ЗАЧЕМ СПАСАТЬ ЧУЖИЕ МИРЫ

Прожить на пенсию инвалида, даже на две пенсии двух инвалидов в постсоветской «незалежной» державе — понятие из разряда фантастики.
И я делаю сувениры из ракушек. В последнее время большой популярностью пользуются всевозможные парусники, вот я и делаю парусники. Делаю и делаю... делаю и де...
После определённого количества готовых экземпляров я, сначала тихо, потом всё громче, всё выразительнее, начинаю их ненавидеть. Когда хочется сгрести их в кучу и выбросить за окно, — я объявляю перерыв и убегаю с кухни от греха подальше.
В комнате Лёшка висит на телефоне. Я бреду к нему, конечно же, спотыкаясь о прислонённые к креслу трости. Я всегда о них спотыкаюсь. Я всё время о них забываю. Забываю о коляске, о рычаги которой постоянно стукаюсь, проходя мимо. Я забываю, что Лёшка инвалид.
Он мой муж. Он индивид. Он интеллектуал и опора семьи. При чём же здесь какие-то трости и коляска?!
— Отдохнуть… — бормочу, и…
...Больше всего это похоже на состояние глубокого опьянения. Вот, только что нормально, совершенно свободно несла оочень разумную околесицу, и вдруг, — причём ведь в абсолютном сознании, ещё даже фиксируя это как бы со стороны! — в одно мгновение, начинаешь падать в глубокую-преглубокую пропасть (?) бездну (?)… Тьму, короче говоря.
У этой пропасти-тьмы оказывается, если не дно, то ощущение натяжения строп. Падение прекращается именно таким упругим толчком. Поскольку тверди никакой не наблюдается, топтаться растерянно на месте я не могу, потому тупо сучу ногами в пустоте, понимая — отчётливо и ясно! — насколько нелепо и глупо выгляжу со стороны. Я смущённо фыркаю и неожиданно обретаю какую-то твердь под ногами.
Весьма даже неровную твердь. Ибо при осторожном прощупывании босой ступнёй — мелкие и покрупнее камешки (но не гравий, совсем не гравий…) покрывают не россыпью, а скорее осыпью довольно твёрдую основу тропы — не тропы, дороги — не дороги… а поскольку спустя миг появилось отчётливое ощущение пространства замкнутого — примем определение «на полу». На основательно холодном но сухом: пыль так же ощущалась, учитывая, из какого пекла я сюда провалилась, — почти блаженной прохладой проникая меж пальцев стопы. Мельком отметила, что не теряю памяти и ориентации.
Тем временем тьма начала медленно сереть, отступая к дальним закоулкам открывающегося видимого пространства, и оное для меня явно ассоциировалось с каменоломнями. Да, да, именно с ними, с легендарными… Тем не менее — и похоже не было. Ни копоти, ни затхлости… Одна только странная уверенность, что место именно то…
А свет всё набирал силу, и видно уже стало хорошо, что коридор штольни уходит далеко в оба конца от места моего в нём явления. Но если в одном конце он опять сгущался в сумрак, по мере отдаления, то с другой, где угадывался какой-то поворот, оттуда, из-за поворота, будто двигался на малой скорости автомобиль с включёнными фарами, а скорей — поезд с прожектором «во лбу» — свет постепенно нарастал, набирал силу.
Я усмехнулась про себя такому наивному «завлечению»… Вот возьму и пойду в противоположную сторону! Но прекрасно понимала, что тьма и даже сумрак мне успели за эти мгновения изрядно поднадоесть, а там, куда влечёт — возможно, ожидает что-то интересное. Я обула слетевшие в падении шлёпки и повернулась в сторону «таинственного поворота». Внезапное лёгкое шевеление ближнего пространства меня ничуть не удивило.

— Ну, что, начнём выбираться? — спросила я Лёшку, появившегося рядом.
Немного настораживало, что он без тростей. Похоже, предстоит хорошенькое приключение, раз уж Лёшка ходячий...
— И ты знаешь — как? — недоверчиво спросил он.
— Понятия не имею! Но — надо.
Перепрыгивая через камни, Лёшка подошёл ко мне. На нём джинсы и, завязанная узлом на животе, клетчатая рубашка с закатанными рукавами. У ходячего, ноги у него нормальной длины, и поэтому он оказывается выше меня.
— Ну так пошли, раз ты всё знаешь, — подталкивает он меня, приобняв за талию.
Я — в своей любимой «тигре» — балахонистое лёгкое платье до пят гепардовой расцветки, в шлёпках, шляпе. Как обычно. Всё, как обычно.
Мы быстрым шагом идём туда, где предполагается источник света. Но он только предполагается. Источника никакого нет. Свет всё время ровно-сумеречный, ниоткуда.
Коридор за поворотом расширяется и уходит ввысь, в нём имеется какое-то строение, напоминающее склеп-часовню: вход оформлен аркой древней кладки, куда позже, значительно позже, но на данный отрезок времени, невероятно давно, вставлена деревянная дверь. Скрипучая, перекошенная, на зелёных от малахитового налёта широких медных петлях. Скрипят не петли — они тихи, как после хорошей смазки, — скрипит сама дверь расшатанными трухлявыми досками.
Мы заходим внутрь. И не знаю, почему, внезапно быстро я дверь захлопываю, лихорадочно, в наступившей полной тьме, шарю по ней в поисках засова. Нащупываю крюк, но вместо петли для него — в стене трухлявая дырка.
— Ты чего испугалась? — удивляется Лёшка.
Ответ приходит не от меня. Дверь резко распахивается и на пороге, в потоке яркого света, слишком яркого после сумрака коридора и тьмы часовни, — явление потустороннее. Подросток-ангел! Но, слава Богу — без всяких излишеств типа крылышек. Льняные кудри до пояса лучатся! Кожа лица, обнажённых выше локтей рук и — выше колен ног — белейшая, светится! Надета на нём рубаха — помесь апашонки, косоворотки и туники, подпоясанная узким ремешком, плетёным из чёрных и красных полосок кожи. На ногах сандалии с оплёткой. Нет, не греческие. Какие-то другие.
Огромные серые глаза ангела сверкают праведным гневом, в занесённой правой руке ещё убедительней сверкает короткий меч. Воинственный клич звонкого чистого голоса раздаётся и... осекается. Воин, не растерянно, но явно столкнувшись с невиданным, завершает крик спокойным голосом:
— Вот он!.. Они... Кто это?
Вопрос не риторический, но и не к нам.
Мы с Лёшкой, взявшись за руки, только собрались рвануть подальше, отпихнув юного воителя, остановились, с любопытством его разглядывая. Рядом с ним в проёме появляется не менее колоритная, с такими же кудрями, в таком же наряде и с мечом, но опущенным, высокая девушка. Ангелеса так сказать. В её взгляде ни интереса, ни любопытства, ни разочарования. Глянула, опустила всё ещё занесённую руку собрата по оружию, и они исчезли. Как их выключили. Яркий свет, правда, остался.
— Вот новости! — бросил Лёшка и, по-прежнему держа меня за руку, повёл из часовни в этот свет.
Вышли.
Холмистая местность, не сказать, что бескрайняя, так как край очерчен с одной стороны более высокими холмами, с другой — относительно далеко — морем, с третьей — ещё дальше — очень тёмным густым лесом. В четвёртую сторону посмотреть не успели: от точки пересечения холмов и леса показался летательный аппарат. Нечто с короткими округлыми крылышками, летящее довольно быстро и почти бесшумно.
Это нечто приземлилось в двух шагах от нас, и последующие минут пять мы оба представляли из себя великолепную парную статую, выражающую эмоции только сжатием друг другу так и неразомкнутых ладоней.
Аппарат был размером с мою шляпу. Только не круглый, а почти как самолёт, но без хвоста. И кабинка, как у самолёта, между крылышек. Верх её, прозрачный, отъехал назад, уйдя в паз. И на землю юрко соскочила белая крыса. Натуральная: с мордочкой, шерстью и длинным голым розовато-серым хвостом. Без задержки, крыса превратилась в двойника давешнего ангела-воителя, но без меча и размеров своих не меняя. Кроха ангелочек деловито открыл люк под крылом аппарата, вытащил оттуда что-то похожее на синий чехол с палаткой, бросил к нашим ногам. Предмет развернулся, превратился в прямоугольную платформу примерно вдвое больше «самолётика», после чего, незаметно подросший до нужных размеров, ангелочек крылышки у «самолётика» сложил, как веер, и получившийся бочонок вложил в люк в полу платформы, один край которой оказался выгнут наружу дугой, с высоким — ангелочку до подбородка — бортиком. Вдоль бортика выросли из пола три прозрачных кресла.
Существо сделало нам приглашающий жест. Мы разом переглянулись, откровенно обалдело хлопая ресницами.
— Пошли? — неуверенно спросила я.
— Жалко, — протянул Лёшка, развязывая узел рубашки и заправляя её в джинсы. — Правда, если твоя «тигра» сыграет роль паруса... Да ведь сесть может только кто-то один... — он недоверчиво коснулся носком кроссовки платформочки.
В следующий миг мы, уже зарёкшись удивляться, поднимались по лесенке на высоту метров пяти.
Платформа была размером с четверть футбольного поля. Из ограждения — только тот самый бортик по переднему краю. В нём, против среднего кресла, предполагаемо — панель управления.
Поскольку пилот (уже вполне нормальных и отнюдь не подростковых размеров) имелся, мы молча заняли места в боковых креслах. При этом Лёшка у себя что-то зацепил, — кнопку или рычажок? — и его кресло проехало чуть вперёд, в образовавшуюся тут же выемку в бортике. Поэтому я, садясь, была очень осторожна. Поправила подол и шляпу, сожалея, что без заколок та улетит в момент, а солнце уже высоко.
Оглянулась посмотреть, далеко ли её унесёт, и увидела, что в центре платформы открылся люк, изнутри поднялась наверх девушка. Не давешняя ангелеса, а совсем другая. Даже слишком другая. Тёмные волосы модно подстрижены: причёска густая, чёлка в пол-лица, прядки на шее. Чёрные, матово отблескивающие брюки, изящные босоножки из серебристых ремешков, серебристая блузка с открытым воротом, забранная в брюки, под серебристо-чёрный поясок. Гармония — не приведи Господи!
Девушка молча махнула ангелочку, тот подбежал к краю платформы и легко спрыгнул, ещё в прыжке превратился обратно в крысу, и крыса, как ей и полагается, улепетнула куда подальше.

Пока наш новый пилот располагалась за пультом, включая на нём всевозможные подразумеваемые кнопочки (это теперь я знаю про сенсорный экран и всё такое прочее…), я задержалась взглядом на прежде нами не увиденной «четвёртой стороне» окружающего пространства. Что-то до невозможности знакомое и неуловимо родное было в этом странном, никогда не виденном пейзаже. Там, из простирающегося до горизонта густого тёмного леса бугристым зеленовато-серым языком выползала длинная скалистая гряда. Так и казалось, что язык этот должен зачерпнуть пологой оконечностью своей воду моря… Но нет, на оконечности был крутой обрыв. Даже с нарастанием некоторым высоты гряды перед обрывом. Словно язык не воду пить полз, а толкал к морю нечто, — так и застыл вместе с этим, не в силах столкнуть в море и вернуться обратно в леса. А море, будто навстречу непонятному дару, вытянуло свой язык, далеко вдающийся в сушу вдоль всей гряды, синей ленточкой в бликах невидимого солнца уходя в тот же лес.
Откинувшись, за креслом пилота, я тронула за рукав Лёшку:
— Глянь, какой поцелуй!
Он всмотрелся.
— А город-то где? — спросил чуточку растерянно.

Но в следующий миг вопрос стал не только риторическим, но вовсе даже не актуальным: мы полетели.
Сложно, впрочем, назвать полётом то, что свершилось. Это когда на несусветной скорости проносится за окном (простите, за бортом) окружающее пространство, а у тебя, на открытой всем ветрам платформе, не то что шляпа неприколотая не улетела, но ни один волосок не шевельнулся, ни на йоту дуновение ветерка не коснулось лица. Сразу же вспомнилась невыносимая жара и подтекающий из пистолета расплавленный силикон, ожидающие в другой реальности… так что, понятно — почему я решила всё же задержаться здесь, призвав на подмогу из глубин памяти Серого Рыцаря, с усмешкой решила поощущать себя лариссой, путешествующей на персональной вимане. Ну, или пусть лариссой будет это экстравагантное создание за пультом…
Создание тем временем завершило все манипуляции, результатом коих стали не только вышеуказанный полёт, но и появившиеся из пазов бортика напротив наших кресел столики с, видимо, угощением. Поскольку сложно назвать вазой или блюдом растущее из столика миниатюрное деревце белесоватого оттенка силикона застывшего, в пышной кроне которого веточки были усеяны, без всяких излишеств типа листьев, самыми разнообразными плодами, будь то яблоки с грушами, малина с клубникой или бананы с ананасами — все они на веточках были одного, соответственного, размера, и того же белесоватого оттенка, что и само деревце.
Ларисса приглашающе показала нам на эти плоды и, словно подавая пример, первая сорвала со своего деревца пару яблочек и бананчик. Лёшка, как ни странно, примеру этому тут же последовал, выбрав себе миниатюрные грушки, ввиду их миниатюрности, собрав разом весь их урожай со своего деревца. Что, впрочем, никак не сказалось на псевдорастеньице: немедленно на месте сорванных проклюнулись и без всяких там почек-цветочков-завязей выросли новые плоды.
— Это ещё что?! — наверное, мой вопрос прозвучал чересчур уж для тонкой техники сурово. Потому что моё деревце едва успело скрыться в предназначенной для него нише где-то в недрах столика, панически быстро скрывшегося бесследно в бортике-панели.
Тем не менее, вопрос касался не его и плодов, а пейзажа, вдруг отчётливо проявившегося из былой пёстрой ленты, какую выдаёт скоростной полёт. Всё, что мелькало за бортом, — дерево… три дерева… группа деревьев… старинный замок… и вновь: дерево… три дерева… группа деревьев… старинный замок…
И вновь…
И опять…
И… Пейзаж этот стал, кроме всего прочего, каким-то односторонним: ни впереди, или позади виманы, ни с другого боку — не было не то что деревца или пёстрой ленты, — ничего. То есть, вообще ничего. Как это ещё описать можно? Ведь обычно «ничего» описывают полной тьмой или чем-то, её замещающим… как пример — «на бесконечной водной глади не было ничего — ни паруса, ни лодки, ни пера пролетевшей где-то в вышине птицы…». В «ничего» космического пространства попадают отблески и блики безумно отдалённых от наблюдателя звёзд и галактик… та же тьма там присутствует почти в полной мере… Здесь же…

Лёшка, словно не замечая вовсе несуразицы открывшегося казуса, удивлённо воскликнул:
— Да ведь это Марио! Игра «Марио». Не узнаёшь?
И, успев забросить в рот последнюю остававшуюся у него в ладони грушку, — исчез… выключился, как и давешние подземные ангелочки.
Ну, это уж слишком! Я резко обернулась в сторону лариссы, завершающей очередной пробег по кнопкам пульта тоненькими пальчиками с неожиданно нормальным маникюром, от которого в наше время уже, похоже, все успели отвыкнуть — просто аккуратно подстрижены и ухожены ногти.
— Куда ты его дела?!
Девушка, легкомысленно отмахнувшись, что-то прощебетала на невесть каком языке. Нет, я конечно понимаю, что языки мне не известны, звучание их я даже вообразить себе не могу, но это был явно уж даже не человеческий язык: люди неспособны выдавать такие сверхскоростные тирады-рулады, просто анатомия не позволит. Это ведь не бесконечные гласные иных африканских народностей, щебет звучал довольно жёстко, сообщая о наличии немалого числа согласных.
— А если по-русски? — предложила я. На что получила короткий, какой-то судорожный кивок.
— Мешает… — выдавила она заторможённо, а дальше вновь сорвалась на стрекотанье, но, слава Богу, уже явно действительно по-русски, потому значительно медленней. Понять, однако, всё равно было невозможно, я потрясла отрицательно головой, но в следующий миг словно щёлкнул переключатель: моё восприятие скоростной речи непонятным образом выровнялось с её произношением. И сразу стало, будто так и было…
И всё же, что она старалась объяснить, явно путаясь в оборотах, я понимала с пятого на десятое.

Малдики… как — что такое малдики?! Малдики делают все… это всем понятно… Ладно, отбросим эти «малдики»… где…
И взгляд метнулся вслед неуверенной её указке рукой.
Он… так не может быть… так не должно быть… это неправильно… малдики не может…
— Значит не малдики, — рассмеялась я, наблюдая, как смешно выглядит Лёшка, нормального роста и нормального изображения, рядом с Марио из «Дэнди» на старте игры. Заиграла знакомая простенькая мелодия, и оба отправились в своё игровое путешествие. При этом Лёшка помахал мне рукой, значит, он так же меня видит.
Я передохнула с облегчением. Ну, что ж, теперь можно и познакомиться…
Как будто я этого вслух не произносила. Тем не менее, девушка, уровняв последними манипуляциями на пульте скорость виманы со скоростью игры, так, что Лёшка вместе со своим напарником всё время оставался у меня на виду, развернулась ко мне вместе с креслом, протянула узкую маленькую ладошку:
— Деза. Меня зовут Деза.
Я усмехнулась:
— Это от «дезинформация»? И о чём ты мне заливать собираешься?
Насчёт «заливать» она, похоже, не была в курсе. Вполне серьёзно поправила:
— Нет, от «Дездемона». Так мой последний прототип назывался.
— Та самая Дездемона? — улыбнулась я и шутливо заозиралась: — а мавр где?
— Не «та самая», — просто имя использовано. Это было…
—…малдики?
— Нет, что ты. Малдики, — это наше. Люди не умеют. Кино такое было. Ты не знаешь. Для тебя оно «будет»…
Я зевнула и оглянулась на Лёшку. Проворчала:
— Если мешает, — зачем вообще его сюда тащила? Игрушки играть?
Девушка растерянно развела руками.
— Вы вместе всё время. На фото в сетях. И без него не получалось: ты не шла.
— Что-то не припомню… В каких ещё сетях?
— У нас, в Инете…
— А это ещё с чем едят?
— Ну… Интернет…
— Стоп! Какие сети, какой Интернет… Я о нём и не думаю — дай Бог компьютер освоить. Не хватало мне девочек из «Матрицы»…
Она фыркнула.
— «Матрица» — фантастика чистой воды, глупости! Наш мир не такой. Просто начался в Инете.
— В любом случае — у меня подключения нет и не предвидится. Так что, никаких фото ни в каких сетях нет. И уж тем более, я ни в жисть не сделаю снимка в «тигре».
Она критически на меня покосилась и кивнула:
— В «тигре» нет. Там другое. — И тень сомнения скользнула по мелькнувшим под длинющей чёлкой глазам. — …Ведь не должно так…
Лёшка с Марио перешли уже на новый уровень.
Не должно так… Перебор фантастики начинал надоедать. Я вспомнила об ожидающих на кухне корабликах, о том, что Лёшка в реале ещё не обедал…

…Я запихнула использованные разовые тарелочки в мусорный пакет и вновь включила пистолет. …Жара не спадает. Ёлка, белая крыса с чёрной головой и чёрной же «ёлочкой» вдоль спинки, растянулась во всю длину по диагонали аквариума и хекает.
Я вклеиваю мачты в заготовленные корпуса корабликов, время от времени нащупывая ногой Мишку под столом: пока он там — никто мне на спину внезапно не запрыгнет: на голую спину с острейшими котёночьими когтями и душнейшей длиннющей шерстью! Лицо всё время потеет, очки то и дело норовят сползти не то что на кончик носа — вовсе с лица. Я часто обдуваюсь, выпятив нижнюю губу, но когда начинает капать с подбородка — хватаю полотенце, утираюсь и, вернув оптику на надлежащее место, обмазываю кипящим силиконом очередную мачту. Вот так…

…Вот так номер! Я почти с интересом проследила за полётом сорвавшейся с ноги шлёпки. Я сидела уже не за кухонным столом, а на краю знакомой платформы-виманы, недвижно застывшей рядом с замершей игрой, где Марио нелепо завис в пространстве, не завершив прыжка через очередное препятствие.
Деза сидела рядом, так же свесив ноги (своих шикарных босоножек, тем не менее, не роняя), спрятав лицо не только за свесившийся ещё ниже чёлкой, но и вжимая его в горестную горстку ладошек, между пальцев, на полном серьёзе, протекали целые ручьи горючих слёз.
— Что значит, «не знаю»?! — свирепо отчитывал её Лёшка, нервно расхаживая у нас за спиной. — Как это не понимаешь, если ты всем тут… — он запнулся и в хождении, и в словах, внезапно увидев меня рядом. Но лишь на мгновение. — Ты где была?! — Накинулся теперь на меня. — Эта… ничего толком ни объяснить, ни рассказать не может…
Я передёрнула плечами и в свою очередь налетела на Дезу:
— Ты сдурела?! У меня пистолет включённый в руках, кот под ногами… Какие сны, какие фантастики?!
— Какие сны?!. — она была искренне ошарашена. Даже реветь перестала, вынув лицо из озерца слёз в горстке. — Малдики… не сон…
— Слушай, отвяжись со своими малдиками! — резко отмахнулась я. У меня это сон. И в реале я сейчас сижу на кухне за столом, делаю кораблики.
— Малдики не склоняется… — машинально поправила Деза и глаза её ещё больше округлились. — Сон?.. Реал?.. Ты… — и вдруг резко подскочила, с диким таким, абсолютно киношно-мультяшным ликованием: — Вау! Ты сама пришла! Сама! А они не верили… говорили — не бывает…
— Стоп! — рванулась я удержать её в прыжках на самом краешке виманы: свалиться с пятиметровой высоты, думаю, мало не покажется.
Но виманы уже не было. Теперь я сидела, а она прыгала просто на траве. Словно никуда и не улетали. По сторонам горизонта опять проявились холмы, лес, море и скалистый язык, выползающий из леса. Да, города не хватало явно… Киммерия в своей первозданности.
— Нет, ещё не Киммерия… — помотала головой Деза. Я смирилась, что чтение мыслей здесь в порядке вещей. — Киммерийцев сюда принесёт только через пять лет.
— Как — «принесёт»?!
— Потом… всё расскажу потом… Пойдём… — девушка ухватила меня за руку, пытаясь поднять с земли. Ага, щас… Я высвободила руку, поднялась сама. Игра, конечно, исчезла, но исчез и Лёшка. — Я всё расскажу… — мгновенно отреагировала на мой свирепеющий взгляд ларисса. — Всё расскажу… только пойдём…
— Нет, дорогая, никуда я сейчас с тобой не пойду. У меня работа стоит, ужин не приготовлен. Потерпишь до ночи: надо будет, — приснишься…

Я почти злорадно улыбнулась и тут же вздохнула облегчённо, обнаружив приклеенную в нужном месте мачту и предусмотрительно отложенный на подставку пистолет. Ай да умница, даже пребывая в иной реальности, сумела обеспечить технику безопасности…
… Пребывая, значит, в иной реальности…
Это, что ли, она хотела сказать, вопя своё «вау»? То есть, не её запредельные вуду-малдики, не мой сон, а просто путешествие по разным реальностям? Интересненько…

…Таких городов не бывает. Ни на свете, ни в самых крутых голливудских поделках. Просто даже им не взбредёт в голову создавать здания не только с нарушениями пропорций, законов тяготения, но чтоб ещё всё это непрерывно струилось, видоизменялось, плыло — то маревом, то банальной рекой, или туманом… И при всём при этом будучи невыразимо, до глупых сентиментальных слёз прекрасным, дивным, волшебным… и ещё чуть-чуть жалко, что сюда Лёшку не притащишь, вообще никого, с кем бы вместе взахлёб насмотреться-налюбоваться, а потом долго и часто пересказывать друг другу каждый нюанс, обнаруживая, что вот это ты упустила, а это он не заметил, снова и снова переживать этот экстатический восторг… Увиденное в одиночку — оно скоро забудется, как забываются практически все, даже самые прекрасные, сны и грёзы.
Но сейчас я отчётливо осознавала, что это никакой не сон. Я просто не успела уснуть, я ещё додумывала, что скажу Дезе, если она действительно приснится, я ещё отчитывалась перед Лёшкой о проделанной за день работе, а город уже появился, уже струился перед глазами всеми формами и красками, всеми жителями своими — вполне человеческого облика, и даже с кошками и собаками, вполне реального вида, никаких там шестилапов и десятирылов… И птицы в кронах деревьев и под облаками — тоже вполне нормальные… И только нигде на улицах ни единой трубы, ни единого провода — а свет в проплывающих окнах есть, экраны, рекламные, или просто информационные, в воздухе висят там и сям… Ну, тогда я не знаю, как здесь энергия передаётся!

— Ей не нужно передаваться, ведь она сама основа всего, что ты видишь здесь, — пояснил незнакомый голос откуда-то из-за плеча. Слава Богу, из-за правого… впору вставлять подмигивающий смайлик.
За плечами у меня, — я же в полном сознании и совсем не сплю! — подушка. Потому никуда оглядываться я не стала. Просто пространство самостоятельно повернулось вокруг меня, как вокруг оси, и обладатель голоса теперь оказался перед лицом.
Мне зажмуриться? Да нет… десятка не робкого. Я смотрела на человека в окружении поистине сонма ангелов-воителей, дивясь, как его вообще за ними видно и отмечая, что, похоже не мне одной град сей невиданный открылся, если внезапно расползлось явление это по всем сталкериадам: то ли так многие его описать решили в меру собственного видения проблемы, то ли он сразу же, подобно роботу и бластеру, стал неотъемлемым атрибутом этого подраздела фантастики.
Но мне, похоже, о сталкерах не писать. Ибо Контролёра я в этом человеке не увидела. Скорее мелькнула ассоциация с повреждённой живой тканью, окружённой массой лейкоцитов, самоотверженно бросающихся к самым опасным воспалённым точкам, погибая в них, либо, отделив отмирающие кусочки, унося подальше от страждущего. Места погибших или удалившихся непрерывно восполняются новыми…
— В данном случае точнее будет и по сути дела так и является — повреждённый вирусом файл, который пытаются спасти эти микрофайлы-ангелы, — улыбнулся человек, весь буквально испещрённый глубокими язвами, порой — даже сквозными отверстиями по всему туловищу. Смотреть на это было довольно муторно. Муторили даже не сами отверстия, а то, что их поверхности — ничего общего с человеческим телом не имеющие, жили своей какой-то отдельной жизнью, — как и всё здесь, — тоже плыли, струились, ползли, текли… Нет, не гноем и не плотью разлагающейся и даже не теми зелёными единичками с нулями, что так любят использовать киношники, пытаясь показать мир виртуальный. Нет, это была просто энергия, и цвета не белёсого и не розового, и не зелёного — разнообразные оттенки янтарно-медового, живого, тёплого. Вот оттого и муторно было, что живого… Только голова человека оставалась нетронутой этой непонятной болезнью. Нет, не болезнью, хоть и название то же — вирус…
— Профессор… простите… я должна была Вам представить… — Вот, наконец, и Деза и объявилась, невероятно почтительная, тихая, скромная, чёлочку свою немыслимую строгой заколкой подобрала, брюки с блузкой на серебристое платье-миди сменила, тем не менее, всё так же неотразима.
— Спасибо, Дейзи, — улыбнулся профессор ей, — мы уже познакомились. Ты оказалась совершенно права: именно она… — И повернулся ко мне, — Вы уж простите, удалюсь к себе. Дейзи Вам всё покажет и объяснит.
Удалился он вместе со своей многочисленной свитой, как здесь и принято — просто исчезнув. И непонятно, куда же это смотрела Деза «вслед», вздохнув осторожно, с коротким судорожным полувсхлипом.
— Гениальнейший учёный! — пояснила мне свой восторг. — Это он изобрёл способ и заставил работать малдики — люди так много создают и забывают пустых файлов… А у нас они работают на защиту.
— Ну, да, как обычно, — кивнула я, — крысы за всё отвечают…
— Ты их видишь крысами?! — неожиданно весело рассмеялась девушка.
— Или ангелочками разных размеров.
— Ну, ангелочки — это уже преобразованные. А изначально, для нас, они — полые сферы, этакие пузырьки, которые можно заполнить любым содержимым. А ты почему-то крыс видишь! — И снова засмеялась, но быстро смех оборвала. — У нас не очень много времени, раз ты в любой момент можешь уйти. Смотри, запоминай. Ты должна всё это написать.
Смотрела я и без её указок во все глаза. И теперь отметила, что в городе тоже не всё в порядке: среди всеобщего движения, дрожания, проявления-исчезновения то одно, то другое здание, оказавшись в поле зрения, тревожно поражали своей глухой, мрачной неподвижностью. Я присмотрелась, уже внутренне приготовившись разглядеть на их стенах сонмища крысиных мордочек вперемешку с извивающимися длинными голыми хвостами. Но, видимо, объяснение Дезы сыграло свою роль, — здания оказались покрыты плотной пузырчатой плёнкой. Сейчас, когда она действительно всюду и повсеместно используется, простецки именуемая «чпокалкой», этот образ меня не удивляет, тогда же пузырчатые здания поразили не меньше профессора-контролёра. Тем не менее, я отметила, что образ пузырьков действительно очень подходящий, и с тех пор крыс там нигде не видела.
…В принципе, на этом моё знакомство с Дезой и с её миром благополучно завершилось. Вернее, могло бы завершиться. Сон в конце концов действительно мною овладел, утром я уже ничего не помнила. Ну и что здесь такого… мне часто снятся сюжеты моих ненаписанных произведений. Вон, три штуки таких рукописей в шкафу лежат… Стоит ли начинать писать очередную неликвидку…
Тут в реале на полном реале мир начал сходить с ума. Дай Бог разобраться со всеми навалившимися проблемами, с этими скачками цен, выборами-революциями и землетрясениями на Филиппинах.
Слава Богу, школьные проблемы закончились. Но я по сей день с содроганием вспоминаю 9 томов «Истории Украины» с пояснением дочери «это на первое полугодие, потом ещё будут…». Но дело даже не в количестве, а во внутреннем содержании… Но не-буду-не-буду-не-буду… Этот мир, похоже, не спасти никаким супергероям. Я твёрдо в этом уверилась после баллотирования в президенты на полном серьёзе Дарта Вейдера.
Вот тут-то грань восприятия реальностей серьёзно и пошатнулась. И в появившуюся расщелину Деза зачастила чуть не каждую неделю как по расписанию. И действовала в моменты её прорывов девушка точно и метко.
Как-то очень легко воспринималось без лишних доказательств объяснение того, что, возникшая много позже настоящего времени их энергетическая цивилизация, сразу же охватила своим жизненным пространством весь временной диапазон начиная от зарождения Интернета и далее. Потому что энергия тока не имеет, а существует сразу везде и единовременно. То есть, времени как такового у них не наблюдается.
— Ну, для удобства определения, мы, конечно, его учитываем. — заметила Деза. — Впрочем, как и вы тоже. — И пояснила на мой не сказать чтоб удивлённый, но заинтересованный такой трактовкой взгляд: — В принципе, вы, люди, ведь тоже создания энергетические: все процессы в организме основаны на электричестве… При желании могли бы…
— Ой, только не надо про эти желания! — отмахнулась я. Может, от сотворения мы и такие, но слишком давно Рай покинули, чтобы вот так взять и «при желании»…
— Хорошо, что вы для нас Рай не сооружали, — улыбнулась она. — Сразу в работу запрягали…
— То есть… ты хочешь сказать, что вас создали люди?
— Ну, а кто ж ещё? И не хлопай глазами. Это ведь проще простого понять: создание образа, облика, легенды… закрепление их посредством частого использования, тиражирование по тысячам сайтов и аккаунтов… В итоге даже при удалении оригинала создание остаётся и начинает самостоятельное существование. Сначала для развлечений, дальше — серьёзные разработки псевдоличностей…
— Постой, но ведь на всё это требуется уйма того же времени…
— А у нас и было. Просто я не могу тебе объяснить, в каком вашем временном отрезке это произошло: всё-таки между нашими мирами разница счисления огромная.
— Тогда даже обидно, — усмехнулась я. — Вроде бы мы богами для вас должны быть, а что-то не заметно.
— По вас тоже не заметно, что своего Создателя чтите. Так что, помолчи уж. Рай им не понравился видите ли… в свободное плавание отправились. Вот и мы хотим уйти от вас — даже и не рай, ваш Интернет нам во где! — Деза чисто по-человечески чиркнула ребром ладони по горлу.

…Но чаще она показывала город. Мы ходили его улицами, уже я стала узнавать иных жителей, несколько раз видела и Профессора, правда, издалека: город жил своей жизнью, город боролся за свою жизнь и мне казалось — нет более дикой просьбы, чем звучащая из уст моей сопровождающей — написать об этом мире, чтобы можно было его… уничтожить. Прямо, какая-то цивилизация самоубийц! И это настолько выпадало из логики, что действительно начинало походить на вполне себе реальное явление. Как известно, любая, самая крутая шиза основана на безупречной логике, вопрос в предпосылках… Такая вот тоненькая грань…
— Я здесь просто отдыхаю душой, наслаждаясь этим вашим прекрасным миром. — пыталась я противиться напору «лариссы». — Зачем его уничтожать? А жить вы где будете?
Вместо ответа она взяла меня за руку и перенесла выше. Мы по-прежнему шли улицами города, но находились теперь примерно на уровне пятиэтажек. Я слегка вздрогнула, заметив открывшееся с этого ракурса видение (с ударением на первом слоге), а Деза подняла нас ещё выше, над крышами самых высоких зданий. И я охнула.
Все эти мерцания-течения-колебания зданий-людей-города-в-целом — это не просто непостоянство тока энергетики было. Это было видение сразу во всех диапазонах времени. Сейчас, в наше время, очень популярны стали ролики с ускоренным показом действия. Но это — очень слабое сравнение, потому что здесь вибрация была настолько быстрой, что изменения почти не угадывались глазом вблизи. Надо было вот так отодвинуться, отстраниться, чтобы заметить, что находимся мы всё в том же городе, на том же месте, где и встретились впервые.
Я зажмурилась и, быстро раскрыв глаза, действительно обнаружила нас стоящими на холме в густой траве. Будущий Митридат бесформенной грудой скал вползал в море на юге, непомерно широкая для осознания будущая Мелек-Чесме (и даже будущая Пантикапа) омывала подножье гряды и скрывалась в густых, потерянных навсегда, лесах, точнее, вытекала из них. Совсем рядом тёмным провалом зиял вход в каменоломни, нет, пока ещё просто в пещеру… а потом — каменоломни… а они…
Я резко обернулась к девушке.
— Ты ведь знаешь, что здесь… — кивнула в сторону входа. — И вы смеете там какие-то доисторические «зарницы» со своими малдиками (нарочно исказила произношение) устраивать…
— Это не в том самом месте, — покачала она головой. — И малдики — не «зарницы» — ты же убедилась, что они занимаются очисткой, лечением. И то, что ты увидела — это игра твоего собственного воображения. Смотри, как есть…
Она вновь взяла меня за руку и мы опять взмыли ввысь. И обнаружилось, что в этом месте среди строений города возвышается полупрозрачный купол, за мириадами пузырьков малдики тонкой защитной плёнкой скрывающих местность, угадывались Мемориал, памятники, вмятины заросших травой воронок на всём пространстве Скалы… А там, на юге, над Митридатом возвышался такой же купол, и Обелиск с Вечным Огнём просвечивал сквозь плёнку на фоне вечереющего неба… Но самое страшное, что и Мемориал со всей Скалой, и Обелиск — просто светились бесчисленными пробоинами-язвами, как светится, иногда найденный на берегу, весь изрытый сквозными оспинками, уже даже не подходящий для «куриного бога», плоский камешек…
— В-в-в-вы… что вы сделали… — с ужасом прошептала я, сжимая обеими ладонями собственное горло, где вдруг встал непроходимый ком горечи, никогда до сей поры не изведанной.
Она грустно покачала головой:
— Мы, конечно, не люди, но и нелюдью не стали… Вы. Даже специально вирусы создавать не надо, — язвительная усмешка, скабрёзные «каменты»… рушите, уничтожаете всё… — и горечь в её словах звучала не менее мной испытанной…

…И тогда я решила всё это записывать…
А Деза пропала…
Я просто о ней забыла. И не помнила несколько лет. Пока однажды…

— Ну и как же всё-таки это — «принесло…»? — иронически щурилась я на Дезу против восходящего солнца. Был ли там, где оно всходило, пролив и насколько он был широк — не знаю: не всматривалась да, если честно, и не интересовалась.
Мы сидели на одном из холмиков «докиммерийской» Скалы, и как будто не было нескольких лет почти полного забвения, будто только вчера я отмахнулась от её нетерпеливого «всё расскажу…». А сегодня, едва обнаружив вне всяких планов и воспоминаний моё перемещение в реальность нереальную и своего гида по этому миру рядом, почему-то единомоментно вспомнила её слова о киммерийцах. Собственно говоря, я не помню — известно ли хоть что-то о происхождении сего народа: всё, что удалось прочитать — относится уже ко временам заката этой культуры, к их исчезновению и вообще, к воспоминанию, мол были такие… А тут видите ли предлагают показать начало… Интересно же.
…Ну, возникающей в воздухе огромной голограммой нас уже не удивишь. Потому на открывшуюся картину необъятных ледовых просторов я отреагировала адекватно, разве что поёжилась чуть-чуть в своём тонком свитерке, да порадовалась, что нынче я не в позабытой давно «тигре», а в брюках с этим свитером, да и в туфлях вместо шлёпок. Так что, голограмма собственно меня как будто исключается. Просто потому, что брюки к этому моменту я начала носить очень недавно, фото в Интернет ещё никакие не выставляла. Есть повод убедиться в собственной идентичности.
Не стоит, я думаю, утомительно перечислять все эти грандиозные наезды камеры, крупные планы и панорамы. «Ледниковый период» смотрели, наверное, все, толщину и внешний вид ледяного поля представляем, тем более на его тающем обрыве.
После того, как проявилось на этом обрыве явное поселение некоего племени с хижинами, напоминающими современные иглу, с кострами… в общем, со всей атрибутикой именно поселения, я как-то машинально сделала жест оттягивания тетивы, отбрасывая руку назад, за плечо. «Камера» послушно резко отодвинулась почти в область стратосферы, соответственно, определились координаты на планете этой группки предполагаемых переселенцев. Одновременно стали видны и такие детали, как огромная дельтовидная трещина, отсекающая айсберг внушительных размеров с поселением на его поверхности, а из-под всей исполинской толщи ледника, выяснилось, вытекала бурная и полноводная (насколько это применимо к практически морю) река, и айсберг, отрываясь от материнского ледяного поля, уже начинал раскачиваться в этом потоке, явно намереваясь отправиться в путь, унося с собой и большую часть племени: за пределами трещины так же оставались люди и хижины.
Мне не нужно было смотреть дальше: как за несколько лет, может, и за десять-двадцать? отколовшаяся глыба, постепенно разрушаясь и подтаивая, принесёт, наконец, это племя к подножью оконечности дальнего отрога Тавра, как осколки её, вдавленные и перемешанные с валунами, скалами, осадками, образуют постепенно множество неравномерно расположенных линз подземных водохранилищ, как поток постепенно, из морского течения преобразуется в широкую, но обычную реку…
— Ну и на чём это всё основано? — скептически обратилась я к Дезе.
Она даже, кажется, немного обиделась:
— Ты не веришь?! Но ведь у нас огромнейшее накопление самых разнообразных данных и далеко, слишком далеко не сравнимые с человеческими возможности расчётов и моделирования.
— Я понимаю, — покивала я головой. — Но, спасибочки, уже успела ознакомиться с такими шедеврами сети, как Википедия. Статьи могут нести в себе всё: от научных откровений до бреда чистой воды. И всё это скопление данных вливается, как вот эта река, в ваши расчёты. Извини, но я уже прошла школу псевдоистории вместе с дочкой. Малейшая ложная деталь в предпосылках — и вся система рушится покрасивей этого ледника. И все вот эти человечки — круговым жестом ладони в теле голограммы я очертила поселение на айсберге, — вот так вот, лёгким мановением руки, обращаются в толпу малдики — пузырьки: хочешь, лопай, хочешь — заполняй чем угодно. У нас, вон, считай, полстраны малдики запузырилось на этих ложных предпосылках…
Честно говоря, было жалко на неё смотреть, внезапно сникшую, поражённую знанием, о каком по странной причине до сих пор не задумывалась. Вопрос: почему? А профессор их — «величайший гений»? Разве ему об этом не известно?
А мне стало откровенно скучно. Фантастика сошла на нет на самой скрипуче-скрегочущей ноте… Мир этот мог разрушиться прекрасно и без моего вмешательства… Что же мне здесь ещё делать?
…И можно было спокойно жить с этим дальше. Ну, пережила странное приключение — не впервые…
Но когда в нашем реале события вдруг закрутились жесточайше, когда забрезжила, разгорелась и вдруг накалилась добела уже забытая как будто наглухо надежда вырваться, исчезнуть из того сумасшествия, в которое затягивал липкий, упомянутый в одном моём стихе невод…
Я внезапно отчётливо поняла, в чём заключалось их желание «уничтожить мир» — отсекновение. Они хотели просто уйти от своих создателей в автономное, независимое плавание. И, поскольку из привязки к сетям Всемирной паутины уже нашли выход на просторы вселенского энергетического океана, — нужна была только крохотная предпосылка… Просто объявление, что мир этот существует. Ведь не может исчезнуть то, чего нет… а если объявить, если хоть какое-то количество людей в это поверит, — уже появляется та самая устойчивая точка опоры, на которую ляжет рычаг, мир переворачивающий.
И когда я это осознала, — Деза пришла опять. Как за дверью стояла. И я, с улыбкой, просто нажала кнопочку «вставить» на страничке одного из сайтов, выпуская в мир Интернет давно уже найденные и оцифрованные обрывочные записки. И подумала напоследок: «Может, и стоит спасать чужие миры. Тем более, если они, хоть и не люди, но и нелюдью не стали — наш мир хранят… Как знать…».
И что вы думаете… Получилось!