О фиалках

У Маши никогда не бывало такого.

Это был неминуемый понедельник; ещё с самого гадкого промозглого утра, смотревшего на Машу в упор в распахнутое настежь окно и облизавшего зимне-ментоловым холодом все внутренности тесной серенькой комнаты, дела пошли как-то нескладно.

Обмороженный воздух ныряет под тёплый, сонный вакуум пухового одеяла, а Машке как будто позвонки припаяли к матрасу (сама припаяла, лишь бы не подниматься с постели), в чугунном затылке, придавившем подушку, тяжелеет ещё не растаявший сон.

Как тут встанешь, когда там, за пределами белоснежного постельного мира, одно только буйство циклонов-антициклонов, выгоняющее неустоявшеюся осень из сумрачного города, собранного как будто бы для съёмок неусваемого авторского кино (будь у Машки талант и везучесть поступить на факультет режиссуры, она смогла бы, наверное, по окончанию показать настоящие жизни настоящих людей в таких вот артхаусных городках; Маша знает, это сложно — выживать в удавке серости и бытовухи, зато можно придумать интересный сюжет).

(Интересней, чем тот, что крутится у неё каждый день на повторе)

(Что угодно будет интересней, чем Машкина жизнь)



Любимые фиалки…

В ночь с бесполезного воскресенья на неминуемый понедельник Машка по ненамеренной глупости и неосторожности застудила любимые фиалки на подоконнике (Маша знает, это природа людская — губить всё нежное и живое в угоду пожирающего изнутри эгоизма; помнит — было, проходили), но это цветы всего лишь, думает Маша, жалко, конечно, но что поделать — забыли-проехали.

Маша не чёрствая, нет.

Машу просто раздувает вот от пустоты, растущей у неё в самой груди, и там нет места печали по застуженным ею цветам. Маша ведь плакала раньше удушливыми летними ночами, чувствуя, как трупное окоченение собственной же души ползёт у неё вдоль пищевода, но теперь Машу, вроде как, отпустило.

Лето замёрзло (как фиалки) в разбойных, скользких осенних буднях; всё остыло, сошло на ровную, монотонную безразличность.

Маше в конце-то концов стало спокойно.

(Покойно)



Утром неминуемого понедельника Маша проспала на двадцать восемь минут (осталась без завтрака); она слоняется в квадратных метрах квартиры; в комнатной темноте, слегка подсвеченной неспящими уличными фонарями, она ударяется пальцем ноги о ножку кофейного столика.

Ушиб. Маше больно. Не так больно, конечно, как при ушибе, например, сердца (мальчик с каменной грудью, чьё имя нельзя вспоминать, осмелился как-то сказать ей, что их разрыв вполне себе переживаем; Маша дышит с переменным успехом, но вроде живёт), но причём же тут сердце, думает Маша, поглаживая пострадавший мизинец, сердце ведь — орган всего лишь, жизненно необходимая мышца, бьющаяся в арматурные рёбра, и нет никаких там ушибов, потому что Маша жива, и у неё очень даже всё хорошо.

(Слышишь, мальчик с каменной грудью? Хорошо. Хо-ро-шо!)



Утром неминуемого понедельника Маша выходит из дома позже на тридцать минут. Утро мечет ей снежный наждачный бисер в лицо. Слезятся глаза. Хитрые манипуляции с косметикой и собственным же лицом оказались напрасны; понедельник буквально смывает с Маши нарисованную красоту, хочет честности и естественности от промёрзшей, окоченевшей девчонки, а она быть честной не хочет — натягивает капюшон, закрывает глаза.

Снежный бисер бросается под ноги. Скользко. Опасно.

Маша опаздывает на первый урок. Думает о беспомощных застуженных фиалках. Надо бы отогреть их по приходу домой, размышляет, и окон на ночь больше не открывать.

А снежный бисер слепит уставшую, замёрзшую Машу.

И свист тормозов. И как будто бы из ниоткуда.

Машка думает о фиалках.

(Фиалки подарил ей каменный мальчик)



Утром неминуемого понедельника в восемь часов утра и одну минуту Маша опоздала на первый урок. Маша не отогрела погибшие фиалки, не простила застрявшего в памяти мальчика (он говорил, она переживёт; обманул) не поступила на режиссуру.

О Маше — школьнице, погибшей в снежных объятиях аномального ноября — напишут в газетах и покажут репортаж в новостях на местном канале. Заражённые СПИДом иголки в метро, пакеты с отравленными вырезками из Корана, теракты, готовящиеся на грядущей неделе в торговых центрах страны, Маша, наркотики в детских жвачках.

Машу, быть может, запомнят. По Маше, может быть, загрустят.

У Маши никогда не бывало такого.

Это был неминуемый понедельник…