Сказ "Как до небес добраться"

КАК ДО НЕБЕС ДОБРАТЬСЯ
Есть на Руссе, близёхонько от старицы малая церковка. Названа в честь великомученика Мины и была некогда домовым храмом Достоевских, а стоит, говорят, с семнадцатого века. Да коли такое знать, глазам бы не верить, а глаза-то иное видели: вишь, не бабка сказывала, а своими глазами видено, своими руками трогано то, что церковке той не един раз лихо бывало. Разумею: первый было до Владимирского устава, до тех лет, что и на Новгородчине стали по-владимирски строить да узор вести, и давненько от того. Видишь, по низу-то дикий камень идёт, где и есть кирпич, то им бойницы, не то узкие двери заложены, а местами тот камень будто горел не раз. Да внутри из стен балки торчали, по кругу храма, так – клади настил и с бойниц стреляй. А вход в тот храм, не как в Софии: и высоконько, и опять пока дело, поверху изнутри железяки торчали, видно мог тот вход своей дверью, как подъёмным мостом, закрываться. Оно, может, не так, а всё видать: на два метра сверху храм книзу чужой: у крыши владимирский, у земли новгородский, посерёдке чей, не знаю, а кирпич разный да строй иной. А коли у входа минутку внутри постоять, на белёную стенку поглядеть, и вовсе диво: по правую руку будто Моисей с Авраамом, по левую-то сам Спаситель увидятся. От алтарной, значит, части Христос направо. С людьми говорила – не мне одной то и там видится, ровно резаны были те картины по стене, по камню, а после словно кто сравнял. Нет, родные, не с семнадцатого века церковь Мины стоит, разве с того веку не менялась! Раньше построена. Уж коли София когда, разумею: и Мина навряд позже четырнадцатого века, потому: схоже выведена. А уж молва людская о том навовсе дивное бает.
Жил в давние времена на городище охочий человек, и всем, вроде, хорош, да не по уму когда творил. Да не работу какую: потому и охочий, что за что ни возьмётся, всё сладится. Кто, значит, в помощи на какое дело нуждается, тот с ним и столкуется. А просто был у того парнищи полный дом ребятишек, да не своих. Хорошее бы дело, если бы они на возрасте кормильцами стали, а не то собрал-то сирых да увечных. Разве разумный такое сотворит? Кто слепой, кто глухой, кто без рук, без ног, кого грудница одолела, кого короста заела. Иной день на ярмарке таким подаяния просить, а тут – своим хозяйством живут, коли надо – в долг дают, а назад не спрашивают. Случится – на помогу первые, на делёж последние. А и ничего, управлялись как-то. Да вот раз случилось, поднимали дом, да и задавили бревном нашего героя: с крыши стропило сорвалось, и его пришибло. Какой ни есть, а человек. Помогли чем сумели, в его дом отнесли, а легко ли хворым за хозяином ходить? Ребятишки-то недужливые, они понятные: слепой ощупью ходит, немой молча работает, глухой по губам читает. А всё за здорового не спроворить. Вот и раздумались малые: надо помоги просить, чтобы больному здоровье воротить, да не у людей. И чем-то люди помогут, коли внутренности повредились? И о Сю пору не всякий раз выйдет, а о то время, сказывают, мало кто за полвека жил, хоть оно и случалось, и редко селение без старца бывало: опытный да знающий, вишь, шибко были в почёте, да хмель, как ноне не баловал. Вот и на Руссе старец был, что на веку повидал-послыхал и советом помогал. К нему и пошли просить научить беду избыть.
Пришли малые и просят: дедушко, так, мол, и так: пришибло бревном нашего благодетеля. А мы, на беду, не слишком большая помога: что слепой слышит, то глухой не видит. Куда безрукий сбегает, туда безногий не дотянется, В дому всё знакомо да по-доброму устроено, а со двора – нет того добра. Ай и нет нам надежды, то к чему родились? И как так видеть да чуять, что родна душа гаснет, а помочь не знаешь?
Размышлял старец: да, худо. Надоумил Баяна покликать. Покликали. Не то в дом вошёл, не то во сне пришёл, а отозвался. Встал меж сироток, и в душу прям и говорит, чтобы, значит, и глухой слышал: «Черна земля тоской вдовьей, солона слезами сиротскими, полна кровью безвинною, всего исцелить не может. На небе чистом всё, что надобно, только небо с землёй не сходится., а одна есть на небе дверь с земли, кто ищет – найдёт, кто захочет – войдёт, не своим хотением, - вышнею волею». С тем и с глаз пропал.
Что ж, трудное дело, а справляться надо. Собрались ребятушки, детинушку-хозяина да мальчоночку безногого на тележке пристроили и отправились в путь-дороженьку. День идут, два идут, год идут. Лесами дремучими, песками зыбучими, по рекам сплавляются, на горы взбираются. Одним словом, пока дверь заветную искали, весь свет обошли и обратно воротилися.
Тем годом Руссу вороги пожгли. Сгорел и их дом. А подошли к пепелищу, тут и крикни безрукая девчоночка: «Ой вы гляньте, где дом наш был, стоит дверь одна камена, от земли до самого неба! Так не ту ли дверь мы искали?» Подходят, верно: дверь стоит, да на замок заперта. А ключа-то и нет! Подошёл с другого краю ощупкой слепой да и бает: «А гляньте-ка, не от двери ли ключ я нашёл?» Обернулись детки на него и заплакали: держит мальчонка в руке каменный крест, да на них через тую замочную скважину и глядит глазами незрячими. А сам на земле стоит. А крест тот, он с дверью одно.
Увечные плачут, а слепой и не чует. Потому не до них ему: от креста того тепло живое, и в душу голос ему: «Чего ты ищешь? О чём просишь?» Мальчоночка в ответ: «Да вот кабы до неба добраться, людям помочь. Не у нас одних на земле горе. Не то худо: чего я не услышу, глухой увидит, да мне в ладонь вложит. Куда безногий не дотянется, безрукий добежит. А иным и помочь некому. Был у нас помощник, кто до многих поспеет, и он не до всех. А ноне сам немощен. Вот кабы нам всякому-то по нужде: мне - глаза зрячие, глухому – уши чуткие, хромому – ноги резвые, безрукому – руки сильные да крепкие, ослабшему – силу богатырскую! А ещё бы крылья скорые, чтобы ко всякому успеть, в беде людской помочь. Да к тому бы такую голову, чтоб всегда до добра додумала, нашла средство от любой невзгодушки!»
А и голос ему с неба на то: «Ай не дано вам всякому по нужде его? Как вы вместе, так всё у каждого, а чтоб стало совсем всё ладно, то встаньте у двери плотно, чтоб было, где небу на землю спуститься. Вот и будет тут малая комнатка, где бы небо с землей встречалося, да любая беда избывалася!»
Опамятовался мальчоночка, пересказал то ребятушкам. Вот и встали у двери плотненько кругом, и осиял их свет, какого прежде не видели. Глядь, а уж детушки все здоровеньки, да и парень тот лучше прежнего. И одёжа на них белым-белая, и глазоньки у всех зоркие, у всех ноженьки быстрые, да и рученьки проворные. А на теле ни коросточки. И слышат, и говорят, и разумеют. И сила у всех богатырская. А вокруг ручьи-то хрустальные, шелкова трава изумрудная, и цветы, каких глаз не видывал, и звуки, каких слух не слыхивал. Звери-птицы там саморазные, и всё это в дивном городе. А и город сам, что ни словом сказать, ни пером написать, а что можно узнать, то написано, а и где узнать – разумеете.
Вскорости пришли с городища люди на сиротское пепелище – чего в хозяйстве сгодится. И увидели там тележку дорожную, да где дом стоял деревянный, там стоит себе малая церковка из камней-валунов нетёсаных, и горит над ней крест зарницею. А и церковка та сама белая, а и дверь у ней сердце - красная, та же самая дверь крестовая. А и баяли: люди сыскалися, что увидели, как сиротки у двери сомкнулися, да как свет упал да крестом восстал, и обратились они миру ненужные, увечные да недужные в те камни-валуны, из коих-то под штукатуркой и ныне по низу та церковка ведётся.
А ещё от людей старых слыхано, будто как ни мала встала церковка, по лихому-то делу-времени там, случалось, народу множество. Что уж, ровно не встать веретёнышку, а и кто ни входил – помещалися, да при том месяцами держалися. А ещё такое мне ведомо, что во те ли во годы советские, как и церкви стояли порушены, всё та дверь ровно в небо открытая: приходили к ней люди разные, любовались ли, дивились ли, только слыхом слыхала доброе, что и впрямь это чудо чудное. Что забытому станет ласково, что в отчаяньи вновь поверится, что бессильному станет радостно, и что всё по-доброму сдеется. И сама примечала: хочется к камню стенному руку приложить, ровно дитя по головке погладить. Так и небыль легенда, а указует, будто бывальщину. А коли слышал, то разумей; если и немощен, то по силе да по возможности добро делай, так и Бог поможет, и любую беду осилим, и станет бессильное сильнее сильного.
А про названье той церкви разное сказывают. Будто был тот храм разрушен, да возобновили его ко дню сего мученика, и что за меру ту назван, какой Господь за зло утешение даёт. А иные говорили, будто по тайницкому имени был тот человек, что сироток приютил, не то Туес, не то Горшок, не то Осьмина. Были прежде такие имена, какими людей от нечисти кликали. И нашлёт бес в доме беду, да по имени. Вот назвали, скажем, человека Иван, а тайницкое имя Ухват. И судила его смерти нечистая сила. Так не человек умрёт, а в доме ухват сломается. Потому: не знают бесы истинного имени того человека, А сейчас того нет, потому храмов настроено, о Христе проповедано, оттого и силы той бесовской языческой убыло. Так вот, тайницких-то имён в святцах не бывало, а истинное-то, видать, у людей позабылось. Вот и назвали церковку по тому имени, что к тайницкому значением ближе. Потому: мина-то деньга да мера.