МОЛИТВЫ ХЕЛЬГИ МАЙЕРСОН Часть шестая (Повесть в 6 частях)

* 15 *

Шли дни. Как-то раз ночью, когда они лежали обнявшись при тусклом свете ночника, Клаус спросил:
– Хельга, я уже очень давно хочу задать тебе один вопрос.
– Какой?
– Как ты ко мне относишься? – Хайдель повернулся и посмотрел на нее. – Нет, я не сомневаюсь в том, что ты меня любишь, но все же… Есть что-то, чего я не знаю…
Хельга закрыла глаза и, помолчав некоторое время, ответила:
– Я… Я знаю, о чем вы меня спрашиваете, но я не знаю, как это объяснить…
– И все же? – Клаус закурил сигарету.
Хельга встала и, накинув халат, подошла к окну.
– Это началось давно… Кажется, в тот день, когда мы второй раз ужинали вместе, – сказала она, задумчиво глядя на мерцающие огни лагеря. – Я помню, очень боялась тогда, что вы прикажете мне остаться… Странно… Я боялась того, чего впоследствии захотела сама…
– И что было дальше?
– Я сидела и проговаривала про себя, что я хочу, чтобы этот вечер так же не имел продолжения, как предыдущий. Да, я говорила это про себя, но так… – Хельга задумалась, подбирая слова, – как говорят слова молитвы.
– В каком смысле? – удивился Клаус.
– Я помню, что думала тогда: «Пожалуйста, пусть сегодня все закончится так же, как в прошлый раз, пожалуйста… Тогда я смогу поверить в вас, пойму, что в вас нет жестокости, злобы… Отпустите меня, и я всегда буду выполнять все ваши желания…» Я… я как будто молилась в тот день, и потом… когда вы отпустили меня к себе…
– Что было тогда?
– Тогда мне показалось, что это удалось…
– Что удалось? – не понял Клаус.
Хельга неожиданно рассмеялась.
– Моя молитва. Она подействовала. И позже, когда вы сказали мне, что отправите меня в лагерь… Вы помните? После этого мы снова ужинали, и я думала, что все кончено… В тот вечер я снова молилась, но уже совсем не так… А как положено…
– То есть как?
Хельга снова рассмеялась и, присев на подоконник, продолжила:
– Вы читали в детстве греческие мифы?
– Конечно, – Хайдель почувствовал, как с каждым ее словом на него все больше накатывает какая-то странная ледяная волна.
– Я тоже их читала. И знаете… Еще тогда, в детстве, я обращала внимание на то, что у обычных земных женщин могли быть в мужьях олимпийские боги. Я… – Хельга на секунду приложила руку к губам, – я завидовала им… Правда, это было просто как игра, но все же… Вы, наверное, не поймете меня до конца, но я постараюсь объяснить… Так вот, в тот вечер я думала: «Пожалуйста, будь сегодня таким же, как и раньше. Пусть все, что произошло вчера, окажется всего лишь недоразумением, которое ты мне давно простил. Пожалуйста, не будь жестоким». Вы поняли, в чем разница?
– Нет, – ответил Клаус, нервно закуривая вторую сигарету.
– Это же так просто! Я стала обращаться к вам на «ты», потому что к богам иначе не обращаются… И помните? В тот вечер все снова получилось так, как я хотела.
Клаус пораженно смотрел на нее и не мог ничего сказать. «Это безумие, до которого ее довел постоянный страх? Или это любовь, граничащая с помешательством? – думал он, глядя на Хельгу, рассматривающую ночные огни. – Где проходит эта грань, и как мне относиться к услышанному?»
– Знаете, – прервала Хельга его размышления, – потом я стала делать это постоянно… Когда вы были добры ко мне, я мысленно благодарила вас, а когда было что-то не так, то я просила у вас прощения и уговаривала остаться ко мне добрым… Понимаете, ведь богов любят, боятся, но на них не обижаются, как не обижаются на дождь, который пошел в тот день, когда хотелось солнца… Теперь вы поняли? Я боготворю вас. Вот и все. А остальное вы знаете.
Хайдель посмотрел на ее профиль, освещенный светом лагерных огней. «Так вот оказывается, что меня так в ней поражало … – он мысленно прокручивал в памяти все образы женщин, с которыми в разное время сводила его судьба. – Не только любовь, страх, покорность… При таких обстоятельствах, возможно, эти чувства смогла бы испытать любая. Но это… Это поклонение, трепет, обожествление… Именно это заставило меня так сильно полюбить ее. И никто никогда не сможет мне дать того, чем обладает она… Эту противоестественную веру в меня, как в бога, сошедшего к ней с сотворенного ее любовью Олимпа». Ему стало страшно от предчувствия какой-то беды, но голос Хельги вывел его из оцепенения:
– Господин Хайдель… – она умоляюще посмотрела на него, – Пожалуйста, позвольте мне задать вам вопрос. И… Как мне просить прощения за то, что я осмелилась заговорить об этом?
– Я разрешаю. Не бойся, – он все еще не мог прийти в себя от ее исповеди.
– Мне… Я… Понимаю, что это против правил, но все же… Только один раз…
– Что именно, о чем ты? – спросил Хайдель, недоумевая, о чем она говорит.
– Только один раз, пожалуйста, скажите мне правду… Вы меня любите?
Хельга внимательно посмотрела на него. «Пожалуйста, скажи "да", – подумала она и затаилась, – скажи "да", и тогда я пойму, что действительно права».
– Хельга, сядь, – сказал Клаус и, дождавшись, когда она окажется рядом, обнял ее и, крепко прижав к себе, сказал, – Да! Я люблю тебя, и это не вымысел, не обман. Это по-настоящему. Хотя, возможно, ты и не можешь понять, как можно любить и так вести себя, но… Знаешь…Так получилось, что… Понимаешь, иногда у людей в душе есть что-то скрытое, нечто такое, о чем, возможно, они и сами не догадываются. Они могут этого не знать, и это остается внутри них всю жизнь, однако… Хельга… Когда мы встретились, то пробудили друг в друге эти чувства и, сами того не зная, каждым своим шагом, жестом, поступком не только усиливали их, но и одновременно давали друг другу то, чего мы жаждали на самом деле.
– Странно, – продолжил он после минутного молчания, – познакомься мы с тобой в мирное время, при других обстоятельствах, возможно, мы и не стали бы друг для друга тем, чем стали теперь… Нет… Я не прав… Это все равно проявилось бы, потому что иначе просто не может быть… И все же… Хельга, я люблю тебя, люблю, как не любил никого прежде… И среди этого мрака, жестокой реальности, наполненной страстями, эта любовь стала для меня смыслом, ради которого, как оказалось, я и жил все это время…

* 16 *

Прошли недели. Однажды Клаус приехал домой раньше обычного.
– Хельга! – крикнул он. – Пойдем, мне надо с тобой поговорить.
Они сели в кресла, и спустя некоторое время Хайдель сказал:
– Ты должна знать, что происходит вокруг.
Она удивленно посмотрела на него.
– Приближается финал, развязка драмы, – Клаус нервно щелкнул пальцами. – Эта война проиграна, Хельга, и скоро сюда придут советские войска. Ты понимаешь, что тогда будет?
– Да… Хотя нет… Я не знаю… – она испуганно посмотрела на него.
– Так вот. Завтра ты должна уехать. Я сделал все документы – они дадут тебе возможность беспрепятственно проехать по стране. Я хочу переправить тебя в Мюнхен. У меня там есть дом. В документах сказано, что ты вдова и купила его на деньги, оставленные тебе покойным супругом. Это надо делать сейчас, пока еще не стало слишком поздно. А потом, когда все это произойдет… Ты будешь жить, как жила раньше. Не бойся, эти документы тебя не подведут, здесь все сделано как надо. Я дам тебе кое-какие драгоценности, много денег, а после, когда эти купюры выйдут из обращения и не останется ничего, что можно продать… Возможно, ты начнешь сдавать верхние этажи … И дальше… Тебе придется снова научиться жить.
Хельга еще некоторое время сидела молча, а потом произнесла:
– Я должна уехать? Завтра? Потому что вы сделали документы и все решили?
– Да, – Клаус недоуменно посмотрел на нее.
– А вы?– Хельга вцепилась руками в подлокотники, боясь потерять сознание. – Почему мы не можем уехать вместе?
Он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил, откинувшись на спинку кресла:
– Скажи мне, Хельга… Сколько времени ты живешь, испытывая постоянный страх? Год? Два? Или больше?.. Так вот… Если мы вместе уедем… Предположим даже, что все сложится удачно и мы скроемся где-нибудь в Швейцарии или, что еще более вероятно, в Латинской Америке, то… то я буду обречен до конца своих дней жить в постоянном страхе. Сотни оставшихся в живых жертв, сотни свидетелей… За мной, как и за многими, кто занимал такую же должность, будут охотиться годами, не теряя терпения и не сбавляя пыла. Меня будут искать, и даже если допустить, что я смогу жить так незаметно, что меня никто не найдет, то… Хельга! Что это будет за жизнь? Кем буду я там, на берегах этих непостижимо далеких морей, в той стране, куда начнут сбегать десятки таких, как я? У меня недостаточно денег, чтобы жить так, как я привык, а по-иному… По-иному, Хельга, я жить не хочу…
– Но что вы будете делать?
– Останусь здесь, пока еще есть некоторое время в запасе, а после…
Неожиданно Хельга встала и, пройдя по комнате, остановилась возле окна.
– Я не хочу никуда ехать, – сказала она, глядя на жестяную крышу фабрики. – Я останусь здесь, а потом…
– Но я не спрашиваю у тебя, чего ты хочешь! – резко оборвал ее Клаус. – Ты должна делать то, что я приказываю. А я решил тебя обезопасить. Я хочу, чтобы ты осталась жива и уцелела в той мясорубке, которая начнется повсеместно и совсем скоро. Поэтому я завтра отправляю тебя в Мюнхен!
Неожиданно Хельга рассмеялась и, повернувшись к Клаусу, сказала:
– Господин Хайдель, поймите, что я боюсь в этой жизни только одного – остаться без вас. Это как болезнь, которую невозможно вылечить… И… Вы не заставите меня уехать.
– Но оставшись здесь, ты окажешься в аду!
– Большем, чем был тот, из которого вы меня забрали?
– Хельга, – спокойно сказал Клаус, – Хельга, я люблю тебя и… Первый раз, первый и единственный раз я прошу тебя сделать что-то во имя нашей любви. Я прошу тебя уехать.
– Но что будет здесь с вами?
– Со мной? – Клаус усмехнулся. – А у меня теперь только одна дорога… Учитывая то, что я делал там… Только одна…
– И как я буду без вас жить? – спросила Хельга, садясь на пол возле его кресла. – Как? После всего, что происходило здесь? Вы понимаете, что без вас меня просто нет? Вы для меня все – мой бог, моя религия, моя любовь…
Он несколько минут молчал, пытаясь представить себе, как сложилась бы их жизнь, если бы произошло чудо и они смогли поселиться вдвоем в его мюнхенском доме. Но поняв абсурдность этих мыслей, произнес:
– Ты будешь жить без страха и страданий. Ты будешь свободна и проживешь еще много лет… Это будет просто жизнь, немного более странная, чем чья-то другая. Итак, ты поедешь завтра в Мюнхен?
– Да, – сказала Хельга, понимая на него глаза, полные слез. – Но я сделаю это только потому, что вы так хотите. А я никогда не смела вас ослушаться.
– Хорошо, – Хайдель резко встал. – Тогда иди и переоденься, потому что сегодня мы с тобой вместе ужинаем в последний раз.

Поздно вечером, когда, сидя в креслах, они пили коньяк, Клаус сказал:
– Знаешь, а ведь я стал комендантом этого лагеря случайно. Одно досадное недоразумение, испортившее блистательную карьеру… А потом… Как странно все-таки сложилась эта жизнь… Столько крови, жестокости… И эта любовь к тебе… На самом-то деле только ради нее и стоило жить на этом свете.
Хельга сделала глоток и, задумчиво глядя на свечи, сказала:
– Та женщина у костела была права. У меня действительно была большая любовь, но этот путь не был усыпан розами… Удивительно, я долгие месяцы кляла судьбу за то, что она несправедлива ко мне, проклинала все на свете за то, что оказалась в этом лагере, а теперь… Я буду вспоминать его как место нашего знакомства и однажды приеду положить цветы на тот плац, где вы увидели меня впервые.
– Здесь будет равнина, Хельга. И не будет никакого плаца, не будет бараков… И даже этот дом… Скорее всего, его разрушат, и кроме тебя никто не будет знать, что здесь происходило на самом деле…

* 17 *

Спустя некоторое время советские войска заняли город Айхенвальд, на окраине которого находился концентрационный лагерь. Коменданта лагеря нашли мертвым на втором этаже его дома – всего за несколько часов до этого он застрелился.

* 18 *

Хельга шла по полуразрушенным улицам Мюнхена. Некоторые дома лежали в руинах, а иные, наоборот, поражали глаз своей мирной непричастностью к всеобщей катастрофе. Полгорода было разрушено, однако тот район, в котором находился дом Хайделя, по счастливой случайности почти не пострадал.
Задумавшись, Хельга остановилась возле старинного собора, чудом уцелевшего от бомбежек. «Как он похож на тот костел в Кракове, в который мы ходили с Алисией, – подумала она, разглядывая высокий шпиль, разрезающий небо. – Там росла такая же сирень, и она так же сильно пахла». Увидев, что дверь не заперта, Хельга осторожно потянула за ручку. «Зайду ненадолго», – подумала она и, осторожно пройдя внутрь, села на край длинной деревянной скамьи.
Она вспомнила детство, Краков, свою довоенную жизнь… А после стала молиться, чтобы обрести силы для новой, совсем незнакомой для нее жизни.
– Пусть все наладится, пусть постепенно станет как прежде… – шептала она, глядя на солнечные лучи, пронизывающие пыльный воздух собора. – Я должна жить, и моя жизнь должна обрести какой-то смысл.
Она помолчала, повторяя про себя эти слова, а потом неожиданно, как будто что-то вспомнив, сказала:
– Помоги мне! Помоги мне найти этот смысл и суметь выжить во имя нашей любви. Я знаю, ты поможешь мне, потому что ни разу в жизни мои молитвы не оставались без ответа!
Хельга встала и вышла на улицу. Уже несколько дней ей нездоровилось, и поэтому она хотела сходить к врачу, который жил за несколько кварталов от дома Хайделя. Ей предстояло пройти еще несколько улиц, подняться по лестнице на третий этаж, подождать, когда ее смогут принять… Должно было пройти еще немного времени, прежде… прежде чем Хельга узнала, что ее жизнь снова обрела смысл.