Семь жизней одного меня. Музей Маяковского 2.

Но у меня к тому времени был уже большой опыт работы в комиссиях разного рода: и тематических, и бытовых.

Я научился строить работу в зависимости от того, какие вопросы предстояло решать и каков был состав проверяющих.

Несмотря на кажущийся сугубо бытовой характер «коллективки» я сразу понял, что на самом деле коллизия состоит в сугубо профессиональной оценке характера новой экспозиции.

А раз так, то пусть и решают ее профессионалы.

Важно было только настроить их именно на такой характер работы.

Молоденькая девушка, работник музея, явно волнуясь, повела нас по территории и, запинаясь, начала рассказывать, в чем состояла идея нового представления.

Почему было решено отказаться от академичной экспозиции и попробовать говорить языком того времени, в котором жил и творил поэт?

Этот язык очень понятен и даёт немножко другое представление о Маяковском, не совсем то, к которому на протяжении многих десятилетий привыкли наши современники.

В конце концов, экспозиция - это не место, где человек должен сидеть и изучать; для этого есть библиотеки и архивы. Это то место, где человек должен быть захвачен временем и судьбой поэта. Главное, чтобы возникла потребность обратиться к его книгам…

Члены комиссии задавали ей вопросы по существу выставки, а она отвечала все более спокойно и уверенно.

Наконец, кто-то спросил девушку напрямик:

- А правда, что у вас в музее сложилась не здоровая обстановка?

- Да что вы, - ответила она уверенно, - у нас прекрасный дружный коллектив, мы работаем не покладая рук и не считаясь со временем.

- А вы знаете, что нам придется разбираться с коллективным письмом, которое было отправлено в партийные органы? – спросили ее.

- Я думаю, что кому-то не нравится то, что мы здесь делаем, поэтому и стараются помешать, - ответила она, раскрасневшись.

- Повезло же вам! Классная получилась экспозиция, - таков был общий вывод членов комиссии.

Еще в юности, знакомясь с основами психологии, разумеется не включенной в обязательные предметы моего технического вуза, я прочел о теории грузинского психолога Узнадзе, который предложил такое понятие как «установка».

Следуя этой теории человек бессознательно воспринимает те или иные факты под влиянием уже имеющегося у него опыта.

Как сейчас помню пример.

Двум группам испытуемых предложили дописать предложение, в некоторых словах которого были пропущены буквы.

Первой группе предварительно рассказывали об «орле». А второй об «осле».

Вот что получили в результате.

Первая группа написала: «Летал орел среди горных туч».

А вторая: «Лежал осел среди сорных куч».

Кстати, отсюда «растут ноги» множества манипуляций, с которыми мы постоянно сталкиваемся и в современном мире.

Нас подталкивали, чтобы мы, увидев «ужасную» экспозицию, пришли к выводу, что и обстановка в музее из рук вон плохая.

То есть, надеялись, что мы увидим «осла».

Но случилась неожиданная вещь для наших горе-психологов.

Комиссия не огорчилась. Она восхитилась.

Другими словами, увидела «орла».

И пришла к выводу, что в музее сложилась исключительная творческая атмосфера и морально психологический климат в нем находится в полном порядке.

Уже расходясь, кто-то из комиссии обронил фразу, которая стала руководством к нашей работе в оставшееся время.

- Мне кажется, что надо разбирать это письмо, как чисто бытовой конфликт.

Возражать никто не стал, и следующие несколько дней мы только и занимались, что опрашивали «подписантов» и работников музея, которые его не подписывали и явно были с письмом не согласны.

Мы обратили внимание, что даже «подписанты» говорили о своих претензиях все более неуверенно, а остальной коллектив все решительнее защищал своего директора.

В общем, все было ясно. Ни одна из кляуз не подтверждалась.

Накануне я еще раз прочел вслух все письмо и попросил членов комиссии высказаться по каждому пункту претензий.

Вечером я тщательно проанализировал все высказывания и постарался максимально убедительно, и, в тоже время, используя аргументы членов комиссии, ответить по всем вопросам «коллективки».

На следующий день мы снова встретились, и я зачитал только что отпечатанный у себя в райкоме текст решения комиссии.

Все без колебаний подписались.

Я чувствовал, что работа в таком составе всем понравилась.

Татьяна Метакса пригласила нас встретиться всем вместе у нее в Музее, где она была в то время заведующей отделом и секретарем партийной организации.

Мы собрались на Никитском бульваре в ее кабинете в выходной день Музея. Все, кроме Левыкина.

Хозяйка была само радушие. Угощала нас прекрасным чаем, зажгла ароматические палочки с экзотическими благовониями.

Мы были очарованы.

Так закончилась моя работа в этой комиссии.

В конце концов, мы сделали доброе дело.

Когда музей Маяковского после реконструкции открылся, экспозиция имела большой успех и просуществовала в неизменном виде почти двадцать лет.

Ну, а приглашения на собеседование в отдел культуры МГК так и не последовало.
Впрочем, я не очень его ждал. До этого уже отказывался работать в орготделе и общем отделе горкома.

Я был увлечен работой над темой о теневой экономике в сфере обращения и даже поступил в аспирантуру ВПШ.

Я все еще надеялся, что эта тема вызовет хоть какой-нибудь интерес и будет способствать реформированию общества и партии.