«Роза Мира» и история древней Руси 3.

Метафизика и история.

Ну, а теперь перейдем к прочтению следующих книг «Розы Мира» и посмотрим, чем обогатил метаисторический метод понимание проблем развития наших предков по сравнению с обычным историческим подходом.

Ситуация, однако, осложняется еще и тем, что среди историков, как мы увидим дальше, тоже нет единого мнения по поводу многих проблем.
А кроме того, как мне уже приходилось упоминать, по итогам советского периода истории в общественном мнении сложилось, и продолжает оставаться глубоко укоренившееся недоверие по множеству вопросов в общественных науках.
Не станем сейчас разбираться насколько это обосновано, а просто предоставим слово историкам, творившим, как говаривал один литературный персонаж, еще до периода «исторического материализма».

Чтобы сравнить идеи метаистории, в изложении Андреева, и реальной истории древней Руси, я позволю себе прибегнуть к помощи двух классиков российской исторической мысли: С. Соловьева и В. Ключевского.
Мне, по чисто личным причинам, больше симпатичен второй. Потому что в день моего семнадцатилетия три тома «Истории государства Российского» В. Ключевского мне подарил мой приятель Володя Кукушкин. Как водится, я «проглотил» книги за неделю, и был абсолютно счастлив.
Теперь, спустя много лет, возвращаюсь к классику и нахожу много нового, того, что не заметил не только в юности, но и на что не обращал внимания много позже.

И здесь, на мой взгляд, нельзя не вспомнить о судьбе самого Андреева, для того чтобы понять, как она отразилась на его позиции автора. Как известно, Даниил Леонидович оказался «на воле» после десятилетнего пребывания в тюрьме в безнадежном состоянии после перенесенного инфаркта. Два неполных года оставшейся жизни были посвящены работе над черновиками произведений, написанных в тюрьме.

«Я заканчиваю рукопись «Розы Мира» на свободе, в золотом осеннем саду. Тот, под чьим игом изнемогала страна, давно уже пожинает в иных мирах плоды того, что посеял в этом. И все-таки последние страницы рукописи я прячу так же, как прятал первые, и не смею посвятить в ее содержание ни единую живую душу, и по-прежнему нет у меня уверенности, что книга не будет уничтожена, что духовный опыт, которым она насыщена, окажется переданным хоть кому-нибудь» (Андреев Д. Роза мира. М., Прометей, 1991, с.9).
«Я тяжело болен, годы жизни моей сочтены. Если рукопись будет уничтожена или утрачена, я восстановить ее не успею. Но если она дойдет когда-нибудь хотя бы до нескольких человек, чья духовная жажда заставит их прочитать ее до конца, преодолевая все ее трудности, – идеи, заложенные в ней, не смогут не стать семенами, рождающими ростки в чужих сердцах» (Там же, с. 8).

И дальше о целях «Розы Мира».

«Следует ясно сформулировать сперва, в чем же это учение видит своего непримиримейшего врага и против чего – или кого – оно направлено. В историческом плане оно видит своих врагов в любых державах, партиях и доктринах, стремящихся к насильственному порабощению других и к каким бы то ни было формам и видам деспотических народоустройств. В метаисторическом же плане оно видит своего врага в одном: в Противобоге, в тиранствующем духе, Великом Мучителе, многообразно проявляющем себя в жизни нашей планеты» (Там же, с. 10).

Конечно, он понимал роль государства в современном обществе, понимал, но не мог без содрогания думать о нем. Я думаю, его можно понять.

«Существует инстанция, много веков претендующая на то, чтобы быть единственной неуклонной объединительницей людей, предотвращающей от них опасность войны всех против всех, опасность падения в хаос. Такая инстанция – государство… Государство цементировало общество на принципе насилия, а уровень нравственного развития, необходимый для того, чтобы цементировать общество на каком-либо принципе ином, не был достигнут. Конечно, он не достигнут и поднесь» (Там же, с. 8).

В отличие от Андреева, и Соловьев, и Ключевский были государственниками по самой сути своей успешной карьеры, вне зависимости от личных убеждений.

Вместе с тем, крайне интересно будет сравнить, как эти, безусловно, выдающиеся личности, понимали ход истории, или метаистории, в период зарождения или при первых шагах русского государства. Ведь им приходилось пользоваться такими, скажем прямо, субъективными источниками, как летописи и записки иностранных путешественников. Это еще в лучшем случае. А зачастую легендами, мифами, пословицами и поговорками. Либо, вообще, истолковывая нравы и обычаи, или суеверия, дошедшие, как говорится, из глубины веков.
Можно ли вообще говорить об абсолютной достоверности сведений, полученных от самых что ни на есть авторитетных ученых?

Кроме того, многое зависит от того времени, на которое приходится повествование. Ошибочно думать, что, чем ближе оно к современности писателя, тем точнее будет его характеристика. Скорее наоборот. Человек не машина. Поэтому его субъективные оценки будут играть тем большую роль, чем ближе от историка находятся происходящие события.
Не случайно сетует Андреев на отсутствие необходимых знаний при анализе современности.

«Метаисторическое познание современности лишено возможности опираться на знание необходимого количества исторических фактов. Поэтому… незаполненных пробелов остаётся ещё больше, и общая картина ни в коем случае не может претендовать на ту полноту, которой отличаются метаисторические картины некоторых прошлых эпох» (Там же, с. 232).

Не потому ли и к самому Андрееву больше всего претензий по оценкам современного ему времени. Я думаю, что дело здесь не столько в отсутствии информации, сколько в мировоззрении автора.
Коль скоро сам Андреев волею судеб думал и чувствовал в русле, которое сейчас определено как «либерализм», то и оценки у него были типично либеральные. А кроме того, самому Даниилу Андрееву стоило гораздо большего мужества заявлять свое отношение к основным действующим лицам второй мировой войны, чем подобным же образом высказываться деятелям типа Дмитрия Быкова.

Поэтому, нет, и еще раз нет. Не станем ворошить совсем еще близкое время, но отдохнем умственным взором на героическом прошлом древней Руси периода «Слова о полку Игореве» и первых летописцев.

Ну, а теперь перейдем непосредственно к книге, посвященной метаистории русского государства в «Розе Мира».

Начиная нашу работу, я должен, пожалуй, даже извиниться перед поклонниками Д. Андреева за то, что мысли и цитаты наших историков, прежде всего В. Ключевского, будут преобладать в данном материале.
И дело здесь даже не во мне, а в том, что историки описывали реальную жизнь, взятую из разных письменных источников, и процесс этот более привычен для людей, и поэтому, наверное, более продуктивен, нежели открытое Андреевым метаисторическое познание.

О начале Руси.

Но сначала Д. Андреев. В конце концов именно ему посвящена эта работа.

Что мы читаем в «Розе Мира»?

Книга VII. К метаистории древней Руси.

Здесь можно, на мой взгляд, выделить, по крайней мере, три основные мысли.
1. О приоритете метаисторического в реальных исторических событиях древней Руси.
2. О борьбе светлых и темных сил. Сюда же примыкает и раздел об эпохе первого уицраора, что равносильно земной истории об укреплении Русского государства.
3. О прароссиянстве.

Появление Киевской Руси, считает Андреев, было явлением прежде всего метаисторическим, так как готовилось, можно сказать, на небесах.
То есть сначала самые значимые события подготавливаются в тонких мирах, а затем происходят на земле.
Нам предстоит проследить, как, согласно «Розе Мира», зарождалась Россия, и через какие испытания ей пришлось пройти.

«Это великое образование последнего тысячелетия было издавна предопределено творческим замыслом народоводительствующих иерархий – российского демиурга и Навны, – замыслом, возникшим в их сознании еще как смутная мечта, как приковавший их волю образ. … И в России Небесной, и в России земной на всём ощущался его отдалённый, но неотступно прикованный взор» (Андреев Д. Роза мира. М., Прометей, 1991, с. 126-127).

Тем более, что пустынными были огромные территории как на Земле, открытые к Ледовитому океану, так и в тонком мире четырехмерных сакуал.
«Это была не страна, но целая часть света, и от предчувствия событий, соразмерных с её масштабами, могло бы захватить дух — не только человеческий» (Там же, с. 127).

И дальше буквально одной строкой о восточных славянах.
«С этого времени, соответствующего, по-видимому, VIII-IX векам нашей эры, в историческом плане обозначился медленный процесс: формирование восточнославянского племенного единства. На языке историков это перекрестное влияние демиурга и Идеальной Соборной Души называется мифологией, религией, искусством и бытом древних славян – всем тем, что теперь обнимается понятиями духовной и материальной культуры» (Там же, с. 127).

Теперь самое время перейти к нашим историкам и понять особенность их взглядов на предмет исторического познания. И здесь, видимо, никак не обойти такие животрепещущие до сих пор темы, как начало истории древних славян, норманнская теория, происхождение слова «Русь» и так далее.

Итак, первая цитата из Ключевского о предмете исторического познания.
«В области опытного или наблюдательного познания, а не созерцательного, богословского ведения мы различаем две основные первичные силы, создающие и движущие совместную жизнь людей: это - человеческий дух и внешняя или так называемая физическая природа. Но история не наблюдает деятельности отвлечённого человеческого духа: это область метафизики» (Ключевский В. О. Сочинения в 9 томах. Курс русской истории. М., Мысль, 1987, т. 1, с. 39).

То есть историк Ключевский осознанно отказывается от поиска метафизических причин в развитии человеческого общества.

Теперь о том, какие события могут быть приняты за начало истории народа.
«Таковы, по моему мнению, два тесно связанных между собою признака, обозначающие начало истории народа; самое раннее воспоминание его о самом себе и самая ранняя общественная форма, объединившая его в каком-либо совокупном действии» (Там же, с. 120).

Идем дальше. Довольно неожиданно для себя я нашел у Ключевского строки о двух подходах к изучению истории России, которые мне показались бы более логичными в какой-нибудь очередной современной фолк-хистори, а не у нашего маститого автора, но, как говорится, слова из песни не выкинешь.

«В нашей исторической литературе преобладают два различных взгляда на начало нашей истории. Один из них изложен в критическом исследовании о древнерусских летописях, составленном членом русской Академии наук XVIII в., знаменитым учёным немцем Шлёцером на немецком языке и изданном в начале прошлого века. Вот основные черты Шлёцерова взгляда, которого держались Карамзин, Погодин, Соловьев. До половины IX в., т. е. до прихода варягов, на обширном пространстве нашей равнины, от Новгорода до Киева по Днепру направо и налево, всё было дико и пусто, покрыто мраком: жили здесь люди, но без правления, подобно зверям и птицам, наполнявшим их леса. В эту обширную пустыню, заселённую бедными, разбросанно жившими дикарями, славянами и финнами, начатки гражданственности впервые были занесены пришельцами из Скандинавии - варягами около половины IX в.» (Там же, с. 117).

«Другой взгляд на начало нашей истории прямо противоположен первому … Вот основные черты их взгляда. Восточные славяне искони обитали там, где знает их наша Начальная летопись; здесь, в пределах русской равнины, они поселились, может быть, ещё за несколько веков до р. х. Обозначив так свою исходную точку, учёные этого направления изображают долгий и сложный исторический процесс, которым из первобытных мелких родовых союзов вырастали у восточных славян целые племена, среди племён возникали города, из среды этих городов поднимались главные, или старшие, города, составлявшие с младшими городами или пригородами племенные политические союзы полян, древлян, северян и других племён, и, наконец, главные города разных племён приблизительно около эпохи призвания князей начали соединяться в один общерусский союз» (Там же, с. 117-118).

Выходит, опять виноваты эти немцы, которые обидели наших предков, приписав им беспросветную дикость и невежество.
В целом, я готов согласиться с Ключевским. Действительно, за этими западными «исследователями» нужен глаз да глаз. Вот только неожиданно было встретить в перечисленных фамилиях, фамилию Соловьева, который был учителем Ключевского.
Я попробовал сравнить сведения учителя и ученика о появлении о славянах в различных источниках и, на первый взгляд, особенных различий не заметил.
Вот только Ключевский считает, что по пути с запада на восток славянские племена сделали на Карпатах остановку, продолжительностью в пять веков, а Соловьев ее даже и не заметил, впрочем, как, впрочем, и составитель Начальной летописи.

Но Ключевский достаточно категоричен.

«…Славяне, собственно, занимали тогда Карпатский край. Карпаты были общеславянским гнездом, из которого впоследствии славяне разошлись в разные стороны» (Там же, с. 122).
В целом о начальном этапе истории России его вывод достаточно компромиссен.

«Наша история не так стара, как думают одни, началась гораздо позднее начала христианской эры; но она и не так запоздала, как думают другие: около половины IX в. она не начиналась, а уже имела за собою некоторое прошедшее, только не многовековое, считавшее в себе два с чем-нибудь столетия» (Там же, с. 162).