Неисполнение желаний. Продолжение.

Анонс: Известный писатель вынужден «ДРУЖИТЬ» с преступным авторитетом. Продолжение повести.
*****
Полковник Ассаров стоял, засунув руки в карманы брюк. Геннадий со своей кожаной папкой под мышкой был рядом. Оперативники уже закончили откапывать завёрнутый в целлофан труп молодой девушки, выволокли его, убрала целлофан. Девушка была обнаженной, не русской – смуглокожей, похожей на узбечку, две зияющие раны в области печени – били ножом.
Медэксперт развёл девушке ноги, рукой в резиновой перчатке раздвинул половые губы влагалища, мазанул пальцем, посмотрел на него, вздохнув, обратился к полковнику:
--Да, товарищ полковник, был половой акт, и кровь есть на стенках влагалища. Сделаем экспертизу, узнаем, отчего кровь – месячные или дефлорация. Сделаем анализ спермы, если обнаружим.
Полковник посмотрел на Егорова.
--Она?
--Она, товарищ полковник.
Геннадий растегнул папку, вытащил фотографии девушки – Зия Нуретова, семнадцать лет, вчера родители заявили в милицию о пропаже девушки. Сказали, нет уже трое суток. Сегодня утром звонок дежурному дал наводку – в лесополосе за городом видели пожилого мужчину и упиравшуюся, зовущую на помощь, девушку-узбечку. Описали местность. Геннадий был дежурным следователем – дал задание дежурной группе с собакой проверить наводку. Опера сообщили – есть труп. Злой Ассаров, потрясая кулаками – маньяка только городу не хватало! – сам выехал на место вместе с Геннадием.
--Ничего похожего у нас не случалось, как я помню, -- сказал Ассаров. – Но ты, Егоров, подключи архивников, может, что выплывет. Предварительные результаты экспертизы получишь в три часа. Переговори с родителями по месту проживания погибшей… Если что, готовься, дело тебе поручу.
Геннадий вздохнул, бросил взгляд на убитую. Совсем юная. Убил старик. Теперь ищи старого выродка… Как найдёшь, если он прежде не наследил, и впредь поостерегётся…
В паршивом настроении Геннадий и два оперативника поехали на дом к погибшей. Оперов отправил вперед – пусть объяснят родителям, что к чему.
Рядом с подъездом крутился подозрительный субъект – взъерошенный, плоховыбритый малый лет тридцати, но одетый с иголочки. Он криво ухмыльнулся Геннадию, спросил:
--К Нуретовым?
--К ним. А что? – насторожился Егоров.
--Нет их девки. Сбегла. Я её держал. Если б-ди нужны, меня спроси.
У Геннадия мелькнула мысль, что погибшая подрабатывала проституцией, а это – её сутенёр.
--Тебя как звать?
--Костик.
--Куда пропала Зия?
--Ха, я почём знаю! Когда бабки нужны были, приходила на угол, я вёл её к таксистам на пятак долбиться. Ну чё, сколько девок возьмёшь? Я смотрю, вас трое корешей. Дают почти даром. У меня, знаешь, есть рекламная вывеска: «Е-ля даром! Почти…».
--Я мент. Следователь Егоров, -- Геннадий по привычке полез в карман за удостоверением, но вспомнил, что забыл его дома, про себя чертыхнулся. Но сутенёру хватило одного его движения. Он побледнел, попятился.
--Прости, брат. Ошибся. Так, наболтал глупостей.
--Подожди, кое-что спросить хочу.
--Что знал, сказал. Извини, дела. Потом поговорим, -- мужичок приложил руку к груди, испугано кивнул головой, и быстро-быстро пошёл прочь.
Геннадий хищно посмотрел ему вслед, закурил сигарету. Ладно, Костика этого он, при желании, всегда выцепит. Значит, Зия была шлюхой. Понятно, почему она отправилась со стариком в лесопосадки – он купил её, и повёл трахаться на природе, потом Зия что-то почувствовала, и стала орать, её услышали, заступиться побоялись, но в милицию настучали… Всё логично, всё сходится.
Докурив, Геннадий пошёл в подъезд – теперь он распросит родителей.
Квартира была грязная и вонючая. Родители – запитые бухари. Оплывшие лица, отвислые обветренные губы. В одной из комнат валялись полиэтиленновые мешки, набитые бутылками и пустыми банками – живут сбором стеклотары. А дочь помогала родителям, промышляя проституцией. Вот какая семейка. Удивительно, что они заявили о её пропаже. Хотя, как же – исчез источник дохода.
Ничего не выяснив стоящего, с места обитания семьи Нуретовых, Геннадий отправился прямо к отцу – из управления на рацию в УАЗик оперативников дежурный передал о звонке отца. Геннадия встревожило, что отец упомянул о недомогании.
Когда он открыл дверь своим ключом и вошёл, отец сидел за столом перед компьютером и работал. Обернувшись на звук шагов, Андрей Андреевич улыбнулся.
--Хорошо, что приехал. Договор почти у меня в кармане. Перекусишь?
--Спасибо, отец, -- Геннадий устало плюхнулся в кресло, вытянул ноги. Отец просто хотел его видеть, потому и упомянул о недомогании.
Геннадий заметил на журнальном столике пустой стакан и разорванную упаковку противопохмельной таблетки. Отец пил? Нервничал из-за книги и отрешился с помощью алкоголя? Зря, конечно, в его возрасте пьянка противопоказана. Геннадий не стал высказывать вслух свои нравоучительные мысли – отец мужчина, и имеет право поступать, как считает нужным!
--Торопишься? – спросил отец, опять обернувшись.
--Работа.
--Я так понял, что мне предлагают за две книги порядочные деньги. Пока не буду говорить, чтобы не возбуждать в тебе преждевременных надежд. Подождём, когда всё будет подписано и перечисленно на счёт. Вот, возьми ещё аванс – разжился.
Андрей Андреевич из нагрудного кармана рубашки вытащил триста долларов, протянул Геннадию.
Егоров взял деньги. Что-то провалилось в грудной клетке и стало легко – три сотни зелёных. Отец ухватил фортуну за пушистые яйца – баксы сыплются на старика. Он хотел обрадоваться трём сотням – столько денег окончательно перекроют все финансовые пустоты, образовавшиеся в последнее время, но не смог – мысли о убитой девушке в лесу, лица её родителей-пьяниц, грязь в квартире, пустые бутылки – всё это заполняло его мозг до отказа, не оставляя места другим эмоциям. Он машинально вложил деньги в свой карман.
--Папа, я сейчас должен идти. Я тебе позвоню вечером.
--Хорошо, Гена. Иди, я работаю.
--Ты в порядке?
--А? Да, в полном.
Егоров вышел из дома, поёжился – ветер показался неприятным, пахнущим канализацией. До автобусной остановки было идти минут десять – через парк с аккуратными подрезанными кустами, образующими приятную аллею.
Он пошёл, глядя себе под ноги, и не думал ни о чём – ни о деньгах, лежащих в кармане, ни о новом деле с погибшей девушкой-проституткой. Пустота в голове. Он не обратил внимание, что шел по длинной аллее совершенно один.
Удар обрушился сзади. Он сжался, ослепнув от боли, и рухнул. Его били ногами в голову, тело. Он закрывал живот – кости проломить тяжеловато, а вот отбить требуху легче-лёгкого, потом будешь инвалидом остаток жизни.
Его ухватили за шиворот пиджака, и поволокли через кусты, по траве, цепляя за острые сучья. Он не соображал, что происходит, пребывая в красной жгущей пелене боли. Его бросили. Он ощутил запах гнилой земли и прелых кореньев. Голоса над ним звучали глухо.
--Где там боя банка? Босс не терпит, чтобы его приказы выполнялись на половину.
--Плесни на морду – он весь в крови.
Щелкнула полиэтиленовая крышка.
--Уренотерапия.
Его окатило мочей. Сознание прояснилось.
Двое высоких амбалов стояли над ним с литровой банкой в руках. В банке ещё оставалась моча и её выплеснули до конца.
--А где бы мы столько мочи набрали? Все парни постарались.
Геннадий фыркнул – брызги фонтаном полетели с его губ. Он обрёл зрение – один из ублюдков мял в руках деньги, которые десять минут назад вручил ему отец.
--Богатый какой! – неодобрительно отозвался амбал.
--Коррупционер… Больше ничего в кармане не было? – спросил второй.
--Нет.
Геннадий поблагодарил бога, что сегодня умудрился оставить дома своё удостоверение. Это хорошо. И оружия при нём нет. А вот деньги…
Но сил подняться, чтобы попытаться вырвать свои доллары, не было.
Спрятав доллары в свой карман, амбал вдруг усмехнулся, растегивая ремень чёрных джинсов.
--Поссать захотелось. Когда ещё на мента ссать выпадет удача!
Тёплая струйка ударилась Геннадию в лоб.
Геннадий с силой выкинул вперёд сжатый кулак – он влепил в естество амбала и тот в миг задохнулся от боли, и рухнул, пуча глаза, хватая ртом воздух.
--Убью, уроды! – прохрипел Егоров, приподнимаясь.
--Тетеря, бежим! – крикнул амбал, державший пустую банку. Он бросил банку в спортивную сумку, закинул её на плечо, прихватил подельника под мышки, и поволок прочь, каким он был – со спущенными штанами.
--Твари!!! – заорал им вслед Геннадий, опираясь на кулаки. Тело и лицо гудели болью. Сейчас он осознал окончательно, что только что лишился трех сотен долларов, которые решали все его проблемы… И ещё его обоссали…

*****

--О, боже, тебя избили! – всполошилась жена.
--Ерунда.
Геннадий умылся и рухнул на диван – завтра выходной, и он отлежится, выйдет на работу в полном порядке. Кто же это налетел на него? Днем. Странно. Особенно странно то, что один из ублюдков назвал его ментом, хотя ничто не указывало на его принадлежность к милиции. Напали по наводке – яснее ясного. А вид денег их удивил. Они не знали, что у него будут доллары. Это не ограбление. То есть его ограбили, но с самого начала собирались лишь избить и унизить, облив мочей – полную банку приготовили. Это могли быть приятели его подследственных. Сколько у него дел ведётся? Восемь на данном этапе. Слишком много, чтобы вычислить, чьи братки устроили «наезд».
Тут в мозгу высветилась кличка одного из ублюдков: «Тетеря». Это легче, по кличке можно попробовать отыскать, в чьей банде есть браток с таким прозвищем.
Зазвонил домашний телефон. Трубку взяла жена.
--Геннадия Андреевича? Кто его спрашивает? По работе? – она зажала трубку ладонью, посмотрела на Геннадия. – Ты возьмёшь?
--Да, -- он через силу встал, взял трубку. – Слушаю.
В трубке отозвался незнакомый мужской баритон, неприятный, с шепелявинкой – так обычно говорят воровские шестёрки.
--Начальник, поговорить надо. Дело не терпит…
--Кто вы?
--Кто надо. Не задавай вопросов. Скажу одно – дело касается твоего отца.
--Что?! Что с ним?
--С ним? Хе-хе. Да дома он. Пока дома. А может оказаться в тюрьме. Ту девчонку помнишь, какую выкопали сегодня в лесу?
--Что вам надо? Причем здесь мой отец?
--Узнаешь. Выходи на улицу.
В трубке сорвались короткие гудки. Защемило сердце. Звонил какой-то варнак. Возможно, это связано с его избиением в парке. Но отец, и та девка… Какая-то лабуда. Надо выйти и сказать козлам пару ласковых…
С улицы нетерпеливо запиликал автомобильный сигнал.
Придётся идти.
Кряхтя от боли, Геннадий спрятал в боковой карман пиджака пистолет, хотел одеть туфли, но раздумал, остался в домашних тапках – будет говорить с шелупенью перед подъездом.
--Гена, ты куда? – всполошилась жена.
--Подвезли документы, заберу. Надо просмотреть за выходной.
--Какие бумаги!? Ты взгляни на себя – синяками и ссадинами весь оплыл.
--Ира, это моя работа.
--Господи! Ладно, лежи, я сама сбегаю.
--Нет. Я вернусь через десять минут.
Геннадий вышел из квартиры, за спиной щелкнул английский замок. Уже смеркалось, в подъезде было темно. Терзаемый тревогой, он поспешил на улицу.
Прямо перед дверями подъезда стоял черный «мерседес». Задняя дверь была распахнута, её придерживал худой короткостриженный мужик, одетый в легкий тренировочный костюм.
--Садись, следователь. Поедем на стрелку.
--Никуда я не поеду, -- Геннадий встал на пороге подъезда, сжимая в кармане пистолет. Если шестёрка рыпнется, он выстрелит не раздумывая.
--Твой папашка подставился, понял. Он трахнул ту бабу – Зию. Её ведь убили. А? – шестёрка ощерился в улыбке.
Вихрь мыслей пронёсся в мозгу Егорова. Отца втянули в грязное дело, тут сомнений быть не могло – отсюда и доллары. Гады!
Вздохнув, он решительно шагнул к открытой двери «мерседеса», и сел на мягкое сиденье. Шестёрка нырнул следом, подтолкнул его, подвигая. Дверца закрылась. «Мерседес» полетел по тёмным улицам города.
В голове Геннадия творился сумбур. Отец и Зия – что-то немыслимое! Трахнул… Да он уже не в состоянии вступать в половую связь. Ах, уроды, они просто заманили Геннадия в ловушку… Вывезут за город и грохнут. И жене ничего не сказал. Тупица, осел.
Егоров, потным от страха пальцем, отщелкнул в кармане предохранитель пистолета.
Шестёрка, щерясь не чистой улыбкой, гыкнул:
--Смотри-ка.
Он всунул Геннадию под нос фотографию. В полутемном салоне он не сразу разглядел, что там, а поняв, онемел, забыв и про похищение, и про пистолет. Он забрал фотографию, всмотрелся. Немыслимо. Это явный компьютерный монтаж. Отец, в рубашке, но без штанов, радостно разевая рот в улыбке, сжимал талию кричащей Зии, которая сидела к нему спиной на его толстом члене. Голова отца выглядывала из под локтя девки. Широко развинутые ноги, как на порнофото, открывали выбритое лоно Зии с подтеками крови.
Геннадий взглянул на шестёрку. Тот довольно кивнул, выпячивая нижнюю губу.
--Так-то, мент, влип твой папик.
--Разберёмся, -- прохрипел Егоров.
--Это цветочки. На месте тебе ягодки будут, а может и грибы.
«Мерседес» вихрем слетел с трассы на асфальтированное шоссе, петляющее в березняке, потом вылетел на поляну и притормозил перед опущенным шлагбаумом охраны элитного посёлка. Шлагбаум поднялся. Медленно поехали по ярко освещённой улице, с обеих сторон из-за заборов высились вычурные особняки из красного кирпича. «Мерседес» завернул к одному из особняков, миновал открывшиеся автоматически ажурные ворота и, по аллее, через берёзовую рощу, покатил к трехэтажному дому, обшитому деревом. У главного входа стояли два джипа и еще один «мерседес».
--Приехали. Выходим.
Геннадий вышел вслед за шестёркой. У дверей дома курили два таких же худых, измученных тюремным туберкулёзом, мутных типа.
--Входите. Он ждёт, -- сказали они, открывая входную дверь.
Геннадий, вслед за шестёркой, прошел в богато обставленный холл. В кресле, у тихо горящего камина, сидел такой же худой, но явно здесь главный, мужик. Он поворошил кочергой полешки, взглянул на Геннадия ( шестёрка не слышно ушёл), кивнул на пустое кресло рядом.
--Садись. Говорить будем.
Геннадий послушно сел.
--Руку-то из кармана вытащи. Пистолетик сжимаешь? Боишься? А ты не бойся. Я человек мирный, позвал тебя в гости – поговорить.
Геннадий вдруг расслабился, скрестил руки перед собой – на входе его не обыскивали, сидящий рядом авторитет в курсе, что у него в кармане пистолет, и не боится, значит, разговор будет на равных, без угроз и нажимов.
--Юра, -- ощерился в улыбке авторитет, и протянул руку для пожатия.
Геннадий посмотрел на руку, но не пожал.
--Ха, брезгуешь, мент, -- не злобиво отозвался Ондатр. – А твой папик не брезговал, дружбу мне предложил. Я её принял. Как быть? Ты – мент, твой папик – мой друг. А?
--Мне показывали фотографию…
--Не торопись.
--У меня дела.
--Хорошо. Хе-хе. Кто это тебя? Весь сине-зелёный, фиолетовый.
--Вы должны знать. Сначала дали деньги, потом их забрали.
--Не понял… Тебя ограбили?
--Вроде того.
--Кто?
--Два бугая. Недалеко от дома отца. Один – Тетеря.
--Тетеря… Гордей, Тетеря из чьей братвы? – крикнул Ондатр через зал, стоявшему у дверей подельнику.
--Сейчас узнаю.
--Значит, торопишься. Хорошо. Твой отец изнасиловал Зию… Порвал ей целку. Мы тут гуляли в лесочке, я с парнями, бл-ей привезли… Мои осталопы прихватили и Зию, а она целкой оказалась… Старик по пьяни её дёрнул, -- Ондатр неторопливо закурил дорогую сигарету, вытащил из под себя пульт от видеосистемы. – Сам посмотри.
На экране домашнего кинотеатра включилась видеозапись. Отец, пьяно хохоча, насаживал на свой член, орущую благим матом, плачущую, но особо не сопротивляющуюся Зию. У неё и отца между ног всё было в крови.
--Мои парни засняли это дело на всякий случай. Ха, он ведь про нас, про воров, книгу решил писать…
Ондатр улыбался. Ему понравился произведённый на Геннадия эффект.
--Девка стала грозить, что заявит в милицию насчёт сломаной целки. Как я мог подставить друга? Твой папик ведь мой кореш! Зию мы зарезали. Чё пучишь глаза? Говорю, как есть…
Ондатр затянулся, выпустил дым, усмехнулся.
--Я потом велел Гордею в милицию позвонить, и сказать, где лежит труп, и, мол, старика с девкой в лесу видели. Понял? Ха-ха. Ловко, да, подцепил? По экспертизе сперму твоего папика у Зии найдут.. Во к чему клоню. Ты сделай мне одолжение по дружбе, а я про папика забуду. Не буду наседать, и ты потихоньку спустишь дело Зии на тормозах. У? Не задаром. Я же не шантажист. Десять штук баксов. Купишь себе чего-нибудь. Не просто так дам – у вас, я слышал, сейчас служба внутренней безопасности лютует, словно у нас 37-й год! Ловят коррупционеров для отчетности. Ха-ха. Самые главные коррупционеры ловят не самых главных! Ха-ха. Россия! Так вот, оформим взятку, будто твой папик книги издал. Договор у него на руках. Налоговая не докопается – всё официально. Он ведь, всё равно, тебе деньги все отдает – про это все знают. Ну, за работу ему тоже подкину еще пятёрку, всё таки, что-то там пишет, строчит – всякий труд должен оплачиваться… Прямо, как Карл Маркс или Ленин рассуждаю. Ха-ха. Видишь, как всё продуманно…
У Геннадия голова шла кругом. Он посмотрел на «авторитета».
--Зия не была девственницей. Она была проституткой.
--Кто сказал?
--Её сутенёр.
--Брось… Она была целкой. Дело тебе ясное. Скажешь мне сейчас «нет» -- денег не увидишь, и папик в тюрьму пойдёт – мы эту запись сдадим твоим коллегам, а там – дело техники. И твоей карьере хана придёт. Мент – сын сексуального маньяка? Такую лажу сейчас на тормозах не спустят, да и не нужен ты никому, чтобы за тебя задницу рвали… А папика ещё в тюрьме дадавим… Сначала скажем, что сынок мог спасти, да бросил отца, а потом, когда он переживёт все душевные муки и простит тебя (твой отец очень любит тебя, Геннадий, ты это знаешь), тогда зачморим, доведём до самоубийства!
Жесткий, стальной голос «авторитета» доказывал, что выбор у Геннадия был небольшой.
--И что ты хочешь? – устало, как сквозь дрёму, спросил Геннадий. Ему сейчас было всё равно, что от него потребуют, лишь бы поскорее уйти отсюда, стряхнуть этот кошмар.
--Браток наш у тебя в сизо сидит. Дело дрянь – мента завалил… Отпусти его.
--Как?
--Твои дела… Я не тороплю. Прикинь, как лучше это сделать, но требование – огради его от любых контактов, и сам под него не копай. У меня люди везде есть, я сразу узнаю… Понимаешь? … за неделю управься, и деньги твои. И папика спасёшь…
В холл вошёл Гордей.
--Ну, чё, узнал? – громко спросил Ондатр.
--Это люди Пантелея работали.
--Понял, кто тебя опустил… Пантелей. Да, у Пантелея сегодня юбилей.
Иди, думай, и помни…
Геннадий поднялся, Гордей всунул ему в руку диск с записью отцовского соития с Зией.
--Гордей, заедь к Пантелею в ресторан, передай от меня букет роз, -- велел Ондатр.
«Мерседес» мчал в ночи. Геннадий сидел на заднем сидении, все ещё находясь в состоянии отупения от увиденного и услышанного – отец влез в дерьмо по самые уши, преступники требуют выпустить своего подельника, предлагают деньги…
--Сейчас, начальник, я цветы передам, и домой тебя завезу, -- обернулся к нему с переднего сидения Гордей. «Мерседес» встал у сверкающего неоновой рекламой ресторана. Вокруг было тесно от дорогих иномарок.
Геннадий вдруг узнал «семёрку» Самсонова. Так вот, кто его «заказал» Пантелею. Вот урод!
--Я здесь выйду.
Он оказался на улице. Злость переполняла его. Он подошёл к машине поэта – сейчас, падаль, ублажает братву в ресторане своими стишатами. Этот слизняк мог стать его зятем! Сука! Он пинком сшиб боковое зеркало. Потом поднял с асфальта огромный булыжник, и обрушил на окно дверцы – стекло лопнуло.
Не зная, как выплеснуть из себя злость, напряжение, трясясь в истерике, он несколько раз ударил кулаком в мягкий металл дверцы – на вмятинах отпечаталась кровь из разбитых костяшек пальцев.
Боль смула муторное бессилие, пропитавшее его мозг после разговора на воровской малине. Он знал теперь, как поведёт себя дальше. Не на того напали, скоты, чтобы диктовать ему условия. Ах, скоты, скоты, старика подставили… Хрен вы отнюхаете, а не своего братка освободите!
Поймав такси, велел ехать на адрес Самсонова. Тот был в ресторане, но ему он лично был не нужен – противно ещё раз лицезреть это свиное рыло.
--У тебя есть балончик с эмалью? – спросил у водилы.
--Зачем тебе?
--Купить хочу.
--Купи.
Выйдя у дома Самсонова, Геннадий нашёл глазами тёмные окна его квартиры, сориентировался, чтобы написанное им на стене противоположного дома было сразу видно из них, нажимая на пульвилизатор балончика, большими буквами начертал: «Самсонов – фуфел».
Приехав домой, позвонил отцу.
--Ты как, в порядке?
--Отлично, Геша. Работаю.
--Ну, бывай. Я завтра позвоню.
Остаток ночи сидел на кухне, мучительно размышляя и запивая невесёлые мысли крепчайшим чаем.
Утром, когда рассвело, он увидел из окна, что на стене противоположного дома белой краской наляпано: «Егоров – позорный фуфел!».
--Ага… Позорный. Ладно.
По дороге на работу (отдыхать не стал – какой тут отдых!), завернул во двор, где жил Самсонов, остатками эмали в балончике дописал слово «позорный», получилось : «Самсонов – фуфел позорный!».
Он поспешил в управление, а все соседи и жители округи теперь знали, что поэт Самсонов и следователь Егоров – позорные фуфелы…

*****

В кабинете сидели молчаливые Ребров и Каузина. Оба были помощниками следователя Егорова.
--Геннадий Андреевич, что с вами?! – воскликнула молоденькая Каузина. Избитый шеф её поразил – он всегда был такой спокойный и положительный, а тут – физиономия в подтёках и синяках.
--Упал, -- Егорову было не до объяснений.
--Нет, правда? – вставил свою фразу Ребров, тоже молодой и симпатичный. Геннадий всегда поражался, почему между его подчинёнными не возникло служебного романа – оба такие приятные, умные, обаятельные.
--Отставить вопросы. Занимайтесь работой.
--У вас выходной сегодня, -- сказала Каузина.
--Вчера вечером отдохнул.
Геннадий сел за свой стол, отомкнул ключом несгораемый шкаф, пробежал пальцем по стопке скоросшивателей с делами. Вот оно, дело того негодяя, застрелившего милиционера. Геннадий извлёк скоросшиватель, стал лихорадочно перелистывать подшитые бумаги, освежая в памяти детали. Две фотографии гада – фас, профиль. Не похож на братка – молодой, стрижен не под расческу (модельная стрижка), худой, щеки впалые. Больше смахивает на студента. Такие любят сидеть сутками за компьютером, взламывая коды иностранных спецорганизаций, типа ЦРУ и Пентагона. Суть дела простая: пост ГИБДД обратил внимание на прущую во весь опор «девятку», попытался задержать её – началась погоня по закоулкам. В салоне сидели двое – оставив машину, они кинулись в разные стороны. К этому времени район уже блокировал спецотряд УВД. Игошин застрелил одного из милиционеров. Подоспевшие оперативники прострелили ему руку и скрутили. Подельник Игошина – Самойлов Иван был убит при задержании – он отстреливался остервенело, его снял снайпер. Возникало три вопроса. Почему Игошин и Самойлов неслись сломя голову? Откуда у них пистолеты ПМ? Что было в сумках, которые видели у них, когда они выскакивали из брошенной машины? Игошин молчал. Сумки не нашли. Машина, на которой они неслись, была угнана. Это всё. Дальше можно было только гадать. Или они угоняли машины, потому неслись и были вооружены, или они везли в пропавших сумках «товар» -- тоже оружие, а может, что и покруче, наркотики, например. Раз Игошина хотят получить архары Ондатра, заполучить любым способом (и убивают, и шантажируют, и деньги заплатить обещают) – это были курьеры, и они везли «товар». Товар успели спрятать. Ондатр собирается вызволить своего курьера, чтобы узнать, где «товар».
Геннадий устало вздохнул, провёл сухой ладонью по оплывшему опухолью синяков лицу: и почему именно ему попало это дурацкое дело с курьерами? Влип он. Бандюки всё высчитали, проверили и ударили в единственную брешь – отец и безденежье. Отца заманили в ловушку договором на издание книги, словно мышь в мышеловку. Как быть? Как?
В кабинет вошёл улыбающийся Коля Урюпин, тоже следователь, из другого отдела. Он держал в руке газету. За ним двигались его помощники – Николин, Тугаев, тут же заглянула любопытная Лизка Одоева – дерзкая и эффектная бабенка- следователь. Урюпин скромно кивнул своей нареченной невесте Каузиной, и пошёл напрямую к Егорову:
--Генка, читал утреннюю газету? Ни хрена себе тебя отделали! Кто?
--Друзья.
--Ха-ха. Добрые они у тебя.
--Что в газете? – уходя от неприятного разговора, изобразил интерес к газете Егоров. Некогда ему обсуждать свои синяки, да и глупые статейки тоже.
--Анонс! – Урюпин уселся на стол Геннадия, оглядел внимательную аудиторию. – Внимание, читаю. На первой полосе крупными буквами: завтра в номере горячий репортаж из УВД : «Менстр вышел на Охоту!». Ха-ха! Ребята, кто знает, кто такой Менстр?
Все заулыбались.
--Это такой мужик, у которого переодически происходят месячные, -- заявил Ребров.
--Фу, -- скривилась Каузина.
Одоева, хмыкнув ( лучше я от вас и не ждала!), молча ушла. Мужчины достали сигареты, собираясь покурить.
--Идите-ка вы отсюда, друзья мои! – решительно погнал их Егоров.
--А чё?
--Я работаю.
--Кислый ты сегодня. На газетку, почитай на досуге. – Урюпин бросил газету на стол Геннадия.
--Давайте, давайте, в коридор! – остался неприклонен Геннадий.
--Что читаешь? А, дело того гада, который нашего убил…
--Идите, говорю.
--Геннадий Андреевич, я тоже покурю, -- встал из-за стола Ребров.
--А я в дамскую комнату! – соскочила со стула Каузина.
--Идите все!
Оставшись в одиночестве, Егоров развернул газету. «Менст вышел на Охоту!». Что это за горячий репортаж из УВД? Уж, не по его ли душу? Давит криминал – шевелись, следак: «Или пан, или пропал!». Надо связаться с газетёнкой, и выяснить, о чём статья.
Телефон с определителем номера на столе Геннадия запиликал. Номер не определился.
--Слушаю.
--Егоров? Тебе же вчера велели не копать дело! У нас везде свои люди. Сиди тихо и готовь освобождение. Не дури…
В трубке сорвались гудки.
Геннадий сглотнул слюгу, огляделся. В груди нервно стучало сердце – уже доложили, что он просматривает дело Игошина. Боятся бандюки, что он раскусит изюминку. Кто же им сообщил? Кто-то из бывших здесь. Урюпин заглянул в дело и громко сказал: «Это дело того гада, который нашего убил». Слышали все, кроме ушедшей в коридор Одоевой. Своих юных голубков Егоров отбросил. Оставался Урюпин и его соколы: Николин и Тугаев. Суки продажные. Но что же делать? Чтобы спасти отца, нельзя сидеть сложа руки. А он должен не трогать Игошина, выдумывая способ, как выпустить его в лапы подельников.
Геннадий задумчиво убрал дело Игошина в несгораемый шкаф. Вошёл смеющийся Ребров. Заметив серьёзное лицо шефа, погрустнел, вздыхая, занял своё место за столом с бумагами.
Геннадий захотел подышать свежим воздухом.
--Я пройдусь.
Он покинул кабинет. Итак. Он на виду. Если предпримет какой-нибудь шаг, воры погубят отца, да и его самого, а подельника вытащат другим способом.
Егоров спустился за данными судмедэкспертизы. Они были готовы ещё вчера, но приключение с нападением в аллее смешало все планы.
--Привет, Сева.
--А, Гена, -- медэксперт строчил что-то в своей пухлой тетради.
--Что у нас с девушкой?
--Секунду, -- медэксперт отвлёкся, вытащил из ящика стола несколько исписанных листков. – Как и предполагалось – изнасилование. Там анализ спермы. Она была девственницей – ранка после дефлорации свежая.
--Мне говорили соседи в её доме – она шлюха.
--Может быть и такое. Секс, он ведь разнообразен. Вагинальный, оральный, анальный. Можно сосать и плюхаться в анус, оставаясь девственницей.
--Ты прав, -- вздохнул Егоров.
Свернув листки в аккуратную трубку, он пошёл во двор управления – там был буфет. Захотелось горячего кофе и беляшей.
Купив кофе и ватрушку – беляшей не было, он сел за стол, покрытый клетчатой клеёнкой. Итак, он на виду… Удар надо нанести с тыла. Бандюки следят только за ним, значит, выведать подноготную и найти способ избежать огласки изнасилования отцом Зии, может другой человек. Опытный человек. Но кому Геннадий мог довериться? … Никому.
--Ватрушки пожираешь, -- в буфет вошла Лизка Одоева.
Она тоже купила кофе, села рядом.
--Кто отделал-то?
--Ты мне обязана помочь.
--С какой стати?
Егоров пожал плечами.
--Просто так.
--Почему я?
--Ты профессионал.
--А сам?
--Нельзя.
--У тебя друзей полное управление.
--Друзей ли?
Лизка задумалась, стала пить кофе мелкими глотками. Геннадий понял, что именно она в состоянии ему помочь.
Когда Одоева пришла в управление на должность помощника следователя, опера сразу взяли её в оборот, поняв её бл—скую натуру, и раскрутили на секс. Она давала всем подряд, сближалась жадно, стонала, царапалась, принимала по нескольких желающих сразу. С ней развлекались все мужики в управлении, даже заезжие генералы-проверяющие, все, кроме Геннадия. Не то, чтобы она ему не нравилась – Лизка девка красивая, и не брезговал он ею, а вот считал, что переступит через себя, если спутается с ней. Через два месяца бурной службы Лизка вдруг обрезала: «Всё, парни, баста! Замуж выхожу!». Окрутила какого-то журналиста.
После свадьбы к ней пытались подъехать, давай, мол, подруга, подсуетись, дело для тебя привычное. Особенно наседал Урюпин. Лизка не стала огрызаться, тут же собрала всех желающих отведать её прелестей, бесстыже завалилась на стол, раздвинув ноги. Представив на обозрение своё «хозяйство», и, когда мужики уже предвкушали сексуальную оргию, вдруг громко и смачно испустила ветры.
--Фу!
--Ты чё, охренела?!
--Молчать, твари! – Лизка злой собакой спрыгнула со стола, юбка закрыла ноги, глаза сверкали ярой ненавистью. – Ещё только один намек в мою сторону насчёт секса – посажу за домогательства!
С той поры мужики в управлении относились к Лизке с опаской, даже начальник УВД начинал нервничать, когда случайно оставался с ней наедине в своём кабинете.
--Помочь, говоришь? – Одоева посмеялась, постучала красивыми пальцами по своему пустому стакану. – А в чём помочь?
--Давят на меня…
--Кто?
--Авторитет один.
--У тебя рыльце в пушку?
--Да. Много пуха.
--Я тебе готова помочь, ты не сука, как эти… Но у меня висят дела.
--Вали их на меня. Буду разгребать.
--Что, так припёрли?
--Срок на всё про всё – неделя.
--Ну, расскажи суть…
--Пойдём, пройдёмся. Голова кругом идёт от всего…

*****

Доверившись Одоевой, Геннадий потом долго терзался (правильно ли поступил?), но дело было сделано – Лизка впряглась и с удовольствием. Первым делом она собралась выяснить про завтрашнюю статью в газете – откуда дует ветер? Вторым делом – найти сутенёра Зии и точно узнать, каким местом она ублажала мужиков, дальше –кто у Ондатра осведомитель, и что вёз в сумках Игошин. Выслушав её план, Геннадий промолчал – всё хорошо, только главное для него в другом – выцарапать у Ондатра компромат на отца, и посадить авторитета и его братков за убийство Зии.
--Сегодня я сделаю, что наметила, а завтра может выдумаю, как прижать Ондатра, -- самоуверенно заявила Одоева, и уехала в редакцию газеты.
Геннадий, проклиная жизнь, пошёл домой. Помимо отца, у него была другая головная боль – старшая дочь Машка. Беременная Машка…
Одоева приехала в редакцию газеты к обеденному перерыву. Она выбрала газету для первого набега из-за своего муженька – её весельчак Костя трудился в газете штатным репортером, потому вопрос со статьей мог решиться легко.
--Лизок, ты здесь? – удивился муж, увидев свою благоверную в просторном кабинете, где трудились штатные сотрудники.
Лиза хлопнула на его стол газету, тыкнула пальцем в анонс: «Менстр вышел на Охоту!».
--Кто пишет эту статью?
--Кукурузов.
--Кто это?
--Сашка Войлоков.
--Надо с ним поговорить.
--Он на выставке.
--Какой?
--Выставка художников новой волны. Даст в завтрашний номер два материала – про менстра и обзор с выставки. Ты туда?
--Это далеко?
--В галлерее Сараева. Рядом. Поехали вместе. Там и пообедаем.
Ехали на автобусе.
--Костя, что у вас за газета? Вы всё наше управление насмешили этим «менстром».
--У Кукурузова ноутбук сломался. Он статью от руки накатал своими каракулями. Газету уже в набор сдавали, торопились. Машинистка со слепу вместо монст напечатала менстр. Статья о гибели девушки в лесополосе. По конфиденциальной информации, девушку изнасиловал и убил старик, человек, известный многим.
--Откуда информация?
--Это у Кукурузова спроси.
--Так кто он: Кукурузов или Войлоков?
--Он Войлоков, а статьи подписывает псевдонимом Кукурузов.
--Псевдоним какой-то несерьёзный.
Перед стеклянными дверьми галлереи красовался стенд с огромными зазывными фразами.
--С чего это ваша газета выставкой заинтересовалась? – спросила Лиза.
--Картина выставлена впервые одна. Когда её писал наш городской Васнецов, уже тогда в среде художников она наделала много шума. Ямщик с красными яйцами.
--Что?
--Картина: «Ямщик с красными яйцами».
--Фу, мерзость. Костя, только ты способен супругу вести на выставку, где демонстрируют половую мощь ямщиков.
--Ха-ха. Ладно, увидишь сама.
В выставочном зале было людно. Супруг подвёл Лизу к небольшой яркой картинке, одиноко висевшей на огромной серой стене. Картинка называлась: «Пасха». Улыбающийся бородатый ямщик, в шапке и тулупе, держал в руках полное сито раскрашенных узорами пасхальных яиц.
--Она… Каково? – Костя ловил изумление жены и радовался, как ребёнок. – Ямщик держит сито красивых пасхальных яиц. По-старорусски слово красивые звучит как «красные». Красная девка, красная площадь. Один художник-остряк, увидев картину в работе, окрестил её «Ямщик с красными яйцами». Местное отделение Союза художников на уши встало: «Не допустим порнографии в искусстве!».
Лиза вздохнула.
--Дурики твои художники. Ладно, где Кукурузов?
--В кафе. Поди, уже строчит обзор. Пойдём. Ты что будешь кушать?
--Всё.
Кафе было обычным – большой зал с бетонным полом, белые круглые пластиковые столы, стулья из пластика, большие окна, завешанные тюлью, прилавок-холодильник, продавщица в переднике.
--Вон Кукурузов, -- указал Костик на волосатого сорокалетнего мужика в пиджаке от приличного костюма, в джинсах и белых кроссовках. У него была холёная бородка и усы. Лиза обратила внимание, что, не смотря на внешний «лоск», дела Кукурузова шли не блестяще.
Костя пошёл к прилавку покупать еду, а Лиза осталась у столика, за которым сидел Кукурузов, и быстро-быстро писал нервным почерком на серых листах бумаги. Рядом источала аромат чашка с кофе, в блюдце покоился надкусанный огромный бутерброд с красной рыбой.
--Вы Кукурузов? – строго спросила Лиза.
--Войлоков, -- прекратив писать, представился репортёр.
--Тем лучше, -- Лиза присела за стол, закинула ногу на ногу.
Кукурузов вожделенно впился взглядом в её красивые ноги.
Подошёл Костя.
--Как пишется, Саня?
Он поставил на стол поднос с кофе и две тарелочки с кусками пицы.
--Я его жена, -- пояснила Лиза, кивнув на мужа.
--Она из милиции, -- дополнил информацию Костя, присаживаясь на свободный стул. – Мы посидим здесь, ты не против?
--Отчего же, -- Кукурузов стал убирать свои листы.
--Вы написали статью про монстра? – спросила Лиза.
--Не понимаю.
--Кто вам передал информацию для статьи?
--А, про убийство… Мужчина. Он сказал, что он из УВД. Я видел его удостоверение.
--Фамилия?
--Не могу назвать. Удостоверение видел, а что в нём написано – не всматривался.
--Вас подставляют… Кстати, что он сказал вам: кто тот старик, известный многим?
--Есть только намёки… Старик – писатель. Мне передадут полные данные позже, а в анонсируемой статье я рассказал, что появился пожилой любитель извращений, что он завлёк девушку в лесополосу, надругался над ней и жестоко убил. Я пообещал читателям, что в следующей статье раскрою карты: кто же он, наш местный маньяк!
--Когда вы получите данные?
--Через неделю…
--Слушайте, Кукурузов, нельзя задержать статью?
--Нет, -- Кукурузов замотал головой, отхлебнул свой кофе. – Сам Юрий Сергеевич подписал её на завтра, потому в сегодняшнем номере дали анонс.
--Значит, пока в ней ничего конкретного?
--Фамилии маньяка не будет… А что вы так трясётесь? Он бывший сотрудник МВД, этот старикан?
--Прекратите… Утечка информации может повредить расследованию убийства, вот в чём наше беспокойство.
--Народ имеет право на получение информации, -- Кукурузов самодовольно улыбнулся, и стал жевать бутерброд. С полным ртом добавил. – Правдивой информации.
--И как на вас вышел этот «язык»? Позвонил, и вы сразу клюнули? Не поверю. Откуда возникла уверенность, что не подсовывают «утку»?
--Всё было очень буднично – меня вызвал главный редактор…
--Юрий Сергеевич?
--Да.
Костя молча поедал пиццу, и поглядывал то на жену, то на Кукурузова.
Лиза благожелательно смотрела на жующего Кукурузова, ожидая дальнейшего потока красноречия.
--И что было у редактора?
--Он послал меня в городской парк, к статуе критика Белинского. Там всё и случилось.
--Ага… Очень вам признательна. Если можно – не упоминайте в своей следующей статье, что милиция пыталась давить на вас, и мешала выходу в свет сенсационной правды!
--Ради меня, -- приложил ладонь к груди Костя.
--Согласен, -- кивнул головой Кукурузов, заглатывая последний кусок бутерброда.
Оставив Костю с Кукурузовым в галлерее, Лиза на автобусе поехала к дому погибшей Зии – там Геннадий повстречал сутенёра Зии, и требовалось выяснить у него: почему шлюха на поверку оказалась девственницей?
Покрутившись по пустым дворам, Лиза решила заглянуть к участковому.
--Товарищ майор, дело у меня к вам, -- Лиза застала участкового в майке и трико, в домашних тапочках, посреди семейного уюта.
--Одоева, ты не могла с делами обратиться в опорный пункт?
--Вы же сейчас дома! Сан Саныч, вы мне просто скажите – кто у Зии Нуретовой был сутенёром, и где найти этого типа?
--О, боже, какие вопросы ты задаешь при детях! Пойдём на балкон.
На балконе участковый закурил, долго молчал, стряхивая пепел с кончика сигареты на развешенное стиранное белье соседей снизу.
--Думаешь, Костик Сопливый будет с тобой по душам говорить?
--Со мной заговорит.
--Не думаю… Он умер.
--Как умер? – удивилась Лиза. Она совсем не ожидала такой подлости от важного свидетеля.
--Возвращайся в отделение. Там получишь более полную информацию. Его нашли у распределительного щита, всего обгорелого и мокрого. А Костик, как огня, боялся электричества. Зачем ему было лезть в щиток? Правда, поговаривают, даже от трупа зверски несло алкоголем… Всё равно, вопрос остаётся без ответа: зачем он полез в распределительный щит?
--Думаете, убили?
--Почти уверен. Но свиделей нет – спишут смерть на несчастный случай по пьяному делу.
Покинув квартиру участкового, Лиза посмотрела на часы – не спроста Костик Сопливый бросился мокрым на электрощит. Смерть Зии должна была вызвать у милиции массу вопросов к её сутенёру, вот его и убрали. Что ж, противник серьёзный – у него всё продумано до мелочей. А так хотелось, чтобы Сопливый разложил всё по полочкам: с кем Зия занималась сексом, когда, куда и почему.
Была одна мыслишка – поговорить с таксистами. Только, так они ей всё и расскажут – держи карман шире!
Злясь, что всё так плохо, Лиза пришла на пятак – «волги», старые «жигули», дешёвые иномарки, увенчанные шашечками, теснились на небольшой площадке перед сквером. Таксисты скучали на лавке, играя в домино.
--Простите, -- робко прервала она игру.
--Что, сестрёнка, поедем? – оживились таксисты. Было их шестеро. Двое молодых, лет под тридцать, и четверо – толстопузые пятидесятилетние мужики.
--Нет. Я спросить хочу.
--О-о-о. Мы не справочная , -- они опять обратились к игре, приняв задумчивый вид.
--Я про Зию узнать хочу.
--Не знаем Зию.
--Её сюда Костик приводил.
Таксисты повеселели, перемигиваясь, обернулись.
--Подработать хочешь? Ха-ха. Дело хорошее. Ноу нас с тугриками туго, выручку ещё не набрали. Ночью приходи – с деньгами будем. Или давай в кредит!
--Если хотите меня без денег – расскажите мне про Зию, -- вид крупных потных самцов словно помутил разум Лизы. Неужели опять начался «заход»? Её душа трепетала, но разум её уже не контролировал.
--Мы тебе расскажем, а ты обманешь!
--Ты и на шлюху не похожа.
--Я не шлюха. Я замужем, -- она показала им свою руку с обручальным кольцом. Про себя она уже решила – что сегодня это будет не измена мужу, а вынужденная мера, ради спасения отца Геннадия.
--Ого! Ишь ты! Ну, пойдём за киоск. Чистых женщин мы ценим. Только будем дело делать без резины – по полной программе! – загорелся желанием один из пузанов.
--Хорошо. А потом поговорим.
Лизка пошла с пузаном за киоск. Он обалдевал от такой удачи – за просто так отжахать смазливую замужнюю бабёнку – бывают чудеса на свете. Вдруг он встревожился:
--Ты не больная часом?
--Используй презерватив, если боишься.
За киоском, задрав платье, она быстро сняла ажурные плавки, и встала в позу, оперевшись руками о пустые картонные коробки из под пива. Она не чувствовала, что поступает дурно – муж ничего не узнает, а она это делает ради торжества правды, ей даже не приятно, она об этом забудет, вычеркнет из памяти. Раз не помнишь – ничего не было.
И тем не менее, она чувствовала, что почти животное соитие, без любви, на одном инстинке, приносит ей небывалое наслаждение.
Толстяк, завершив дело, вышел из её лона, хлопнул её по заду.
--Отсоси давай.
--Я не шлюха, говорю. Не сосу.
--Ну, ладно, спасибо тебе. Уважила.
Потом с ней были молодые мужики, часто сбивались с ритма. И один, и другой делали это долго, члены у них, то и дело, слабели – боялись, что ли. Каждый раз чувствуя, как в неё опорожняются семенем самцы, Лизка непроизвольно кончала. Но стоять на ногах было уже тяжело – прошло довольно много времени. Следующего партнёра, пожилого таксиста, она попросила принести что-нибудь постелить на землю, и сказала, чтобы оставшиеся брали её по двое – время деньги. Она легла на чехол от заднего сидения. Один таксист жадно овладевал ею, другому пришлось делать минет. Её уже разморило, она совсем потеряла контроль над собой. Теперь её не спрашивали. Ею овладевали , как заблагорассудится, самыми изощренными способами, но было так до одурения сладко, что она не могла сопротивляться.
Совсем обессиленную, таксисты оставили её отлеживаться среди ящиков.
--А говорила – не шлюха.
--Крутая – шесть человек, да не один раз.
--Сразу видно, обожает это дело.Стонала от удовольствия. Дрянь.
--Говорила – замужняя.
--Тварь. Я у неё кольцо забрал – за удовольствие надо платить.
Лизка потеряла сознание…

*****

Пришла в себя она ночью – всё тело болело, особенно анус. Во рту было горько, словно она выпила не одну рюмку водки. Голова раскалывалась ноющей болью.
Что же она так слетела с тормозов? Столько терпела, жила честной супружеской жизнью, даже сама поверила, что смогла притушить в себе пожар болезненной сексуальности. Ан нет – натура взяла своё. Нарвалась на самцов, и отыгралась по полной программе, до одурения.
Она потрогала свои пальцы – кольцо обручальное сняли, скоты. Сумочка валялась на земле, вся истоптанная, а в ней ни кошелька, ни сотового телефона. А удостоверение было на месте. Видимо, они в него не заглядывали, когда её грабили.
Лиза заплакала.
Надо было где-то привести себя в порядок – в таком виде по улице идти неприлично, не то, что домой. Не дай бог патруль загребёт – тогда всё, только повеситься останется.
Ох, дура, дура.
Лизка взялась за голову. Хотя, теперь какое-то время не будет страдать от вечной сексуальной неудовлетворённости. Она понимала шлюх. Ведь нормальные женщины, как бы им плохо не жилось, на панель идут редко – в основном вот такие, как она – у которых вечно свербит.
Поднявшись на ноги, она осмотрела себя – вроде ничего, только помятая немного, и вонью от неё несёт отвратительной.
Она стукнула костяшкой пальца в окошко киоска.
--Чего? – сердито спросил молодой парень-продавец.
--Позвонить.
--Деньги давай.
--Нету.
--Пошла …..!
--Дай позвонить, как человека прошу!
Парень молча затворил окошко. Лиза осмотрелась – пустой сквер, ни одной машины. Все таксисты на трассе. Ничего, завтра она с ними поговорит по другому. Не понимают по-человечески – будет по-скотски. Им колечко её сто раз аукнется, да и не подписывалась она на второй круг, а они навалились толпой, обрадовались, что баба не в себе, чуть всю не порвали. Особенно один толстый старался.
Лиза уселась на лавку, скукожилась – ночная прохлада всё глубже пропитывала тело. Ночи уже холодные. Скоро и осень не за горами. Зря, зря она так повела себя с шоферюгами. Надо было предъявить удостоверение и рыкнут построже – душа сейчас бы так не терзалась, и знала бы гораздо больше.
Окошечко киоска открылось, парень крикнул:
--Эй, девка!
Лиза обернулась.
--Чего тебе?
--Иди звони, а то ещё околеешь здесь.
--Не беспокойся, не околею.
Позвонить она могла только одному человеку – Ленке Каузиной. С ней Лиза тесно сошлась по работе. Ленка жила сама по себе в однокомнатной квартире, и не любила зря трепать языком.
--Алло, Ленуся, это я. Ты не занята? Забери меня… Надо пёрышки почистить. Ничего серьёзного… Куда подъехать? А сквер Пушкина знаешь? Там киоск такой хреновенький… Да, да… Когда? Сейчас… Жду, -- опустив трубку на аппарат, Лиза улыбнулась парню. – Выручи меня. Добрый ты.
--Хочешь, зайди, подожди здесь – на лежанке. А? Я ласковый… Я слышал, как ты за киоском с таксистами…
Лиза ухмыльнулась.
--Добрый ты, но всё равно мудак.
Парень, улыбаясь, пояснил ей:
--Мудак – это не кастрированный поросёнок.
--Вот-вот, хрюкай в своём киоске, не кастрированный поросёнок.
Минут через десять подъехала Ленка на своём малепусеньком «рено».
--Ну, и вид у тебя. И воняешь.
--Бывает.
Дома у Ленки Лиза приняла тёплую ванну, аккуратно всё промыла и смазала интимным кремом.
Распаренная, чистая, аж тело скрипело, в легком халатике на голое тело, рухнула в мягкое кресло. Ленка курила, смотрела на Лизу.
--Хорошо у тебя, -- сказала Лиза.
--Показная роскошь, -- горько усмехнулась Каузина. – Квартиру снимаю, плачу помесячно, причём, не всегда аккуратно, мебель – чужая. Одни тряпки мои, да и те так себе – не крутые.
--А машина?
--Старенькая «реношка»? Каких усилий мне стоило, чтобы купить её!
--Выйдёшь замуж…
--Лучше не будет, -- Ленка затушила сигарету в хрустальной пепельнице, поднялась, потянулась. – Спать будем?
--Пожрать бы сначала.
--У нищих, Одоева, прислуги не бывает. Иди на кухни, чтобы-нибудь себе своргань, и поешь.
Каузина выключила свет, оставив включенным бра, плюхнулась на диван, и отвернулась к стене. Лиза уже чувствовала себя в норме. Завтра с раннего утра «по-дружески» объяснится с шоферами, потом побеседует с главным редактором газеты, потом… Лиза ласково посмотрела на засыпающую Ленку – трудно ей придётся с её амбициями – мечтает жить сыто и богато, а работает в милиции. И официальный жених у неё – следователь Урюпин, тоже не наследник Рокфеллера. Каузина и Урюпин встречались уже год, но не жили плотской жизнью. Урюпин уверял всех, что Ленка ещё девственница, и преподнесёт ему себя после официального венчания в церкви и свадьбы. Лиза в целостность Ленки не особо верила, но свои мысли на этот счёт предпочитала не афишировать. Хочется людям зря время терять – их проблемы.
Подкрепившись на кухне холодцом и салатом из корейской моркови, она вернулась в зал, улеглась на расправленное кресло-кровать, и мгновенно захрапела – намаялась за день!
--Вставай!
--Чего?
--Семь утра.
--Боже, -- Лиза поднялась, протёрла слипающиеся глаза. – Не выспалась.
--Это я не выспалась – ты храпишь, как монстр. Иди завтракай – кофе в термосе. Я пока накрашусь.
--Что раньше не разбудила?
--Пожалела. Ты так сладко сопела.
--Сопела или храпела?
--Хрюкала.
Выходя из подъезда, Ленка поинтересовалась:
--В управление?
--Нет. Тут рядом дельце небольшое.
--Всё равно сегодня увидимся.
--Обязательно.
К скверу Лиза прибыла в самом боевом настроении. Все самцы были на месте – теснились на лавке вокруг фанерки, и хлопали костяшками домино. Их расхристанные авто отдыхали от трудов праведных в ряду вдоль тротуара. Заметив Лизу, таксисты гадливо заулыбались.
--Сестрёнка! –обрадовался неутомимый толстяк.
--Расскажите о Зие, -- Лиза подпёрла бока кулаками и ждала. Пусть только попробуют начать кривляться. – Вы пользовались ей?
--Она твоя конкурентка?
--Отвечайте по существу.
--Пользовались, -- отозвался молодой таксист. – Конечно, не так свободно, как тобой. Её Сопливый приводил. Он к нам каждый день кого-нибудь из девок водит, но уже третий день его нету.
--Она оказывала услуги как-то особенно? – спросила Лиза.
--То есть?
--Ну…
--Да во все щели она прётся, твоя Зия, -- заржал кабан, хлюпая себя по ляжкам. – И в рот брала, и анус кремом мазала, а дранда у неё похлеще твоей, во-от так-кен-ная, голову засунуть можно… о-е-е-е-е…
Лиза не сдержала кипевший гнев, и со всей силы врубила толстяку ладонью в обвислую жирную шею. Тот выпучил глаза, и задыхаясь, завалился на землю.
--Боров! – Лизу трясло. Она пнула толстяка в лицо, а потом влепила каблуком между ног. – Ты импотент теперь! Импотент!
Ещё удар, и у мужика между ног брюки набухли кровью.
--Ты что, охренела!!! – пришли в себя таксисты, вскакивая.
Лиза ощерилась, выгнулась в позе, выставив вперёд сжатый кулак, готовая отразить нападение.
--Стоять! Сучары! Козлы!
Хлесть. Хлесть. Два удара ногой сразворота вышибли ещё двоих мужиков. Остальные затравленно присели, готовые броситься бежать.
--Но, но, тише.
--Обокрали меня, козлы! Кто взял кольцо? Деньги, телефон – обратно всё вернули! – заорала Лиза, красная и дрожжа в ярости.
--Возьми, -- молодой мужик, поспешно извлек из своих карманов телефон, согнутые купюры и кольцо.
Лиза оправила платье, одела обручальное кольцо на палец, уже спокойно сказала:
--Платите за вчерашнее.
--Мы же договаривались за рассказ о Зие ты давала!
--Я подписывалась всем по разу, а вы что потом вытворяли?
--Мы думали…
--Теперь платите.
--Денег нет. Видишь, все машины на приколе. Вечером приходи.
Боров всё ещё хрипел у ног Лизы, нос был в крови, но он зажимал руками пробитое хозяйство. Лиза ещё раз пнула толстяка ногой, увидела на его толстой шее золотую цепь, резко сорвала её, накрутила себе на пальцы.
--Ого какая! А у вас полно таких побрякушек. Давайте, платите, чем есть!
--Ты очумела? Это же золото! – возмутился пожилой пузан.
--Плати, козёл, иначе на отсидку пойдёшь за изнасилование – мигом устрою такое удовольствие. Там петушарой последним будешь. Снимай свою цепку.
Пузан послушно передал Одоевой цепочку. У одного забрала золотой крестик, у другого – перстень из турецкого золота.
--Дрянь самопальная, -- Лизка перстень выкинула в траву. – Отдавай кольцо!
--Это же обручальное!
--А зачем тебе оно, ты же бл-ей сшибаешь по углам!?
--Я деньги отдам!
Обобрав таксистов, Ленка покинула сквер в мрачном настроении. Все мужики козлы. И папашка Генки Егорова – козёл. Не трахни он эту шлюху Зию, не было бы никаких заморочек его сыну. А вот странно, почему Геннадий ни разу не вставил ей, ведь все, как узнали, что она доступна, а он… Странно. Может, он немощный в плане шурум-бурум? Или примерный семьянин? Видимо, последнее. Её Костик тоже примерный семьянин, за это и любит его. Сегодня же вечером зацелует его до изнеможения. Нет, лучше завтра, а то зацелуешь – ему большего захочется, а ей, после бурной обработки, требуется денёк передохнуть.
Золото Лиза сдала шустрому сорокалетнему мальчику Сергею. Он стоял на привокзальной площади с табличкой: «Золото, серебро, ордена». Рядом толклись с десяток таких же скупщиков, а через дорогу у ювелирного магазина тусовались разодетые в пух и прах цыгане, облепляющие каждого, кто пытался пройти к дверям магазина.
--Ого, много у тебя, -- удивился Сергей.
--Бери оптом по розничным ценам.
--Где разжилась?
--Фамильные драгоценности. На мели я.
--Гы-гы. Шутишь всё.
Сергей достал из кармана пиджака аптекарские весы, взвесил золото, проверил его кислотным карандашом.
--Брось, Серый, я фуфло не сдаю.
--Я тебе верю, но и тебя могли обмануть.
Получив деньги, Лиза поехала на троллейбусе в редакцию газеты. Главный вопрос насчёт Зии она выяснила – Зия не была девственницей. Теперь, после беседы с редактором, ей придётся ещё раз «помучить» медэксперта: почему у них Зия – целка, а по жизни она – последняя раздолбанка?
*****

--Настя, зачем ты нас привела на конюшню? – графиня, обмахиваясь платочком, морщила нос. Пани Вишковецкая хихикала, придерживая пальцами своё пышное платье.
Конбшня, с пустыми стойлами для лошадей, была огромная. Пышный сеновал уходил под самую крышу.
--А сено, милые мои, когда вы спали на сене? – восторженно указала на сеновал баронесса.
--На сене? – графиня хмыкнула, втянула в себя душистый аромат сухой травы. –Здесь русский дух, здесь Русью пахнет! Если духами хорошенько побрызгать… И с кем спать? Снова с потными мужиками? Прости, Наста, но меня они начали утомлять – никакого уважения к женщине, совокупляются, как скоты…
Зинельсс, надув губки, смеливо пожала плечами.
--Найдём более обходительных, за это не беспокойся.
--А кузнец был хорош! Ха-ха-ха! – вдруг разразилась хохотом Вишковецкая.
Графиня подхватила её хохот, замахала на Зинельсс платочком.
--Придумала тоже – Митридад!
--Ну, орудие у него огромное!
В открытые ворота конюшни на них надменно глянула мисс Уивер, и гордо пошла прочь. Хохот оборвался – игривое настроение улетучилось.
--Как она смела так глянуть на нас? Ничтожество, -- рассердилась Бескова.
--Ненавижу эту тварь, -- сказала Зинельсс. – Строит из себя неприступную леди, а махается с Егором.
--С конюхом?
--Да.
--Он красив.
--Ужасно красив, -- закатила глаза Зинельсс, потом вздохнула. – Я ему намекала, что могу уступить ему, если он будет настойчивым рыцарем…
--И что?
--Ничего. Он сделал вид, что не понял меня.
--Боится твоего Ивана, -- сказала Вишковецкая. – Держится за место.
--Иван просто мой друг, -- отозвалась баронесса. – Друг детства.
Мари, сидевшая всё это время за пустыми деревянными кадками, в которых на зиму квасили капусту, залилась румянцем – какой стыд, отец, всё-таки, имеет связь с баронессой, этой красавицей, и уже ходят слухи. Если узнают точно о их связи, баронесса погибнет для света. Они ведь, эти элитные дамы – сама добродетель. Интересно, что они имели ввиду, говоря о кузнеце? Они ходили в кузницу смотреть, как он машет
своим огромным тяжелым молотом? А мисс Уивер отвратительна, и Егор отвратителен. И так красив, о, боже, что голова идёт кругом.
--Я придумала забаву, -- вдруг повеселела Зинельсс, и даже захлопала в ладоши. – Мы подшутим над Егором.
--Как?
--Очень просто. Надо найти Фёклу. О, вот и она. Ха-ха, как кстати.
В конбшню с ведром вошла русоволосая Фёкла, помогавшая кухарке на кухне, и мывшая в барском доме полы – однолетка Мари, девчонка из деревни.
--Фёкла, иди сюда! – строго приказала баронесса, приняв надменный вид.
--Да, барыня.
--Разыщи конюха Егора.
--Слушаюсь, -- Фёкла кивнула головой и бросилась из конюшни, но Зинельсс её остановила окриком. – Постой, заполошная!
--Да, -- Фёкла остановилась, убрала растрёпанные волосы со лба.
--Подойди ближе. Слушай внимательно. Найди конюха Егора, скажи, пусть придёт к конюшне в лопухи. Видишь в стене дыру, -- Зинельсс указала на большое круглое отверстие в дощатой стене от вывалившегося сучка. – Пусть просунет своё естество сюда. Обещай, что будешь любить его ртом. А в лопухах, на его глазах – тебе стыдно.
Подруги баронессы прыснули смехом. Фёкла, вся покраснев, опустила голову, уперев взгляд в земляной утоптанный пол.
--Что стоишь, как истукан?! – топнула ногой баронесса.
--Грех какой! – вдруг зашептала Фёкла. – Срамно такое!
--Дурёха! Шутка это! Посмеёмся над Егором.
--Не буду, -- набычилась Фёкла. – Стыдно.
--Ах, ты, шлюха! Тварь! – баронесса вышла из себя, и влепила Фёкле пощечину. Девушка чуть не упала, еле устояв.
Мари за бочками закусила губу –что здесь происходит? И это душка баронесса?
--Невинную из себя корчишь?
--Чиста я, барыня, -- закрестилась Фёкла, но получила новую оплеуху.
--Чиста?! А Ивана Николаевича кто привечает?! Отец дорогущую сноповязалку американскую купил, второго жеребца элитного… На какие шиши?! Дрянь, ославлю на всю округу. Велю парням – прямо сейчас всю испоганят, и нет тебе защиты – барин с доктором уехали в хлеба на перепёлок! Бегом к Егору, да смотри, чтобы пришёл!
Фёкла, плача, унеслась.
--Тупая дура, -- выругалась Зинельсс.
--Она правда с Иваном? – спросила Бескова.
--Не человек он что ли? Мы же, вон, что творим! – в глазах баронессы вдруг заиграли огоньки озлобления и ревности, сказала стальным голосом. – Все они, купцы да помещики, девок дворовых своим святым долгом считают развратить, кобели.
Графиня и пани захохотали.
Мари про себя возмутилась – за что она так о папеньке?
Вернулась красная, как мак, Фёкла.
--Идёт.
--Садись к дырке, -- велел баронесса.
--Не буду я этого делать, хоть что со мной творите! Ивану Николаевичу пожалуюсь!
Зинельсс сразу сбавила напор – если Курков узнает о её «потехах»…
--Дура! Тебя никто не заставляет что-то делать… Он в дырку заглянет, тебя увидит, успокоится. А мы посмеёмся.
--Убьёт он меня потом, -- взмолилась Фёкла.
--Иван Николаевич недозволит. Вот тебе три рубля, и успокойся. Ничего плохого Егору мы не сделаем, -- графиня вложила в потную ладошку Фёклы трехрублевую ассигнацию, поощрительно улыбнулась.
--Идёт! – насторожилась баронесса. – Тише!
Все затихли. За стеной послышались шаги, зашуршали лопухи, Егор выругался. Нагнувшись к дыре, он спросил:
--Феня, ты здесь?
--Здесь, -- выдохнула, ни живая ни мёртвая, Фёкла.
В дырке заморгал глаз Егора. Фёкла сидела у самой дыры и улыбалась дрожащими губами. Проговорила через силу:
--Давай быстрее, а то меня хватятся.
--Да, уже готов.
Егор засопел, растёгивая ремень. Барыни, зажимая рты, давились смехом. Замахали фёкле, чтобы уходила. Посудомойка бросила со всех ног.
В дыру проникло твёрдое орудие Егора. Мари задохнулась, глядя на него во все глаза – вот он какой, «рог любви», твёрдый и огромный. Она часто подглядывала за деревенскими парнями, когда они купались в реке голышом – у них между ног болтались отвратительные маленькие сморщенные носики, а тут… Ей стало плохо – так захотелось обладать этим орудием, ласкать его ртом… Но это стала делать пани Вешковецкая. Егор стонал. Бескова оттокнула подругу, тоже какое-то время занималась, а потом подвинулась, давая место Зинельсс.
Мари была поражена – гадкие, гадкие развратницы! Но как ей самой хотелось находиться с ними рядом, делать тоже самое. И было стыдно от этих желаний. Откуда в ней, чистой девушке, эта порочность, ведь она верит в бога, даже думать о таком – святотатство!
Зинельс, морщась, выпустила орудие изо рта и сплюнула в пыль.
--Ещё, Феня! – просил Егор. Его орудие, несмотря на извержение, оставалось твердейшим. Никогда в своей жизни он не испытывал подобного наслаждения и, опорожнившись, ещё не утолил желания.
--Барыни, врач Петр Семенович сюда идут! – покрытая бурыми пятнами, закричала в воротах Фёкла, боясь заходить внутрь.
Баронесса отерла губы платочком, подмигнула подругам. Они поспешно пошли из конюшни.
--Феня, ну же! – требовал Егор за стеной.
Мари, дрожжа от страха, вылезла из своего укрытия, опасливо глядя на открытые ворота, подсела к дырке, откуда торчал «рог».
--Давай! – требовал Егор за стеной.
Это было так близко, но отвратительный запах, какие-то белые ошмётки… Она дотронулась пальцем – липкая белая слизь, словно сопля, прилипла к пальцу. Мари стряхнула рукой – боже, всё совсем не так, как представлялось! Как можно всё это делать!? Фу! Фу!
--Феня, ну же!
Мари вздогнула – ей в лицо дыхнула весёлая дворовая сучка Тальянка. Она махала хвостом, радуясь нежданной встрече, быстро лизнула Мари в глаз, вдруг заметила орудие Егора, нюхнула, и быстро-быстро зализала языком по «рогу».
--О, боже! Ты молодец, молодец! – запричитал за стеной Егор.
Мари раскатисто засмеялась, до слёз, и побежала прочь из конюшни…».
Андрей Андреевич обедал на кухне. Он обкусал копченную куриную ножку, налил в прозрачную чашку кипятка, закрасил его растворимым кофе, стал пить в прикуску с рафинированным сахаром и мягкой булочкой, макая её в пластиковый стаканчик со сливками.
В дверь позвонили. Андрей Андреевич отёр рот льняной салфеткой, и пошёл открыть.
У порога стояла заплаканая Машка.
--Ты что? – удивился Андрей Андреевич.
Машка сердито потеснила его. Входя, бросила на тумбочку для обуви, спортивную сумку.
--Из дому сбежала. Не говори отцу, что я здесь.
Андрей Андреевич ничего не понимал. Он запер дверь.
--А что твой Самсонов?
--Он от меня отказался.
--Как?
--Так. Послал подальше.
--А ребёнок.
--Да отстаньте вы все от меня! – вдруг заголосила Машка, всплеснула руками и ушла в зал. Упав на диван, она уткнулась в подушку.
Андрей Андреевич стоял перед ней и не знал, что делать.
--Успокойся, Маша. Что всё-таки случилось?
Машка сердито посмотрела на него, высморкалась, села. Щеки были грязные от размазанной туши.
--Самсонов передумал жениться, отец велел идти на аборт.
--Аборт? Он с ума сошел! Прерывать первую беременность очень опасно!
--А кому я буду нужна с ребёнком?! – визгливо вскрикнула Машка.
--Ты только не кричи. Попей водички, -- Андрей Андреевич налил из графина воды в стакан, подал внучке. – Кушать хочешь?
--Не хочу.
Андрей Андреевич подсел рядом.
--И что?
--Сбежала из дома. Как он смеет приказывать мне? Это моя жизнь. Мой ребёнок – я сама решу, как поступить!
--Что ты решила?
--Не знаю, -- Машка опять заревела.
Андрей Андреевич был ошарашен услышанным. Жизнь. Сразу было понятно – связалась с козлом! От Самсонова доброго ожидать – себя подставлять. Вот Машка и влетела.
--Внуча, ты не спеши. Неужели нельзя помириться с твоим поэтом?
--Не хочу, -- перестав плакать, глядя в сторону, потерянно отозвалась Машка. – Ненавижу его.
--Ага… Ну, ничего. Ты, главное, успокойся. Будем думать. Правильно?
Вздохнув, Маша кивнула головой.
--Вот, и отлично, -- Андрей Андреевич прижал её к себе, улыбнулся, понюхал её волосы. Уже взрослая женщина. Пахнет по-взрослому – будущая мать. Время летит. Маша, Маша – вместо мозгов каша.

*****

Анонс: Продолжение смотрите на моей авторской странице.