавной: он не любил кинофильм «Ко мне, Мухтар!» с Юрием Никулиным в главной роли. А все потому, что его самого звали, как и собаку в этой картине - Мухтаром.
Тут к нам с выпущенными глазами прибежал двоюродный братишка Азат. Кстати, его отца звали тоже немного по-смешному: Мыхтар-абый. По-русски - Мухтар. Но это к слову!
- Я «Фантомас» записал. Пойдем смотреть.
- Как записал?
Вчера был фильм с участием Жана Марэ и Луи де Фюнеса. Но даже не по телевизору, а в кинотеатре. К тому же в то время никаких видеомагнитофонов не было, а киноаппаратами были большие проблемы. Только у единиц. У самых зажиточных.
Заинтригованные мы собрались у Азата. Оказывается, он купил недавно кассетный магнитофон и в кинотеатре записал звуковое сопровождение на несколько аудиокассет.
Кинокомедию мы смотрели только что, поэтому картинку хорошо помнили. Воображение подсказывало забытые места.
Вот так мы получили огромное удовольствие, посмотрев фильм еще раз, но уже бесплатно.

В пятом классе я увлекся радиотехникой. У меня так было не раз: я начинал активно заниматься фотографией, потом химией или еще чем-то еще. Исчерпав, например, в фототехнике все возможности (вирирование, фото на камне, слайды), я чувствовал, что ничего нового и интересного в книгах и журналах я уже не найду, и бросал это занятие.
С радиотехникой удовольствие растянулось на годы. Надо сказать, что в 70-е годы достать радиодеталь (особенно в деревне) было проблемой. В фильме «Иван Васильевич меняет профессию» я увидел поразившую меня сцену. Помните, когда у Шурика сломалась Машина Времени, сколько он потратил времени, чтобы найти нужную деталь.
Я хотел собрать свой первый детекторный приемник. Для этого нужен был диод. Оказалось, что найти его - проблема. Не ломать же для этого работающую технику! Например, домашнюю радиолу.

Лилия - наша сестренка. Она увлекалась индийским кино. Знала наизусть всех актрис и актеров.
Потом ее кумиром стала Ирина Алферова. Впрочем, она и в самом деле красивая женщина.
- Привет! - я пришел домой.
Лилия подметала пол. Потом, засучив руки, стала мыть.
Я вышел во двор, чтобы не мешать. Сосед привез откуда-то громадную рыбину. Вроде, сом. Жена, ухватив его сильными руками, понесла в дом.
Вокруг ничего интересного не происходило.
А где-то на Ямайке в это время наверняка жара. И полно рыбы, фруктов.
Вот было бы здорово пронестись ветром по Земному шару. Где-то снимают киношку. Увидеть Пьера Ришара за работой или незабвенного Бельмондо, выполняющего самостоятельно замысловатый и рискованный трюк.
Казалось, что везде жизнь интересная. Но только не там, где ты.
Теперь я многое отдал, чтобы вернуться именно к тем дням, а не к Бельмондо или Ришару.

Бабушка покупала черный плиточный чай. Когда она приходила из магазина, у нас, у ребятишек была настоящая радость. Ничего особенного она не приносила. Например, большие куски сахара, которые надо было колоть специальными щипцами. Иногда медовые пряники. Иногда леденцы.
Бабушка оставшуюся после чаепития заварку сливала в литровую банку и добавляла сахару. Этот холодный чай для нас, вернувшихся с игр, был желаннее любой амброзии. А еще мы чуть ли не дрались за горбушку, когда за столом начинали разрезать новый каравай.
Каравай ведь круглый. Чтобы не было обид, бабушка разрешала отрезать ломти кругом. И таким образом у каждого из нас была горбушка. А каравай стоял на столе, белея ставшими мягкими боками. Ничего страшного, говорила она.
Когда мы задерживались на речке или возвращались с игр с опозданием, бабушка заворачивала сваренную в золе картошку в платок и клала между подушками.
И еда долго оставалась теплой.
А еще она готовила для нас большие сдобные булочки в деревенской печи. Иногда жарила келча, все обмазывала гусиным жиром, нанося его на поверхность гусиным перышком. Домашняя готовка всегда праздник. Помню, что по такому случаю к нам иногда заходила ее старая подруга - Дыхыдия-апа. Она была очень толстой, через проем двери проходила боком, а чаю выпивала до шести-семи чашек, удивляя нас, пацанов, своим аппетитом. Келча съедала и того больше. Неудивительно, что габариты ее тела были именно такими, какими были.

Бабушка всегда уходила от ответа, когда я спрашивал:
- Когда было лучше жить? Сейчас или при царе?
Тогда я иначе строил предложение.
- Когда был жив дед, как вы жили? - задавал я вопрос в другой раз.
- Очень хорошо, - поддавалась она на уловку.
- А потом, после революции?
- Хуже, конечно. Но тоже неплохо.
Я, воспитанный на школьных учебниках, всегда держал в голове пресловутый 1913 год, с которым тогда все сравнивалось.
Тайна рода тогда меня мало интересовала. впрочем, для детей в жизни это не главное. Это потом мне стало интересно, от кого ведет происхождение наша семья.
После небольших изысканий я установил следующее.
Мой дед Шайхелисламов Гимадислам родился 22 декабря 1899 года.
Его отцом был Галияхмитов Шайхелислам.
Мама Юсупова Хоснизиган.
Как я понимаю, у татар раньше не было фамилий. Имя отца и становилось фамилией, когда надо было что-то вписывать в паспорт. Говорили: Шайхелислам улы. Что значит, сын Шайхелислама. Сын Гимадислама - Фарит Гимадисламов.
В этом смысле - фамилия нашей семь более правильная. Гимадисламовы.
В то время как у всех родичей - Исламовы.
Дед у меня был боевой. Правда, я его совсем не помню. По словам моего собственного отца, в Отечественную дед воевал лихо, рвался в бой одним из первых, хотя коммунистом не был. Однажды он получил сильную контузию. Санитарная команда на передовой после боя складывала трупы, но кто-то заметил шевеление в куче погибших и таким образом спас получившего контузию солдата. Благодаря бдительности санитара, а также фортуне, которая его хранила, дед вернулся с войны живым.
К сожалению, ветеран не долго протянул. Боевые ранения и застарелые болезни подорвали его здоровье. Он рано ушел из жизни. Я его совсем не помню. Я был слишком мал.

Когда убирали картошку в огороде, под деревом сидел какой-то старик, и папа шел к нему, чтобы было с кем перекурить.
- Может, в следующий приезд я его и не застану в живых, - думал я, студент, приехавший на каникулы, чтобы помочь родителям, - он умрет. А пока он безмятежен. Можно ведь, оказывается, так безмятежно относиться к будущему. Будущему, которого нет.
Это умиротворяло. И примиряло с жестокой реальностью и гнетущими мыслями о смерти.
Я слышал, что кто-то подростком хотел быстрее вырасти. У меня никогда не было желания торопить естественный ход вещей. Даже в институте все сокурсники хотели скорее окончить ВУЗ. Мне не хотелось.
Мне вспомнилось, как в детстве, находясь у бабушки, мы мечтали о такой возможности, чтобы этот возраст и наше настоящее в неизменном виде длилось вечно. Мы все время оставались бы детьми, бабушки никогда бы не умирали. Чем не жизнь!
Я все чаще и чаще задумывался о неизбежном. И пришла ужасная мысль в голову - бабушка скоро умрет, она ведь уже старая. Старики всегда умирают. Об этом написано в книгах. Даже Брежнев и тот умрет. Вот в последнее утверждение тогда совсем не верилось. Все, что творилось наверху, в правительстве СССР, казалось вечным и незыблемым.

Мой дядя, получив свежую газету, по обыкновению смотрел последнюю колонку, где печатались некрологи. Надо сказать, там сообщались сведения о смерти людей, чаще всего неизвестных дяде. Последнее обстоятельство удивляло меня больше всего.
С возрастом я стал понимать дядю. Не столь давно были похороны. Провожая в последний путь безвременно ушедшую из жизни знакомую девушку, мы шли между могильными оградами. С товарищем мы невольно стали читать скорбные даты. Мало кто дожил до 60 лет.

Зуфар-абый.
Я храню о нем самые теплые воспоминания.
Что же можно привести навскидку?
Вот одно из воспоминаний, которые приходят мне на ум, когда я мыслями возвращаюсь к прошлому: его фотографические опыты.
Зуфар-абый с семьей жил в 60 километрах от бабушки. В отпуск приезжал в деревню. Однажды он приехал с фотоаппаратом и вывел нас с Фанисом во двор. Потом мы в темноте бани делали фото. На наших глазах при красном свете фонаря происходило чудо.
Дядя был большой, шумный, суровый. Когда он разговаривал с нами, пацанами, все чувствовали робость от его голоса и колючего, пронизывающего как рентген, взгляда.
Болезнь свалила его внезапно. Пролежав два месяца в больнице, он выписался с трубочкой в левом боку. На все невзгоды он не обращал внимания, шутил и только отмахивался, когда ему говорили, что не надо делать лишних движений, тем более, браться за работу. Он похудел. Стал без труда влезать в свои старые костюмы. А однажды и вовсе свалился в постель. В один из приездов на каникулы я посетил дом больного и был потрясен состоянием здоровья дяди.

Мой дядя из поселка Нефтяников Фандус Мустафин сильно отличался от других окружающих меня взрослых. Эдакий высокий красавец - Марлон Брандо, да и только. Фандус-жизни, кстати, и профессию имел отличную от других. Некоторые из наших родственников работали в колхозе, кто-то бухгалтером в лесничестве, кое-кто в больнице или амбулатории, а он заведовал электросетями. По такому случаю у него был личный шофер, да и зарплата у него была значительно выше, чем у других. Он стоял на очереди. Поэтому один из первых в деревне приобрел автомашину «Жигули». Когда семья приезжала к нам в гости, автомобиль заезжал во двор, и мы фотографировались около него. Дети сидели в салоне, играли.

Папа бросил пить. Правда, это ему давалось трудно. Несколько раз он начинал снова, пока окончательно не перестал брать в руки стакан.
Однажды он с Муллануром-жизни на мотоцикле перевернулись. Конечно же, оба были выпивши. Мулланур-жизни сломал себе несколько ребер, попал в больницу.
После этого папа полностью перестал употреблять спиртное. Правда, тяга по-прежнему осталась.
Как-то Фанис привез рижского бальзама.
- Пить по чайной ложке. Очень полезно.
Папа попробовал. У него часто болела голова, он пил пригоршнями цитрамон.
- Вроде полегчало. Мама, ты тоже выпей, - предложил он и еще налил в чайную ложку.
Маме не понравилось.
- Там же алкоголь, - сообщила она, сморщившись.
И то правда. А папа стал каждый раз пить бальзам. Говорил, что здорово помогает.
Папа обрадовался, что нашел верное средство лечить свою головную боль.

Сегодня, с расстояния прожитых лет, я понимаю, что папе нравилось принимать алкоголь под видом лекарства. Такая небольшая хитрость. С другой стороны, с того времени, как бросил пить, он больше не начинал. Даже во время больших праздников. А мучившая его мигрень после долгих лет сама вдруг исчезла.
Где-то в газете я как раз и читал об этом. О том, что неизвестно по какой причине появляется и как внезапно исчезает.

Я сломал отцовские часы. Они лежали на комоде, и я не удержался, взял их. Вооружился ножиком и отверткой, пытаясь разобраться в механизме. До прихода отца с работы не то чтобы починить, - речь не об этом! - даже собрать все шестеренки внутрь корпуса я не сумел бы.
Тогда я пошел к Марселю. Двоюродный брат, который старше меня на два года, выслушал меня не перебивая, потом закурил сигарету и, не выпуская ее изо рта, начал разбирать механизм.
Нет, починить часы он не смог. Видимо, я и в самом деле неплохо повозился.
Теперь я знаю, что он вряд ли смог бы исправить мою ошибку. Я вывел из строя маятник. Это же сердце часового механизма, которое ничем не заменишь.
Но та уверенность и спокойствие, царившие в каждом движении двоюродного брата, а также его невозмутимое поведение помогли побороть мой тогдашний детский страх перед предстоящей разборкой с расстроенным отцом. Впоследствии я видел в Марселе надежную опору во всем и друга.
Наверное, в детстве каждому требуется крепкое плечо и участие. Таким старался я быть и сам для других, попавшим в нелегкую ситуацию.

Память, словно это было только вчера, повторяет детские впечатления. Вот я иду на зов.
- Ты где?
- Здесь!
Мама послала меня в магазин. Вручила мне авоську и дала денег.
Магазин находился в конце соседней параллельной улицы, у автобусной остановки. В общем, не близко.
Но у меня ведь есть велосипед. Значит, расстояние не помеха.
Я купил трехлитровую банку огурцов и килограмма два мяса. Перекрутив сетку на руле, я отправился в обратный путь. И тут случилось страшное. Самая страшная неприятность, которая только может случиться с маленьким пацаном.
На кочке велосипед подпрыгнул, и сетка соскользнула вниз. Все бы ничего, но… банка! Она ведь стеклянная. Ударившись о металлическую раму, банка разбилась вдребезги.
Такого я не ожидал. Я отвязал сетку и все купленные продукты выбросил в канаву.
Маме я объяснил, что по дороге в магазин потерял деньги.
Она, наверное, по моему настроению поняла, что именно случилось, и ругала меня скорее для порядка.

Глава восьмая
Удачное совпадение. – Ушедшие в вечность родные. – Стихи философского характера. – Когда-нибудь…

Будучи студентом, я накупил поздравительных открыток и отправил 8 марта всем знакомым женщинам свой привет. Осталась одна открытка. Вроде, всех девушек поздравил. Хохмы ради написал теплые слова и пожелания счастья, надписал открытку: «Дорогому Марселю!»
Вот, думаю, удивится. Приезжаю в деревню на каникулы и спрашиваю брата насчет открытки.
- Спасибо, получил твои поздравления, - искренне отвечает.
Оказывается, у него 8 марта - день рождения.
- Никто из друзей детства так и не вспомнил. Только ты один догадался прислать открытку. - Азартно жмет он мне руку. - Понимаю, другую открытку ты просто не нашел?

Пример невозмутимости братишки. Однажды мы поехали в лес за ягодами. В обед вернулись к озеру и взрослые стали готовить еду. А дети стали загорать.
Фанис спросил двоюродную сестру Рамилю, лежа на пляжном песочке:
- Не знаешь, как называется существо, у которого 32 ножки, желтые глаза и тельце длинное, зеленое и волосатое - в коричневых и голубых полосках?
- Я не знаю. А что?
- Да оно по тебе ползет!
Девушка неожиданно даже вскрикнула, когда увидела на своем обнаженном теле эту мерзкую гусеницу.
А Фанис даже бровью не повел.
Она же думала, что начитанный пацан кроссворд разгадывает.

А теперь история о времени, когда мы были совсем маленькими. Мне мама рассказала.
Двоюродная сестра Рамиля обламывала края побеленной печи и ела эти кусочки. Видимо, подрастающему организму не хватало кальция. Однажды мои родители ушли в огород, а пришедшую в гости сестру оставили присматривать за малышкой Лилией.
Лилия стала плакать, и Рамиля не придумала ничего лучшего, чем начать запихивать ей в рот мел из нашей печки. То есть она детским умом сделала неверный вывод о том, что Лилия плачет оттого, что ей не дают обгрызать печь. Просто сама она всегда так делала, когда ей чинили препятствия. Она, конечно, понимала, что портить печь не хорошо. Однако в данном случае, она решила, можно сделать исключение. Лилия живет здесь, печь - здешняя, и за проступок Рамилю ругать не будут.
Рамиля умерла молодой. Врачи обнаружили страшную болезнь, и после длительных месяцев мучений она ушла из жизни.

В своей книге я бы хотел воссоздать атмосферу и вспомнить людей, оказавших заметное влияние на формирование моей личности.
Зуфар-абый привез фотоаппарат. Это был первый случай в моей жизни, когда я увидел, как делают фотографии. Мы натаскали воду в баню. Вечером помылись. А с утра, пока еще вода не совсем остыла, мы с дядей занавесили маленькое и единственное окошко и приступили к таинству. Дядя все время шутил.
- Видишь, как появляется изображение? Это я тебя перенес на бумагу!
Это был веселый волшебник с грустными глазами.
Умер он неожиданно. После перенесенной операции он весь осунулся, пожелтел. Но со временем стал чувствовать себя лучше. Все пытался шутить. Мол, я в работе еще вам всем дам фору.
В пору сенокоса взялся за косу, много работал. Вечером слег и больше уже не встал. Нагрузка, скорее всего, сказалась на его самочувствии. Он скончался ночью.
Недавно я был на кладбище. «4.01.1938 – 6.12.1998» - прочитал я на могильной плите. Ему было шестьдесят лет, когда он умер. Мне казалось, что дядя ушел из жизни и вовсе молодым.
Я храню о нем самые теплые воспоминания.

Когда я вспоминаю ушедших из жизни близких мне людей, всегда приходит в голову мысль, что однажды мы обязательно встретимся. Ведь осталось столько невысказанного. Увы, большинство религий, похоже, и возникло из таких размышлений.
Кажется, все умершие и близкие тебе люди не исчезают бесследно. Где-то они должны собираться. Еще в детстве меня поражало, как люди беспечно относятся к своей старости и неминуемому уходу из этой жизни. Тогда впервые мне пришло в голову, что старики много болеют, а потому потеря этих трудных переживаний для них кажется благом. Потом пришло понимание того, что в этой жизни зачастую приходится мириться с неизбежным. Оттого, что ты будешь кусать до крови губы, ты не попадешь на киносеанс, на который не смог купить билет.

На забрызганном красками
Деревянном столе,
Сверкая черноватым глянцем,
В поллитровой банке - кузбасс-лак упрятан,
Это – «Квадрат» Малевича,
Разлитый в литры.

Будто жизнь моя,
Прожита в тоске,
Или то, что от меня
Останется на песке мироздания,
Когда я, как все, уйду
В темноту,
Оставив за собой
Выключенный свет.

По впечатлениям тех лет я написал стихотворение. Оно глубоко интимно. Возможно, кому-то стихи покажутся наивными, но для меня они очень важны.

ПРИВЕТ ИЗ ДЕТСТВА

За окном - виноградники,
Свежего ветра привет
Мне донес
Аромат красивейших мест.
Туристы спят,
Откинувшись
В роскошных автобусных креслах, -
Цивилизация.
Я проснулся.
Автобус застрял у перевала.
Горы…
Покосившийся домик -
Я увидел воочию! -
Красил старательно дед.
Сквозь грязное стекло
Заглянуло ко мне
Давно исчезнувшее
В прошлом
Мое босоногое детство.

Мое босоногое детство, можно сказать, прошло в поездках. В деревню на лето мы ехали поездом, но чаще на теплоходе. В последние годы стали плыть из Перми в Набережные Челны на «метеоре». В тех случаях, когда совершали путешествие на поезде, было, останавливались на день-другой в Ижевске. Здесь жила моя двоюродная тетя.
Помню, однажды я нашел и подобрал на улице десять рублей - громадные по тем временам деньги. Впрочем, среди сверстников я славился тем, что периодически отыскивал оброненные кем-то деньги. Но такую сумму я нашел впервые. Естественно, я не только похвастался перед родителями, но и отдал находку маме.
Другая тетя - Насретдинова Розалия жила в Челнах, и было бы неправильно, сели мы по пути в деревню не заезжали к ней. В то время, к которому относится мой рассказ, автоград еще только строился. Первопроходцы жили в вагончиках. По возможности, строители обустраивали прилегающую территорию. Сажали цветы, кто-то обзавелся картофельным участком.
У меня до сих пор хранится фотоальбом, который она мне подарила. В нем - мои старые, еще черно-белые фотографии. Листая пожелтевшие страницы, я всегда испытываю чувство благодарности и помню ее доброту. Из жизни она ушла молодой, сгорев заживо в перевернувшемся экскурсионном автобусе. Вместе с ней погибли немало ее коллег – работников одной из набережно-челнинской больниц. В тот год город лишился в результате страшной аварии разом нескольких талантливых врачей.

Марк Твен, предваряя автобиографию, объяснил свое желание представить публике написанное только после смерти тем, что при жизни ему было бы неловко. Как правило, в любых воспоминаниях фигурируют люди, которые могут неадекватно воспринять твою писанину.
Скажу больше, чего греха таить, любой человек каждое событие видит по-своему. А фактов, предавать которые гласности не хочется, великое множество.
Именно эти соображения при подготовке к публикации своих заметок сильно влияли на корректность формулировок. Увы! Печальная неизбежность.
Возможно, когда-нибудь свет увидит полная редакция автобиографии, но пока говорить о подобном преждевременно.


Казань, 2006г.