Фикс и Лейка

Жил был чел. Чел был свин.
Или так. Худо ли, бедно ли, жирно ли, богато ли, жил был свин, то есть чел. Позднее, он был произведен в степень свин. Чел – от слова человек. В общем, жил себе самый обычный чел и если бы не отличился своим свинством в нашей фантазии, то никто никогда бы его и не вспомнил. Это так.
С виду это был весьма приличный чел и, возможно, слыл отличным семьянином, хотя точно утверждать нельзя. Свином же он стал, когда придумал некое нерукотворное творение в области управления, и назвал его Схем. Прошу прощения за легкомысленный стиль письма, далее некоторые слова могут быть сокращены для удобства изложения и в угоду современному сленгу, наподобие крим. Кстати, Схем был крим. В общем, с той самой минуты, как он придумал одну схему, которую назвал Схем (его собственная творческая потуга на шифрование, а быть может, словцо приглянулось), он пересек невидимую черту морали. Зачем? Это вопрос! Из соображения ли поступить на службу темным силам или в угоду алчности собственной недосоциализированной личности произошло сие событие? Неизвестно. Так или иначе, общественным мнением, он был произведен в звание свин, но это никак не проявилось внешне. Внешне чел остался обыкновенным аморфным существом, получающим зарплату за так, ничего не умеющим и ничего не делающим. Сейчас нужно ввести термин незарплата - не заработанная, но плата для тех, кто получает деньги в обмен на выдуманные бумажные договоры, отчеты о выполненной только лишь на бумаге работе. Именно этим занимаются на протяжении всей жизни подобные индивидуумы, имея аналогичную цель, оправдывая собственное бытие. Такие спокойно сидят на «местах» и получают незарплатку. Назовем этого типа коротким именем Фикс (от слова «фиксы» - золотые «коронки», они в изобилии присутствовали на лице чела). Еще ребенком Фикс подумал, что если у него не получается вести дела во благо, то значит, он идеально подходит для «созидания» во вред…
Итак: он придумал Схем.
Схем был прост.

Фикс был большим и грузным мужчиной в весьма зрелом возрасте. Глядя на его могучий торс, люди вспоминали анекдот про прапора, который уже давненько не в состоянии употреблять шоколад. Золотые передние зубы придавали его широкому лицу вид невинного ребенка оказавшегося совершенно случайно в ужасное время в плохом месте и в таком страшном теле. Фикс занимал должность руководителя колхоза «Колхостадово» и поначалу просто им был. Больше он ничего не умел, да и не желал что-то менять. Но вот однажды ему надоело просто быть… и он придумал Схем. Схем был прост:
Человек, по его убеждению, существо неразумное, глупее коровы. Корову не имеет смысла доить дважды, а человека можно: а) запугать, б) оболгать в) наказать, используя руководящий принцип кнутом и еще раз кнутом… и, придерживаясь определенных принципов и действий, можно лихо материально приподняться за счет многократной «дойки» человеко-скота. Если всем колхозникам хорошенько поездить по ушам про то, как «современные корабли бороздят просторы океана», что наш колхозник уже не колхозник, а акционер, и придерживаться строгой политики на собраниях такого общества, можно будет «подкрепиться» материально за счет этой, пустоголовой, как он считал, братии, населяющей «Колхостадово». Он придумал статью расходов на мобильники и транспорт для многочисленных штатных работников и их замов. Вернее не придумал, а тихо ввел, не обсуждая с кем бы то ни было свое решение, не спросив мнения колхозников. Еще он придумал освещение колхоза, вернее не придумал, а просто включил освещение ближайшей трассы, лесов, дорог и рек. Ввел 15% надбавки за электроэнергию. Кримсхем был прост: за каждый киловатт энергии 15% прибавки в кассу под предлогом технологических потерь. При этом нельзя допустить борьбы с такими потерями. Чем больше потерь – тем больше в кассе «эквивалентов благополучия»…Чем больше работает освещение, тем больше возможности недоучесть киловатты. Никто не узнает настоящей потребленной мощности, даже самый продвинутый житель самой продвинутой деревни. Каждый кВт имеет свою цену плюс 15 % за «утечку», так-так, семь на ум пошло и того миллион за год. «Неплохо для начала», - подумал Фикс. – «Это же новый автомобиль «Ауди» каждый год! Колхозники должны одобрить такой путь развития колхоза!» - ликовал фиксатый Фикс. С тех самых пор фонари вокруг поселка не выключались никогда.
Колхозники редко пытались возражать Фиксу, лишь недовольно «мычали» на собраниях. Сами колхозники напоминали смешанное стадо разношерстной скотины, начиная от гуся-индейки, кончая быками породы «оголтелый брюхорог». Но «мычать» они умели неважно. «Стадо» колхозников было послушным, безропотным стадом, у которого был только опыт тихо блеять, пожевывая травку и выражая единодушное согласие. Тут надо отдать должное «барашкам», из которых и состояло большинство этого общественного объединения граждан. Если бы «барашкам» пришлось голосовать за ядерную войну при условии, что травка останется целой, то Фикс смело мог рассчитывать на большинство голосов. Назовем эту общность "колхостадом". Колхостадо могло бы стать отличным инструментом в руках современного Адольфа Гитлера.
Фикс придумал роль в своей схеме для Колхостада. Каждому из членов «Колхостадово» он выдавал по несколько членских книжек. Смысл данной акции - получать многократные взносы с каждого колхостадовского члена. Эти взносы должны были пополнять его незарплатку в геометрической прогрессии. Больше книжек – больше сумма незарплатки! – «Еще нужно разъяснить быдлюкам, - думал Фикс, что важно, в современном мире: чувствовать себя владельцем большого пакета акций, от этого «лохопиплс» раздуется от чувства гордости и не станет допытываться о дивидендах».
И это сработало. «Ручеек» потек. Сначала неуверенно, но после десяти лет «правления» Фикса, «ручеек» превратился в шумный, весьма устойчивый поток средств, имитирующих ценность. Три сотни колхостадовцев регулярно несли ему все больше чистой прибыли в виде «процентов», «взносов», «целевых», «вступительных», «погектарных», «штрафных», «отступных», «пеней», «пеней от пеней» и т.д., и т.п. п.п.
Да, исключительно чистой! Ни в голове у Фикса, ни в голове у ревизионных комиссий не было места для мыслей об уплате налогов государству. Полный уход от налогов - главный принцип системы Фикса. Это была политика Фикса, это был идеальный крим-схем для суперленивых и пупералчных. Он почувствовал себя настоящим владыкой, руководителем с большой буквы. И ему было приятно. От удовольствия хотел было потереть свои пухлые ручки, но они не сходились. – «И как это я раньше не додумался, брать несколько комсомольских взносов с каждого комсомольца?» - думал Фикс, вспоминая время, когда он занимал должность председателя комсомольской ячейки одного из колхостад.
Время шло, менялся мир. Менялся и Фикс. Аппетит его рос. Всеобщая коммерциализация, возникновение финансовых пирамид не давали ему заснуть. Жадность не имеет границ. На одном из собраний колхостада после очередного доклада Фикса о проделанной работе по ничего неделанию для всеобщего блага он поставил на голосование вопрос об изъятии земельных участков. Захват и передел земли касался тех, кто не окашивал кюветы, а заодно и не платил взносы, проценты и прочие поборы, «обязательные для всех поголовно». Изъятие земель, конечно, произошло бы не в пользу председателя Фикса, а в собственность Колхостада. Такая «легенда» полностью отвечала требованиям времени. Он последовательно разъяснял присутствующему быдлу, как важно отстранить от владения землей тех, кто не правильно следит за проводами электросети. Последние ржавеют и от того плавятся. «Особенно это касается тех, кто не платит проценты в казну колхоза!». Когда земля будет отобрана, опасность уйдет сама по себе, ведь участки будут перепроданы новым владельцам. Значит, можно заготовить еще членских книжек… Громко и убедительно он втирал баранам о том, какие пагубные последствия для колхостада наступят, если бы да кабы. Не единожды использовал свое любимое выражение: с хреновой овцы хоть шерсти клок! И это был пик совершенства в его красноречии. Брызжа слюной и блестя на солнце золотыми зубами, до раскаленности, он вновь назвал некоторых членов колхостада «недостойными нести честное имя колхостадовского члена!». Фикс призывал захватить земли немедленно и продать. Затем Фикс «разводил» овец на тему, как тяжело сейчас, во время кризиса, содержать армаду бездельников, поддерживающих, якобы, огромное хозяйство. Рассказывал, как дорого обходится содержание юридического лица, вытирая пот катящийся с его собственного. Под предлогом того, что неплательщики штрафов и процентов по ним являются нерадивыми хозяевами земли и недостойны места под солнцем, он таки получил нужную поддержку барашковского большинства, и в дальнейшем занялся продажей общих и частных земель. Средств, поступивших от продажи земли, никто не увидел. Они не были отражены и в документах правления. Казна Фикса решительно пополнилась. Наступило затишье.
Но жадность фраера губит. Некоторые представители колхостада (это относится, прежде всего, к крупнорогатым и птице) вдруг стали замечать несоответствие в списках должников реальному положению дел. Оказалось, что Фикс переусердствовал и взимал взносы с тех, с кого уже брал. Несмотря на то, что прикормленными членами правления, всегда являлись те, кто и был ранее возмутителем спокойствия, гнев народа все же проявился. Колхостадо встрепенулось, зашипело на одном из таких «отчетно-перевывороченных» собраниях. Посреди выступления Фикса вдруг раздался возглас из толпы:
- Да, задолбал ты, свиномордый...!
- Иде наши эньги? – раздался другой голос, - обрания твои нелехетимныя!
Председатель попытался, было, повышенным тоном, перечисляя фиктивные договора подряда, заткнуть выскочек… Но в его голове была паника. Фикс едва пережил волнение, охватившее его. Словно студень, затряслись его розовые, лежащие на плечах щеки. Сильный запах жареного ударил в нос. Он не слышал раньше подобных выражений и воспринял те слова как голос с небес, обращенный непосредственно к нему одному. С трудом сдерживаясь от «инфарктмиакарда», Фикс предложил вместо себя на пост председателя типичного представителя колхостада, обычную птицу, женской особи. - Надо валить! - подумал он, - продвину преемника и - ноги, пока не раскрыли Схем и не порвали на сало! Срочно прошло голосование. Командовал уже не председатель, а блондинчик-вертухай, которого Фикс держал подле себя, на пожарный случай. Вертухай спросил: «кто за?» И стал считать присутствующих. Выяснилось, что на собрании всего-то пятнадцать голов акционер-скота. Другого вопроса задавать вертухай не умел, да и не требовалось.- Единогласно!
Фикс исчез. Нет, не умер. Просто никто никогда из колхостадовского народонаселения его не видел, не спрашивал о его существовании. О нем как-то быстро забыли, словно он и не жил вовсе. А десять лет под его руководством никто не помнит? Спросите у местных и Вам ответят: «а х… его знайт…»
Даже имя-отчество забыли за три дня, вот что значит не оставить следа из благочестивых поступков. Но кое-какой след Фикс все-таки оставил… Он оставил на руководящем посту ученицу, свою протеже, которая, как «Отче наш», усвоила правила его наследия - непотопляемого крим-схема. То-то будет продолжение….
Немало воды утекло с той поры. Колхостадом продолжали руководить по накатанной дорожке. Схем – нескончаемый поток средств - довели до совершенства, как учил и советовал сам Великий основоположник, забыли как его там, мать его... Уже казалось, что ничего изменить нельзя, что это место проклято навеки, может климат такой, как вдруг однажды в деревне транзитом, по своим делам, побывал Джон Конор, хай-менеджер «отдела сопротивления» из будущего. Он и поведал селянам о том, что случилось на землях Колхостадовских после «Судного дня».
Общие собрания проводились втихаря от основной массы колхостада - и неспроста. Желание быть свободными и самостоятельными стали появляться в рядах безмолвной ранее крепостной скотины. И вот постепенно, год за годом пришли в «Колхостадово» неспокойные времена.

Сама из бывших, недовольных жизнью, членов колхостада, преемница того самого, забыли как звать первого самовыдвиженца, новоявленная особь женского рода, назовем ее Лейкой (любила переливать из пустого в порожнее), была женщиной весьма перезрелого возраста. Суръё-ё-ё-зной. Женские признаки хоть и отсутствовали полностью, но принято было считать, что это – она. Огромное лицо ее и широкие скулы, гармонично переходящие в плечи, а затем в ступни ног, выдавали в ней золотую породу руководителей сферы общепита. «Человек-кастрюля!»- определил бы скульптор, когда бы увидел монолит ее тулова. Манеры Лейки изысканными не являлись – она не умела слушать. Суждения ее не носили даже оттенка понимания происходящего. О существовании реального мира госпожа Лейка имела смутные представления. Зато голос ее был природным даром: бесшумен во время перечисления ею пунктов по затратам колхозных средств. Но извергался бурей децибел, врезаясь в умы, если та требовала увеличить смету на содержание так называемого «общественного» хозяйства и персонала его, с понтом, обслуживающего. Она обладала великим даром разрушать и властвовать. Лейка не информировала народец о своих целях. Зачем ставить под сомнение принимаемые единоличные решения? Документы с нужными решениями и нужными цифрами по затратам были заранее ею подготовлены. В них уже была отметка, что решения приняты «большинством голосов присутствующих». Собрания были нужны формально. Копии заверенных протоколов с личными подписями членов правления «Колхостадово» торчали изо всех щелей ее одежды, из многочисленных внешних и внутренних карманов, задолго до наступления отчетно-перевыборного дня. И в такой день взгляд ее был решительным, пронизывающим живые объекты и особенно материальные ценности. Тот взгляд был и прямым и раскосым одновременно. Грозный и деловой вид громадины внушал населению безысходную уверенность в завтрашнем дне и как бы говорил: не дергайся! Госпожа Лейка не любила колхостадо, не смотря на то, что данная общность являлась источником средств ее существования, и зачем-то мечтала уничтожить всех. Она пригласила в «Колхостадово» жить и работать (для собственной безопасности) нахрапистых, золотозубых «мордобрюхов» из ближайшего зарубежья и стала «править миром». – «Менеджментскую науку я знаю», «я в менеджментсе собаку съела», - часто повторяла она. Считала себя выдающимся стратегом-управленцем. Ей понадобилась армия для охраны ее интересов и реализации наполеоновских планов. Мордобрюхам было приказано, в свою очередь, вызвать родственников для выбивания долгов из колхостада, а заодно для разборок с недовольными молодыми бычками-демократами. В должностные обязанности родственников входил поиск скрытых «резервов» колхостада. Мордобрюхи же должны были «обрабатывать» «крепостных». Тех, кто осмелился подать голос против действий и бездействий, немедленно штрафовали, отключали от электрической линии и прессовали до полного уничтожения. Иногда в народ выпускалась инфа, что, дескать, сам виноват, потому и ограбили! Пусть спасиба скажет, что не убили…
Председательша решила провести газопровод, водопровод, за одно и нефтепровод в колхозе и, используя старый трюк с «процентами», удвоить, утроить поступления, осчастливив, наконец, одну четверть колхостада. Эта четверть состояла из «мордохряков» и иных благонадежных быковатых существ, обещающих поддержку в трудный час. Колхостадо стало возмущать безответственное управление и огромные финансовые траты Лейки. Даже бывшие сестры по насесту, старые гусыни, шипели, недовольные ее антигуманной политикой. Еще Лейка решила обвесить все Колхостадово приборами электроучета. На домах, столбах, крышах и печных трубах появились ящики-приборы, каждый из них был оплачен, разумеется, колхостадовцем «по решению общего собрания» - комар носу не подточит. Счетчики имели особенность. Всякий раз при снятии показаний с них необходимы были различные арифметические действия. А так как колхостадовцы в своей массе были безграмотны, то и карты в руки – умножай, плюсуй проценты. Бульдозеры и землекопы с утра до ночи перекапывали улицы, ковыряли дыры в дорожном полотне федеральной трассы для прокладки газопроводов, нефтепроводов и телекоммуникационных линий для расширяющегося офиса правления. Бухгалтеры собирали «урожай», не покладая рук, не успевая выдавать чеки с указанием количества кВт. Электрики и бомжи то и дело обходили приборы учета электроэнергии, не спрашивая себя, зачем? Громкоговорители на улицах целыми днями передавали речи председательши о том, что необходимо расширять хозяйство, строить рынки стройматериалов и магазины запчастей для всеобщего блага. Вот какая жизнь началась, товарищи! Замечательная жизнь! Что же касается самих колхостадовцев, то они подустали, ресурсы их подходили к концу. Кое-кто уже не выходил из дома, опасаясь поборов. Некоторые разбежались по полям в поисках свободы, у многих не было тепла и света, зато у них никто не отнял душу, и они молились.
В один прекрасный солнечный день во время очередного собрания колхостада произошло следующее. Заслушали речь председательши о том, как недобросовестные граждане своровали с пожарного щита «топоры, лопаты, ведра, лом!» Эта цитата чуть было не вошла при попытках местного гармониста в официальную версию гимна «Колхостадово». Обратите внимание на этот набор слов. Каким талантищем нужно обладать, чтоб слагать такие отчеты-песни? «Топоры-лопа-ты-ведра-лом! Топоры-лопа-ты-ведра-лом!» Триольный рисунок в драм-машину и на всю мощь… Тема так и просится в хит-парад… Ничем не хуже «Мазыфаки». Дальше Лейка с гордостью поведала о том, как под ее непосредственным героическим руководством правление колхоза шестнадцать раз подряд ремонтировало сторожку, в которой днем и ночью «работают» ее любимые сторожа – «дети Поволжья». Зачитывала смету затрат по сторожке. Цифры были космическими. «А что делать? Приходится нанимать все больше сторожей, а то вон на днях снова пять домов обокрали, в трех устроили притоны, два сожгли, а в хозблоках была обнаружена фабричная линия по разбодяживанию икры!», - говорила Лейка. Мордобрюхи при этом сидели у стены рядком. Их коллективная, невинная, синхронная улыбка на мгновенье озарила пасмурный день отблеском солнечных зайчиков, выпущенных рядами золотых зубных протезов. Из другой части речи председательши колхостадо узнало, что один из барашков - недобросовестный член общества подал на нее, то есть на незапятнанную Лейку, в суд, с требованием призвать к ответу. Толпа загудела. Видишь ли, какой паразит выискался, восстал после обычного давления на дыхательные пути! Конечно, Лейка, как лихой и умелый председатель быстро разобралась с той овцой. Наняла крутых адвокатов за общие бабки (решение принималось большинством, бумага есть) и в тартарары разгромила обидчика, нашего золотого объединения, скота этого, недорезанного! Лейкины адвокаты выиграли суд аж дважды! С подлецом была проведена разъяснительная работа «слугами сатаны». Мордобрюхи и мордохряки обещали ему похороны за его же счет, если он по собственному желанию не сдохнет по-хорошему. «Но этот гад, никак не может угомониться, вон приперся сюда с камерой, вон тот стервец!» И она указала колхостаду несколько раз копытом на некое существо в сторонке. Толпа, негодуя, посмотрела в указанном направлении, но увидела уже как будто бы и не овцу с виду. Особы, приближенные к Лейке, метнулись заклевать того барана и зашипеть до смерти, но существо не колебалось. Наоборот, чем больше его клевали старые гусыни и бодали свиномордые быки, тем больше он становился похожим на человека.
- Мы тут коллегиально, - сказала Лейка, - решили, чтоб подлеца оштрафовать тыщь так на побольше, чтоб другим неповадно было…
- Кто за?! – проорал бессменный блондинчик вертухай и сам же быстро ответил: - Единогласно!
После в матюгальник стали озвучивать грандиозные планы Лейки на ближайшее время…. Но в толпе вдруг с этого момента появились уже не блеяния, а едва уловимые голоса существ, напоминающих гомо сапиенс. Легким ветерком повеяло с небес, и очнулась от спячки чья-то человеческая душонка и произнесла: «Зачем нам это надо, товарищи?» «Нах… нам все это надо-о!» – громко отразилось эхо. Собрание нужно было срочно довести до логического конца, и вертухаи заорали:
- Кто за то, что бы нашу уважаемую госпожу председательшу Лейку оставить на должности еще на два срока, прошу голосовать! Раз, два, тридцать шесть - единогласно! Собрание закрыто!
Спустя время одним майским солнечным днем народец «Колхостадово» обрел свободу и независимость. В поселке никто не правил вовсе, словно устойчивая аллергия на председателей поселилась в душах людей… и как не парадоксально, это произвело положительный эффект. Деревня расцвела, люди стали добрее и совсем не напоминали смешанного стада неразумной скотины. Чудеса!
Вы спросите, куда же делась сама председательша с ее Схемом? Да бес ее знает, как-то испарилась. Исчезла сама по себе. Первое время после внезапного ее исчезновения в народе ходили слухи, что видели, как однажды мордохряки со свиномордами несли ее на руках. Вертухаи замыкали колонну. Она лежала с фиолетовым бланшем под глазом и многочисленные карманы ее одежды были порваны. Но никто не поинтересовался, что случилось, куда несут и зачем. Может, пропал интерес или марш-бросок был столь быстрым, что не успели поинтересоваться..? Это вопрос.
В общем имя той особы и дела ее были скоро забыты. Воспоминания о тех годах покрылись плесенью. Да и была ли вообще эта, как ее там…? Да бес бы с ней….
«Колхостадово» было переименовано в «Богоявление». Народ выучился грамоте и стал разбираться в экономике. Теперь окреп и стал силен духом. Тридевятое Государство не раз пыталось навязать той деревне свой поселковый совет, с растущими тарифами, только люди поселения посылали этакое государство к какой-то матери. Собрания проводились редко и носили характер неформальных дружеских встреч. Им были свойственны взаимоуважение и еще раз взаимоуважение. На очередном неформальном собрании неформального общества не выдвигали кандидатур ни на пост председателя, ни на посты членов правления. Старики пели песни под гармошку, молодежь веселилась просто так. Люди разговаривали и, что самое главное, слушали других. Это происходило в теплой и доброжелательной атмосфере. Общество советовалось со стариками. Учитывался как равный, голос абсолютного меньшинства (пусть это хоть собачка Жучка). Люди, а не бараны, принимали решения и их же исполняли, если на то была воля Бога. Штатных работников более не было, а огромный водоворот документов и финансовых потоков исчез вместе с такими понятиями как «незарплатка». Чаще светило солнце, шли «грибные дожди». После периода экономического оздоровления наступило благоденствие.
«Судьбу мы делаем сами, твою-то мать!», - уходя произнес Конор.
Тут и сказочке конец.