ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОВЕСТИ "ИДУЩИЙ ПО КРУГУ"

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОВЕСТИ "ИДУЩИЙ ПО КРУГУ"
Забитые до смерти влюблённые остались лежать на площади. Утром крестьянам разрешили похоронить их в лесу. А говорят, что Шекспир устарел, подумал я с грустью.

************
Прибыв в Бангкок, я, конечно, не знал о предстоящих испытаниях. Меня не оставляла мысль о предостережении юной Кассандры - девочки из Косово. Но я пытался отмахнуться от него, как от надоевшего комара. Мне не понятна вера в приметы, к тому же в разных странах и приметы различны. Я всегда отшучивался, говоря: «Да, да, самая «невезуха», когда чёрный кот пустым ведром разбивает зеркало».
Но фатум, судьба в соединении с верой в то, что «коли Бог не выдаст, то и чёрт не съест» - это уже мировоззрение. Здесь не пустячные приметы, а то, что «написано на роду», «чему быть, того не миновать».
Ещё в культурах Древней Греции и Древнего Рима появляются богини судьбы Мойры и Парки, прядущие нить жизни. Клото с веретеном, Лахесис с меркой и весами и Атропос, наделённая книгой жизни и обрывающая нить. В верованиях славян это богиня судьбы Макошь и её помощницы богини Доля и Недоля, в скандинавской мифологии Норны et cetera.
Если все говорят, что Чёрный, Красный и Белый квадраты Малевича – шедевры, значит шедевры. Если все с незапамятных времён склонны считать, что судьба предопределена, значит так оно и есть. Тогда я ещё не понял жёсткой связи предсказанных мне испытаний и последующих событий, нависших надо мной подобно вилке над грибом: сколько не крутись, всё равно проткнёт.
В тот вечер, находясь в хорошем расположении духа, я привёл себя в порядок, созвонился с клиентами, со своим партнёром по бизнесу и отправился в отель Montien riverside. Клиенты были из Белоруссии. Он, Пётр Сергеевич - чиновник из Минска, из старой интеллигентной семьи, просил называть его просто Пётр «и, пожалуйста, без всяких фамилий». Пётр, по понятным причинам, оформлял всё на жену Галину. Я познакомился с ними в Тунисе год назад, потом встречался в Минске. Пётр болел хроническим бронхитом, да и вообще мечтал «перебраться на пенсии куда-нибудь под южное солнце, но чтобы не дорого и прилично». Я предложил им подобрать апартаменты в Таиланде и оформить их в собственность. Их заинтересовало моё предложение, и для его реализации мы встретились в Бангкоке. Они были приятной парой, с большим стажем совместной жизни, ещё с института, где Пётр был молодым преподавателем, а Галина студенткой. По характерам это были единство и борьба противоположностей. Он – рассудительный, ироничный, щедрый, с манерами русского барина. Она – импульсивная, с частыми сменами настроения, постоянно стремящаяся улучшить окружающую действительность, словом, классическая перфекционистка.
Я разместил их в этом отеле, с учётом его желания играть в большой теннис и её просьбы – «никаких шведских столов, мы на диете». Montien riverside отвечал этим запросам: хорошие корты, расположенные на уровне 4-го этажа и несколько ресторанов, обслуживающих по системе «ля-карт». Приехав в отель, я набрал их номер и сел в баре. Через несколько минут они спустились. Пётр - коренастый, полный, с аккуратной стрижкой седых волос, с умными, проницательными глазами, как бы говорящими «знаю, знаю, я это уже проходил». На нём был новенький белый костюм и летние полуботинки цвета слоновой кости. Галина шла рядом, взяв его под руку, худенькая, светловолосая, с фигурой девочки и лёгкой походкой балерины, в жёлтом брючном костюме.
После комплементов я перешёл к делу: «Ну, как вам Таиланд, не разочаровал? Как отель, удалось ли поиграть в теннис? Вообще, не изменились ли планы насчёт покупки апартаментов в кондоминиуме?»
«Нет, - сказал Пётр, - планы не изменились. Бангкок в целом понравился, сегодня посетили королевский дворцовый комплекс, храмы великолепные, совершенно неожиданные для нас архитектурные решения. Многоуровневые крыши, деревянные украшения стен в форме мифических животных, каменные и бронзовые изваяния Будды. Я когда-то немного занимался архитектурой Западной Европы, но с буддистскими традициями не был знаком. Мы с Галей сделали массу фотографий».
Вмешалась Галина: «Меня как женщину удивили не только дворцы, но и цены. В целом продукты, вещи значительно дешевле, чем в Минске, про вашу Москву я вообще не заикаюсь. Такси по городу два - три доллара. Фрукты – глаза разбегаются от разнообразия, всё очень свежее и тоже недорого. Вообще еда в туристических зонах очень чистая и разнообразная, признаться, я не ожидала. То что существуют десятки видов ананасов и сотни видов манго, я, конечно, тоже не знала. В торговых центрах пока не были, Пётр шопинг не любит. Утром плавали в бассейне в полном одиночестве. На кортах играли одни. Ощущение, что находишься не в мегаполисе, а на необитаемом острове, с хорошем уровнем сервиса. Завтрак заказали прямо к бассейну».
Она улыбнулась, словно вспомнив что-то, и продолжала: «Да, была смешная история. Вчера мы очень устали. Перелёт, конечно, тяжёлый. Десять часов в воздухе это много. И жара здесь, как на сковородке. Пётр от усталости засунул все наши деньги под подушку. До сейфа уже рука не дотянулась. А утром мы пошли позаниматься спортом и опять забыли убрать деньги в сейф. Так, горничные сегодня бегут за нами: «Money under pillow! Money under pillow!» Она засмеялась.
Я подумал, это хороший знак, в Тунисе ей вообще ничего не нравилось, хотя всё было совсем неплохо. «Ну, вы ещё увидите, какие тут массажи. По двести рублей за час, массаж всего тела с лечебными маслами. Потом вы обратили внимание, что здесь совсем нет мух, я посмотрел на Петра, зная его почти болезненную чистоплотность».
«Да, это удивительно, - подхватил он,- для страны с таким жарким климатом это неправдоподобно. Вообще нет ни только мух, но и слепней. Для меня это подарок местной природы».
«Относительно жары, - продолжил я, - завтра мы поедем на море. Там будет ветерок и не так душно. Бангкок – это всё-таки почти пятнадцать миллионов населения и масса машин. Перелёты, безусловно, изматывают. Но если вы будете летать туда - обратно раз в полгода, может не так и страшно».
«Что за человек этот ваш Алекс, - спросил Пётр, меняя тему разговора, - конфиденциальность он гарантирует?»
«Алекс, тот ещё жучок, но я с вами буду во всём откровенен. Мы же не дети, и обманывать друг друга просто нет необходимости, - отвечал я, - мы с ним имеем десять процентов от продавца недвижимости, плюс пять процентов с вас за юридическое сопровождение при оформлении собственности. Немного, но на жизнь хватает, если ещё зарабатывать что-то в России. Относительно Алекса, он просит так его называть, я как-то уже говорил, что он жадноват и стремится продать подороже, чтобы увеличить наш процент от сделки. Но я всегда стараюсь сработать без претензий и обид. И завтра вам предоставлю объективную информацию. После сделки, с клиентом выгоднее дружить, чем ссориться. Мирок нашего вращения очень узок. Обманешь одного, знать будут многие. А относительно конфиденциальности не сомневайтесь. Во-первых, Алекс серьёзный партнёр и не заинтересован в разглашении информации; а во-вторых, у него здесь свой маленький Клондайк, он ведь работает не только со мной. Да и должность его официальная обязывает больше молчать, чем говорить».
Через десять минут подошёл с извинениями Алекс. Когда я впервые встретил его, он показался мне легкомысленным бабником. Крупные, но правильные черты лица, ухоженные усы, и из-под них, то ли рассеянная, то ли надменная улыбка. Высокий рост, не чуждая фитнесу фигура. Аккуратная короткая стрижка с ранней сединой, модные костюмы, яркие галстуки и всегда новая обувь. Всё вместе придавало ему вид провинциального ловеласа. Особенно масленые глазки, которыми он обласкивал всех интересных женщин. Позже Алекс открылся мне другими гранями своего характера: расчётливый, скуповатый и как будто немного замедленный. Но, когда требует обстановка, весьма расторопный, пунктуальный в делах и щепетильный в расчётах. Для тридцати лет он неплохо устроен. Полагаю, его ждёт хороший карьерный рост, если не помешают амурные приключения.
Представив их друг другу, я на время выключился из общей беседы.
Я любил бар Montien с огромной стеклянной стеной, из-за которой в ночи на меня смотрели крупнолистные тропические деревья.
«Welcome to the hotel California, such a lovely place, such a lovely place, such a lovely face …. », - летели с эстрады слова старой песни «Eagles».
«Концептуальная вещь», - сказал Пётр понимающе. Я кивнул. В загородном доме под Минском («на ближней даче») Пётр хранил большую коллекцию пластинок, граммофонов и проигрывателей – все в рабочем состоянии. Мы как-то провели прекрасный вечер, наслаждаясь музыкой и албанским коньяком «Скандербек» из старых запасов.

************
А тайская певица всё рвала и рвала душу, исполняя песни времён нашей молодости. Мне казалось, что я какой-то эмигрант, выброшенный жизнью на берег в каком-то «Бананово–лимонном Сингапуре в бурю»… Да так оно и есть. Как писал Иосиф Бродский: «…к равнодушной отчизне прижимаясь щекой». У меня к родине любовь тоже без взаимности. Какие только беды не происходили со мной за последние пятнадцать лет. И заказанные конкурентами маски-шоу в исполнении УБОП. С их «любимым» вопросиком: «Ну что у тебя найти? Наркотики или оружие? Ты выбери, а мы найдём сразу, не сомневайся». И уголовный шантаж, когда ночью подкрадываешься к собственной квартире, боясь попасть в засаду. И вымогательство налоговых организаций. И убийство деловых партнёров. И самое страшное, смерть близких.
С тех пор я не занимаюсь серьёзным бизнесом, я мотаюсь по миру, ища себе «хлеб насущный», то находя клиентов для каких-то проектов, то подбирая покупателей на имущество за рубежом, то сопровождая группы туристов по новым маршрутам. Заработанных денег со скрипом хватает на жизнь и новые поездки. Но зато я свободен и завишу на этой земле только от себя самого и Божьего промысла. Мне, рождённому в СССР, и находящемуся в плену общественных догм не хватает мужества стать настоящим пилигримом, посветив остаток своей жизни решению «вечных вопросов». Во внутренней борьбе духа и плоти во мне с завидным постоянством побеждает эпикуреец, кладя аскезу на лопатки.
Лет двенадцать - тринадцать назад дочь одного генерала, гонимого за отказ выполнять идиотские приказы в Чечне, предложила мне уехать с ней за кордон и там прорубаться вместе. Я остался, а она уехала с другим. Немало моих знакомых потянулось в поисках лучшей доли к солнцу и свободе, с тоской расставаясь с надеждами на цивилизованное изменение России.
. Отшумели крыльями, взлетая,
Откричали на кругу прощальном,
Родина, ни добрая - ни злая,
Помяни их, словом поминальным.
Проблема выбора несколько раз в процессе бытия встаёт перед каждым, и в анамнезе своей жизни каждый виноват сам. Желание людей свалить всё на других с неместным типом внешности или иными взглядами, не только ошибочно, но и смердит, как навозная куча в жару. Должен признаться, что все наезды на меня, все вымогательства совершали люди с фамилиями Иванов, Петров, Сидоров ….

************
Вспоминаю картинку из жизни Москвы, времён «кучерявых» девяностых. Я сидел на скамейке у входа в одну контору, ожидая появления нужного мне чиновника. Погода для ранней весны была теплая, и было приятно погреться на солнышке. Рядом со мной, спросив разрешения, сел кавказец, - здоровый и неуклюжий, как медведь. Он со своим немыслимым акцентом стал обсуждать со мной погоду, зачем-то вспомнил детство, родных, рассказал, чем занят теперь. Я с вниманием слушал его исповедь, чувствуя, что он говорит правду. Вдруг он спросил меня, для чего мы живём.
«А вы друг мой не торговец, вы философ, - сказал я серьёзно, - у настоящих торгашей такой вопрос не стоит никогда. У них есть ответ и на завтра, и на послезавтра: делать «бабки», а потом из них опять делать «бабки», ибо вчерашний доход уже не сладок». Внезапно он вынул из кармана свёрток. Я как-то сразу догадался, что в нём деньги.
Он протянул его мне: «Брат, я тебя очень прошу-да передай этот пакет одной женщине, она в Твери, я адрес написал-да, ты возьми за дорогу, а остальное отдай-да, я вижу ты хороший человек», - он очень волновался. Я пытался отказаться, но потом понял, что ему это необходимо и положил деньги в кейс. Он поблагодарил.
Через минуту подъехал новенький джип. Из него выкатились три «шкафа» и походкой, которую я называю «из жопы ноги выдирает», двинулись к нему. Он стоял, прижимая к груди топор. «Дава-ай садись, топор он взял, чурка», - сказали пацаны. На меня они взглянули бегло, - я тоже был в малиновом прикиде. «Прощай, брат», - сказал мне «Медведь» и так посмотрел вокруг, как будто хотел унести частичку этого мира с собой.
Я не знаю, сколько денег он передал блондинке из Твери. Я не стал открывать конверт, а дорога в Тверь и обратно у меня заняла всего лишь день. В квартире было накурено людно и шумно. Все обитатели хрущобы напоминали персонажей пьесы Горького «На дне». Уже покидая коммунальный рай, я вдруг увидел в коридоре двух «медвежат», крепких черноглазых мальчишек удивительно похожих на своего отца.

************
Взвешивая, как поступить в той или иной ситуации, всегда вспоминаю «message», посланный мне дедом незадолго до смерти. Он позвал меня к себе. У него был рак, и, зная об этом, он вёл себя так, как будто ни чего не происходит. Дед Дмитрий был образованный человек: с учёной степенью, свободным знанием трёх иностранных языков. «Ты знаешь, я воевал, честно работал, всегда любил тебя, - сказал он, - но есть одна вещь, о которой я не говорил. Когда я был на партийной работе на Дону, в тридцатые годы, к нам пришла сверху разнарядка. Мы должны были в определённом количестве составить список «врагов народа». Все мы были местные, в основном казаки, и своих в городе всех знали. Кому-то пришла в голову мысль записать туда инородцев. И мы стали вспоминать поляков, немцев, греков и даже корейца. Кто-то из них учил нас в школе и поставил двойку, к кому-то приревновали девушку, а кто-то не отпустил продукты взаймы. Мы все были молодые, горячие и список составили быстро. В него попало больше людей, чем спрашивали там наверху. Знаешь, что было самое страшное? Мы расходились довольные собой, тем, какие мы хитрые и умные. Я каюсь перед тобой, потому что ты всегда мной гордился. Хочу, чтобы ты это знал – главное, не скурвиться (дед употребил не свойственное ему слово). Откажись от карьеры, от денег, уйди, если не можешь одолеть обстоятельства, но так не поступай.
Родители мои погибли, когда мне было пять лет. В тайге рухнул и разбился вертолёт, на котором летела группа геологов, никто не спасся. Но в те годы о таких происшествиях не сообщали. Вести страны показывали только одну сторону медали. Детство моё прошло между Комсомольским проспектом («Компросом») и Старым Арбатом. Меня перекидывали то туда, то сюда, сообразуясь с обстановкой. Моим главным воспитателем был дед Дмитрий, живший на Компросе, а арбатскую прописку имела сестра матери, которая так и не вышла замуж, возможно из-за меня. Бабушка, мать погибшего отца, жена деда Дмитрия тяжело болела после смерти моих родителей, и в доме постоянно находились, сменяя друг друга, посторонние женщины - домработницы.
С детства помню, как дед важно ходил по квартире, когда ему удавалось отстоять права «униженных и оскорблённых». Он работал в аппарате председателя Совмина А. Н. Косыгина, занимался письмами и жалобами трудящихся. И самой высшей похвалой для него были слова «вы, как Ленин», произнесённые очередным просителем, потерявшем всякую надежду на справедливость. Он имел привычку ругаться с секретарями обкомов из-за квартир, не выданных инвалидам, по поводу журналиста, объявленного сумасшедшим за правдивый репортаж. Чиновники на него жаловались и трижды его хотели уволить с работы, но Косыгин не подписывал приказ об увольнении. Возможно, сказывался тот факт, что дед работал в Аппарате с конца войны и был его старейшим работником. Алексей Николаевич знал по служебным запискам о неуживчивом характере деда, но прощал его.
Дед рассказывал мне, что Алексей Николаевич в домах отдыха всегда садился в общем зале, и другие члены политбюро в его присутствии тоже перебирались из зала спецобслуживания в общий. Я сам помню, как катался, будучи школьником, на катке в «Лесных далях» и приехал А.Н. Косыгин, тоже покататься в воскресный день. Не было никаких авралов и оцеплений. Просто позвонили в администрацию дома отдыха и сообщили, что председатель Совмина едет к вам. С ним были водитель и два охранника. Алексей Николаевич любил здоровый образ жизни: катался на коньках, плавал на километры. По рассказам его личной охраны, главное было не утонуть, сопровождая его.
После смерти Косыгина несколько работников его аппарата умерли от инфарктов-инсультов в первую же неделю. Это звучит сейчас странно, но умирая и находясь в бессознательном состоянии, дед Дмитрий о чём-то докладывал ранее умершему Косыгину, пытаясь что-то изменить.
В школьные годы мне выпало увидеть и «пообщаться» с Л.М. Кагановичем, с В.М. Молотовым и его спутницей жизни П.С. Жемчужиной (партийная кличка), близкой подругой безвременно погибшей жены Сталина. Конечно, они были уже в преклонном возрасте. И, признаться, я - школьник воспринимал их, как тени прошлого, осколки былой мрачной эпохи.
Лазарь Моисеевич Каганович или «Железный Лазарь» не доживший двух-трёх лет до своего 100-летия, проживал в том же доме, что и наша семья, недалеко от Комсомольского проспекта. Я всегда здоровался с ним и он, в ответ, тоже. Всегда общаясь всеми на «вы», даже с детьми. Дед меня учил: «Если ты здоровался с человеком вчера, когда он был у власти, то здоровайся и сегодня, когда он потерял её. Иначе выходит, ты не уважаешь не его, а себя». Каганович в тридцатые годы был вторым лицом в партии после Иосифа Джугашвили и в отсутствии Сталина проводил заседания Политбюро. В жизни Каганович производил впечатление глыбы, вытесанной из мрамора, это был человек могучего телосложения. Нередко этот «зам. императора в отставке» прогуливался в обществе немолодых интеллигентного вида дам, много читал, сидя под липами на скамье, но никогда не снисходил до случайного общения, а тем более до игры в домино, как писали газеты. Два - три лета наша семья отдыхала в «Морозовке», тогда санатории Совмина (теперь Газпрома), в одно время с семьёй Кагановича. На отдыхе дед беседовал и иногда спорил о чём-то с «Железным Лазарем», но никогда не передавал содержание их разговоров. Только раз он мне сказал: «Похоже, Лазарь так и не раскаялся, единственно, что не может себе простить, это смерть брата». (Речь идёт о его старшем брате Михаиле, застрелившемся накануне ареста в годы сталинских репрессий).
Дед Дмитрий рассказывал мне и о Сталине, низкорослом, со следами оспы на лице человеке, десятилетия единолично управлявшем крупнейшей Империей мира. Сталин любил работать по ночам и своей бесшумной походкой в кавказских бурках и военном френче иногда проходил по Кремлю, лично наблюдая за «трудовой активностью» сотрудников в два-три часа ночи. Страдая бессонницей, вождь мирового пролетариата любил работать по ночам, и рабочий день чиновников выше среднего ранга соответствовал привычкам руководителя. Как вспоминали в частных беседах многие из них, главное было выдержать эту потогонную систему. Работали с коротким 3-4-х часовым перерывом на душ и сон. Утром на работу забирала от дома машина и возвращала назад утром следующего дня. В Аппарате бытовала такая байка: Сталин пришёл в зал на рабочее заседание раньше назначенного времени, и находящаяся там уборщица, не пустила его, со словами, что её непосредственный начальник сказал до указанного часа никого не пускать. Вождю всех народов очень нравилась такая беспрекословная исполнительность.
У нас в доме бывали самые разные люди. Уже не молодая, но по-прежнему красивая любовница расстрелянного Берии. Близкие сотрудники А. И. Микояна, про которого шутили: «От Ильича до Ильича, без инсульта и паралича», имея в виду политическое долголетие Анастаса Ивановича от Ленина до Брежнева. Дети академика И.И. Черняева. Ходоки с Дона. Авторитетные учёные, профессора философии И.Д. Панцхава, В.С. Готт, Л.В. Метелица и профессор филологии Ф. Х. Власов. Интересно, в «домашнем общении» эти люди не столько обсуждали труды Маркса и Ленина, сколько анализировали Библию, Коран, Дхаммападу, работы русских дореволюционных мыслителей. Книги подобного содержания приобретались на «чёрном рынке» за большие деньги, но за их наличие в домашних библиотеках, уже не «сажали». Словом историю родной страны я постигал не по учебникам, а «в лицах» и рассказах.
Дед вне работы любил пошутить (я бы сказал «приколоться»). Помню, он на речке у рыбаков скупил всю рыбу. Мы шли по дачному посёлку, провожаемые возгласами удивления и «рыбацкой» зависти. А потом дома долго смеялись, вспоминая, кто, что сказал. Или, будучи отличным бильярдистом, он «разыгрывал» кого-нибудь из хвастунов, вначале поддаваясь, а затем мощным финальным аккордом завершая игру в свою пользу. Я помню, как он брал меня на неофициальные соревнования по бильярду в парке «Останкино», которые порой завершались потасовками с применением холодного оружия из-за высоких денежных ставок. Как мы с азартом «играли» на ипподроме, расписывали в домах отдыха «пульку» в преферанс. Как с «намытой шеей» торжественно ходили на парад или на семейные вечера отдыха сотрудников Совмина. Тебя нет, а я всё помню, пока жив, и эту память уже некому передать…. После смерти Деда я впервые понял, что такое одиночество, хотя со мной в этом мире ещё оставалась тётя Катюша. В двадцать лет, будучи студентом, я оказался лицом к лицу с реальной, а не «книжной» жизнью и пошёл работать экскурсоводом.
«Messages» из прошлого, они идут нам всю жизнь, иногда поддерживая, иногда казня. Я не сделал того-то для близких, а ведь мог. Я не помог друзьям, а ведь хотел. К сожалению, всё приходит с опозданием и, когда у вас, наконец, появляются время и деньги, адресат становится недоступен. Ни сегодня, ни завтра, никогда….

************
А певица в отеле продолжала наполнять душу образами прошлого. Ассоциативно в памяти всплыли слова Бродского, оживляя сцены первых юношеских чувств: «Словно девочки сёстры из непрожитых лет, выбегая на остров, машут мальчику вслед…». Лирическое настроение захлестнуло меня. Это был вечер воспоминаний, уносивший под музыку ABBA и Joe Dassin к истокам моей жизни, осознанию того, что последние годы иду по кругу, как путник, заблудившийся в пустыне и обнаруживший, пройдя много километров, что вернулся туда, откуда начал путь.
Я вспомнил случайную встречу в Москве, года три - четыре назад на Черёмушкинском рынке. Хотя, может быть, и неслучайную. Черёмушкинский рынок был своего рода культовым местом для коренных москвичей, клубом гурманов, имевших приличный заработок. При социализме здесь можно было купить всё, что отсутствовало в магазинах. Продавцы, которых все знали по именам, выкладывали на прилавки молочных поросят, парную телятину, тушки ягнят, потрошёных гусей, кур (вскормленных на хлебе, а не на комбикормах), только освежёванных кроликов, мёд в сотах, настоящие фрукты с Кавказа.
Были и изыски для знатоков, о чём так любят говорить ведущие американских гастрономических программ Тони и Эндрю. Я имею в виду субпродукты и отдельные части тушки. Даже в период буржуазного эрзац изобилия, только здесь можно было купить петушиные гребешки, телячьи и овечьи мозги, парную гусиную печень, бараньи почки, утиные ножки et cetera.
В «Черёмушках» я всегда встречал кого-нибудь из бывшей московской интеллигенции. Вот и в тот раз я набрёл на сильно потолстевшего знакомого, бывшего работника МИДа.
Мы обсудили, конечно, всю нашу молодёжную кодлу-шоблу, как тогда называли группу подростков, и пришли к печальным результатам, что живых можно сосчитать на пальцах одной руки. И это в мирное время. Двое покончили жизнь самоубийством, двое умерли рано от хронических заболеваний, двое погибли в автокатастрофах, один от передозы наркотиков, одного изрешетили из автомата, ещё один тоже стал жертвой заказного убийства и, наконец, пять человек банально спились и ушли в мир иной от алкоголизма. Наше, потерявшее себя поколение, погребённое под руинами былой Империи. Далеко не все смогли приспособиться, некоторым было проще уйти из жизни, тем или иным способом, чем сломать себя. Вспомнив песню Галича, «уходят, уходят, уходят друзья! Одни в некуда, а другие в князья», мы подвели баланс, - в князья никто не попал, а «ушли» многие. Каких только «сюрпризов» не преподнесло нам нынешнее время. Мы оба знали судьбу одной общей знакомой, Лены Д.
************
Это была отдельная история. Я бы назвал её так: «Метаморфозы Лены Д. и Россия» или «Метаморфозы России и Лена Д.». Она училась со мной в одном классе и всегда на пятёрки. Если кто-то из учителей ставил ей «четыре», это приравнивалось к личной драме. Она обязательно должна была «пересдать». Некоторым педагогам импонировала такая целеустремлённость, а других она раздражала. Я помню, у неё не складывались отношения с «историчкой», которая любила намекать на свою потомственную интеллигентность и наличие голубой крови.
А у Ленки отец был слесарь, а мать дворничиха. И ладно бы где-то, далеко от любопытных глаз. Нет, они оба трудились в нашем доме: мать убирала двор, а отец ходил по квартирам, возясь в ванных и туалетах. Мало того, свои семейные отношения её родители выносили на всеобщее обозрение. Выглядело это, как в старых фильмах, изображавших жизнь неграмотного дореволюционного крестьянства. Подвыпивший Ленкин отец не твёрдыми прыжками, как моряк во время шторма, бежал с предметом в руках (по обстоятельствам, иногда с лопатой, иной раз с молотком) за её матерью, крича «убью сука». При этом и мать не отставала, голося на весь двор «убивают». Мы с ребятами как-то скрутили её отца и хотели отвести в милицию, он уже достал нас своими «подвигами». Но Ленкина мать, которая только что кричала «помогите, убивают» просила нас отпустить его. Мы ещё сомневались, как поступить со слесарем, когда подошла Ленка, подняла брошенную им лопату и пошла на нас. «Отпустите моего папку»,- повторяла она. ……Дом, где они работали, шестнадцатиэтажный и к тому же ведомственный. Что я имею в виду? А то, что в нём жила чиновничья публика выше среднего уровня. Все друг друга знали, все здоровались, не хулиганили, не мусорили, и уж конечно никто не ходил при людях пьяным. Поэтому на их семью смотрели снисходительно, как на отсталых работяг. Постепенно её родители стали персонажами дворовых анекдотов. Мало того, некоторые жильцы специально наливали слесарю водки, расплачиваясь за его работу, а потом ждали, что он будет «отмачивать».
Конечно, напрямую Ленке никто ничего не говорил. Только иногда «историчка» «выдавала» что-нибудь типа: «o tempora, o mores!» («о времена, о нравы!»). Но, если называть вещи своими именами, - Лена была изгоем. Её не приглашали на домашние «тусовки» или, как тогда говорили, на «сейшен». На танцевальные школьные вечера она не ходила сама, зная заранее, что её никто не пригласит на танец. Я считал такое отношение не справедливым. «Дети не отвечают за поступки своих родителей», - горячился я, споря с одноклассниками на собрании и повторяя прочитанную где-то умную фразу.
В противостоянии «исторички» и Ленки я стал союзником последней. Однажды, зная что Лену будут спрашивать, я в кабинете истории на 4-ом этаже вышел на обледеневший металлический подоконник и ждал её ответа, стоя зимой на морозе. Поняв, что учительница её «засыпает», я громко постучал по оконной раме и спросил можно ли мне войти. «Историчка» вначале вертела головой, не понимая, что я за окном. Войдя, наконец, в класс я попросил прощение за опоздание на урок, сославшись на то, что на подоконнике, где я «гулял», плохо слышен звонок. Я нередко устраивал подобные сюрпризы, и в школе к этому привыкли. Но урок всё равно был сорван, а Ленка спасена от «тройки». Когда закончились занятия, Лена ждала меня у школы.
«Спасибо, ты меня сегодня выручил, - сказала она, - но больше так не делай, я сама могу за себя постоять. И потом, если ты гуляешь с Риммой, то причём тут я, защищай её».
Чувствуя себя неуютно в личной жизни, она реализовала свой потенциал в учёбе и комсомольской работе. При этом, зная о «славе» родителей, ей приходилось вести себя безукоризненно, не давая повода для сравнения её с ними. Быть всё время под микроскопом общественного мнения задача не из лёгких и для взрослого человека, а уж для семнадцатилетней девушки вообще непосильная. Нельзя сказать, что её полюбили, - нет. Но уважать стали точно. После школы весь наш класс поступил в ВУЗы, и только про Лену говорили, что она завербовалась работать на Север.
Прошло лет десять, и как-то я оказался в здании московского комсомола, пришёл к другу за билетами на концерт модной попгруппы. Все кабинеты «жужжали», как растревоженный улей. Я спросил у своего товарища, что случилось?
«Ты не поверишь, - объяснял он, - недавно избрали нового секретаря по идеологии. Девушка с огромным послужным списком работы на молодёжных стройках. А сегодня ей передали постановление о группе комсомольцев, которые должны поехать на месяц в Англию, по обмену студентами. Она оттуда вычеркнула две фамилии внучек членов Политбюро ЦК КПСС с формулировкой, что в Москве есть много более достойных. Девица просто не поняла, куда она попала. Ей сейчас объяснят, что к чему и придётся ей отменять собственное решение». Горячился мой товарищ.
«А как её зовут?» - поинтересовался я.
«Елена Д.», - сказал мой друг.
«Тогда готовьте кандидатуры на замену, решения своего она не изменит». - Уверенно сказал я.
Мы пару раз пересекались по работе, у неё была репутация очень принципиальной и бескомпромиссной. Её не увольняли только потому, что она единственная могла поехать на любую стройку, в любой рабочий коллектив и быть там своей, что называется, «в доску».
Потом её перевели на партийную работу. Она была самым молодым секретарём одного из московских райкомов. В стране, идущей к распаду, усиливались анархические (или демократические, кому как нравится, это вопрос веры) настроения. Компартия, будучи по сути дела управляющей структурой страны, подвергалась ударам и справа, и слева. Кто-то выступал за коллективный выход из рядов КПСС, кто-то не хотел платить взносы, кто-то хотел платить, но в другую структуру и т.д. Лена металась по району, выступая, то на митингах, то в организациях. В её районе два таксопарка решили выйти из компартии, собрали партбилеты и отправили в райком. Лена приехала и так сумела поговорить «по - свойски», что все билеты разобрали назад и ещё извинялись, мол «бес попутал».
Личная жизнь у неё отсутствовала. Свой досуг, которого почти что не было, она заполняла походами в театр и чтением книг о любви. Я как-то летел с ней в самолёте в одну кавказскую республику, с целью предотвращения межнациональной резни. Лена всё время полёта рассказывала мне о балете. Она знала всех танцоров и балерин не только первого, но и второго эшелона. При этом она, как я заметил, ничуть не боится трудностей командировки, хотя ей предстояло выступать и обсуждать проблемы в сложных коллективах. Ленка верила, что пролетарское чутьё её не подведёт. Она всегда говорила то, что думала. Это нас сближало.
Во время поездки, которая действительно оказалась сложной, я как-то вечером почувствовал себя очень одиноким, заброшенным в чужие края, где устоялась своя ментальность. Никто не хотел признавать, что мы гребём к водопаду, из которого уже не удастся выплыть, потому что национальные обиды не прощаются веками. Терзаемый депрессией, я отправился в номер к Лене. Мы пили чай и обсуждали командировку.
И подспудно у меня возникло желание остаться в её номере на ночь. Мы были молоды, в крови бурлили гормоны и потом, как сказано в песне, нельзя ответить нет мужчине в тридцать лет. Трудно было не прочесть по глазам о моих намерениях.
Немного смутившись, она сказала: «Ты не поверишь, но я всё ещё девушка. Берегу себя для будущего мужа». Улыбнулась она.
Я был действительно удивлён: «Как, ты проработала столько лет на Северах, на молодежных стройках и осталась девушкой? В тридцать лет? Не могу поверить. Что там у них, глаза на жопе что ли!? У тебя хорошая фигура, большая грудь, африканская попа, светло-голубые выразительные глаза, светлые волосы».
Лена: «Понимаешь, я была всё время на виду: секретарь первичной, секретарь парткома, обкома, московского горкома комсомола, московского райкома партии. Я должна была иметь моральное превосходство перед всеми. Что такое молодёжная комсомольская стройка? Кадрёж, гудёж, сплетни и, конечно, ударный труд. Если бы я устроила там б-ство, об этом на другой день узнали бы все. Не смертельно, но репутации конец. А кстати, что такое африканская попа, таких комплементов я ещё не слышала?»
Я: «Ну, это попка, на которую можно сверху положить ладонь под углом в 90 градусов по отношению к позвоночнику или поставить стакан, не расплескав его. Такая рельефная, конкретная задница, в отличие от плоских европейских». И после паузы добавил: «Ладно, ухожу «не солоно хлебавши» или, как сказала бы твоя любимая «историчка», «Abiens, abi» («Уходя, уходи») или что-то подобное».
Лена вдогонку, провожая меня: «Знаешь, я в школе была влюблена в тебя, но ты кроме Риммы никого не видел».
«Да, - подумал я, - сейчас со мной говорила ни симпатичная молодая женщина, а та семнадцатилетняя девчонка, закомплексованная репутацией своих родителей. Она всю жизнь доказывала кому-то невидимому, что она умнее, сильнее, нравственнее других».
Потом мы долго не видели друг друга. Она мелькала в числе защитников Белого Дома, расстрелянных танками по приказу Бориса Ельцина, в аппарате Думы, среди правительственной оппозиции. Однажды в журнале я прочёл её левацкую статью о положении рабочих в Сибири и на Дальнем Востоке.
Мы встретились только в 2002, на какой-то презентации. Лену трудно было узнать: модная причёска, дорогая косметика, нежный запах духов, стильный костюм, туфли из тонкой кожи, фирменная сумочка, бриллиантовая брошь. Ну, как всегда, в начале разговора комплементы, потом выяснения: Где ты? Как ты? С кем ты? Оказалось, она трудится в фирме известного олигарха.
Меня так и подмывало задать ей два вопроса: «Куда пропало твоё пролетарское чутьё? И лишил ли тебя кто-нибудь девственности?»
Второй вопрос прояснился вскоре. Она представила меня своему непосредственному начальнику, который вёл её по жизни за собой. Он тоже работал в компании этого олигарха на высоком посту и Лену подтащил на должность своего зама.
«Поздравляю, - шепнул я ей на ухо, - очень солидный мужчина, такого можно попросить на вокзале посторожить чемоданчик. А вообще, я очень рад за тебя. Ты излечилась от пролетарской идеологии, теперь ты здорова».
«Не знаю, - сказала она, внимательно посмотрев на меня, - может тогда я была здорова, а теперь больна».
Наша родина, к сожалению, не может жить без сабельных атак власти на неугодных, т.е. на нежелающих или ещё не успевших угодить. Власть сама создаёт стойких диссидентов из обычных оппонентов. Вот и в нашей повести: «Самый главный атаман» за что-то обиделся на «Ленкиного олигарха». Начались судебные преследования. Руководство фирмы не захотело бежать из страны. Это вызвало ещё большее раздражение. Такое поведение было расценено, как не лояльное и угрожающее власти «Самого главного». В результате «Ленкиного олигарха» и его ближайшее окружение посадили в тюрьму. Они молчали, не давали «чистосердечных» признаний, не раскаивались, не обличали своих коллег, и это уже начало действовать на карательные органы, как красная тряпка на быка. Корявая рука правосудия, внешне очень напоминающая руку смерти, протянулась ко второму эшелону работников фирмы, в надежде «выбить» информацию из них. Елена и её непосредственный начальник, будучи опытными людьми, не стали дожидаться допросов и тюрем. Они откупились и, получив «коридор» на 48 часов, быстро уехали на родину Шекспира и Байрона.
Она всегда была отличницей и умной девочкой, она и там не пропала. Но если бы в годы социализма гадалка нагадала ей такую судьбу. Лена не только забрала бы деньги обратно, но и задушила бы гадалку. «Этого не может быть, потому что не может быть, по определению», - сказала бы она. Стать вынужденной эмигранткой с любимой Родины - это не про Ленку. Да что гадалка, порой в самых фантастических снах не увидишь, что с нами может произойти. Как говорится, «жизнь богаче самых смелых предположений».
. Играем в драмах, буффонадах
Всё время роли не свои мы.
Теряемся в эпохах, датах
Шуты, сатиры, барды, мимы.

И, посетовав на то, что если так пойдёт и дальше, то скоро некому будет позвонить по телефону, я и мой знакомый, бывший работник МИДа разошлись, забыв о покупках. (Черёмушкинский рынок сломали, как и многие другие здания прежней тихой, полной воспоминаний и образов Москвы). Из волн памяти я с трудом выплыл на грешную землю.
А здесь, на грешной земле, Алекс обхаживал Галину, которая была его старше лет на двадцать. Пётр иронично поглядывал на методы Алекса по продвижению бизнеса. Я пригласил к нашему столу тайскую певицу и двух её аккомпаниаторов. Алекс недоумённо вскинул глаза.
«Ерунда, всё за мой счёт, просто сегодня так карта легла, за воспоминания тоже нужно платить», - успокоил я его. Разошлись за полночь.

************
Наступил новый день в Королевстве Таиланд со своими надеждами и разочарованиями. Для меня он был вторым с момента прибытия в аэропорт.
Утром меня разбудил звонок Алекса, он сообщил, что уже едет, и я имею минут пятнадцать - двадцать на сборы. Я заснул только перед рассветом и теперь с трудом поднялся и заставил себя принять контрастный душ. Внизу Алекс уже сидел в холле, потягивая через соломинку свежевыжатый апельсиновый сок.
В машине он протянул мне деньги: «Это половина за вчерашний стол. Ваше приглашение артистов очень расположило к нам Петра».
Я отодвинул его руку: «Если честно, я не думал о бизнесе, я пригласил артистов для себя».
«Вы меня часто удивляете, Игорь», - сказал он, пряча деньги в карман.
Через десять минут мы были уже у отеля минчан. Галина не выспалась, мы вчера поздно, а точнее сегодня рано разошлись. Сказывался и период акклиматизации. У неё болела голова, и было плохое настроение, которое ей не удавалось скрыть. Она делала Петру какие-то замечания, на которые он реагировал, как мудрый отец на капризы ребёнка.
«Ты не выспалась, Галчонок», - покровительственно басил Пётр, - устала». Если бы он добавил, как в детской считалке «…вот сейчас мы отдохнём и опять играть начнём», я бы не удивился.
В молодости, из-за Чернобыльской аварии, они пережили трагедию – смерть своего единственного ребёнка. Я видел фотографии счастливой семьи, и вдруг всё! Нет прожитой жизни, надо как-то начинать сначала. Но отнюдь не с чистого листа, а неся за плечами толщенную «книгу памяти», не дающую, однако, совет, как существовать дальше. Галина не могла больше иметь детей и на время они даже расстались, не в силах быть друг для друга постоянным напоминанием прошедшей драмы. Спустя время, они сошлись опять, но уже в новых ролях: она заменила ему ребёнка. А сама она в глубине души стала той маленькой девочкой, считая, что её погибшая Олюша возродилась в ней, в её теле, в её мыслях и проживает вместе с ней свою жизнь сызнова. Непосвящённому это кажется сумасшествием, но я её, к сожалению, понимал. Несмотря на внешний диссонанс, я считал их идеальной парой.
Что вообще скрепляет мужчину и женщину в единую пару? Ролевые отношения? Я - папа, ты – дочка. Я – старший брат, ты – младшая сестра. Ты - мама, а я твой сын и т.п.? Или это отношения наждачной бумаги и бруска, когда одна половина вечно снимает стружку с другой? Или отношения деспотии, которые приходилось наблюдать не только в семьях восточных культур. Что происходит в голове женщины при переходе из положения любовницы в состояние жены? Почему начинают так быстро остывать чувства? Я имею в виду не поцелуйчики на ночь, а тот забойный секс, который у них был до этого. Какая из сторон притворяется больше и зачем, ведь сегодня работающие женщины получают не меньше мужчин.
Помню, как-то летел на дешёвом чартерном рейсе в Италию, в окружении десятков невест, надеющихся на удачный брак в этой древней стране. С одной из невест я сидел рядом, и мы разговорились. Это была худенькая блондинка лет под тридцать. Я не удержался и задал глупый вопрос, зачем выходить замуж в Италии, почему не на родине? Может быть это любовь? Она рассказала, что её избранник не молод, и не хорош собой, мало того, он скорее беден, чем богат. Она с ним познакомилась во время прошлого визита в Италию. Как она считала, выбора нет. В её родном Ярославле кто пьёт, кто принимает наркотики, а немногие достойные давно в браке. «Пока я училась в институте, всех женихов прозевала», - подытожила она.
Итальянские женщины мне объясняли, что их мужчины оказались не готовы к быстрой смене традиционных семейных отношений «начальник и подчиненный», на современную модель «фифти-фифти». При этом я замечал плохо скрываемую неприязнь итальянских синьорит к русским барышням. И дело не в том, что «русские женщины самые красивые», этот миф присущ лучшей половине человечества в любой стране. Можете даже не ждать ответа, конечно украинки, конечно белоруски, конечно китаянки, конечно кенийки… Этот список можно продолжать очень долго, учитывая, что на Земле существует более двухсот государств и четыре - пять тысяч народов, носителей различных языков. Безусловно, россиянки красивы (как и итальянки), но основа неприязни заключалась в другом.
По мнению европеек Запада, европейки Востока «демпингуют», завоёвывая себе мужчин. Когда наш самолёт приземлился в Римини, меня встретила давняя знакомая - Сильвия. Смотри, смотри, сказала она, украдкой указывая на девушку, с южнорусским акцентом восхищённо лопотавшую, над старым автомобилем. «Ох, какая у вас красивая машина, и наверно быстрая, и вы, конечно, водите, как гонщик» и т.д. Толстый, неопрятный итальянец, напоминавший нашего вокзального «бомбилу», надул щёки и ещё больше выпятил живот. Душа его давно мечтала о такой неприкрытой и тем более желанной лести.
«Вот, что я имею в виду под «демпингом». Намеренное снижение своей персональной стоимости, как личности, как равноправного члена семьи. Это попытка обойти европейских женщин любым способом в поисках своего избранника», - сказала Сильвия.
Работая много лет в туриндустрии, она видела тысячи людей из разных стран. Продолжая нашу полемику, она с улыбкой добавила: «Поверь, русскую девушку я узнаю всегда. Если на экскурсию в горы женщина едет в туфлях на высоких каблуках или приходит в спортивный зал с макияжем «сезон охоты открыт», я знаю, какой страны у неё паспорт».
«Просто россиянки игривы и уверенны в себе», - возразил я.
Иллюзии, испытываемые с обеих сторон, что женщина или мужчина будут вести себя в новой культуре также, как вели себя в родной, быстро рассеиваются.
Если для человека главное адаптироваться к экономическим условиям, то где же здесь любовь? Что движет людьми: глубинный зов продолжения рода или желание прыгнуть повыше, забравшись на плечи другого? И если это генетический зов продолжения рода, то что же тогда гомосексуальная любовь, которая порой имеет продолжительность и силу страсти, ничуть не уступающую гетеросексуальной?
Как-то в Париже, я встречался с потомком белых эмигрантов в третьем поколении. Когда деловая часть нашей беседы закончилась, Александр стал мне рассказывать, как они чтут русские традиции и культуру. Общие сборы на блины, православные праздники, крещенье детей. Сам он чувствует себя русским, хотя намешено много всяких кровей. У него своя хорошая квартира в центре Парижа, интересная работа. Он со вкусом одевался и имел приятную интеллигентную внешность. Ему не были присущи повадки закоренелого холостяка, но он оставался, тем не менее, не женат. Я поинтересовался, как ему удаётся с такими данными оставаться на свободе.
И Александр с грустью в голосе поведал мне свою брачную сагу. Наслушавшись бабушкиных рассказов о необычайной кротости русских женщин, он засобирался на историческую родину. Ищущий да обрящет. Он вернулся в Париж уже со своим «трофеем». Но его идеальная жена акклиматизировалась в Парижской действительности и начала вести себя в соответствии с теми возможностями, которые ей предоставила новая жизнь. Он сделал ещё один заплыв, на сей раз в Украину, но, к сожалению, с тем же результатом. Его успокаивала мысль, что многие его друзья в эмиграции, получили такой же урок. «У них у всех тоже были бабушки, любившие давать мудрые советы», - улыбнулся он.
Особое место в теме отношений «мужчина – женщина» или «женщина – мужчина» занимают курортные романы. В Союзе путёвка давалась «трудящемуся» на двадцать четыре дня, - это был никем не оспариваемый стандарт. От вашего места работы, вашего статуса в обществе и от толщины кошелька зависело, где вы будете отдыхать: в Крыму, в Сочи, в Подмосковье или, скажем, в Смоленской области. Те же статусные показатели влияли и на время отдыха. Но даже не столь важно, где и когда вы отдыхали, важно другое: за двадцать четыре дня вы проживали «маленькую жизнь», равную, порой, годам городского будничного существования.
Какие неистовые страсти закипали на курортах. У вас появлялся шанс из зануды-клерка превратиться в Отелло, или повзрослевшего Ромео, или перевоплотиться в Дон Жуана. За двадцать четыре дня удавалось обрести любовь, пережить измену и найти новую любовь.
Женщины, надо отдать им должное, развивали ещё большую активность, чем кобелируюшая половина человечества. Помню, в один из отпусков на Юге, я (считая себя интеллигентным человеком) имел неосторожность здороваться с почтенным семейством, располагавшемся со мной на одном этаже: он, она и двое детей. Как-то утром ко мне постучали в дверь. Крикнув «не заперто», я увидел мать семейства, решительно ворвавшуюся в мой номер со словами, «ну, наконец-то, я от них избавилась, до ужина они на экскурсии». И, достав сигареты, она уверенно села на мою постель. (Анекдот с бородой: Мужчина, раздевшись, лёг позагорать на диком пляже и заснул. При этом журнал, прикрывавший его «главный орган» под порывом ветра перевернулся и закрыл лицо, соответственно обнажив всё остальное. Мимо проходят три дамы и невольно рассматривают открывшиеся «мужские угодья». Первая дама: Это не мой муж. Вторая: Это не мой муж, не ваш, и не ваш. Третья: Этот мужчина вообще не из нашего санатория).
Нельзя сказать, что эти отношения всегда завершались «безнаказанно», иногда они перерастали в брак. Я лично знаю несколько случаев, когда курортный роман закончился свадебным маршем Мендельсона. Курортная любовь была тренингом семейных уз. В короткий период человек должен был сконцентрироваться и показать всё, на что он способен. Но я не хочу вступать в лабиринт курортных романов при социализме. Я никогда из него не выйду.
************
Лучше увидеть современный опыт приморской любви. Вспомните Египет, Шарм Эль Шейх, и представьте отель «Magiс Life Sharm» пять звёзд. Новый отель в магометанском стиле, с большим главным и двенадцатью трёхэтажными корпусами, построенными из материала, по виду напоминающего розовый туф. Огромный отель, рассчитанный на семьсот человек, с пятью ресторанами и девятью барами, четырьмя бассейнами, пятью теннисными кортами, трёхсотметровым пляжем. Он, тем не менее, не производил впечатление переполненного из-за большой территории. Я перечисляю объекты гостиницы, чтобы дать представление, - искомого человека здесь найти нелегко. Отель относится к числу дорогих по египетским меркам. Я бы в него не поехал, если бы не резкое снижение цен на отели Египта в то время, из-за очередного военного конфликта. Вообще, я стараюсь путешествовать или отдыхать продуманно в смысле трат. Либо это «низкий сезон», либо скидки на новые маршруты, либо акции на авиабилеты.
В Египет я приезжаю из-за Красного моря с его сказочным подводным миром. Почти всё время я провожу в море. В этом месте расположена живая коралловая гряда. Она тянется от пляжа и метрах в ста от берега уходит отвесной стеной на глубину, простираясь на километры вправо и влево. Пирс идёт через всю коралловую отмель и, ныряя с платформы пирса, пловец сразу попадает в волшебное царство Red Sea. Я всегда плаваю с часами вдоль разноцветных коралловых джунглей: час – полтора в одну сторону и такое же время обратно.
Иногда мне кажется, что неплохо бы так и закончить жизнь, уйдя в заплыв, из которого не хватит сил вернуться. И найти последний приют не на скучной кладбищенской территории в окружении мрачных надгробий, а здесь в подводном раю, среди экзотических рыб и причудливых кораллов.
В один из дней, на пляже я познакомился с Полиной, высокой, статной девушкой двадцати восьми лет. Помимо стройного, тренированного тела, она обладала длинными волосами пшеничного цвета, ниспадающими ниже пояса и правильными чертами лица, с чуть вздёрнутым носиком. Васильковые глаза изучающе смотрели на мир из-под больших ресниц. Словом, ни дать, ни взять русская красавица. Но, в то же время, веяло от неё каким-то холодком, заставлявшим мужчин держаться на дистанции. В ее взгляде было что-то, оценивающее вас, как на весах. Она ни с кем не кокетничала, не заигрывала. В ней читалась сильная, волевая натура. Такие женщины выделяются в любой толпе. Я ещё раньше обратил на неё внимание: она была со спутником, смуглым мужчиной восточного происхождения, худощавой комплекции и не высокого роста, лет сорока пяти - пятидесяти. Я несколько удивился нашему знакомству, поскольку инициатива исходила с её стороны. Внешне я ничем не отличался в лучшую сторону от других обитателей отеля.
При первом же разговоре в баре она сообщила мне свою профессию: девушка-эскорт для состоятельных мужчин. Последние три года она провела на Кипре, до этого жила в континентальной Греции и хорошо говорит на греческом. Её «брали в аренду» богатые греки на определённый период времени, передавая с рук на руки. Сюда она приехала с сирийским предпринимателем, перекупившим её в Дамаске у грека-киприота. Но в настоящее время сириец уехал по делам в Каир, оставив ей необходимые деньги для проживания в отеле.
Она рассказывала о своей жизни спокойно и буднично, не хвастаясь и не раскаиваясь. Ей приходится много работать над собой: учить английский, брать уроки танцев, заниматься на тренажёрах, следить за своей внешностью и питанием. Всё это стоит немалых денег. Тем не менее, на родине в Ставрополье она купила маме двухкомнатную квартиру, посылает деньги семье. Почему в «друзья» она выбрала меня, так и осталось загадкой. Возможно, я не утратил способность слушать и слышать других и интересуюсь самим человеком, а не содержимом его карманов.
Однажды, прогуливаясь по окрестностям отеля, мы нашли интересный магазинчик сувенирных товаров. Продавец, приветливый молодой человек в очках, своими манерами и некоторой застенчивостью напоминал студента. Может быть по этому, когда он с трудом осваивал моё имя и отчество, я пошутил: «Можно просто «Ильич». И пояснил: «Как Ленин». «Вы знаете о Ленине? – спросил я, почему то уверенный, что юноша исповедует левую идеологию, - Ленина часто называют «Ильич». Он утвердительно закивал: «Да, я читал Ленина». Мы сделали покупки. Но одну вещь я случайно не оплатил. Это были чётки из полудрагоценных камней, которые я одел на руку в виде браслета.
Пройдя уже метров сто, я вспомнил про них и вернулся. На мою реплику, что если он не будет следить за товаром, то хозяин лавочки оштрафует его. Он спокойно ответил, что видел, как я унёс на руке чётки. Но он был уверен, я не обману: либо оплачу, либо верну товар.
«Ведь вы же сказали, вы, как Ленин», - заметил молодой человек. Торговцы Египта весьма плутоваты и готовы торговаться часами за каждый доллар. Поэтому меня тронула наивная вера юноши в рухнувшие и растоптанные идеалы.
Молодая пара из России присутствовала при нашем разговоре, но их удивила не наивность юноши, а моя глупость: уже унёс товар и вернулся заплатить. Они только вчера приехали в Magic Life и засыпали меня вопросами. Я вышел с ними из магазина и представил своей спутнице. Так мы познакомились. Максим или Макс имел поджарую фигуру с хорошо развитой мускулатурой, в нём можно было угадать завсегдатая фитнес-центра. Не лишённые привлекательности черты лица, светлые коротко остриженные волосы и серо-голубые глазки, нагло смотрящие на окружающих. Это был типичный новый русский, привыкший ломать действительность под свои интересы. Он работал со старшим братом, контролировавшим ряд крупных свалок в Московской области. В свои двадцать шесть лет Макс имел четырёхкомнатную квартиру в Москве, BMW (разве могло быть что-то другое), дачу в ближнем Подмосковье и жену из своей среды, с которой ему было скучно. О разводе он не помышлял. Жена занималась домашними делами, а главное двумя детьми, которых он любил.
Его спутница Кася жила в коммунальной квартире в центре Москвы и потому была похожа на цветок, выросший на асфальте. Невысокого роста, хрупкая, с нежной девичьей фигуркой. Кожа без признаков загара, тонкие шелковистые волосы и большие серые глаза, с удивлением взирающие на мир. В то же время женственность и плавность её движений выглядели весьма сексапильно. Кроме того она обладала некоторым преимуществом перед многими женщинами отеля - ей исполнилось всего девятнадцать. (Преимущество быстро проходящее и тем более ценное, пока оно есть). Словом она относилась к группе женщин, вызывающих у мужчин желание опекать и патронировать.
Макс прихватил Касю с собой по рекомендации любовницы его старшего брата. Девушки знали друг друга по институту. Вечером мы посидели в баре, поболтали и до поздней ночи гуляли вдоль моря. Утром, придя на завтрак часам к десяти, я увидел Полину и подсел к ней. Спустя минут пять, к нам подбежал Макс. Чувствовалось, что он нарезал уже несколько кругов по территории отеля. «Каську не видели?» - сразу спросил он, не здороваясь. «Нет, - дружно ответили мы, - а что случилось?» «Вчера ночью вышла покурить, я не разрешаю ей курить в номере. Я заснул. А когда проснулся, понял, что она не возвращалась». Днём на пляже появилась Кася и, как ни в чём не бывало, легла на соседний с нами лежак. «Тебя Макс всё утро искал, - сказал я, - по-моему, он до сих пор носится по территории». «Я была у подруги немки, - вяло ответила она, - мы вчера познакомились в баре, и я заночевала у неё, чтобы не будить Макса». Минут через двадцать прибежал Максим. Он стал расспрашивать Касю: Что? Как? Где? Поэтому мы с Полиной ушли плавать. Когда мы вернулись, мне показалось, что они помирились.
Наступило время морского отлива, и Кася позвала меня побродить по мелководью коралловой полосы, уходящей от берега в море метров на сто. Мы шли по колено в воде в резиновых шлёпанцах, боясь изрезать кораллами ступни ног, и рассматривали дно. Где-то под кораллами прятались маленькие ещё белёсые муренки, где-то сидел, надувшись, красно-коричневый осьминог.
«Осторожно, - закричала внезапно Кася, - змея!».
Я увидел, опуская ногу, что чуть не наступил на небольшую жёлтую змею. Не знаю какая это порода, знаю только об опасности яда подводных змей. Мы начали внимательно присматриваться и обнаружили среди кораллов большое количество змей данной породы. Мне импонировала любовь девушки к природе, в этом мы были похожи.
Ребята помирились, на вечер мы заказали ужин в рыбном ресторане и после него опять долго гуляли, заходя в другие отели. Но на утро повторилась та же история. Не выспавшийся Максим носился по территории отеля в поисках своей юной спутницы. А она так же спокойно появилась на пляже ближе к полудню. Ситуация принимала скандальный оборот. Максим уже, шипя от злобы, спрашивал меня, не порезать ли в Москве Каське «мордочку». Он не спит, из-за не запертой двери. Боится за содержимое сейфа: им обоим известен код, но он не может его единолично сменить, так как там лежат её документы - паспорт, авиа билеты и т.д.
Заглянув вечером в один из баров ближе к двенадцати ночи, я увидел там Касю в окружении иностранных мальчиков. Она ничуть не смутилась и даже помахала мне рукой, что-то рассказывая про меня своим знакомым. Время было позднее и скоро бар начали готовить к закрытию.
Кася подошла ко мне, чмокнула в щёку. «Я им сказала, что вы мой папа, - сообщила она мне, кивая в сторону иностранцев.- У меня с ними ничего нет. Правда, правда, с ними просто весело и я практикуюсь в английском и немецком одновременно». Иностранная молодёжь покивала мне, как папе, и удалилась месте с Каськой.
Эта история взаимоотношений Максима и Каси стала напоминать музыку с заезженной пластинки. И оба они, как дворовые собачата, крутились вокруг меня и Полины. Я спросил Макса, может ты был груб с ней в постели, и это испугало её? Она, по сути, ещё девочка. Он признался мне, что у них ещё не было никаких отношений. В Москве он её не знал, в первую ночь в Египте она сослалась на усталость после перелёта. Ну а все последующие ночи она просто убегала из номера. Ситуация для него, бывшего самбиста, привыкшего считать себя «районным королём», носила оскорбительный характер. Он озвучивал мне и Полине планы мести. Полина объясняла, что не прав он сам, что надо было брать профессионалку, а не засматриваться на глупую маленькую девочку, которая впервые оказалась за границей и потеряла контроль над своими чувствами. Но я замечал, что вопрос о том обломает он Каську или нет, для него стал носить принципиальный характер.
В один из дней Кася подошла ко мне на пляже и попросила проводить её «в тот магазинчик, где продавцы считают вас Лениным». Мы брели вдвоём по пляжу, палимые жарким египетским солнцем, и я подумал, что если сейчас не поговорю с ней, то такой возможности может больше и не быть. «Послушай, Кася, - начал я осторожно, - я по-мужски могу понять Максима, он привёз тебя в отель, оплатив все расходы, и ты ни разу не подарила ему своего тепла, тем более, что он видит тебя в обществе молодых людей. Мне твоя позиция кажется даже опасной. Он может отомстить там в России. Возможно, я выгляжу как старый зануда, но»….
«Вы не старый зануда, - перебила она меня, - я хотела бы иметь такого отца или друга. Если хотите, я могу быть с вами, - она пристально посмотрела мне в глаза, - зачем вам эта ледяная Полина? А его я боюсь, только не подаю вида. Он действительно отмороженный и может нанять кого-нибудь изуродовать меня. Я не могу с ним спать, он напоминает мне отчима, понимаете меня? Деньги я ему верну и попробую откупиться».
Она достала из кармана стопку евро. Хотя в первый день говорила, что у неё нет денег на покупку сувениров. Опять всё те же ролевые отношения, подумал я. Мы дошли до магазинчика, где я имел не заслуженно хорошую репутацию. Она набирала сувениры: это маме, это сестрёнке, это племяннику, это друзьям. Как маленькая девочка, она делила игрушки поровну между всеми. Арабские продавцы - студенты сделали, не торгуясь, существенную скидку на её покупки, как «родственнице Ленина», и мы ушли.
Больше к теме её взаимоотношений с Максом я не возвращался. Рассчитывая на беззаботный отдых на Красном море, я, помимо своей воли, начал превращаться в объединённый монумент Макаренко-Сухомлинского-Ушинского. То я увещевал Максима не резать Касю, то советовал Касе не злить Максима. В один из дней за Полиной приехал её сириец, и она, попрощавшись, отправилась с ним в Дамаск.
Когда я остался один, то решил дистанцироваться от проблем молодёжи. Мне надоело, находясь на пляже в состоянии полудрёмы, вздрагивать от ругательств Макса по адресу его легкомысленной «подруги». И мне не нравилось, что Кася, изображая перед своими европейскими бойфрендами мою дочку, ждёт от меня ответной импровизации. Я не очень понимал, зачем ей эта игра? Возможно, так она хотела показать себя не одинокой охотницей за их кошельками, а тихой домашней девочкой, неискушённость которой должна цениться выше. Не исключаю и того, что в её рассказах я фигурировал как старый сутенёр, эксплуатирующий её и Полину. Тем более, что Полина, в случае внимания к ней мужчины, обычно предупреждала томным голосом: «Это дорого, ну ооччень дорого». Не оставляя сомнений о своей профессии.
Как бы там ни было, я от них отстранился: плавал, читал и даже пару раз съездил на экскурсии. Но я не мог ходить с закрытыми глазами и, конечно, заметил переключение внимания Каси с богатых европейцев на тихого арабского юношу, который ходил, как «во сне по облакам», от упавшего на него счастья. Зачем ей такая связь я не мог понять. Денег у него, как и у всех его арабских сверстников, не было, но она ездила с ним на дискотеку в город, и по вечерам они сидели обнявшись на диком пляже подальше от всех. Потом, правда, я заметил, что арабский юноша работает в нашем отеле в школе дайвинга в качестве разнорабочего. Таскает баллоны с кислородом, помогает туристам одевать и снимать снаряжение. Правит лодкой, когда группы аквалангистов отправляются на погружение и т.д. Может быть Кася хочет постигнуть навыки погружения на глубину? Но зачем ей этот паренёк, когда есть школа с инструктором, с выдачей дипломов? Я остановился на мысли, что это любовь. В конце концов, ведь не всё же решают деньги, есть и чувства. Они оба совсем молоды и им хочется, наверное, чистых чувств и преданной любви. Я даже проникся уважением к ней.
Максим злился ещё больше, ну европейцы с деньгами это ещё понятно. «Но мартышка в штанах, это выше моего понимания», - говорил он. Максим, стараясь отвлечься от своих неудач с Касей, посвящал весь свой досуг занятиям спортом. Утром он трудился на тренажёрах, до обеда плавал, преодолевая сильное течение, после обеда велосипед и на полдник школа дайвинга. Иногда в ночь с фонарями группа аквалангистов совершала погружение на дно. Ему подводный спорт очень нравился и занимался он им почти исступлённо.
Я возвращался в Москву раньше их, и перед отъездом в аэропорт, пошёл попрощаться. Побеседовал последний раз с Максом, стараясь отговорить его от мести. «Да я уж её почти забыл», - успокоил он меня. Потом я нашёл Касю и сказал, что уважаю её за способность любить от сердца, а не от калькулятора. Вы о чём, не поняла она. Я объяснил, что заметил её расположение к арабскому юноше. «А, вы об этом, - вяло сказала она, - скажем так, мне просто скучно». Их пляжный роман не мог иметь продолжения. Но всё равно, «красивые отношения» надолго остаются в памяти. Я улетел в Россию.
Прошло несколько месяцев. И как-то, знакомый директор подмосковного санатория случайно в разговоре упомянул о проблеме вывоза мусора, конечно, за деньги. Он сказал, что этот вопрос остро стоит и перед его коллегами - директорами двух соседних санаториев. Я вспомнил Макса и его фирму, занимающуюся вывозом мусора на контролируемые ими свалки. Мало того Максим предлагал десять процентов от сделки заказчику в виде отката наличными. Не затягивая, я позвонил по его телефону. Трубку сняла секретарь. Я попросил её начальника к телефону. Возникла пауза, потом она сказала, что Максим больше не работает здесь, но она может соединить меня с его братом.
После моего объяснения ситуации, Василий (так звали брата) стал расспрашивать меня о поездке в Египет. Я рассказал, конечно, не упомянув об отношениях Максима с Касей, это было «не моего ума дело». Василий внимательно выслушал меня и только потом сообщил о гибели Макса. Во время ночного погружения, он по какой- то причине отстал от группы. Его искали, но так и не нашли, тело унесло течением. Остались без отца двое детей.
Я до