Новое завещание

"Завещание". Павел Гаммал. 02.01.2008

"Я хочу умереть. Пусть сегодня, а может быть завтра.
Будет смерть очень легкой и лучше внезапной.
Хорошо б, это было во сне, чтоб уснуть – не проснуться.
И уже в эту грязь никогда не вернуться.
А с утра, словно ветер подул, солнце скрылось за тучи.
Нет любви, я уйду. Может там, за стеной БУДЕТ ЛУЧШЕ?"


- Я косу пока в угол поставлю? – его иссиня-бледное лицо было всё изрыто оспинами.
- Господи, помоги мне, страшный какой, - подумал я вслух, пододвигая ему налитый до половины стакан. – Капюшон сними, не в трамвае.
- Да, ладно, - он ощерился, жадно схватив стакан тонкими пальцами. – Охота тебе в такой вечер.
- Это какой-такой вечер? – я поставил свой стакан на стол и привстал, пытаясь прихватить его за грудки. – Тебя, ваще, кто сюда звал?
- Ты, - невнятно пробурчал он набитым колбасой, хлебом и помидором ртом. – Вчера еще.
- Так чего ж ты вчера не пришел, если я тебя звал, - я пьяно попытался сосредоточиться. – И кто ты такой?
- Я за тобой, дружок, - он по-хозяйски плеснул себе водки. – Ты вчера завещание писал?
Я кивнул.
- Ну вот, - он крякнул, выпив. – Я и пришел. «Я хочу умереть. Пусть сегодня, а может быть завтра» - твои стихи?
- М-мои, - я закрыл рот ладонью, пытаясь бороться с подступившей внезапно тошнотой.
- Твое желание будет испо-о-олнено-о-о, - «козой», составленной из длинных пальцев, он попытался забодать меня.
- Но, это вчера было такое настроение, - всхлипнул я.
Он, молча, развел руки в стороны, укоризненно скривив лицо.
В прихожей затренькал звонок.
- Кого-то ждете? – спросил он голосом Жеглова, наливая себе очередную порцию.
- Н-нет, - я осторожно встал, пытаясь протиснуться между стеной и батареей.
- Сидеть! – рявкнул он. – Я сам открою.
Входная дверь скрипнула обычным скрипом. В коридоре послышались какие-то смешки, шлепки и голоса. Наконец, в кухню вошел здоровенный детина с красными от мороза щеками. Сразу стало как-то тесно.
- Вызывал? – не спросясь, он присел на затрещавшую от обиды табуретку.
- Я? – перестав понимать что-либо, я дрожащей рукой нацедил себе пару капель в стакан, в надежде заставить работать мозг. – Вас?
- Не нас, - улыбнулся дружелюбно детина, обернувшись на торчащего в двери худого. – А меня.
- Вас? – тупо повторил я. – Т-тебя?
- Меня, - подтвердил тот. – «Господи, помоги мне…» - твои слова?
- Мои, наверное, - я попытался, не глядя нащупать очки, не отрывая взгляд от физиономии детины. Хотя, чем могли бы помочь очки в такой обстановке?
- Ну вот, меня и прислали, - довольно оглянулся он на стоящего сзади.
Тот встрепенулся и сел на свое место.
- Не имеешь права, - он вылил остатки в свой стакан. – У тебя еще водка есть?
Я показал пальцем на урчащий холодильник.
- Много не будет? – детина, не мигая, смотрел на худого. – Ты, все-таки, на работе.
- А он у меня последний сегодня, - худой аккуратно, не пролив ни капли, выпил и медленно поставил стакан в пепельницу, полную окурков. – А завтра не моя смена.
- Я не хочу умирать! – гордо вскинулся я.
Оба повернули ко мне головы.
- Поздно, - худой первым открыл рот. – Вчера хотел умереть? Хотел. Стихи об этом написал? Написал. Да еще назвал-то как пафосно – «Завещание». А чего ж не «Реквием»? Слабо? Да-а, не Моцарт, а жаль.
Он встал, шатаясь, и руками по стене побрел к холодильнику.
- Что делать? – жалобно проблеял я.
- Пиши новое, - детина придвинул табуретку поближе. – Завещание новое, дубина.
- А-а, понял, - я наконец-то нашел очки, нацепил их на нос и начал сочинять вслух. – Не хочу умирать. Ни сегодня, ни щас, ни внезапно. Ну как?
Детина только махнул рукой, глядя себе за спину.
- Очень хочется жить, вновь увидеть рассветы, закаты, - меня несло, невзирая на неточности в рифмах. В голове мелькнуло что-то насчет «белого стиха». – Хорошо б поутру на рыбалку поехать с друзьями. А потом, в выходной, наконец-то приехать к маме.
Детина, не оборачиваясь, поднял руку и сжал ладонь в кулак. Я понятливо замолчал.
- Пойдем, поможешь, - он наклонился к худому, лежащему у холодильника на полу, и пошлепал его по щекам. – Спёкся.
Положить тело худого в лифте не удалось из-за тесноты. Он так и стоял, поддерживаемый нами под руки, с закрытыми глазами. На улице бушевала вьюга. Детина взял худого за шиворот, приподнял, и легко забросил в сани, припаркованные прямо у моего подъезда.
- Давай, браток, - он пожал мою вялую ладонь. – Ты с желаниями поосторожней, а то могу и не успеть в другой раз.
Он взгромоздился на облучок, подхватив вожжи.
- И завязывай ты с этой пьянкой. В жизни и без нее много хорошего. А любовь - она есть, только искать надо, - детина гикнул на лошадей, и сани умчались в снежную даль.
Наверх я поднимался пешком, старательно обдумывая каждую приходящую в голову мысль. Тяжело дыша, ввалился на кухню и увидел одиноко стоящую в углу косу. Сев на диванчик, подтянул к себе телефон.
- Петрович! Петрович, спишь что ли? – голос в трубке был сиплым и по-далекому теплым. – Извини, Петрович, что так поздно. У тебя кислота есть? Какая-какая, серная. Много. Растворить одну штуку. Косу. Обыкновенную косу. Да, трезвый я. Уже.