Мешок самоцветов

Меня искали.
Наивно было полагать, что эти люди так попустяться - нет, они своей выгоды из лап не выпускают и ради неё пойдут на что угодно.
Их было четверо, поднявшихся тропой от обрывистого берега. Четыре молодых плечистых человека. Если бы не пистолеты в руках, то вполне доброжелательного вида - им бы сачки для бабочек. В шортах, теннисках, кроссовках и со шпалерами наизготовку - каково?
Втягивая в плечи бестолковки, пружиня шаг, на полусогнутых подкрались к входу в грот и требуют:
- А ну-ка, выходи!
В ответ ни звука. Да и некому было звучать - мы в прозрачном обличии расположились на самом темечке горы, как раз над головами этих недоумков. Саиду мысленно приказал молчать, лежать и наблюдать, никак не реагируя. Маркиза калачиком свернулась на моих коленях и рада была ласкам - наскучалась за дни разлуки.
Помявшись, пошептавшись, гоп-команда осторожненько втянулась в грот. На Божий свет спустя несколько минут явились весьма уверенные люди.
- Сгинул, гад.
- Шмотьё лежит, а сам не появлялся.
- Звоним шефу.
- Алло, Иваныч! Его здесь нет - так, барахлишко старое. Да, и, похоже, не было. Что? Понял. А сколько?
Схлопнув сотик-раскладушку, звонивший окинул взглядом злоумышленников:
- Приказано в засаде ждать, пока не словим.
- Вот это да - вот так без подготовки: да это не засада будет, а досада - нас нынче вечером тут комарьё сожрёт. Да и с хавчиком в пещерке напряжёнка.
После непродолжительного совещания двое ушли по тропке вниз, а двое остались - оголив животы, разлеглись на солнцепёке, прикрыв лица бейсболками.
Я загрустил.
Что предпринять? Почистить им мозги - придут другие. Вернуться в город да Грицая вразумить, чтобы охоту раз и навсегда отбить, за мной гоняться? Немного ль чести для бессовестного казнокрада? А что тогда? Найти осиный рой и на пупки насыпать сторожам? Ну, это уж совсем мальчишество. Напрашивался вывод - покинуть грот. Не дать им и намёка на моё присутствие здесь или вообще на этом свете. Пусть думают, что растворился в ванной помпрокурора, распался на молекулы, исчез навеки. И, может, успокоятся, в конце концов.
Жаль, конечно, покидать жильё, где был и счастлив, и свободен, где то ли в грёзах, то ли наяву достиг границы мироздания, и думал, что ещё найду великих тайн немало откровений. Одно лишь утешало - уйдут поимщики, и я вернусь. Мне надо время переждать. Чуть-чуть.
Приняв решение, поднялся. Саиду скомандовал - вперёд! Маркизу поднял на руки. И мы спустились на пологий склон, в царство сосновых исполинов.
Я вам скажу, блуждать невидимым не то же самое, что быть доступным любому взору. Никто от нас не прячется - лес полон жизни.
Вот белка спёрла у ежа грибок и, удирая, ткнулась мне в лодыжку. Теперь сидит на ветке, вертит головой и ничего понять не может. Лишь руку протянуть - она в ладони.
Огромный и прогнивший ствол упавшей некогда сосны весь испещрён ходами. Бурундучки мелькают тут и там, играют, лисят нерасторопных дразнят - где им таких пронырливых поймать. Чёрный ужик шнурком мелькнул из-под стопы и отвлёк внимание. Только боковым успел заметить зрением рыжую молнию, и вот уже лиса стремглав несёт в зубах бурундука. Жаль полосатика, но здесь закон суров - беги, дерись иль погибай. Пожил, дай жить другим. Хорошо друзьям моим теперь нет с пропитанием заботы. Однако ухо всё равно держать надо востро, чтоб самому не стать едой.
А вон чета орлиная устроилась на шпиле мачтовой сосны. Пока подруга на гнезде царь птиц сидит на ветке рядом, считает подданных и примечает, кто где устроился и как. Когда появится потомство, пригодится знать.
И мы себе жильё искали, да всяк по-своему.
Саид принюхивался к норам, оглядывался на меня - может, прогоним того, кто там засел, и вселимся?
Маркиза отнять у белочки дупло была не прочь да нарвалась на филина и со всех ног бежала прочь.
Я мог, наверное, одну из нор расширить до землянки, заставив поработать барсуков, но после каменных палат зарыться в почву червяком - бр-р-р…. - не вдохновляло.
Попробовать сложить из сухостоя хижину, как Томас Дэвидсон, охотник со Скалистых гор? Да где мне взять сноровку и умение? Его бы самого сюда.
Поставить из жердей вигвам? Но чем обшить? Берёз здесь нет. Четвероногих шкур лишить? Да захотят ли голышом ходить? Наверно, нет.
В гроте палатка осталась - Фадеича подарок. Но как стащить? Прокрасться незаметно я смогу, но вытащить…. Вот будет хохма, когда брезента свёрток сам собой в бега сорвётся под носом сторожей! Нет, отпадает вариант. Ничто им не должно даже намёка дать на моё присутствие там.
И угнетала мысль: вигвамы, хижины, палатки к месту в девственном лесу, как на фате заплатки. Мне нужен дом, дарованный самой природой.
Петляя меж огромных сосен, спускались вниз и добрели к подножию горы. Отсюда за сосновым морем видна вершина - седая плешь скалы, под которой притаился грот.
Бор за спиной остался, а впереди равнина с берёзовыми колками, перелесками ольхи, осины, а меж них цветочные поляны. Вон озерцо - по берегам жирафьи шеи тянут тополя, и ивы, словно буйволы бока, свои побеги опустили в воду. Средь белых лилий, будто нарисованных на голубом холсте воды, застыло изваяние лебедя.
Стоял на взгорке дуб. Огромный, старый, расщеплённый. Когда-то молния ударила в него и развалила на две части. Коснувшись ветвями земли, он не загнил, не захирел, а, будто новой мощи от неё набравшись, рванулся вверх и крону плотную сомкнул над раной, грозившей погубить его.
Преодолев все лабиринты из ветвей и молодых побегов, мы оказались над землёй на высоте трёх метров в центре расколотого пополам ствола. Я говорю мы - Маркиза взобралась сама, а Саида где поднимал, а где подталкивал. Впрочем, спускаться он научился сам.
Итак, мы оказались в центре дуба, где вместо сердцевины, изъеденной ветрами, солнцем и снегами, и временем, конечно, уютное - ну, назовём гнездо - с зелёным потолком над головами, а под ногами ковёр из ссохшейся листвы. Фантазии не хватит придумать лучшее жильё - чтобы вот так, без топора и мастерка, природа сотворила.
А искупавшись в озерце средь белоснежных лилий и в царственном соседстве лебедей, вновь очутился наверху блаженства - прекрасен дом и все удобства под рукой.
Решил, гнездо на дубе будет дачей - тут летом истинная благодать. Вот вырастет пернатое потомство, станет на крыло, отправится на юг - тогда и я вернусь в свой старый грот на ложе зиму коротать. К тому-то времени, надеюсь, враги оттуда уберутся и про меня забудут.
Той же ночью старый дуб продемонстрировал, сколь прочное построил нам жильё. Нагрянула гроза - дождь, ветер, град и гром. И молнии блистали. Исполин скрипел, стонал, вздыхал и охал, но отстоял обитель нашу - ни капли не упало к нам в гнездо.
Что есть уют? Ну, кому-то это с телевизором диван, жена на кухне. А по мне, чтобы вот так - разгул стихии в двух шагах, а мы с друзьями в безопасности. Несравнимое ни с чем блаженство. Как впрыск адреналина.
Откуда это у меня? Наверное, с той самой мрачной ночи землетрясения на Белухе, когда погибла мама. Что скрывать, тогда действительно я испытал животный страх перед стихией. И с тех пор…. Дождь ли, град ли, гром иль ветер радуют мне душу, когда меж нами существует хотя бы тоненькая, но стена.
Наутро обежав трусцою озеро, искупавшись, присел у муравейника понаблюдать за суетой его строителей, задавшись целью разгадать, что правит этим коллективом - разум иль инстинкт? А нет ли в них присутствия души?
Зачем? Точно не скажу. Но мысль была, погибшей Евой зароненная, что всё от Бога. Стало быть….
Гром прогремел издалека, чуть дрогнула земля. Я оглянулся. Там где лысая макушка венчала гору, поднимался дым. И не было её, макушки - только зубчатая кромка леса и дым.
Не может быть! Неужто варвары решились лишить меня жилья?
- Маркиза, к дубу! Ждать меня! - был дан приказ. - Саид, за мной!
И мы помчались к подножию горы, туда, где начинался непролазный бор.
Невидимый не значит бестелесный. Преодолевая заросли подлеска, в кровь исцарапался. А к ночи, выбившись из сил, остановил свой бег. Решил взлететь.
- Саид, найдёшь дорогу сам, туда, наверх?
Потом пришла вдруг успокаивающая мысль - к чему спешить, ведь что бы ни произошло, мне-то не исправить. И не решился пса оставить.
Бег сменил на шаг и путь продолжил. К концу второго дня достиг вершины.
Грота нет. Развалины. Дымит трава. Осела пыль. Должно быть, подложили динамит. Зачем? Месть за несбывшиеся планы? А мне что предпринять? Найти врагов и наказать? Нет, на подобный шаг я не способен. Мне стоило бы это всё предвидеть, остаться и защитить жильё. А теперь….
Сел на груду бесформенных камней, поднял один, отбросил, потом другой…. Как будто что-то дорогое, родное здесь погребено.
Вот, Ева, полюбуйся-ка с небес на дела наши земные.
В гроте был крест, монахами выдолбленный на стене. Найти хотя фрагмент его - я б сохранил, как память о святом жилье. Но нашёл….
Клок рыжей шерсти под камнями. Кого-то придавило здесь - ондатру, крысу или выдру? Да, это выдра! Нет, чулок её - шкурка, содранная без надреза. И даже не чулок - мешок с…. Я развязал шнурок. Мешок набитый драгоценными камнями. Это монаший клад, тот самый, что искал Фадеич. Мне больше повезло, но каковой ценою!
Как завороженый, вновь и вновь руку опускал в мешок, и пропускал меж пальцев самоцветы. Их тут так много, что даже всем названия не знаю. И стоимость конечно не определю. Вот маму бы сюда, или Фадеича.
Восторг удачливого кладоискателя сменился грустью человека, взвалившего бесценный, но ненужный груз. Клад следует нести владельцам - половину Скоробогатову, как тот просил, а остальное в монастырь. Пусть украшают самоцветами иконы, иль продают и делают ремонт. То их заботы. А мне печаль - где одежонку справить, чтоб можно было в город показаться.
Погрустив, простился с пепелищем грота. Спустился к дубу за Маркизой. Втроём отправились в поход - искать, где ныне обитает заслуженный геолог и минералов полиглот.
Ноша с сокровищами то на плече, а то подмышкой у меня. Смотреть со стороны - чудес чудесней не бывает - по воздуху мешок плывёт. На нём, вцепившись в шкуру, восседает пёстрый кот. (Для рифмы сказано - конечно же, Маркиза). И пёс хвостом виляет впереди. Им дела нет, быть видимым иль невидимым. А мне-то каково - шататься по дорогам голышом?
Иметь в руках сокровища на миллионы и красть портки с рубахою с плетня - вот это нонсенс! Вот это, я скажу вам, ерунда. Но что поделаешь, коль ничего умнее в тот миг и в голову мне не пришло. Подкравшись, умыкнув и облачившись, стал снова отражать лучи, явив лик свету весьма одухотворённый, с панданой на челе (из лоскута всё там же уворованной простынки).
Дальше, проще. Адрес знал, определился с направлением и побрёл обочиной вперёд. Вот город, где живёт Фадей Фадеич, вот улица, вот дом и двор.
- Скоробогатов?
- Алексей Владимирович! Как снег на голову! А я, признаться, рад!
Столик под тополем, две скамьи, три шахматных доски. Пенсионеры.
- Сеанс одновременной игры. Сейчас закончу. Обожди!
Отошёл в сторонку - нам не нужны свидетели при разговоре. Забрался в теремок пустой от детворы. Следом Фадеич.
- Всех разгромил?
- Ну и мозги ты, Алексей, мне подарил - я в чемпионах города.
- Не наговаривай - мозги твои, лишь пользы стало больше от извилин.
- Чего сюда забрался, как лешак? Пойдём ко мне - сноха нам замечательный заварит чай, как любишь ты, с душицей.
- Есть разговор. Сюда смотри.
Я размотал котомку грязной простыни, шнур развязал мешка и сунул руку внутрь. Самоцветы на ладони, будто леденцы.
- Что скажешь?
- Смотри-ка! Ты всё-таки нашёл монаший клад.
- И как условились - добычу пополам.
Искатель заповедных кладовых молчал, в задумчивости перебирая минералы, рассматривая их на свет.
- Как будем клад делить - по штукам иль по весу? Ты знаешь стоимость камней?
Фадей вздохнул, положил осторожно в мою ладонь:
- Это сапфир, смотри какой искристый. С полсотни тысяч камушек такой. А огранить, да в золото оправить - цены не будет.
- Вот ты и Ротшильд, Фадей Фадеич. Впрочем, нет - твоя фамилия гораздо благозвучней.
- А как же - ювелирный дом «Скоробогатов Ф. и сын». Звучит?
- А то.
- А мне что-то не то. Что будешь делать со своею долей?
- Как что? В монастырь снесу - ведь их монахи собирали, а мне без надобности.
- Вот и мне, - Фадеич мои пальцы завернул, чтоб камни скрыть в ладони. - Без надобности. Неси всё в монастырь - пусть помянут в молитвах русского геолога Скоробогатова.
- За здравие…
- Да-да, за здравие - не за упокой же.
Я сунул камушки в мешок и затянул шнурок.
- Что так?
- А я подумал, на фига - на фига козе баян, когда козёл и сыт, и пьян.
- Переведи.
- Всё нынче хорошо - куда же лучше? Сын уважает, внуки любят, сноха не гонит за порог. А с этим…? Как бы ни переборщить. Всё закрыта тема - забирай и душу не трави. Сейчас поднимемся в квартиру, попьём чайку. С семьёю познакомлю.
- Ты прости, я не могу знакомиться с людьми. Открылся дар, какой не ожидал - целителя. Все хвори вижу в человеке, и исцелять могу, но в результате алчность бужу и неприятности себе. Наш грот взорвали.
- Как?!
- Меня искали. Отчаявшись - взорвали. Среди обломков и нашёл монаший клад. Ну, будь здоров.
- Нет, погоди. Тебя я всё же угощу - сиди и жди.
Фадей вернулся с термосом, а в нём душистый чай. Мы вспомнили лесной наш прошлогодний рай.
- Куда же ты теперь?
- Хочу в святой обители остаться - решить одну проблему для себя. Скажи, ты верующий?
- Ну, как прижмёт, крещусь. И был крещён. Но жизнь советская потом нас отучила в монастыри ходить.
- Так значит, Бога нет?
- Ты знаешь, нет уверенности, что есть.
- И у меня. И не могу ужиться с неопределённостью.
- Мне больше повезло. Но раз уж загорелся и дознаешься, расскажешь мне - я мигом крестик нацеплю и внуков в храм ходить заставлю.
- Монахи говорят, Бог должен быть у каждого в душе. А мне он нужен наяву - вот как тебя сейчас, я зреть его хочу.
- Если он есть.
Опорожнив от чая термос, мы расстались.
Семь глав я насчитал. Одна, конечно, в центре с большим крестом и маленькие по бокам - их маковками называют. Сусальным золотом сверкают.
Церковь сложена из кирпича с узорчатыми нишами - в них образы святых. А колокольня под изразцовой крышей. И лишь взглянул, как тут же благовест - малиновый, как говорится, перезвон.
Забор кирпичный, чугунные врата с узорами. Широкий вымощенный двор и сад за церковью. Девчушечка лет восьми большими ножницами куст подрезает. И больше ни души.
Прокашлявшись, представился:
- Я дед Алексей. А как тебя зовут, дитя? И кто тут есть в поповском звании?
Малышка даже и не оглянулась. Косички скачут по спине, звон ножниц, локотки в работе - до старца ли праздношатающего ей?
- С собаками сюда нельзя, - по садовой тропке шёл человек в обличии церковном - чёрная ряса, борода и крест с массивной цепью на груди. Погладил девочку по голове, приобнял. Тут, оглянувшись, меня увидела она, но улыбнулась лишь Маркизе. На корточки присела, поманила, и - о чудо! - моя дикарка подошла, потёрлась о коленку, погладить позволила себя.
- У девочки прекрасная душа, - я констатировал.
- И добрая она, - поп согласился. - Жаль, глухонемая.
- Да что вы?! - сердце жалостью зашлось. - Надо лечить.
- В нашей больнице бесполезно. За кордон везти - средств нет. Остаётся уповать на Бога.
Молча кивнул, подумав про себя - и Бог услышал.
Поп руку протянул, шагнув навстречу:
- Протоиерей, настоятель церкви Преображения Господня отец Михаил, в миру Сапронов Михаил Васильевич.
Сжал крепкую ладонь, представился, добавив, странник, мол - как род занятий.
- Из чьих же ныне палестин? Сюда какими промыслами?
Я не спешил о промыслах, хотя мгновенный наш контакт рукопожатий мне многое сказал о добропорядочности Михаила. Я не спешил, сканируя его мозги.
- Земель немало повидал - бывал и в Палестине. Купался в Иордани. Россию вдоль и поперёк пересекал. А в колумбийской сельве удивительных людей встречал ….
И на немой вопрос в глазах протоиерея:
- Веру ищу, святой отец. Она мне кажется жар-птицей, что манит и зовёт, но в руки не идёт.
- Во истину не там искали, - протоиерей снисходительно кивнул. - Вам надо в монастырь, в послушники - в труде, молитвах, чтении церковных книг однажды откровенье явится.
Я покривился удручённо:
- Увы, как говорится, горе от ума. Окончил университет и знаю всё об эволюции Земли. Но только мне наука объяснить не может тот факт, что разговаривал однажды с душой недавно умершего человека. Может, вы?
- Так-так, вот это интересно! - настоятель легонечко похлопал по моему предплечью. - Идёмте-ка в беседку, там за чайком мне всё поведаете откровенно.
Протоиерей, присев, взял девочку за плечики:
- Фенечка, беги к тётке Глафире, скажи, чтоб вскипятила самовар и нам в беседочке накрыла. Всё поняла?
Малышка покивала.
Поп, поцеловав, перекрестил её чело:
- Умничка, беги.
Михаил, глядя ей вслед:
- Убогая сиротка, с тёткой живёт, а тётка пьёт. Сюда приходят помолиться и мне помочь.
- Не учится?
- Да где ей.
В беседке на столе фаянсовое блюдо - в нём пирамидой яблоки.
- Угощайтесь.
- Райские плоды?
Мы присели на скамью.
- Поведайте историю свою.
Я рассказал о встрече с Евой.
Пришла Глафира с самоваром - высокая, худая женщина с измученным лицом. Следом Фенечка несла чашки на подносе, вазочки со сладостями и печеньем. Отец Михаил, погладив её по голове, угостил конфетой.
Макая в мёд печеньем, мы пили чай. Протоиерей молчал. Он словно проглотил язык, услышав мой рассказ о потонувшей деве. На самом деле - я заглянул ему под шевелюру - он совершал мыслительный процесс, пытаясь разгадать, кто перед ним - блаженный или шарлатан. Ну, пусть себе - мешать не буду.
Отставив чашку, поманил Маркизу.
- Собака как воспитана у вас, - ожил протоиерей, - лежит себе тихонько у порога, и никаких гвоздей.
- Хороший пёс и настоящий друг - в пути ко мне прибился.
- Их покормить Глафире я скажу.
- Не стоит суеты - поверьте, не голодны.
И снова пауза надолго.
Глядя на мои ладони, ласкавшие Маркизу, протоиерей спросил:
- И больше вам общаться не доводилось с душой, покинувшей останки человека?
- С той встречи - нет. Да и желанья нету.
Поп покивал ответу.
- Мне завтра отпеванье предстоит, в одиннадцать часов. Вы можете принять участие, и если что увидите, потом расскажите. Согласны?
Я согласился.
- До завтра есть, где ночку перемочь?
И на моё пожатие плечами:
- Так оставайтесь здесь - погода нынче благодать. В углу двора сторожка есть - там сторож обитает. Вот я ему скажу, чтоб вам сюда принёс постель.
Ушёл протоиерей, а после заката солнца явился сторож Степан Василич, принёс подушку ватную и байковое одеяло.
Присел на порог беседки, Саиду холку потрепал:
- Хороший пёс, мне бы такого.
- Вы не поверите - чуть больше года минуло с тех пор, как эту псину утопить хотели хозяева.
Сторож сунул сигаретку в рот и прикурил.
- Жестоки люди. А почему?
И сам ответил:
- От страха. Боятся смерти, голода и нищеты. Кабы у всех достаток был, тогда и рай бы наступил.
На моё молчание:
- А вы ложитесь - я всю ночь могу болтать.
Лёг, как было велено, укутавшись в одеяло, под голову подушку. А потом сказал:
- Достаток - относительная вещь. Люди в погоне за золотым тельцом готовы жертвовать друзьями, близкими, здоровьем, самой жизнью. И лишь на смертном одре вдруг понимают, что ничего в итоге не достигли. Огромный в банке счёт? На кой он ляд, коли наследники ждут, не дождутся, когда концы отдашь. Бюст бронзовый при жизни поставили в родном селе? Жди - переплавят. Потом немало найдётся в чужом дерьме охотников поковыряться - не рад будешь и славе. Такая человеческая суть - где слава, там и зависть. А те, кто на вершине власти, несчастнее других - им надо позабыть про дружбу и любовь, им даже родственники врут.
Церковный сторож покивал:
- Когда в кармане шиш, легко себя счастливым мнишь. Спокойной ночи.
И удалился в темноту.
В час, когда ночь к утру переломилась, и звёзды задрожали, устав висеть на чёрном небосклоне, в саду церковном соловей запел - защёлкал, засвистал и трелями залился. Я не спал. Я слушал. Решил, что остаюсь при Божьем храме, исполнить миссию свою - Его увидеть. Пока не знаю, как сиё произойдёт, но если зреть могу людские души, то почему бы нет и их Творца?
Мрак таял, меркли звёзды, рассвет окрасил горизонт. Проснулась иволга, потом скворцы, с лучами солнца сад ожил - запел, по ветвям запрыгал, запорхал.
Лежал в беседке, слушал благовест и восторгался замыслам своим. Какая тема удивительная предстоит - Создателя увидеть! Настоящего. Что так и будет, в том ничуть не сомневался, хотя как взяться за неё ещё не знал.
Потом пришёл Степан Василич, забрал постель, а мне сказал:
- Вас батюшка к себе просили. Умыться не желаете?
И проводил к колодцу.
Холодною водой взбодрившись, потопал к церкви. Но отпевание было во дворе. Гроб с телом умершей стоял на табуретах. Рядком скорбели родственники. Народ толпился до ворот. Протоиерей, покачивая кадилом, читал молитву. Все при делах.
Замерев в сторонке, присутствующих окинул взором - где мне усопшей душу увидать? В толпе? Да вряд ли. На заборе? Он пуст. Быть может, в теле? Но сколь, ни вглядывался в профиль восковой с синими кругами под глазами, ничто не говорило - там есть душа.
Закончил Михаил. Засуетились ритуальщики. Народ к вратам качнулся. И тут я увидал старуху в чёрном одеянии. На корточках она сидела чуть поодаль, у храмовой стены. Так необычно.
- Вам плохо? - я спросил.
- Да мне плохо. Мне очень больно.
- Где болит?
Старуха поднялась и распрямилась. В ней отпеваемую я признал.
- Так вы душа?! Что вас гнетёт? Чистилища боитесь? Страшного суда?
- Не за свою судьбу сердечко ноет, - она махнула вслед уходящей со двора толпе. - Там деточки мои, дочь и сын.
- Они скорбят. Вам что печалиться о них?
- Сглупила я, подписав дом в дарственную на обоих. Сначала думала, по справедливости, чтобы не было ругни. А нынче поняла, что выгонит младшенького старшая, ведь он блаженный, а та на деньги шибко падкая - продаст жильё и пустит по миру его. Ведь он со мною жил - теперь как перст один. Ты не поможешь, милый человек?
- Так чем же?
- Присмотри за ним.
- Успокойтесь и отправляйтесь по своим делам. Дом не панацея - был в бочке счастлив Диоген. А если разбегутся ваши дети - так знать судьба.
- О горе тяжкое! - ссутулив плечи, старуха в стену кирпичную вошла.
Вслед за мной пришёл в беседку и отец святой. На столик свёрток положил:
- Угощайтесь. На завтрак матушка блинов вам испекла - здесь с творогом, а вот с печёнкой. Какие любите? В бутыли молоко. Вкушайте.
- Спасибо, - и чтоб не огорчить хозяина, за трапезу взялся.
Настоятель выждал паузу:
- Была ли умершей душа?
- Была, - прихлёбывая молоко, сказал. - Мы говорили. Она в печали - боится, что потомки не поделят отчий дом.
- Так и сказала? - был протоиерея недоверчив тон.
Пожал плечами - хотите, верьте, мол, хотите нет.
Зачем же верить - мы проверим, подумал Михаил, а я услышал.
Смотрю, засобирался он идти. Ну, время промыслы поведать.
- Вы слышали легенду Таганая? - достал котомку. - Отшельники из поколенья в поколенье в пещере жили - молились Богу и постились, а после бурь сокровища искали под вывороченными корнями. И находили.
Развернул котомку, достал мешок, а из мешка на стол струя самоцветов потекла.
- Вот их богатства. Они по праву Творцу принадлежат, и церкви ими распоряжаться. Примите, батюшка.
Все чувства отразились на лице протоиерея - восторг и удивление, растерянность, испуг. Он попятился:
- Нет, я не вправе. Если хотите, в епархию их отвезу. Или вы сами.
- Хоть к патриарху, но только вы. А мне награда за труды ваше разрешение остаться при Божьем храме.
Протоиерей с трудом пришёл в себя.
- Да-да, вольны остаться. Когда я из епархии вернусь, мы с вами о довольствии поговорим. А сейчас….
Когда окрестности тускнели, размывались, и город зажигал свои огни, «Рено» протоиерея к вратам церковным подкатил и посигналил.
- Не спать, а бдеть! - приветствовал отец Михаил сторожа Степан Василича и отослал, - не семени за мной, к беседке я дорогу знаю.
Вошёл в моё пристанище и хлопнул донышком на стол бутылку дорогого коньяка.
- Не спать, вставать и праздновать со мною.
Я опустил с груди Маркизу на пол и поменял горизонталь на вертикаль.
- Позвольте угадать причину - клад приняли и вас повысили.
- Не угадал, - весьма довольный протоиерей захохотал. - Впрочем, да, сокровища, конечно, приняли, пересчитали, оценили - там уйма денег. Такая что…. тс-с-с.
Отец Михаил подозрительно оглянулся на подступающую темноту - в ней силуэт маячил.
- Степан Васильевич, лампадку нам сообразите. Себе стаканчик.
Сторож принёс керосиновую лампу и стакан гранёный.
- Какой хитрец! - пожурил святой отец, составив рядом стеклотару - две рюмки и стакан.
- Вы знаете, за что мы пьём? Так слушайте - нам тут школу воскресную построят для деток и странноприимный дом. Строительство буквально с завтрашнего дня начнётся. Решить лишь надо - сад потеснить или землицы прикупить у городской администрации. А?! Каково?! Ну, с Богом!
Мы с протоиереем пригубили, Василич хлопнул, крякнул, пошарил по столу глазами, занюхал рукавом.
- Коньяк, сын мой, не заедают, - поучал святой отец.
- А вам, - это он мне, - я должность подыскал - заведующего странноприимным домом. Согласны?
Конечно, нет. Да только спорить ни к чему: пока его построят - эксперимент я завершу.
Потом приехали из епархии - насчёт строительства. Лишь мимоходом протоиерей представил им меня. И после этого никто не вспоминал, не донимал - у всех свои заботы.
Оставленный в беседочной тиши, обдумывал величайший из своих экспериментов: как мне, пронзив пространство или время, достичь черты, что разделяет свет на тот и этот. Лишь, думал, там смогу Его я лицезреть - того, которого как будто нет, однако все в которого как будто верят. Достичь черты, переступить и вновь вернуться - весьма рисковая затея. Я не Орфей, чтоб нравиться богам. И не Геракл, их чтоб не бояться.
Перечитал всю библиотеку Михаила, пытаясь в каждой фразе найти намёк, скрытый смысл, потайную дверцу, способную в архангельское царство привести. И сколь ни бился…. Но не отступал.
Мне книги Фенечка носила: протоиерею недосуг - то служба в церкви, то крестины, то отпеванье, то венчанье…. А тут строительство свалилось….
Мне книги Фенечка носила, и мы сдружились. Общались мысленно. Но желание излечить ребёнка допекало и однажды допекло.
- Есть у тебя гребёнка? - мысленно спросил.
Она покивала и подала расчёску.
Годится.
- Сядь сюда. Позволишь мне косички расплести?
Она кивнула.
Как нежный шёлк пряди у ребёнка, а цвет - как грива ковыля, что волнами своими красит степи. Расчёсывал ей волосы расчёской, другой рукой приглаживал…. И в мозг проник тихонько. Пошарил - вот она, загвоздка, вот этот узел надо расплести. Запутались нейроны ещё в утробе, а может в миг рождения, который мог последним стать.
Расчёсывал ей волосы расчёской, другой рукой приглаживал и по чуть-чуть, ну очень осторожно распутывал хитросплетения в мозгу, лишившие её и слуха, и дара речи.
Внезапно вздрогнули Фенечкины плечи, и тельце худенькое напряглось - звук к ней прорвался.
Я голосом:
- Ты можешь говорить?
- Да, могу.
- А слышать?
- Я слышу же.
Повернул девочку к себе лицом, стал на колени, чтоб заглянуть в её глаза.
- Хочешь дочкою моей стать?
- Ты женишься на тёте Глаше?
На тёте Глаше? Гм.… Пожалуй, не готов.
За Фенечкино исцеление протоиерей Спасителю молебен посвятил и мне пенял:
- Вот вам и чудо! Где наука ваша с её врачами? А молитва, когда она от сердца чистого доходит до небес и возвращается - вот вам и чудо. Какого надо вам ещё знамения и откровения? Немедленно креститесь и начинайте молиться за спасение души.
Но от крестительной купели пока что воздержался.
- Не могу, святой отец, без веры.
- Так ты поверь.
- Верю, что человечество от обезьян произошло путём эволюции. А религия - это культура: как мусульманство у арабов, православие у славян.
- Тогда откуда же к тебе души видение пришло?
- Вот это и хочу понять. Когда пойму, тогда уж с чистой совестью к кресту пойду.
Фенечка быстро выучилась читать, писать, считать и сочинять. Прочтёт мне сказочку из детской книжки и замолчит, задумается.
- Что не так?
- Вот это и вон то.
- Ну, тогда свой вариант рассказа излагай и не стесняйся, называй - других героев имена.
Малышке это только дай - был бы слушатель, фантазии хватает, а язычок болтает и болтает.
С Маркизой забавляясь, вдруг спросила:
- А у неё котятки будут?
Откуда? То бессмертным не дано. И на ночь сна меня лишила.
Ну, ладно я - из ума выживший старик. Ну, пусть Саид - пёс не первогодок. Ну, а тебя, мурлыка, за что лишили счастья материнства? За то, чтоб нескончаемой чредой тянулись годы без любви и ласки? За то, что ты мне стала дорога, должна пожертвовать своими чувствами напрасно?
Промаявшись, к утру решился, распрограммировать Маркизу - вернуть ей радость материнства. А за одно - старение клеток и неминуемую в итоге смерть. Хотя со смертью погодим: будем живы - будем жить.
Через недельку красавица пропала. Потом явилась и начала полнеть - в животик подаваться.
- Там у неё котятки? - пытала Фенечка.
Протоиерей в беседку зачастил:
- Холодно ночами? Потерпите - строительство вот-вот мы завершим, и переедите. А может быть, сейчас - ко мне иль на квартиру? Приход оплатит.
- Вы не беспокойтесь - у нас всё хорошо.
- Они-то в шубах, - на друзей моих хвостатых кивал настоятель. - А вам-то каково? Здесь, сын мой, не сельва колумбийская, здесь в сентябре бывает о-го-го.
- В Таганайском гроте зимовал и в лютые морозы костра не разжигал.
- Думаю, что до морозов дело не дойдёт - управимся.
А дни прекрасные стояли. И ночи тёплые - зря батюшка ворчал.
Однажды услыхал в ночной тиши мышиный писк - в коробке из-под обуви, что Фенечка в подарок принесла, родились шестеро котят. Беспомощные и слепые, и совершенно разные. Трое в мать - пёстрые такие. Четвёртый в серую полоску как тигр. Пятый - снежный барс, но с чёрным хвостиком. И лишь один, самый слабый из котят, был непонятной масти - трёхцветный.
Пошли советчики.
Степан Василич:
- Вы отберите, который люб, а остальных - ведро с водой щас принесу - утопите.
На мой отказ:
- Они же кошку вашу насмерть засосут.
Но у Маркизы всем шестерым хватало молока. Даже у маленького животик полным был всегда.
Глафира:
- Топите, Алексей Владимирович, сейчас: когда откроют глазки - грех.
Спросил протоиерея, вправе ль я судьбу котёночью вершить. Он пожал плечами:
- На что решитесь - такая их судьба.
- И всё от Бога?
- Да.
Через неделю они открыли глазки.
- Смотрите, - Фенечка трёхцветненького подняла. - Какие мудрые у него глаза!
Взгляд голубых бусинок действительно являл осмысленность. И озорство.
- Это кошечка.
- Я назову её Принцессой. Вы мне подарите её?
- Хоть всех бери. Как станет мать им не нужна, они твои.
Глафира:
- Вот ещё проблема - дом полон кошек. Ведь говорила же, топи.
Проблема разрешилась сама собой. После удивительного исцеления стала Фенечка для обывателей святой. На неё ладно, что не молились. Но приходили и просили:
- Положь мне ручку вот сюда, дитя.
И верили, что боли все уйдут. И уходили.
Когда ж узнали, что Фенечка котят пестует - за ними очередь: готовы тут же разобрать. Но я сказал:
- Пусть подрастут - их от мамы рано забирать.
Мне доставляло немало удовольствия наблюдать, как кормит их Маркиза, как лелеет. И поучает. Как холку треплет за непослушание. Одной Принцессе с лап сходили озорства - как будто матери любимицей была.
Трёхцветная проказница возглавила борьбу за изгнание Саида из беседки. Тот на порог - она шипит, спина дугой. За ней котяток целый строй и все готовы в бой. Пёс зарычит - бежит Маркиза. Но их мирить, лишь сердце мучить, и гонит друга прочь, что защищал её не раз в тайге дремучей.
К чему Вас этим зоопарком утомляю? Мысль пришла - а почему хозяин жизни только человек? Разве животные думать не умеют? В том мире, что оставил я, главное - не пара рук, а голова нужна. С мозгами. И они есть у моих питомцев. Я докажу.
Тема настолько интересная, что хоть сейчас бросай задуманное и заново всё начинай. И начал, если бы не случай….
На отпевании как-то раз открылся путь к черте заветной. Вернее, я нашёл проводника - он обещал меня с собою взять. Лишь надо обождать. Всего шесть дней, пока душа прощается с землёю.
Сейчас в подробностях.
Омоновца Степана Буландо замучили в Чечне боевики. Пытали, били, истязали, но не сломили дух и не смогли заставить честь уронить, присяге изменить. Посмертно звание Героя ему дали и улицу родную в городе переименовали.
Остались без кормильца жена и маленькая дочь. Городские власти взяли на себя о них заботы - бесплатная квартира, льготы. И добрый всход дал корень Буландо - медалистка в школе, отличница в университете дочь его. Однажды за кордон бесплатную путёвку ей подарили городские меценаты. И надо же несчастию случиться - шофёр уснул, автобус в пропасть, среди погибших дочка Буландо.
Весь город провожал в последний путь её. Прекрасная в гробу она лежала - как живая, только не дышала. Венки из роз украшали ложе ей, и слёзы, отпевая, лил протоиерей.
Нашёл на клиросе девицу в белом одеянии.
- Ты Света Буландо?
- Как маму жалко. А вы кто?
Я рассказал. Ещё поведал, что целить могу, но этого мне мало. Хочу погибших к жизни возвращать, чтоб не было смертей.
- Так не бывает, - она вздохнула.
- Есть сила, которой подвластно всё. Тебя к ней скоро призовут. Возьмёшь меня?
- Если не боитесь - да.
И мы условились, в полночь на девятый день здесь в церкви встретиться опять.
Шесть дней осталось.
Смотрел, как Фенечка с котятами играет, и думал о своём. Как прав был Билли, за леность меня ругая - столько времени коту под хвост. Ну, почему о жизни и смерти не задумывался в ту пору я, когда к услугам Разум свой предоставляла вся Земля? Был молод, глуп - такой ответ. Не устраивает? Нет. Ну, значит, Билли так избаловал меня, что думать не о чём и не хотелось. Вот парадокс: возможность есть - желанья нет, потом наоборот. Когда ж воистину разумен станет человек?
Скрип гравия, шаги к беседке. Покашливание сторожа Степан Василича:
- Алексей Владимирович, к вам человек.
Костюм полуспортивного покроя, фигура развитая, правильные черты лица. Взгляд homo sapiens. А в руке….
- Гладышев? Алексей Владимирович? Вам просили передать.
В руке серебряный браслет оптимизатора.
О, Господи, ты есть! Я верую, и сей же миг крещусь!
- Вы инструктор перемещений?
Тот, покосившись на Василича, ответил:
- Да. И флаер тут, неподалёку, ждёт меня. Иль нас обоих - как скажите.
- Нет, ступайте - я остаюсь. Когда потребуется, свяжусь.
Он ушёл. Я любовался на браслет, не решаясь на руку его одеть. А по щекам и бороде катились слёзы….
- Вы плачете? - сторож мялся у порога, не решаясь, уйти или присесть.
- Иди, Степан Василич, весточка с родины - как не зареветь.
Ушёл и сторож.
- Я, Фенечка, прилягу - уморился. Возьми котят и погуляй в саду.
Один остался, и браслет защёлкнул на запястье.
- Здравствуй, Билли!
- Здравствуй, дорогой.
- Обнять тебя, поверь, так хочется.
- Я уже обнял.
- В жилеточку поплакаться.
- Ты поплачь. А я пока сканирую твои мозги. Тут наворочено…. Присвистнуть хочется.
- Ничего не трожь! Пусть будет всё, как есть. Сканируй память - сам поймёшь, что пережито.
- Событий густовато. Вижу травму черепную - сдвинуты мозги. Но как ты выжил?
- Смотри, смотри. Не только выжил, но и преуспел во многом.
- «Ничего не трожь». Тебе стекляшка эта не мешает?
- Напротив - помогает. Смотри, смотри - я ещё сам во всём не разобрался. Быть может, что-нибудь подскажешь ты.
- Ну, хорошо. С наскока не решить: мы больше не расстанемся - к чему спешить.
- Давай не будем больше расставаться - мне страшно без тебя. Скажи, наша Земля всё также хороша?
- Ещё прекрасней стала. Освоены планеты, солнце под контролем. И космос больше не таит угрозу.
- А Настенька нашлась?
- Увы, Создатель, нет.
- И нет контактов с гуманоидами?
- Нет.
Я помолчал, о дочери печалясь.
- Билли, я в тему влез, в которой очень неуместно меня Создателем считать, и называть.
- Что такое?
- А ты ещё не понял, над чем работают мозги?
- Тут всего…. Над чем?
- Я души умерших умею различать, общаться с ними, понимать.
- Опять за старое. Часом не тронулся в отсутствии меня?
- Вот и проверим - мне скоро рандеву с такою предстоит. Ты взглянешь на неё через мои глаза, послушаешь ушами, поговоришь….
- Ну, хорошо, не будем пустословить - увидим и решим.
- Но, Билли, суть эксперимента в том, что встретиться хочу с Создателем, который жизнь дарует.
- Ты знаешь, с сумасшедшими не спорят, и я не буду. Для чего?
- Чтоб убедиться, что он есть.
- И только то? Не проще просто верить?
- Когда увидишь все способности мои, поймёшь - болезни вижу я насквозь, умею исцелять. Лишь жизней прерванные нити не могу связать. А ты не научился?
- На всех есть клеточная база данных - клонируем внезапно умерших землян.
- Но это ведь совсем другие люди. Кстати, с Костиком ошибся ты. Теперь я понял: не память генную он потерял, а душу. Сознание спаслось в оптимизаторе, и без души был зомби он. Вот суть жестокости его.
- Пусть будет версия - в неё поверю, когда увижу то, что видишь ты. И всё-таки скажи, зачем во лбу стекляшка у тебя - она ведь нервными окончаниями оплетена. Ты сам не зомби, биоробот?
- Ты смотри, смотри - не всему, что имею и умею, могу дать объяснение….
Шесть дней мы с Билли ворковали - я, в беседке лёжа, закутавшись в одеяло, он, ковыряясь в моём мозгу.
Во мне участие приняли.
Отец Михаил:
- Вы не заболели часом - всё лежите и лежите? Давайте доктора я позову.
- Не надо, всё в порядке у меня. Лишь ностальгия, но она сама пройдёт - дайте срок.
Степан Василич подтвердил:
- К ним человек намедни приходил.
Фенечка книжку принесла:
- Послушаешь меня?
- Да-да, конечно же, дитя.
И Билли:
- Послушай, друг, и ты. Эту девочку я излечил от немоты.
- Ты многого достиг в развитии ума - тобой горжусь и кой чему учусь.
- То отличительная черта твоя - красть знания.
- Знакомо мне твоё брюзжание….
Шесть дней прошло, наступила условленная ночь.
Перед полночью Василича я попросил, храм открыть и в нём меня закрыть до самого утра.
Звеня ключами, он ворчал:
- Что за блажь? Ну, были б вы Хомой, а в церкви панночка лежала….
Полная луна сияла сквозь окон витражи. Гулко под сводом раздавались мои шаги.
- В чём-то сторож прав, - Билли сказал. - На счёт блажи….
- Помолчи. До полночи далёко?
- Хватит времени в дверь постучать или окно разбить, чтоб сторож прибежал.
- Ты трусишь?
- Мне чего бояться? Дрожь чувствую в тебе.
- Страх неизвестности в крови у человека. Да ты ведь меня зомби мнил. Теперь, наверное, поверишь, что я живой?
- Полночь. Где панночка твоя?
- Да вот она.
С иконы Божьей Матери к нас силуэт спускался….

А. Агарков. п. Увельский 2011г.