Произведение о философе часть 4 (переправа)

«Переправа, переправа
Берег левый, берег правый
А средь них – вода…»
(малоизвестный поэт)

Однажды весной нашему философу пришлось переправляться через бурную и довольно таки широкую в тех местах речку Волгу. Лёд только что сошёл, правда некоторые, перепрыгивая по редким льдинкам, как- то ещё ухитрялись доскочить до другого берега, но далеко, конечно, не все! Да почти никто уже и не доскакивал – одну две льдинки проскочат, а там, глядишь, и на дно… Любящие развлечения жители близлежащих поселений специально приходят в такие времена полюбоваться незабываемым зрелищем и целыми днями сидят на берегу, тщательно записывая число потерь. Потом все эти потери передаются на телевидение, чтобы показать о них зрителям, потом передаются в архив для статистики и потом статистика существует сама по себе, а зрители и утопающие, не нарушая статистики, сами по себе.
А малолитражные пароходики ещё не плавают – боятся повредиться о льдинки. Плавают только самодельные лодки со старыми, тоже, видимо, самодельными моторами, которые постоянно глохнут в неподходящих местах. Конечно и эти лодки редко добираются до противоположного берега, потому что кроме огромных льдин, их подстерегают ещё и страшные водовороты, которые, как говорят, могут смело затянуть под воду любого человека и даже лошадь. Правда, на лошадях в это время уже ни кто почти не переправляется, и откуда распространяются такие нелепые слухи, мне не известно.
А богатых клиентов перевозят на стареньких, давно списанных вертолётах, которые, кстати, тоже иногда не долетают до противоположного берега, но это случается до того редко, что и говорить об этом не стоит, а то люди станут пугаться и совсем перестанут переправляться. Вот и наш мудрец вдруг вздумал переправиться на тот берег, хотя, почему на этом ему не сиделось, объяснить совершенно невозможно. Может пищи другой захотелось, может славы Ливингстона, чтобы потом какой-нибудь город его именем назывался.
А переправа начиналась так. За маленькую бутылочку спирта «Боярд» два неизвестных никому бомжа приволокли бедного Бенедикта на берег бурной реки и бросили там на попечение одинокой старушки, торгующей тыквенными семечками и жвачкой. Старушка сначала вынудила купить у неё карман семечек и две пачки жвачки, потом силой, как Бенедикт не сопротивлялся, усадила философа в маленькую лодку, наполовину уже заполненную разного рода путешественниками.

Управлял судном худой мужчина без фуражки, но в кирзовых, начищенных до блеска сапогах, отчего казался очень солидным и внушающим доверие. Однако Бенедикту в нём что-то сразу не понравилось. Бенедикт не любил людей без фуражки и в кирзовых сапогах, потому что однажды, в далёком детстве, некий участковый милиционер бежал за ним в такой одежде целых полкилометра. Но деваться некуда, других лодок вокруг не наблюдалось, да и за эту уже были заплачены бешеные деньги.
Сразу не поплыли, ждали полного наполнения. Когда мест сидячих не осталось, три старушки с тремя корзинами яиц разместились в центре на корточках, и одной из них была вручена большая чашка с ручкой. Для чего нужна эта чашка стало понятно, как только лодка отчалила от берега – вода сразу же начала просачиваться через днище и немощной женщине сразу же пришлось вычерпывать её, что она делала с весьма завидным проворством. Должно быть, женщина не первый раз занималась таким спасением утопающих, потому что, как потом выяснилось, ввиду такого занятия она не платила за проезд.
Человек в сапогах сразу же принялся заводить грязный моторчик, прикреплённый сзади к лодке каким-то непонятным Бенедикту способом, но моторчик вот так сразу заводиться не захотел. Может, в нём даже и бензина не было, потому что когда он вроде бы начинал заводиться, то сразу же начинал громко чихать, как будто ему чего-то внутри не хватало. Такое поведение моторчика обеспокоило Бенедикта не на шутку, потому что, во-первых, лодку уже отнесло от берега довольно далеко, а, во-вторых, она так глубоко и опасно погрузилась, что вот-вот, казалось, была способна хлебнуть забортной воды, а Бенедикт, как назло, совершенно позабыл, умеет он плавать или нет.
Наконец моторчик неохотно затарахтел, выпуская облако чёрного дыма, потом, чихнув последний раз, заработал веселее и лодка медленно начала разворачиваться в нужном для водителя направлении. «Поплыли с Богом!» – перекрестилась немощная старушка со спасательной чашкой и переправа началась.
Тут нам стоит, видимо, поподробнее ознакомиться с невольными попутчиками странствующего философа, потому что потом, когда лодка будет постоянно тонуть, не останется свободного времени этим заниматься.
Напротив Бенедикта сидел человек с большим квадратным зеркалом, которое бережно держал на коленях и потому Бенедикт, глядя прямо перед собой, этого человека не видел, а постоянно видел свою скучную физиономию с постоянно слезящимися глазами. Человек молчал и потому, через какое-то время философу вдруг показалось, что это он сам сидит напротив себя и куда-то вместе с самим собой плывёт.
Дальше, установив тоже на коленях большую папку с документами, восседала огромных размеров женщина, ехавшая на другой берег реки, чтобы приватизировать огород. Она сразу же, невзирая на неловкие обстоятельства, начала всем о своём огороде рассказывать, не забыв упомянуть многочисленных родственников, претендующих на это добро, и какого-то племянника, обещавшего похоронить её на этом огороде.
Дальше сидело много старушек разного возраста, у которых на коленях стояли корзины с яйцами, но у многих старушек никаких корзин на коленях не было, и почему в таком случае они куда-то плыли, догадаться не предоставлялось возможным.
Дальше сидело три человека, один из которых был без одной ноги, видимо отрезали когда-то раньше, а двое других о чём-то мирно беседовали, стараясь показать народу, что они совсем не боятся путешествовать.
Все эти люди сидели вдоль бортов, а в центре лодки, как я уже описывал ранее, находились на корточках первые три старушки с корзинами, в которых, как вы помните, были яйца. Куда и для каких целей столько яиц все зачем-то везли, опять же, оставалось непонятным. Очень многое, кстати, в этом бенедиктовом путешествии до сих пор так и осталось совершенно необъяснимым.
Лодка, в очередной раз удачно увернувшись от огромной льдины, опасно накренилась на левый борт и чуть не зацепила воды, но лодочник невозмутимо продолжал свой путь и в этот момент походил на отчаянного старинного викинга, хотя был без фуражки. Со всех концов раздались возгласы изумления, и только человек с зеркалом продолжал молчать, видимо боялся, что кто-то может подслушать, о чём он будет говорить. Ведь недаром сказано умными людьми, что человек три года учиться говорить, а потом шестьдесят лет учиться молчать! А, с другой стороны, всё сказанное - есть всего лишь звук, исходящий из уст человека, и никакого физического вреда живому организму этот звук не приносит. А всё, что приносит вред - есть только собственная глупость! Вот он и сидел, молчал.
Но одноногий разговаривал. Он рассказывал какую-то длинную историю про каких-то мужиков, которые пили воду вместо водки. А история была такой. В одной деревне два мужика после сильной попойки решили похмелиться и договорились, что один придёт к другому как бы в гости, иначе жена первого водки не даст. Гость пришёл, а хозяйка всё равно не даёт. Мужики начали ругаться. Тогда женщина говорит: «Была у меня водка, но я её нечаянно разбила!» «Это ты брешешь!» - не поверили мужики. «Брешут собаки!» - почему-то сказала им женщина, - «Я две бутылки в холодную воду в погребе сунула, они и разбились!» И для пущей убедительности показывает два горлышка от разбитых бутылок. Мужики опять не поверили и полезли в погреб. Там они нашли большой чугун с холодной водой. Не долго думая, вытащили его, с трудом водрузили на стол и принялись высчитывать, сколько градусов имеет теперь находящаяся в чугуне водка, если она разбавлена в десяти литрах воды. И у них каким-то образом на кружку воды получался целый стакан водки и оказывалось, что эта вода имела теперь почти такой же градус, как и вино. Радость была неописуемая. Вместо двух бутылок водки они получили десять литров белого вина.
Лодка тем временем начала резко забирать влево, огибая огромную неподвижную льдину, а, возможно, это был остров, не обозначенный ни на одной карте мира. Чеплыжка в руках старушки замелькала с поразительной быстротой, но вода прибывала ещё быстрее, и вот уже ноги путешественников оказались в ней. Под днищем что-то заскрипело, и люди с испугом прислушались к этому скрипу, подумав видимо, что лодка напоролась на подводную часть айсберга.
- Не может быть, чтобы остался такой градус! - проговорил один из сидящих с одноногим, (он был глухим). - На пол-литровую бутылку достанется пятьдесят грамм!
Все сразу начали подсчитывать в уме, сколько достанется грамм на пол-литровую бутылку, а одноногий продолжил рассказ, предусмотрительно приподняв свою единственную ногу. Мужики в рассказе потребовали у хозяйки две железные кружки и закуску, зачерпнули воды, стали пробовать её на запах и вкус. Но так как ни один из них благодаря вчерашнему застолью запаха и вкуса совершенно не различал, то стали ждать, как выпитое подействует на голову. «Кажется, берёт!» - решили через какое-то время и принялись закусывать и черпать ещё. А когда в чугуне осталось меньше половины, запели. Хозяйка, конечно, соврала, что разбила бутылки, но теперь сказать об этом боялась - такого изощрённого издевательства над мужским человеческим достоинством ей никогда бы не простили.
Тем временем лодка уже несколько раз черпнула левым бортом, потому что он был ниже построен, и только теперь это можно было заметить. Берега, меж тем, исчезли из вида окончательно и направление движения лодки определить мог лишь опытный лоцман, которым наш лодочник несомненно являлся. А Бенедикту стало казаться, что лодка развернулась и плывёт по течению, потому что ход её заметно увеличился, отчего маленькие льдинки начали проплывать мимо борта заметно быстрее, хотя, с другой стороны, он прекрасно понимал – плыви они по течению - льдинки плыли бы вместе с ними.
Внезапно небо затянулась странными продолговатыми тучами, а может и не странными, просто Бенедикт, ввиду постоянного занятия философией, давно не имел возможности наблюдать каких либо туч вообще. Заморосил мелкий противный дождь, вся одежда сразу промокла и стало холодно. Лодка принялась круто забирать вправо, потому что впереди опять появилась льдина, но размеры её при наступившей непогоде, определить было невозможно.
- Куда прёте!! – заорали вдруг с этой льдины какие-то люди, одетые в шубы, - Всю рыбу распугаете!!
Моторчик затарахтел во всю мощь, потому что с льдины в направлении лодки полетели какие-то палки и даже одна маленькая рыбка, должно быть, не нужная.
- На чё ловите? – попыталась крикнуть большая женщина с папкой, но очертания мечущихся на льдине людей уже скрылись в тумане.
- Везёт же мужикам! – сокрушённо подумала вслух женщина и все сразу поняли – если бы не проклятый огород, точно сидела бы она сейчас на какой-нибудь дальней льдине и также кидалась бы палками и ненужной рыбой в проходящие мимо корабли и пароходы. Чтобы ни кому неповадно было покушаться на её независимость и покой.
Меж тем, как-то незаметно стемнело. Дождь то усиливался, то прекращался. Куда не глянь – везде вода. Бенедикт невольно подумал, что не мешало бы скинуть парочку человек за борт, не ровён час, лодка и вовсе скроется под воду – как тогда плыть? Но сразу отбросил такие нехорошие мысли, потому что сразу догадался – если будут выбрасывать парочку, то первым выбросят именно его, а вторым, без сомнения, молчуна с зеркалом. Потому что оба они сразу пойдут ко дну и некому будет жаловаться. Бенедикт утонет из-за старческой дряхлости, а молчун - из-за зеркала - вряд ли он выпустит его из рук.
А вот Аристипп из Кирены, когда узнал, что находится на корабле с разбойниками, сразу своё золото выбросил! И при этом заявил: «Пусть лучше золото потонет из-за Аристиппа, чем Аристипп - из-за золота!» Бенедикт пошарил в карманах, но, к великому сожалению, не нашёл там ни золота, ни даже маленького завалящего зеркальца. Стало очевидно - тонуть придётся самому… «А раз так, раз смерть неминуемо настигнет его, - запоздало подумал странник, - надо было заблаговременно, ещё при жизни, отдать своё тело в какой-нибудь медицинский центр для научных опытов с последующей передачей в анатомический музей! Теперь поздно, теперь даже подготовиться как следует к столь ответственному моменту жизни времени не остаётся».
Бенедикт напряг остатки памяти, чтобы вспомнить хотя бы часть этой прошедшей жизни, как это обычно происходит в романтических повествованиях, но в голову почему-то лезли только какие-то отрывки из пошлых песенок. Что-то вроде: «раз мы шли на дело, выпить захотелось…» Дальше слов он не знал и поэтому начал рассуждать о том, что же случилось с этими людьми, которые шли на дело? Дошли они до своего дела или не дошли?
Однако вода тем временем дошла уже до колен. И тут, казалось бы, не до пошлых песенок, ан нет! Лезет в голову всякая чушь, аж неудобно становится - так и подохнешь, не осознав до конца значимости и, я даже бы сказал, торжественности момента! Бросил Бенедикт тогда все свои мысли и задумался о другом.
Вот сейчас он уйдёт из этой жизни и останется в памяти многочисленных родственников и почитателей простым Бенедиктом Занозой. И никто уже через год о нём не вспомнит. И ни кого уже через год не будет интересовать ни его философия, ни жизнеописание. А если бы он ушёл не «простым»? А если бы, «великим»? Каким-нибудь Спинозой? Про которого ещё тысячу лет каждый дурак будет знать, что жил когда-то такой человек! Есть разница, или нет? Лично для него и именно сейчас? Поможет эта слава каким-то образом смириться с мыслью, что вечно будешь пребывать в неизвестном состоянии? Ведь какой бы эта слава не была, через двести лет останется только имя! Бенедикт мысленно перенёсся на двести лет вперёд и снова задумался.
А тем временем одноногий, который задрал свою ногу уже выше головы, опять начал рассказывать про любопытный случай, произошедший ещё во времена известного указа о борьбе с пьянством. А случилось там следующее: один дедушка похоронил бабушку и ввиду такого горя крепко загулял. Соседи, очень недовольные тем, что дедушка день и ночь пьёт, а в гости не приглашает, доложили участковому, мол, самогон гонит. Участковый явился не один, взял в помощь свояка, который к милиции ни какого отношения не имел, потому что работал на молокозаводе шофёром. Вот они и приехали к этому дедушке на молоковозе. Дедушка сидел на тот момент в бане и, естественно, никого не принимал, и на все вопросы, касающиеся наличия в доме самогона, сначала отвечать отказывался. Нет и всё!
- А что ж ты пьёшь?
- Ничего я не пью! Это я кажусь пьяным, потому что всегда такой!
Тогда милиционер, заявив, что санкция прокурора у него есть, только он в конторе забыл, начал производить обыск. Дом обыскали тщательно, потом сарай, потом курятник, с пристрастием облазили погреб и чердак – нет самогона! А дедушка из бани даже не выглянул, отдыхает-сидит и в ус не дует, будто и действительно нет у него ничего. Пришли обыскивать баню и сразу обнаружили под лавкой большую, литров на десять, запечатанную самодельной пробкой бутыль с какой-то жидкостью.
- Ага! Попался! Что в бутылке?
- Вода!
- Зачем тебе в бане вода в бутылке? Вон бочка, полная холодной воды, вон горячая в баке, зачем ещё в бутылке?
- Это, - говорит дедушка, - традиция такая, обычай! Так в старые времена делали…
- Не знаю, - говорит милиционер, - как там в старые времена делали, а в наши времена мы бутылочку эту конфискуем, а на тебя протокольчик составим!
- Забирайте, мне не жалко! – говорит дед, - Только там вода!
- А это мы сейчас проверим!
Распечатали бутылку, тут же нашли стакан и полный налили. Милиционер, как должностное лицо, покушал первым. Вода! Попробовал ещё раз – точно, вода. Передал свояку, тот отпил пол стакана – вода! С недоумением смотрят на деда. Не соврал.
- Первый раз, - говорит свояк, - вижу, чтобы простую воду в запечатанной бутылке под лавкой в бане держали!
- Да и я, - говорит дед, - первый раз бабку похоронил! А это вода, которой её обмывали! Сорок дней после похорон положено держать! Скоро уж будет…
- Ты представляешь, - рассказывал одноногий, - как они бежали из дедушкиного дома, даже молоковоз забыли! Потом не могли вспомнить, где оставили!
- Не может быть, чтобы такой градус получился! – сказал глухой. Он видимо спал и только что проснулся. – Пятьдесят грамм на кружку, не больше!
- Да! Пятьдесят грамм не мешало бы! – поддержала его женщина с папкой. – Пятьдесят, не больше!
- Можно и больше! – промямлил кто-то чуть слышно.
Меж тем стемнело уже так, что не видно было лиц говорящих людей, начиналась ночь. И Бенедикта временами начинало клонить ко сну...