ДоМА

Жив?
Дома?!
В своей постели?!!
А-а-а-а-а-а… Вс-по-ми-на-ю-у-у-у…
Выигрыш в казино, ресторан, девица в машине, она же в – квартире, ужин в постели… Балдеж. Объятия. И водка, водка, водка… До утомления…
Алкан! Перестарался. Зря пил ту, последнюю… Загубил такую ночь. Проспал такую подружку! Ишь похрапывает. Ну-ка, гейша, повернись ко мне…
…О-о-о-й! Что это? Лежа, валюсь!. О-о-о-й… муть!.. …
Как теперь встать? Чем поднять себя? Водкой? Гадость! На минуту отпустит, а потом скрутит, повяжет. Надо добавлять, добавлять – и все по новому кругу. До синего пламени, до глюков…
- Эй, сладкая! – этой, громко. – Помоги. Сделай что-нибудь! Не лежи медведицей…
Приподнялась. Перегнулась крестом поверх его – к сумочке. Что-то достала.
- Прими От запоя. Проверено.
Послушно загнал в гортань что-то противно-царапное.
Забылся.

2


Когда она поняла, как с н и м и вести себя, стало легче.
Все проще апельсина.
Ты – менеджер самое себя. Умей предъявиться тому, кому ты – подарок, для кого ты – конфетка.
Начала с наилегчайшего – седобобриков.
Искала не долго.
Их, шестидесяти-с-хвостиком-летних, чепорно-умудренных, до кадыка застегнутых на улицах Москвы – как сытых голубей. Густые или не очень волосы и брови отливают серебром.
Вон как у этого. Качественный пробор. Высок. Массивен. Статен. Выдержан: подождав, взошел в троллейбус солидно, без старческой суетливости.
Опережая, опустила сумочку на сиденье, которое «бобрик» намеревался занять. Приостановился. Прошелся пристальным взглядом по ее фигуре. Галантным жестом: будьте любезны, садитесь.
С чарующей улыбкой устроилась под его чуть нависшим животом. Мизинцем указала на приподнятый и прижатый им к груди портфель, затем – на свои обнаженные, соблазнительные, загорелые колени: ставьте…
Он с поклоном отказался, интеллигентно отводя от нее цепкий взгляд.
- Вы истинный джентльмен, – она ему. Прикрыла колени сумочкой, достала из нее новенький «Космополитен», принялась листать.
Теперь – пусть рассмотрит ее. Без кольца – понятно, свободна. В мини-коже – намек: хочет. С модным журналом, – значит, современна, раскована. «Бобрики» – умны, все схватывают мнгновенно. Нужно только дать сигнал. Обозначить призыв. Например, поправить-потянуть вперед неподатливую юбку. Или, расставив ноги, проверить застежку на туфельке. Или вывернуть локоть, что-то рассматривать на нем, да так, чтобы случайно коснуться е г о.
Теперь взглянуть открыто, с вызовом.
Подняться. И прошептать слышимое только ему: «Чао!..» И – к выходу.
А что он? Усаживается в освободившееся кресло? Смотрит ей вслед? Идет за нею?
Да!
Ну, так смелее, мой синьор!..
С первым своим «бобриком» была месяц. Мужчина преобразился. Сбросил вес. Помолодел. Денег на нее двадцатитрехлетнюю – так представилась – не жалел. Но и она трудилась усердно, сколько в ее силах, отзываясь на его порывы, почти всегда перераставшие в сокрушительные ураганы...
Оделась, подкормилась на экстра-классных ресторанных интим-ужинах, отоспалась на свежезастеленном топчане в мастерской какого-то художника – друга седобобрика, где они встречались. В полной мере вкусила плоды победы. И оставила «бобрика» боготворимая им…
Второго, третьего, … шестого выбирала по принципу: следующий – богаче… Обдумывала, отрабатывала, совершенствовала способы отлова. Сбоев не было. От каждого получала, что хотела.
Этот, – седьмой сломал ее игру.
Возле «Узбекистана», где прохаживалась, высматривая азиат-«бая» (слышала, войдя в раж, могут возложить на лоно аж ключи от московской квартиры), тормознула иномарка. Из авто, однако, никто не вышел, как ожидала, не пригласил ее умопомрачительно раздето-одетую в ресторан. Всего лишь немного приспустилось тонированное стекло. В отверстие просматривался курносый, крашено-чубатый, мужественнолицый парень. Кивнул – садись. Неожиданно для себя, вопреки продуманному плану, подчинилась. Потянула дверцу, села. Назвала какой-то адрес. Он с ходу рванул под сто. С треском, юзнув, свернул в Трубный переулок, потом под арку, другую.
- Так короче, - объяснил.
Проскочил три вокзала, выкатил к «Сокольникам», свернул направо.
Стал в каком-то глухом дворе под стогообразным тополем. Бросил баранку. Откинул кресло, расстегнул брюки.
…Кричала, хотя не очень. Но на ее: «негодник!.., я не из этих!.., не тронь!…» и т.п., – крашеный отвечал хмельным лобзанием.
Делая вид, что отчаянно борется, понемногу отдавалась. Наконец, впилась в него, слилась с ним в беспамятстве. Ничего подобного раньше не испытывала…
И вот уже позади вечер, ночь и полдень, а она с ним, в съемной полупустой однокомнатной квартире. Под его хмельным, напористым и совсем не грозным надзором…


3


Теперь поднимусь. Все.
Надо.
Холодный душ. Чай-чефир. И за дело.
Какое?!
Любое, шансов – тысячи.
Деньги под ногами валяются. Только нагнись!...
Первое – киллером. Уже подкатывались. Десантнику второй чеченской – не работа, подарок. Золотая жила. …И два аршина земли в прицепе.
Лучше – казино. Снять в гостинице пару номеров, поставить крупье, трех вышибал, и через полгода – особняк в Барвихе, яхта на Неве, квартира в Париже. … И нервный тик по ночам.
Тогда – сауна. Или фитнесс клуб. Массаж, девчонки, йога. …И – очередь из ментовки на «омоложение»...
Можно – трактир в русском стиле по Золотому Кольцу. Еще хватче – металл, древесина, рыба, икра... Беспроигрышно!
Деньги на раскрутку?
Чеченских не хватит. Порастряс: «Форд», бани, дембельская расслабуха... Не вопрос. Скинемся с «дУхами»-сослуживцами. Брат-заводчик из Златоуста подбросит.
Соберу.
Эту пиявочку долой. Хотя жаль. Есть в ней этакое – бабье, стоящее.
Взял силой, спьяну. А зацепило. Похмелье сняла шутя. Завела. Такое – только умеючи. Дело знает.
Профессионалка. Тем и живет.
Не важно. Из запоя выдернула. Спасибо.
Ладно. Пусть побудет возле.
Там увидим.
- Готовить можешь? – ей.
- Могу все. Или еще не понял? – юморит.
Завтрак и впрямь сообразила нормальный.
- Ты откуда? Говор не московский Из зоны? Амнистированный? – она ему.
- Дембельский я, дембельский. Из Чечни. На поверхность выплываю здесь, в Белокаменной. А говор нормальный, российский…
Помолчал. И:
- Ты извини, что в машине… вчера… Понравилась…
- Не надейся! – она. – Извиненья – не каменья, не откупишься.
- Понял, за мной не заржавеет, – он ей в тон, потом серьезно: – При мне побудешь.
- Да что ты?! И долго?
- Как склеится...
- А ты?
- Займусь бизнесом.
- И… каким?
Он, без колебаний, отчетливо:
- Недвижимостью.
Еще там, на солдатских нарах, в бесконечных кулик-болотных спорах, чей край лучше, уловил из россказней салаг сельского призыва, какое несметное богатство гибнет на просторах Руси – оставленные, полуразграбленные избы, земли, целые деревни. Решил: их-то и вбросить в рыночный оборот. Уже тогда понял – занятие стоящее. Дома подешевле – беженцам, дорогие – баксодержателям, покинутые деревни – олигархам. И навар, и не на виду, и нужные связи-знакомства появятся. Обосноваться – ясно – в столице, куда ж без нее вездесущей! Да и «зелень» здесь сама в руки просится сумасшедшая – за сотку земли платят от трех-пяти и аж до пятидесяти-семидесяти штук!
…Демобилизовавшись, погостил с недельку на родном Урале, недорого, через дружков прикупил бэушный, вполне приличный «Форд» и рванул на нем в Златоглавую. В Сокольниках снял квартиру и ушел в загул. Из которого теперь с помощью этой будет выныривать.
И браться за дело. Начать – с Владимирщины, где армейский «дух»-кореш. Да заодно его проведать – давно приглашает.
- С интернетом контачишь? – ей.
- Бывает, кой с кем переписываюсь...
- Войди в парочку поисковых. Кликни «куплю-продам». Скачай, что сыщешь по земельным участкам, домам, дачам.
Подбросил до метро. Протянул «капусты», ключи.
- Приеду поздно. Ты – раньше. Купи, чего повеселее. Вернусь, поужинаем, все обговорим.
- Далеко? – она, глотая неожиданно вырвавшийся вздох.
- В Александров. К сослуживцу. С него начну. Посмотрю, что и как. Пока!
Мягко хлопнула дверь «Форда», спурт – и вот его уже нет на горизонте.

4

Она блаженствовала.
Сидя в уютном кресле за компьютером, «кликая» нужные инет-сайты, она цвела. Да, она выполнит просьбу крашеного, запишет нужные ему сведения. Из уважения к себе, своему слову. Но и только. Да, она заедет к нему. Оставит дискету на его еще не разгладившейся после них мягкой тахте, - и прости-прощай. Ключи опустит в почтовый ящик. И все. Свободна.
Мир создан для свободы. Это особенно понимаешь здесь, в «Иностранке» – библиотеке, что облюбована ею год назад.
Здесь – цивилизация. Бесплатный инет, закордонные книги, журналы, американский, французский, японский культурные центры, выставки, презентации.
Тут – дух Запада.
Вот и сегодня здесь бомонд. Посол с супругой, министерские чины, музееведы. Повод – презентация эксклюзивных работ американца-миллиардера, собирателя и хранителя эскизов и макетов русской усадьбы ХХУШ века. Облегающие полупрозрачные платья дам, строгие костюмы и смокинги господ. И она среди них. Улыбчивая, восторженная. Вот, разумеется, случайно она – возле коллекционера. Взрыв сдержанного восхищения его «шедеврами», и невинный вопрос, сколько могла бы стоить, вон такая, например, двухэтажная, со множеством флигельков усадьба в наши дни?
- Ви имеет биллиэн долар купит это? – шутит маэстро и приглашает ее в банкетный зал на фуршет.
Среди пикантных, тонких закусок, смешанного аромата духов и свежепенного шампанского она – великолепна, остроумна, всеконтактна. В конце банкета виновник торжества, улучив момент, незаметно для прочих предлагает ей поужинать сегодня с ним в ресторане элитнейшей гостиницы Москвы, где он остановился.
Она, разумеется, принимает столь лестное предложение, однако сразу же предуведомляет: немного задержится,– обстоятельства. О, разумеется, – маэстро ей, – до вечера.
Обстоятельства вполне уважительны – двухчасовой отдых на квартире крашеного, душ, маникюр, макияж-визаж, платье в стиле гламур и т.д. Перед выходом – чашка кофе. Дискету с объявлениями «куплю-продам» – на «родимую» тахту, туда же прощальную записку красавчику: «Буду вспоминать с теплотой, отправляюсь в заокеанплавание. Прощай».
Опуская ключи в его почтовый ящик, думала, как же это здорово быть самой собою, делать то, что хочешь. Долой запреты, долговые обязательства. Единственный бренд жизни – свобода. Она зажигает! Все остальное – серая плесень прозябанья.



5


По мобильнику узнал: его Александровский «дух»-кореш в госпитале: «аукнулся» один из осколков, рассыпавшийся в правой почке, нужна срочная операция, по счету пятая.
Разыскал, поднялся в палату.
- Будут отрезать. Говорят, надо. Пока не найдут донора, стану писать одной левой. Левой, понял? Ха-ха. – Ойкнув, замер на миг. Придя в себя: – Ты как?
И узнав, зачем его друг тут, с жаром, свистопридыхом: дело верное. Земель – пропасть. Не меряно. Но в частных руках. Ехай в любую деревню, выспрашивай, торгуйся. Потом в сельсовет, насчет оформления. Представься как надо. Чечней на психику надави. Подмажь – получится.
С Богом!
Обнялись. Держись, брат, главное, держись. Будет тебе правая почка… Подыщем. Правую, понял!
После операции звони, и я – тоже.
…Переезжая от деревни к деревне по размытому и разбитому асфальту, по дорогам без указателей и разметок, он не переставал изумляться. Какие красоты! Какая панорама! Холмы-низины, овраги-реки, солнцедарные сосняки, прозрачно-ствольные березняки. Россия! Чудо заповедное!
Останавливался, выходил из машины, выспрашивал, выведывал, записывал. Люди потрясали. Открытодушевны, вседоступны, сердечно-искренни. Сочувственны, сопереживательны.
Выкладывали все, оповещали обо всем до последнего слуха. Показывали, доводили до места, до хозяина-сотковладельца, желающего «запродать» некогда «за так» нарезанную пашню и получить теперь за нее аж «тры тышши даларев».
Доллары знают, цены в баксах считают согбенные старушки-дедушки! О, Россия! И как много их, желающих избавиться от свалившихся некогда на голову наделов! Неисчислимо! Кто-то уже продал. Большинство – нет.
В селах пять-семь ветхих изб старожилов Владимирщины, остальные – до тридцати-сорока – свежерубленые, кирпичнокладные московские хоромы. Наступает, наседает столица напористо. Осваивает дальнее Замосковье.
Стихийно-неорганизованно?
Завернул в один из сельсоветов – праводержателей земель.
Привет от доблестного антитеррористического воинства. Могет ли один из его героев приобресть для себя? А для товарищей? А для организации? Обрадовали: и для себя-индивидуально – без проблем. И для друзей, и для организации. Но лучше через «Аиста» – недвижимых операций посредника, что тут распоряжается.
«Аист»? Что за птичка?
Фирма такая, посредница.
Конкурент? Нормально. Что за бизнес без соперника! Ладно. Организуемся – посмотрим. Увидим, кто лучше. Потягаемся. Так что считай – бизнес в кармане. Не отобедать ли в вашем кафе-ресторанчике?
Почему же нет? Тут рядышком.
Отобедали, коньячком чокнулись. Чтобы елось и пилось и хотелось и моглось… За то, чтобы все получилось… по людски-человечески.
Сытый, благовознесенный сделанным, в наступающих сумерках стартовал домой.
Неподалеку от въезда на трассу поперек движения – «Мерс», на крыше капота мигалка. На дороге гаишник с жезлом.
Притормозил: в чем дело, шеф?
Оперативная проверка, прошу документы.
Не глуша двигателя, потянулся к «бардачку» за правами. Рядом с ментом появились еще двое – крепенькие ребята.
- Мужики, какие проблемы?
Гаишник, наклонившись к переднему бамперу, поковырялся, поднял испачканный указательный палец: номер заляпан – нарушение!
Подошел черноволосый в футболке-короткорукавке; бицепсы жилистые, рельефные. Качек, словом.
- Привет, фордач. Как края-пейзажи тутошние, владимирские – запечатлелися?
- Края что надо. Вольготные…
- Это есть. Это не отнимешь. А ты, значит, их приватизировать задумал, - черный, с играным укором ему. – Нехорошо.
- Приобрести, шеф, я надумал, купить. Закон разрешает…
- А нас спросил? «Добро» от фирмы «Аист» имеешь?
- Так аисты же по детям работают. Ты все перепутал, шеф, – чернявому с издевочкой.
- И по взрослым тоже, не сомневайся, фордач, и по взрослым работаем. Значит, так: все что накопал по земле, отдаешь нам... И катишься далеким-далеко, отсюда не видать. Да чтоб без перекуров, уловил? Номерок твой мы сканировали. Если что, за сто верст найдем. Коли не исчезнешь сам, поможем. Укладываешь?…
- Уложил, – он, бешенство смиряя едва: и за таких вот мозгляков ложатся, калечатся там в горах хорошие пацаны. Мерзятина! – И ты завяжи узелок на яйцах, платка-то, думаю, у тебя, говнюк, не водится: советуюсь в делах я только с своими дембелями-«духами». А номер и у твоего «Мерса» имеется. Отойди, чмо!
Нажал педаль газа, сбил «качка», второй отскочил и – на «гаишника». Скинул и того на обочину. Вильнув бортом, касанием обошел «Мерс». В зеркало заднего вида засек, как, разбросанные по асфальту «аисты» карабкаются к своей машине.
Погоня! Ну, кино, ну, боевик! Что ж, потягаемся, смердяки


6


Итак, ей выпал джокер.
Шанс сделать свою игру. И она сделает ее!
Ни тени сомнения!
Только успех! Она знает, как его достичь. И что нужно, чтобы америко-воротила припаялся к ней. В дело пойдут все ее «штучки», все обаяние, весь шарм. Это будет нечто!
С чувством победительницы ступала она по разноцветным мраморным плахам «Интерконтиненталя» навстречу крутому повороту в ее жизни. Провожая незаметным взглядом проплывающие мимо фигуры обитателей этой чудо-яви – делового центра супертугосумов, – она отчетливо поняла: вот то место, где сходятся властные нити планеты, вот те, кто дергает эти нити, кто решает судьбы народов, кто правит миром!
С какой легкой значительностью несут они свои кейсы, папки, ноутбуки. Как сверкают носки их ботинок и туфель, как элегантно подогнаны их костюмы в едва приметную полосочку или елочку или без оных. Как вызывающе цокают каблучки бизнес-леди или пресс-секретарей, а, быть может, таких же гостей vip-постояльцев, как она.
Без труда нашла еще в «Иностранке» названный ей «Бархатный зал», где он – джентльмен, разумеется, – уже ждет.
Да. Естественно.
Из глубины затемненного салона навстречу ей шагнул маэстро – коллекционер старинных русских усадеб, лучезарный, хрустящее-свежий. Приложился к ручке и под руку же увлек за уютный полог с полукружными мягкими креслами и овальным столом посредине.
И – смущение-разочарование: там уже восседала, нога-на-ногу ярко-броским видением какая-то дама. От неожиданности даже приостановилась, обернув к маэстро удивленное лицо: кто это, кто?
Тот, однако, жестом указал предназначенное гостье место, подождал, пока она займет его и только после этого служебно-спокойно отрекомендовал третью-лишнюю: май секретер энд транслейтер.
- Перево-з-д-ж-и-к... …и-и-ти-сэ, – произнесла та, с чудовищным акцентом, ослепляя ее безупречно-отрепетированной улыбкой.
- Кто заказат итинг – ледиз или довереит ми? – явно наслаждаясь своим русским, произнес маэстро галантную фразу, переведенную, примерно столь же качественно «транслейторшей», что, де, хозяин интересуется, кто будет выбирать блюда для сегодняшней трапезы, он или леди?
Разумеется вы, уважаемый мэтр.
- Тогда он вибиривал джапонски тейбл, как более сздоровый и членободрый, чтоб стоял твердо, – не смущаясь и не моргнув глазом, перевела ослепляюще-улыбчивая дама.
Цинизм, американская прямота, пошлость? – не могла понять. Не хотела. Вовсю рассматривая совершенно излишнюю здесь особу. Кто такая? Любовница? Помощница? Делоправительница?
Какое у нее все правильное! Уложенная прядь к пряди прическа, безупречная форма лба, щек, подбородка – всего лица. Идеальный макияж, шея скульптурно-точеная, сильная, стандартного объема грудь, изящные руки с умеренно длинными, ярко крашеными ногтями.
Тем временем маэстро что-то сказал тенью мелькнувшему за его спиной официанту, тот, отвесив японский поклон, скользнул к переводчице и, согнувшись, вступил с ней в диалог.
- Будет ви имеет тайм перед… но, но,.. позле уджин иди мой аппартмент? – выстроил свой вопрос босс. В ответ на который можно было только улыбаться. Что она и делала…
- О, кей, – он. – Здес все итинг, на аппартмент имеет беседа. Давай, давай! – блистая знанием разговорных оборотов, довольно захохотал любитель-коллекционер старинных русских усадеб.
В считанные секунды на столе появились блюда из рыбы, несколько соусов, фарфоровая посуда. За спиной каждого из сидящих возникли призраки-официанты, молча предлагая на выбор вилки, ножи или набор палочек.
Взглянув на маэстро, зажавшего палочки между пальцев, на улыбчивую даму, вооружившуюся вилкой и ножом, сделала тоже. Сразу перед ней легла тарелка с, как ей показалось, сырыми, свившимися в клубок мореживностями.
- Ика эби сарада… калмари и креветкэ , – слова переводчицы предназначены ей. Хотела, было, уже отвести от нее взгляд, но с удивлением заметила, как только что освежеванное той блюдо перекочевало к маэстро, принявшемуся аппетитно его уничтожать. Так же произошло со вторым и третьим кушаньями. Поглощавшимися в полной тишине, нарушаемой только анонсами переводчицы:
- Ун адзю… угор на рис.
- Торо… пузо-дживот ф тунец…
- Икура… тодже рашкий – икра лосос
- Саке. Саке. Саке.
- Дезет: тчорни принс
Тепловатый алкоголь из миниатюрных фарфоровых емкостей не помогал, однако, ей перебить ощущение легкой тошноты, желудочных спазм и все нараставшее желание съесть хотя бы чего-нибудь путного на этом изысканнейшем званом ужине миллиардера.


7


От «Мерса» оторвался быстро: скорость – его козырь. Обороты сбросил только перед Кольцевой. По Москве шел ровно, аккуратно. Для проверки пару раз нырнул в узкие дворовые проезды. Хвоста не было. Подкатил к дому. Поставил «Фордаша» под ракушку. Привет!
…Всю дорогу разборка с «фирмачами» не выходила из головы.
Кто такие? Что за хамский блок-пост с демонстрацией мускулов? Местные пугалы конкурентов? Заурядный летучий пиявочный рэкет?
Не похоже. И те и эти отступного берут деньгами. «Аисты» же не заикнулись. Тогда – земельная мафия? Похоже на то: гаишник, «Мерседес», мигалка. Экипировка в самый раз…
Значит, бизнесу крышка? А доверчивым, простым и радушным соткодержателям – угроза? Возьмут их «аисты» в клещи, и хрен с кукишем деды-старухи получат, а не «далари» за цены не имеющую родимую землю.
Его охватило особое, знакомое по Чечне, удушливое волнение. Псы бойцовые. Гниды. Считай, те же боевики-терроисты. Нелюди. И, как и тем, этим приговор тот же – смерть. На бандо-силу собрать противосилу. «Духов»-друзей по второй чеченской кликнуть. И ударить с размаху!
Эта мысль вернула ему веселое настроение. В лифт входил с предвкушением. Здесь, дома – ужин, теплый взгляд, горячая ночь с длинноножкой. А, если постаралась, то и – просмотр дискеты с «куплю-продам-недвижимость». Да нет ли там и об «аистах»?
Но дверь на звонки не отворилась. Усмехнулся. Не такой ли же он простак, как те Владимирские старики-старухи? Отдать ключи девице с тротуара! На что рассчитывал? Понятно, – сбежала, прихватив, что? Деньги? Там их нет. Компьютер? Едва ли. Просто смылась. Если по чистому, ключи оставила. Соседям? Нет. В почтовом ящике.
Спустился вниз. Ящик прежних, советских времен. Нынешним, сейфоподобным не чета. Его секция, не в пример другим, от рекламных напихок не вспухла – очищена ею: чтоб связка не затерялась в бумажном хаосе. Соображает…
Укрепил пальцы на уголке дверцы, потянул. Мягко звякнув, ключи шлепнулись к ногам. Добро. Не идти в ракушку, где запасные.
Так.
А что дома?
В норме. Нашел дискету, записку. «…Отправляюсь в заокеанплавание…» - как, куда, с кем? Подцепила негра, араба, австралийца? Эта способна. Ну и чек с ней!
Внутри, однако, заныло. Обида, досада, боль. Поимел самое им презираемое – удар в спину, предательство.
Ринулся в холодильник. Водки нет. Еды тоже. Должна была заложить она. Ударом ножа продырявил неведомо откуда взявшуюся за боковой решеткой банку сгущенки. Рухнул на диван. Вытянул содержимое залпом.
Муть на душе не рассасывалась. Перерастала в тревогу.
Заснуть не получится.
Включил компьютер. Поставил дискету. Так, это не то. И это. И тут мимо.
Вот! Есть! – «Куплю-продам-недвижимость».
Так. Объявления от граждан. Не густо. По сравнению, что на самом деле-то.
Ага, пошли фирмы. Одна, две, пять… А вот и приятель-«Аист». Так. Центральный офис, адрес, телефоны. Ого, и филиалы. Вот Александровский. Мощная контора, не шутка. Спрут!
Выходит, все схвачено? Тогда где реклама? Где сотни, тысячи «продам-куплю» на щитах и досках объявлений?
Не дошли руки? Накручивают цены? Ждут час «пик»?
И что делать мне? Не начав, закрыться? Напаренному – умыться? Отдать землю стариков-старух, их «далари» «аистам»?
Соловьиной трелью подал голос мобильник. В час ночи – кто?
Включил. Она!
- Откуда? – он ей ледяно. – Из-за океана?
- От Интерконтиненталя. Хочу к тебе…

8


Фантастический, невиданный, измотавший ее вконец, противо-натуральный ужин завершился, как и начался, в полном безмолвии едоков.
Поглощая кусочки изысканно выложенных и приправленных блюд, оказывавшихся всякий раз порциями сырой, отдающей тиною и илом рыбы, запивая их сивушным по вкусу, теплым саке, она едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Удерживала нужную мину на лице, часто прикладываясь к огромной фирменной салфетке и отвешивая, невесть почему перенятые ею у официантов поклоны-по-японски: «Благодарю», «Все хорошо», «Отлично», «Как я счастлива!»...
Закончив, все трое молча же встали и гуськом – впереди переводчица, за нею босс, потом она – прошествовали к лифту, огромному, сверкающему, а из него в умопомрачительный по блеску и треску многокомнатный номер супер-люкса.
Сели за столик в гостином зале.
- Ликер? Коньяк? – маэстро дамам.
Хватанула рюмку коньяку. Хозяин вразумляюще покачал головой. Переводчица пригубила ликер.
- Ванна ми, поздле ви, – маэстро гостье, отправляясь в огромную, сауно-бассейную комнату. Переводчица, держа положенную улыбку, переместилась в – другую, уставленную оргтехникой. Заняла место за столиком. Вспыхнул монитор, высветив какие-то схемы, диаграммы.
Уже не желая разбираться, кто есть кто, и в каком качестве приставлена к миллиардеру леди-улыбка – транслейторши ли, дегустаторши ли, наложницы или телоблюстительницы, – она продолжала подливать и подливать в свою рюмку.
Маэстро предстал после водных процедур влажным, ароматным, сияющим, в синеватом с малиновым отливом коротком халате. Жестом предложил выполнить необходимые гигиенические упражнения и ей…
Шкафы, наполненные новехонькими сорочками, салопами, накидками, другой соответствующей одеждой женской и мужской принадлежности ее не удивили и нисколько не впечатлили. Забравшись в теплую воду с напорно-жгучей массажной струей, бившей пониже талии, она, наконец, громко захохотала. Как здесь все великолепно-роскошно. И как – чуждо ей. Все это не ее и не для нее. Вот и приплыла в райские кущи щедросума-миллиардера.
…Последовавшие за тем события напоминали ей неправдоподобно-реальное шоу ТВ-серии «За стеклом». В памяти запечатлелись лишь осколки сменявших одна другую картин: ее появление в прозрачном пеньюаре, молчаливо-гладкие объятия маэстро, переход их, слившихся губами, в спальню-будуар, двухстворчатую дверь которой хозяин почему-то забыл притворить. Ее ожидание-разочарование чего-то особенного в его мужских запросах и – банальные, маловыразительные, телесно-сосредоточенные, самопоглощенные движения маэстро. Поразило лишь то, что все это свершалось на глазах безучастно-улыбавшейся «транслейторши», отчетливо видевшей все происходящее и посылавшей из своего закоулка-компьютера кратко-пристальные взгляды любовникам.
…И опять ванная. И еще раз коньяк, ликер. Но уже вновь втроем – с присоединившейся к ним переводчицей.
- Нау, тайм ф бизнес, - шеф блаженно-лучисто.
- О’Кей. – Леди-улыбка вынула из принтера лист и, подглядывая в него, произнесла заранее подготовленную и потому уже более внятную речь, смысл которой сводился примерно к следующему.
Патрон имеет честь сделать очаровательной мадмуазель деловое предложение – тот кивнул в этом месте головой: да. Его концерн – переводчица далее – занимается приобретением земельных участков в ближних и дальних окрестностях Московской губернии. Особенно босс интересуется покупкой дворянских усадеб ХУП-ХХУШ веков. У него есть логико-обоснование проекта. Посмотрите на этот прекрасный гостиничный номер. Вы найдете в нем что-либо русское? Нет. Стены, пол, мебель, сантехника – все нерусское. Они также не американские, не французские. Это общецивилизационное достояние. Россия тоже становится цивилизованной страной. Обязательное условие этого – выход из давно устаревшей матрицы своей культуры. Русская культура уходит, уступая место цивилизации. Маэстро хотел бы завладевать знаменитыми усадьбами России и превращать их в нечто подобное индейской резервации. Реставрируя их и ставя рядом гостиничные комплексы для туристов, можно привлечь большое количество желающих ознакомиться с русской старинной экзотикой. Это очень хороший бизнес.
Нужен человек, готовый представить идеологию босса от своего имени, собрать группу инициаторов данного движения, далее оформить покупки. Платит и владеет всем, разумеется, маэстро. Представляют его интересы ваш короткий приятель и его сторонники, которые очень хорошо на этом зарабатывают.
Конечно, хозяин мог бы обратиться к государственным или частным организациям, например, к фирмам «Теремок», также «Аист» или другим. Но мэтр не хотел бы действовать через посредников, а только через преданных и работающих на него единомышленников. Маэстро дает вам время – завтра представить ему непосредственного персона.
- На соподжок, – прощаясь, поднял коллекционер русской старины рюмку за успех дела.
- На посошок! – прыснула она, поправляя его, так и не разобрав, пошутил миллиардер под аккомпанемент ослепительной улыбки леди-транслейторши или просто перепутал слова.

9

Итак, это была она.
- Я из «Интерконтиненталя», супер-мотеля на Красной Пресне. От американского миллиардера, с деловым предложением. Тебе предложение, тебе…
- По поводу?
- По твоей части, рыжик. Земли ему надо, русской землицы. Или ты уже «пас»? Как съездил-то?
- Нормально. А ты при нем кто?
- Уже никто.
- Быстро отставил. Не так дала?
- Я, я его отставила. Ну, я еду?
- Нет. Лети в свой заокеанский рай, блядь ночная.
- Ты, крашеный, дуролом что ли? Он же серьезно. Большие бабки дает. Огромные! Тебе и не снились такие. И засеки – благодаря мне. Понял?
- С тобой дел у меня нет, – он жестко, приговорно. – И не будет.
- Я честная, я обязательная, я тебе дискету записала – она просяще-виновато. – Рыжик!
- За дискету спасибо. «Зелени» тебе утром отвесил, – в расчете. И запомни: предателей, вроде тебя, я в Чечне самолично стрелял. Уразумела? И тебя уложу, только появись. – Отключил мобильник.
Мерзавка. Кошка. Вседавалка.
Его колотило.
День заканчивался надрывно. Первый трезвый из его новой жизни. Последембельской. Всего одно прикосновение к «гражданке» – и полный обвал.
Три, начало четвертого… Сна нет.
Водки! Надо водки! Ведь установил сам: должна быть под рукой всегда. Миллион раз убеждался: должна!
Чтобы загудеть по-черному снова? До самоотвратности, до темнодушия!
Нет, чтобы унять тик, чтобы опуститься и хоть как-то въехать в трясину штатского существования, в эту дикожуть без правил, тормозов и ориентиров, где торжествуют сила, деньги, самопродажа…
Глаза заволокла дремота…
Снова мобильник. Она? Кто, кроме? И рядом. У домофона. Где же еще!
Впустить? Да. И поучить, чтоб запомнила надолго!..
- Здесь уже? – ей, невидимой.
- Да, – разжалобливо.
- Ладно, поднимайся. Зелья захвати, там неподалеку ночная палатка. И перекусить.
- Уже. Прости, крашеный. Не напрягайся. Все будет классно. Обещаю.
Нажал кнопку «enter». Распахнул дверь квартиры, чтобы видеть ее выходящую из лифта, с белой сумочкой на плече, пакетами в руках, стройноногую, на высоком модном каблуке, в косовзрезанной юбке с бахромой. И – с бесстыдной, кошачье-смазливой личиной.
Такою и явилась. Только лик светло-погашенный, самоказнящийся.
Принял из ее рук пакеты, поставил на стол. И по-каратэшному развернувшись, выкинул ступню к ее подбородку. Она не вскликнула, не вздрогнула, даже не моргнула
Ах, ты такая?! Схватил за горло, сильно свел пальцы. Надавил вниз. Начала оседать, заваливаться на спину. Ни звука. Только оплела руками его плечи, приклеиваясь к нему, понуждая падать вместе с ней и на нее. Немного высвободившись, хрипло-сжато ему:
- Никогда,… ни с кем… только с тобой,… одним…
- Стерва, – он, разжимая пальцы и лихорадочно раздевая ее. – Учить вас вожжами, как отцы учили. Потаскуха…
Замолчал. Распластал прямо на полу. Злость, обида, сладость мщения, торжество сильного захлестнули, отключили сознание.
…Приходил в себя несколько минут. Она, уже приведя себя в порядок и накрыв стол, наполнила рюмки.
- Пей и ешь. Я - обкормлена...
И поведала ему о необыкновенном, несваримом, японоблюдном ужине с миллиардером и его «транслейторшей», о его деловом предложении, старательно обходя эпизод «втроем», случившийся в номере американца.
- Купит Подмосковные земли?
- Не только. Разные.
- Устроит резервацию из старинных усадеб?
- Для сохранности и туристического бизнеса… И – все через тебя, платного агента американца из наших, из русских. Числиться владельцем будешь ты. Прикинь, какими тысячами пахнет, крашеный. Соглашайся. А то, говорит, можем обратиться к фирмачам, к посредникам, «Теремку», кажется, или к «Аисту»…
- «Аисту»!? Опять!! – он взвинчено.
Не понимая причин его психоза, в удивлении повернулась к нему и замерла: за окном светозарно полыхнуло, металлически-резко загрохотало. Стекла в окнах зазвенели и затихли. Наступила тишина, безголосая, бестопотная.
Еще не зная, что там внизу стряслось, почуял: касается его. Метнулся к окну. Да. В том месте, где стояла его «ракушка», полыхало пламя, выхватывая из тьмы листы искореженного, рваного металла.
- Мой «Фордаш» кончен, - он жутковато-спокойно.
- Как? Почему?! – она потрясенно.
- Гад, гаишник, пришпилил-таки «маяк» к бамперу. То-то он там колупался. Пока «качек» меня отвлекал. Значит, нашли. Достали.
- Да в чем дело-то? Рыжик! – умоляюще ему.
В двух словах ей – о пустующих землях, об «аистах», разборке на дороге, погоне. И тревожно:
- Через пять минут вычислят квартиру. По запертым дверям. Отовсюду выскочат, кроме нас… Значит, прячемся… Идем!
Быстро побросал в сумку первостепенное – из гардероба, ванной, ящиков стола. Открыл дисковод компьютера – хорошо, что включен! – ударом ноги выломал. Она сгребла в пакеты со стола съестное.
- На двенадцатый, - он, приказно. – Через технический этаж – к первому подъезду. Там ускользнем.
Едва, покинув квартиру, проскочили лестничный пролет и повернули на другой, как услышали звук подошедшего и открывающегося на его этаже лифта и голоса: «Он ту ракушку снимал, из этой квартиры»… Прибавили ходу. Еще поворот, еще.
Двенадцатый! Над ним – технический. Вход преградила металлическая решетка. Борьба с терроризмом! Это да!
Снизу донеслись удары, вначале глухие, потом резкие: высаживали его дверь. Через минуту обнаружат, что за нею никого, – и лифтом сюда. Не вниз же, где его ждут…
Все? Взяли?
Невозможно.
Потрогал висячий замок решетки. Затем – петлицы. На ощупь тонковаты. Пригнулся, всмотрелся. Да-да. Кто-то уже пытался скручивать их. Впился пальцами в кожух замка и, вложив всю силу, вывернул его вместе с петлицами. Хряц – и они в его руках, взмокших от кровавого пота.
И вот они уже в чердачном полумраке, едва разбавленном ранним рассветом, полусогнувшись и втянув голову в плечи, почти на ощупь торопливо обходят лабиринты труб, капканы разнокалиберных вентилей – туда, где должен быть противоположный выход. Только его краткое ей, идущей следом: «бойся справа, снизу, слева, опять слева…»
Вот. Обитая железом дверь.
Нажал плечом. Не подается. На внешнем запоре? Или…
С разгона еще раз – плечом, локтем, всей массой…
Скрипнула. Заколочена гвоздями. Еще толчок. Еще. Пошла!
Выбрались наружу. Снова решетка. И – борцам с терроризмом слава: не заперта!
Спускаемся лифтом? – она жестом ему.
- До второго этажа, да, – он, нажимая кнопку вызова.
Подошла кабина и – несколько секунд роздыха.
Второй этаж. На выход. Но еще и шага не ступив, услышали прыжковые шлепки по лестнице сюда, к ним.
- В кабину, - он ей, беспрекословно послушной, не перестающей удивляться его пружинной собранности и быстроте реакции. И теперь он успел придержать еще не ушедший лифт, куда и впрыгнули оба.
Но опоздали. Извне дверь кабины заклинил носок ботинка. В образовавшуюся щель лезли чьи-то руки, пытаясь расширить ее, протиснуться вовнутрь. И это им почти удалось, в отверстие уже виделись лицо ломившегося, его выпученные глаза, бугристые мышцы предплечья.
- Ах ты, качек вонючий, аист бесхвостый! – крашеный осатанело, узнав того, что снаружи. И ногой с размаху, желудочно хэкнув, ударил по вцепившимся в стенки лифта пальцам. Руки исчезли. Двери схлопнулись. Кабина упала вниз, на первый.
Вышли в подъезд.
- Спокойно, – он ей хрипобасом. Приоткрыл дверь на улицу. Выскользнул. Она следом.
Справа, метрах в двухстах догорал маслянистый костер, распространяя едкий запах и клубы черного дыма. Ни пожарных, ни милицейских машин. Лишь темные фигуры сновали туда-сюда, не понимая, что происходит, куда хорониться, чего ждать в следующую минуту…
Не спеша, направились подальше от зарева, повернули за угол. И только потом побежали. В тот же момент услышали позади звериный рев – понятно – выбравшегося на улицу «качка»:
- Здесь! Он здесь! Сюда!!!...
- Крепкий попался, бык, упертый, – он, с сочувствием даже. И ей: – К Матросской Тишине. Дворами.

10

Все происходящее казалось ей компьютерной игрой. Ужин в миллиардер-центре, экстра-люкс маэстро, «любовь-втроем», сцепленные на горле руки крашеного, технический этаж, размазанные по стенке пальцы «качка». И этот их галоп по рассветным закоулкам Сокольников. Прямо «экшен» какой-то, голливудский триллер.
Но все это до тех пор, пока не выскочили в проулок. Почти пройдя его, вдруг услышали трехкратный сухой свистошелест над головой и догнавший его строенный хлопок.
Он осадил ее вниз, за стриженый кустарник скверика. Согнувшись, добежали до гаражей-ракушек и по-за-ними – до знаменитой Матросской Тишины.
- Из зеленой «семерки» полоснули, – он констатирующе. – Грамотно работают.
Впереди автозаправка – открытый простор. Он: обходим слева. А дальше? По обеим сторонам улицы бетонно-блочные заборы. На правой – с красными звездами. Поверху колючка: воинская часть.
Понятно, – к служивым. Рывком туда, она за ним. Однако входа-поста дежурного не видно. Искать некогда. Прочь и отсюда! Куда?
Улица, как нарочно, голая, недревая. И лишь впереди, слева от них, за воротами со шлагбаумом и охранником - зеленостойный сад. Туда. Быстрее.
На входе табличка «Детская горбольница».
В самый раз! В клинику, есть шанс, «аистята» не сунутся, поостерегутся охраны.
…На часах около шести.
Светилопредвсходие. Деревья, кустарники, цветы на клумбах больничного парка застыли в ожидании солнцепада, вот-вот готового хлынуть с чистого неба.
По стреловидной аллее двое почти бегут вдоль забора-бетонника, вмурованного в полуметровые тумбы, под которыми – в случае чего – можно притаиться. Приближаются к длинному, квадратооконному строению – больнице.
- В приемную. Мол, срочно… – он.
- Не откроют. Рано, – она.
- Мне откроют, – уверенно.
Отыскали кнопку звонка на входе. Жми – он ей.
В глубине стекло-металлического коридора появился стражник в форменке. Чего?
Отвори, дружище – он тому жестом, лицом, приветным видом.
А чего? – тот свое, жестом же.
Указал на «жену», качнул сдвоенными локтями туда-сюда: мы с дитем...
Где? – стражник допросно.
Там – махнул куда-то в сторону рукой.
Охранник отрицательно головой: не положено. Потыкал пальцем в сторону табло для посетителей: с 8.00.
Хотел было распалиться, ввернуть Чечню, но как? Глухонемому!? К тому же, взглянув в сторону шлагбаума, заметил зеленую «семерку», выруливавшую к аллее-стреле.
- По пятам идут, сучата, – ей, шепотом. Она: куда теперь?
Бегло осмотрелся. Прямо и справа больничные корпуса. Далеко. Скрытно не добраться. Чуть наискосок и напротив – церковь, судя по всему, действующая. Кивнул спутнице – туда. Подбежали. Дернули дверь. Заперта. Двинулись вдоль свежебеленной стены с окнами-маковками, обогнули и от неожиданности стали. В нескольких метрах от них на низком детском стульчике сидел молодой мужчина. Большой, с легкими залысинами лоб, темно-русые волосы, Лицо отрешенно, глаза закрыты. Дремлющее благообразие – ни дать, ни взять.
Нарушая его уединение, поприветствовали незнакомца.
Тот молча-вопросительно: в чем дело?.
Он – раздумывать некогда – напрямую, в лоб ему: за нами гонятся, невиновными, клянусь Богом (вырвалось само!). Схороните… на полчаса.
Мужчина пристально всмотрелся в их лица, глаза. Быстро встал, открыл кованую дверь. Жестом: входите!..

11

Прогремел задвигаемый засов, отсекая внешнее напрочь.
И впрямь они уже – в другом мире.
Небольшая комната. Придвинутые друг к другу, покрытые клеенкой столы. Вокруг них – деревянные скамьи, разномастные стулья. В углублении одной из стен – иконостас с лампадой перед образами. На другой – фотография патриарха. На третьей – полки с чистой посудой, коробками, пакетами, приправами, крупами.
Опустили сумки на пол.
Чудеса! Скажи кто вчера, что утро будут встречать в церкви, даже не рассмеялись бы, настолько нелепо. И, тем не менее, они здесь.
- Вы кто? – впустивший им, желая знать, кого приютил.
Он кратко: кто, как, почему здесь. Кивнул в ее сторону: со мной.
Мужчина ответно представляясь: церковный пономарь, по-вашему – звонарь и одновременно сторож.
– Крещеные?
Подумав оба, вразнобой, неуверенно: да,.. да-да.
Она потерла ладонью о ладонь: а это можно? в смысле – руки помыть, в туалет то-есть?
Конечно, вон дверь.
Вслед за нею «помыл» и он.
Заметил неподалеку крутую лестницу наверх и звонарю-сторожу: куда ведет? В храм, разумеется, – тот.
Подняться? Последить за «Аистами» через окна? – помыслил.
…В церквах бывал редко. Оплаточенные лица старушек, невнятно-однотонное скороговорение, рукоцелование, непостигаемость происходящего казались чем-то архаично-окаменелым, в древность канувшим. Здесь же, на кухне храма увидел привычное, узнаваемое. Что служители церкви – обычные люди. Что они обедают, ходят в нужники, покупают хлеб и макароны. Они как все. Тогда почему иначе там, наверху? Если тут, внизу, на кухне все так натурально-неброско, то зачем там – неудобоносимые, сребро-парчевые накулемки священников, в дорогих каменьях оклады-рамы икон, златолобые купола храмов?
- А нельзя ли… – он пономарю, указывая на винт-лестницу, – храм обозреть?
Сторож-звонарь ответил не сразу. Помолчал. Глубоко вздохнул: «Хорошо». Шагнул на ступени.
- Желаешь на экскур...? – он ей, но не договорил, пораженный выражением ее лица – сжатыми до синевы губами, жалко-вымученной улыбкой.
Она и впрямь впала в непостижимое для себя самой оцепенение. Как и год назад, когда завернула в какую-то церковь поставить свечку за упокой давно умершего отца. Когда затрепетала, заметив, как прихожане рассматривают ее вызывающий наряд, перешептываясь…
Дрожь-возмущение захлестнули ее тогда: «ДА ВАМ-ТО КАКОЕ ДЕЛО ДО МЕНЯ!!». Выскочила пулей.
С того раза старалась обходить храмы стороной. Коли здесь запрещается быть собою, прочь отсюда, прочь от православия, где видите ли все праведны… Восстановила себя против всего церковного – от женоподобных одеяний батюшек до молитв.
И вот она – в православном храме…
- Так идешь? – он ей.
- Конечно, – она, через силу. И, придерживая длинный край скошенной юбки, двинулась вверх. Там на небольшой площадке перед распахнутой дверью их уже ждал звонарь.
Взглянув на нее, запретно рукой: нет-нет. Вынул из свечного ящика и передал что-то вроде передника с подвязкой, косынку – наденьте. Троекратно перекрестился и ступил внутрь храма. Вошли и они.
Потолок, стены, ряды больших в застекленных рамах картин-икон, деревянный паркетный пол храма залиты лучистым сиянием. Он замер, осматриваясь.
- Хочешь помолиться? – она ему, неожиданно-едко.
Не ответил.
Его поразила чутко-напряженная, пронзительная тишина пустой церкви. Невольно стал вбирать ее в себя, как там, в чеченских горах, ловя зримо-пульсирующую немоту ущелий. Забыл про окна и зеленую «семерку».
Звонарь-сторож зажигал лампады. Ни взгляда, ни движения в их – его и ее – сторону.
Впился глазами в изображения на иконах. В их строго-скорбных ликах, позах, одеждах что-то таилось, что? Кого-то они ему напоминали. Кого? В памяти всплыли спокойно-недвижные лица стариков-кавказцев, в которых застыла скорбь, боль, уразумение происходящего. Да, да. То же уразумение проступало в святообразах икон. Уразумение чего? Не зная ответа, ощутил: в них нечто, чего нет за стенами храма, где угрозы, где взрывы, где торгуют в с е м… Где обесценена сама жизнь!..
Невольно взглянул на длинноножку. В юбке-подвязке до пят, платке стала другой, мизерной…
Обернулся к звонарю. Тот стоял, вперив взор в никуда. Тихая улыбка, порозовевшие щеки, теплота и свет, изливавшиеся из его глаз говорили о происходившем в его душе. Было видно, что для него все здесь было живым.
Вот он внимательно посмотрел на гостей. Вернулся к свечному ящику, остановился возле него, ожидая их. Пояснил: уже пора…
Вышли и они. Она сняла юбку-привязку, косынку. Ей показалось – всю одежду… Вернула сторожу-звонарю.
Крашеный, указывая рукой в сторону увиденных им проема в стене и узкой лестницы вверх:
- На звонницу?
Сторож, согласно: да.
Гость: ни разу не бывал, не сочтите за нахальство, но взглянуть бы с колокольни… Сторож даже охотно: ну, за мной! Двинулся по узким ступеням. Он – во след, жестом ей: оставайся на месте.
На округлой площадке звонницы – строй разнобоких колоколов, свисающие с их языков веревки. Сквозняки. Но вид! Птицеполетная высота захватывала. Прошелся внимательным взглядом по аллее-дороге сквера. И – вон она! Заметил, как зеленая «семерка», вывернув из-за больничного корпуса, двинулась к шлагбауму. Так. Всмотрелся, зафиксировал в памяти номер машины. Точно почуяв неладное, та газанула и зло-рыкуче понеслась прочь.
- Спасибо! – он с звонарю сдержанно-порывно. – Спасли вы нас. Целых две души…
- Не я – Он, – звонарь рукой вверх.
Вернулись в храм и вновь по винту-лестнице – вниз, в трапезную. Он поднял сумку. Она – пакеты. По очереди протянули сторожу-звонарю ладони. Тот наклонил голову: с Богом…
Просто так уходить не хотелось… Спросил времязатяжно: у вас режим тут, распорядок какой? Ну, ближайшая, например, служба – когда?
В субботу, в пять вечера.
Тогда увидимся, – он шутливо. В ответ – понимающая улыбка.
Вышли наружу. Солнце-раздолье. Голоса птиц. Храм, как крепость, за их спиной.
Она, озираясь: а «аисты»?
- Упорхнули,– он. – Расслабься. Видел собственными глазами. Только далеко не улетят. Не дам. Пусть теперь они от меня убегают…
- От тебя? Зачем они тебе Рыжик? – она, пораженная.
- Башку отвинтить... и в жопу вставить! И «Фордаш» вернуть. Полноценный.
- Да они с бомбами, на машинах, с ментами. Кто ты против них?
- Точно, они – сила. Чичики! Внутренняя Чечня. Одному не взять. Гуртом – можно.
- С кем? С ментами? – она. – С ОМОНом?
- С «духами»-дембелями. Есть с кем… И для кого. Почкой у них разжиться. Правой.
- Какой почкой, Рыжик? Кому? Что за пургу несешь?
- Есть кому. Тебе знать не полезно. Остынь.
- А бизнесу конец? – она разочарована. – Американцу отказ?
Не ответил. «Аисты», оклещивающие землю бабулек, коллекционер-миллиардер, надумавший заиндеить Россию – одного полета. Разберемся. С обоими. Свидетели ни к чему…
Замолчала и она. Хотела, но боялась – о главном. И решилась:
- Бросаешь меня? – дрожащие руки за спину. Вырвалось копившееся всю минувшую ночь...
- Ты же проститутка… – он, жестко.
- А ты? Кто ты!?? – запально ему.
- Не лучше. Правда, – он, мрачно. – Но не продажная тварь.
- Я больше не буду. Честное пионерское, Рыжик!
Усмехнулся саркастично.
- Я покаюсь. Клянусь. Не веришь? – она.
- Ты предала. Предашь опять. Все. – Он неумолим.
Закинул сумку на плечо.
Но опять словозатяжно ей: куда теперь?
Домой – она. – Загород… Сорок минут на электричке. К сыну…
Молчание.
- Ну, пока. – Он зашагал прочь. На ходу набрал номер мобильника, что-то объясняя кому-то. Дальше, дальше. Остановился. Сунул телефон в карман. Обернулся. И, помолчав, негромко, но она услышала:
– Звонарь сказал, в субботу… В пять… Я приду... – И уже не, оглядываясь, быстро – прямо по стреле-аллее.
Движения ловкие, натренированные, мягко-цепкие.

2007 г.


жжжжжжжжжжжжжжжж