Легенда об основании Старой Руссы.

Давно отвоевал Ильмень-богатырь. Пришла в поозерье новая беда: славилось по-озерье,болотный остров у Перунова ключа(ныне питьевая галерея в курорте) этаким дивом: исцеляла вода хворобы (хронические болезни) и силу давала – под стать бы самому Ильменьке. За то потели камни кровью (камень кровавый), изошли озёра слезами сиротскими: много племён жило вокруг, каждому хотелось сим местом вла-деть. Тут бы и покликать Ильменя, не то Бояна, чтобы беду отвёл, рассудил-надоумил. Не то: всяк к себе гребёт, да о другом не думает. И взмолилась тогда земля: «Вещий Боян, неужто нету средства смягчить эти каменные сердца? Текут реки кровью, горьки озёра от слёз, зажирели от пиров вороны, задыхаются от смрада травы! Слышишь ли? Видишь ли? Знаешь ли? Не погуби!» И пришёл Сам, как старец: волос долог, да сед, в руках посох да котомка, на плечах платье дорожное белым-бело, живым светом выткано, живой радугой вышито. От того-то света живого вроде, видно всё, да всякий раз по-новому. А каков лицом, того и видеть нельзя, только вздумаешь, да и опустишь взгляд: очи добрые прямо в сердце глядят. Всё устроилось. Ну, а как, поди, о том сказ впереди.
Раньше по безвременью (докалендарное время), здесь-то как строили:наметают вокруг места намёт – волок каменный, огорожу (ограду) от ветра, да коли дождика нет, так у ней и ночуют. Называлась та огорожа русса - медвежий угол то есть. У каждого племени своя русса. Вот как Боян-то пришёл, от него сперва сторонились, а там и смекнули: старец-то незлой и ведун (от слова «ведать», знать) большой. Не гневлив, не сердит, боль какую - исцелит, душу – утешит, ссору утишит.. А сколь жизни ему, не ведомо никому. Деду-Боян (деду – отец отцов, ласково), помоги ты нам! Кому на водах сидеть, кому сим местом владеть? Бьёт челом и ополье, и рось, и усолье (преимущественно места обитания соответствующих племён). Подумал не-много: «А сколь кого много?» Тут большему сидеть, этим местом и владеть! Я вот как разберусь-то, обведу, где будет русса. И ополье, и россы пусть камни приносят, да в руссу кладут. По ним и будет суд!»
И пошли и ополье, и рось, и усолье, и иные именья носить в руссу каменья. И старый, и малый, и сильный, и слабый, и здоровый, и хворый. И все разговоры. Растёт русса. И о ней не дерутся. День за год – шло время. Проросла трава сквозь каменья. Ветер камни треплет, растёт русса да крепнет. Встал вал, уж не худ – пора и на суд. Сошлись опять ополье и рось, и усолье, и с прочего стана пришли по Баяна. Да жив ли тот человек? Прошёл не день – век! Жив-то Боян, жив, да кто же руссу сложил? Велики, по камням, и ополье, и рось, и чудь, и усолье… Да вот беда: который камень куда? Росс кричит: «Этот мой!» Ан нет: рядом клал полянина дед. Э-э, так нам концов не сыскать! Надо руссу, видать, разобрать.
Посмотрели, подумали люди: «Да, пожалуй, не надо, не будем! Видишь, камни от самой земли, уж они травой проросли: нет, чем попусту камни таскать, будем новую ставить зараз (сейчас)! Надо заново русу устроить!» А из чего её строить? Которые камни по силе, все в старую русу вложили.! Забрать бы оттуда, да жаль: вот этот с товарищем клал, а тот вон – мой добрый сосед. А ниже… Неужто мой дед? Все вме-сте мы строили русу. Да как же я ей разрушу? А старец смеётся в усы: «Чего опустили носы? Иль вместе не любо сидеть, без мести сим местом владеть?». Так и основали наш город. И люди забыли о ссорах и вспомнили прежнюю дружбу – не выросла новая руса! Строили вместе, пахали. родились и умирали, сеяли и убирали, старца добром вспоминали – в русу как камни клали – добро, верное самое. Так и осталась старая.
Осталось сказать о Баяне. Старец рассудил здешних жителей в то время, когда в их сердце созрели плоды стремления к добру – ко благу своего племени, своих детей. И плоды признательности к ближним – к тем, кто помогал в строительстве единой русы. Листья же, всё, что присутствует попутно в нашей жизни: жадность, соперничество, озлобление – отпали. Им просто не осталось больше места. И не хотелось расставаться и идти дальше от обновленных людей. Не потому ли среди листьев зате-рялся и посох Баяна, символ дороги, но и символ жёсткости наказания, вполне заслу-женного здешними племенами? Но людское добро не должно останавливаться. По-тому-то старорусцы перерыли всё то место, где мог этот посох пропасть, так, что образовалась река Перерытица (возможно, позднейшее дополнение к легенде)? Баян же ушёл, оставляя всё это ненужное, наносное под ногами и открывая чистую живую душу народа. Та же дорога, которой он отправился дальше, стала рекой Полистьей (Полистью), напоминая своим названием и сейчас о том, что всё недоброе, наносное отвалится, как листья, если ты будешь нести людям рядом с тобой добро и любовь.