Дед и Алёшка

Алёшка на деда не похож. Так ему иногда говорят. Мама очень похожа, дядя похож, а Алёшка, видите ли, не похож. Ну и ладно, этот белобрысый озорной мальчуган лучше всех знал, как оно было на самом деле…
Самые тёплые «дедовские» воспоминания Алёшки – дачные, яркие и знойные, как и всё волгоградское лето. По слухам, молодые родители зачали его как раз на даче, но это неточно. А совершенно точно, что ездил Алёшка на дачу на «сорок пятом» автобусе всегда с огромным удовольствием, особенно с дедом. На даче была совсем другая жизнь.
Вот дед сидит на корточках в своей давно выцветшей гимнастёрке возле поливной трубы и накручивает на кран жилистыми с венами в палец руками сорванный напором шланг. Он чертыхается себе под нос, но Алёшка, притаившийся в кустах малины, всё слышит:
– Япо-о-о-нский бог!
Мальчишка не может взять в толк, почему его русский дед-фронтовик вспоминает всуе какого-то японского бога, особенно часто в конце дачного полива, но Алёшку это очень веселит. Он даже пытается подражать деду и смачно, чаще невпопад, вставляет в разговорах со взрослыми: «Япо-о-о-нский бог!». Большие дяди и тёти смотрят на Алёшку несколько странно, но ему решительно всё равно, дед авторитетнее любого дяди, а уж тем более тёти.
А вот дед тихонько подкрадывается и застаёт внука в тех самых кустах малины врасплох:
– Алёшка! Ты чего тут делаешь? Бабушка сказала, что тебе нельзя малину, у тебя диатез!
– Что значит, нельзя малину? – рассуждает вслух юный дачник. – Она же такая вкусная!
Алёшкины руки, ноги, попа – всё в мелких царапинках от колючих палок и листьев, но сладость больших и сочных ягод густым бальзамом покрывает расчёсы на маленьком тельце. Куда там диатезу!
Дед заговорщицки усмехается, грозит внуку пальцем и перепрыгивает на соседнюю грядку, где в земляной жиже чёрным ужом извивается очередной шланг.
– Своих не сдаём, – довольно улыбается Алёшка, проводит быструю рекогносцировку и короткой перебежкой атакует крыжовник. Диатезу легчает.
Вот они с дедом уютно сидят у вечернего костра в дачном проулочке и изучают южные созвездия. Языки пламени облизывают приговорённые сухие дощечки, сложенные маленьким шалашиком: они жалобно потрескивают и выбрасывают в небо яркие точки, а иногда и многоточия. Эти искры складываются в мимолетные причудливые узоры. Алёшка восторженно смотрит в небо и тихонько мечтает.
С костром, кстати, к деду надо было приставать с обеда. Обычно, поймав деда за какими-нибудь нескончаемыми огородными работами, внук без лишних предисловий начинал канючить:
– Дедушка-а-а, деда-а-а… А давай костёр вечером разведём?
– Кыш, – отмахивался дед, утирая тыльной стороной смуглой руки со лба рабочий пот, – кыш, сопливая команда!
– Ну деда-а-а-а, – не сдавался мальчуган и настырно следовал по дедовским пятам по всем грядкам.
– Кыш! Заофань!
«Какой такой заофань? И лучше ли это, чем сопливая команда?» – размышлял Алёшка. Но само слово на вкус было очень смешным, и внук совсем не обижался на деда за такое прозвище, даже наоборот.
Это уже потом, будучи студентом филфака, Алёшка прочитал в Большой советской энциклопедии про китайских цзаофаней и порадовался, что дед называл его именно так, а не каким-нибудь хунвэйбином. Вот оно, уважение!
Если на даче гостили младшие сёстры Алёшки, шансы на вечерние посиделки у костра многократно возрастали. А когда сопливая команда брала в заложники бабушку, дед вынужденно капитулировал. На фронте никогда врагу не сдавался, а перед заофанями – безоговорочно. После чего шёл, вспоминая уже всех известных богов, за дровами.
Алёшкина память бережно хранит и другие теплые «дедовские» моменты. Вот дед забирает внука из детского сада. Обычно это делали родители или бабушка, но иногда дед освобождался с работы пораньше, и тогда его появление в детском саду было для мальчишки внезапной и очень приятной неожиданностью.
Дед идёт с Алёшкой домой как со взрослым, просто рядом, спокойным шагом. Не тянет за руку, не подгоняет, не ругает за то, что внук снова подрался с пучеглазым Виталиком, а еще украдкой поцеловал в щёку голубоглазую Наташу, которая живёт довольно далеко, в доме возле электрички. А это значит, что возможность её поцеловать есть у Алёшки только в детском саду, да и то в перерывах между драками с конкурентом Виталиком.
Рассказывая на свой лад детсадовские новости, Алёшка украдкой смотрит на деда и замечает в его прищуренных глазах улыбку. Он и не сомневается, что дед верит своему внуку, а не этой новенькой воспиталке в страшной полосатой кофточке, которая только ябедничать умеет. Вот папа больше верит воспиталке и почему-то обычно краснеет, когда она ему рассказывает о детсадовских подвигах сына.
На всём пути дед прячет маленький кулачок внука в свою натруженную ладонь и притягивает поближе к себе только один раз, когда они переходят автодорогу. Безопасность превыше всего, в остальное время – уважение. Да и руки деда, сильные и красивые, всегда при деле: то сумку несут, то рюкзак, то папиросу. Алешка думает, что тоже будет курить папиросы, когда немного подрастёт. Даже, наверное, «Беломорканал».
В своих мужских разговорах они всегда на равных, глаза в глаза. Если нужно было что-то обсудить, дед запросто присаживался на корточки или сажал внука на табурет. А мог его и на фруктовую дачную ветку в два счёта закинуть. Даром, что невысокий и худой, силища была ого-го! И они по-взрослому общались. Не всегда долго, но уж точно очень плодотворно.
Дед с Алёшкой и песни вместе пели. Раззадоренный бабушкой босоногий солист карабкался на грушу, растущую возле дачного домика, и сразу принимался горлопанить на весь посёлок: «Что тебе сни-и-ится, кр-р-р-рейсер «Авро-о-ора» в час, когда у-у-утро встаёт на Нево-о-й?»
Переходя ко второму куплету и не переставая надрывать связки, сквозь плотную листву Алёшка искал остальных участников дачного хора. И находил деда, как всегда, занятого делами, но обязательно подпевающего. Только почему-то дед пел «Эх, дааа-роо-о-оги-и, пы-ыль да ту-у-у-ман», но внука это не сильно беспокоило. «Наверное, – думал Алёшка, – дед просто забыл слова про Аврору, со слухом-то у него точно всё в порядке. Но всё равно молодец, старается!»
Дедовскую поддержку Алёшка ощутил однажды особенно сильно. Дело было в пятом классе, пионерском пятом классе тогда ещё коммунистической страны. И была в этих классах такая общественная должность – председатель совета отряда . Председателем пятого «А» был Алёшка.
В апреле того далёкого года, аккурат в годовщину рождения В.И. Ленина, по всем школам проходили открытые уроки памяти вождя мирового пролетариата. Каждый, кто родился и вырос в Советском Союзе, кто носил на шее красный галстук и на груди значок с девизом «Всегда готов!», легко сможет ощутить весь накал страстей, бушевавших в тот день в Алёшкиной пионерской душе.
Пятиклашки учились во вторую смену. На последнем уроке в тот злополучный день и должно было состояться праздничное собрание, на котором основным докладчиком был, разумеется, председатель Совета отряда.
Председатель готовился к выступлению на совесть. Заметим, справедливости ради, что он потом и во взрослой жизни был не самым ответственным общественным деятелем, а в те одиннадцать мальчишеских задорных лет и подавно. Но падать в грязь лицом не любил и не хотел, поэтому старался. Разрисовал целый ватман, наклеил на него красивые открытки с изображениями Ленина, написал и выучил наизусть речь. Дед не вмешивался, но неизменно присутствовал на репетициях, попутно разгадывая кроссворды в «вечёрке», и одобрительно кивал.
Утром самой важной даты Алёшка обнаружил на стуле заботливо накрахмаленную мамой белоснежную рубашку и отутюженный пионерский галстук. Речь была выучена, ватман аккуратно скручен в рулон, начищенные дедом туфли нетерпеливо переминались у порога.
Школа располагалась в двух автобусных остановках от дома, но всегда готовый к трудностям пионер пулей преодолел это расстояние и в 12:45 уже взбегал по школьным ступеням. Там его и окликнула одноклассница Наташка Петрова – та ещё заноза в заднице, неизменно входившая во все советы всех на свете отрядов, кружков и прочих активов:
– Эй, председатель, привет! Ты чего ж открытый урок пропустил?
Алёшка обомлел. Кровь отлила от его лица, руки судорожно сжали ватман, но он нашёл в себе силы выдавить:
– В смысле пропустил? Он ведь последним уроком будет.
– Каким ещё последним? Ты где вчера был? Галина Николаевна сказала же всем, что открытый урок переносится с последнего на нулевой. И он только что закончился. А тебя не было.
– Как на нулевой? Как закончился? – покрылся испариной Алёшка. – Я не знал, я не слышал.
– Не знаю, что ты там слышал, но Галина Николаевна сказала, что очень разочарована. Теперь тебя переизберут, – не без ехидства закончила Петрова и побежала к одноклассницам играть в резиночку. Благо переменка только началась.
Мир вокруг Алёшки рухнул. «Меня теперь точно переизберут. А я ведь так готовился!» – он развернулся на сто восемьдесят градусов и со всех сил рванул домой, размазывая галстуком по щекам горячие слёзы.
Дома был только дед. В том году он как раз вышел на пенсию по возрасту, хоть и мог, как по его собственному убеждению, так и по заверениям всех домочадцев, работать до глубокой старости. Время, когда вся семья разбегалась по делам, ему понемногу начинало нравиться. Можно спокойно почитать газету или книгу, перекурить на кухне, не опасаясь бабушкиного праведного гнева, заняться мелкими, но всегда необходимыми домашними делами.
Всё бы хорошо, но тут на пороге Алёшка: галстук съехал на бок, рубашка мокрая то ли от пота, то ли от слёз, помятый ватман скукожился в руках.
Дед, не высказав особого удивления, впустил внука в квартиру, выждал, пока из пионерской груди выйдут последние судорожные всхлипывания, усадил его на табурет на кухне, сел рядом и спокойно, но твёрдо спросил:
– Что случилось?
– Ы-ы-ы… Ме-е-ня тепе-е-рь пе-ре-из-бе-ру-у-т… – начал было с первого куплета свою грустную песню Алёшка, но дед оборвал:
– Не хнычь! По делу объясни, что произошло.
И внук рассказал всё в мельчайших подробностях. Про ехидную Петрову тоже не забыл.
– Что делать теперь будешь? – спросил дед, закурив свой любимый «беломор».
– Ничего. В школу точно не пойду.
– Сегодня не пойдешь?
– Ни сегодня, ни завтра, никогда не пойду.
– Почему?
– Потому что мне стыдно. И обидно.
Дед посерьёзнел, в две затяжки докурил папиросу и продолжил:
– Понимаешь, Алёшка, в жизни нужно уметь держать удар. Иногда жизнь бьёт тебя, и делает это очень больно, но именно так она проверяет твою силу. Или показывает тебе твои слабости. Переизберут тебя? Ну и пусть к лешему переизбирают. Ты готовился честно, стыдиться тебе нечего. И это твоя сила. А если сейчас струсишь, не вернешься в класс и не объяснишься с товарищами и учителем, это станет твой слабостью.
– А тебя когда-нибудь переизбирали?
– Нет, – грустно усмехнулся дед, – но много всякого другого было, уж поверь.
Слабым Алёшка совсем не хотел быть. И деду верил безоговорочно. Особенно про «держать удар»: правый джеб – левый апперкот. Классическая боксёрская двоечка, которую дед, боксёр-левша, очень любил и умел.
Внук умылся, поправил галстук и пошёл обратно в школу. Пусть к третьему уроку, но вернулся, уже без страха и стыда. Это потом были объяснения с классным руководителем и председателем Совета дружины, избрание нового председателя Совета отряда и косые взгляды сверхактивистов. Алёшка всё выдержал, дед же и не такое переживал.
Вот дед на своём последнем дне рождения. Волгоград, июнь, жара, но он в костюме с орденскими планками, по-праздничному. Как обычно, вся большая семья была в сборе: жена, дети, внуки.
У родителей Алёшки тогда появилась первая простенькая видеокамера. И Алёшка без устали снимал всё подряд, особенно праздничных родственников. Деду тоже понравилась новая игрушка. Он внимательно покрутил камеру в руках, подробно расспросил внука о технических характеристиках модели, после чего отдал короткий армейский приказ:
– Алешка, снимай! Снимай деда, пока живой! – и улыбнулся своей замечательной улыбкой во весь объектив.
Через две недели его не стало. Внезапно. На бегу. Ни тогда, ни сейчас Алёшка представить не мог иной для него финишной черты в этой части Вселенной. В кровати? В больнице? Разбитый недугом или просто старостью? Нет, бросьте! Это не про деда. Дед только так мог уйти, стремительно.
А вот дед снится Алёшке. Снова и снова. И они подолгу беседуют обо всём подряд, что-то мастерят, разгадывают кроссворды или смотрят хоккей и отчаянно болеют за своих, ходят пешком через гору и пролесок на дачу, ведь именно дед первым показал внуку эту интересную дорогу. Как и многие другие дороги в его жизни. И каждый раз, просыпаясь, внук не находит ответа на вопрос: зачем так рано.
Алёшка не ходит на могилу деда. Много лет не ходит. Всякий раз, оказываясь на малой родине в душное июньское лето, он думает о том, что надо бы его навестить. Оградку, может, поправить, рюмочку налить, рассказать новости, просто помолчать о своём. И всё не идёт. Алёшка даже оправдание себе выдумал: так он чувствует деда живым. До сих пор.