МОЛИТВЫ ХЕЛЬГИ МАЙЕРСОН Часть первая (Повесть в 6 частях)

Предисловие автора

Когда-то я была на экскурсии в итальянском концентрационном лагере неподалеку от Триеста. И там в одном из бараков на пыльной койке я увидела цветочный венок в форме сердца. Гид показал на него и немного смущенно произнес: «Розы долгое время приносила сюда одна женщина. У нее был роман с охранником. И она не могла это забыть. Теперь она умерла. Но мы все равно кладем здесь цветы».
Я вспомнила, что похожая история вдохновила режиссера Лилиану Кавани на создание фильма «Ночной портье». Намек на нечто подобное показывали в «Списке Шиндлера». Да и вообще много таких романов рождалось на просторах Европы в те далекие времена.
Тогда я решила, что тоже имею право придумать свою трактовку подобного сюжета. И написала новеллу о странной и невыносимо мучительной любви, которая вполне могла произойти в каком-то выдуманном лагере неподалеку от несуществующего немецкого города.

* 1 *

Тридцативосьмилетний Клаус Хайдель, комендант концентрационного лагеря близ Айхенвальда, стоял возле окна своей спальни и рассматривал опостылевший ему за прошедшие полтора года пейзаж. Громады каменоломен, в которых серая человеческая масса непрерывно передвигала тележки, груженные осколками белых глыб; серые бараки, аккуратно расставленные на плато, усыпанном острой каменной крошкой; километры колючей проволоки, опутывающие этот смрадный клочок земли; здание фабрики из красного кирпича, неприятно бросающееся в глаза жестяной крышей и зарешеченными глазницами окон; железнодорожные пути, скрывающиеся за горизонтом… Передернувшись, Клаус отошел от окна и, взяв бутылку, отхлебнул из горлышка несколько обжигающих глотков.
«Поганое утро, – подумал он, потирая ноющий от сильного похмелья висок, – такое же поганое, как и вчерашний вечер». Он подошел к кровати, на которой дремала беловолосая и ладно сложенная Магда – его последнее не очень пылкое увлечение. Взглянув на очертания ее спортивного тела, проглядывающие сквозь простыню, Клаус сделал еще два глотка водки.
– Опять пьешь? – сонно потягиваясь, спросила Магда и, завернувшись в шелковый халат, прошла в ванную.
«Заткнись», – подумал Клаус и сел в кресло. С минуту поразмыслив, он, однако, пришел к выводу, что действительно начал слишком много пить, и от этого на душе у него стало еще более мерзко.
– Магда! – крикнул он в незапертую дверь ванной комнаты. – Собирайся быстрее, скоро придет машина! У меня сегодня много дел, так что тебе нет смысла здесь дожидаться.
– Что? Я ничего не слышала, – сказала Магда, появляясь в дверном проеме. – Ты что-то сказал?
Волна раздражения на секунду захлестнула его, и он процедил сквозь зубы:
– Я сказал, поторапливайся, потому что у меня много дел.
– Ну, Клаус, – попыталась приласкаться к нему Магда, – не будь злым. Когда мы еще раз встретимся?
Он встал и, поставив на стол почти допитую бутылку, вышел из комнаты.
«Надо отвлечься, – подумал он, машинально разглядывая беспорядок, оставшийся после вчерашних гостей, – поехать в город, сходить в ресторан…» Его мысли текли вялым потоком и исчезали, едва появившись. «Да, в ресторан… – продолжал размышлять он. – Хотя с кем? С Магдой? С какой-нибудь другой, ей подобной? Скучно…» Он снова осмотрел гостиную – хаос. «Да, Ганс был прав, когда говорил, что одного работника в доме будет недостаточно. Порой он рассуждает довольно здраво. Ладно! – одернул он сам себя, взглянув на каминные часы. – Хватит тут торчать и терять время. Пора ехать. Хотя… Возможно, это действительно хорошая мысль – взять кого-нибудь еще в помощь этому немому итальянскому повару-уроду, которого Ганс в прошлом году вытащил из петли. Этакую деревенскую простушку, угодившую в лагерь за связь с социалистом…»
– Магда! – снова рявкнул он. – Ты готова ехать?

– Найди мне работницу, – говорил Клаус спустя два часа своему заместителю, стоя на плацу среди бараков и поигрывая пистолетом.
– Ну вот, наконец-то ты прислушался к моему совету, – ответил Ганс, заравнивая носком сапога свежее пятно крови, неприятно алеющее на стеклянно-белой каменной крошке.
«Как ты любишь выгораживаться, – подумал Клаус раздраженно, – для тебя самое великое счастье – это услышать, что твои жалкие мысли смогли найти какое-то применение».
– Ну так что? – Ганса переполнял энтузиазм. – Какая тебе нужна работница, блондинка, бронетка?
Клаус сплюнул:
– Я просил не любовницу мне выбрать, а женщину для хозяйства. Какая разница, как она будет выглядеть? Главное, чтобы была здоровая и аккуратная.
– Ну ты же не хочешь, чтобы она была уродливая? – не унимался Ганс.
Клаусу надоел этот разговор, и, зло бросив на землю окурок сигареты, он сказал:
– Хорошо, притащи сюда пять самых красивых женщин не старше двадцати пяти лет, а дальше я сам разберусь, какая мне подойдет больше всего.
«Болван, – подумал он, идя в сторону административного корпуса. – Можно подумать, что у всех этих человеческих полуфабрикатов есть лица».

* 2 *

Через час Ганс радостно сообщил ему, что пять самых лучших экземпляров ждут его на площадке возле третьего барака.
– Я выбирал очень тщательно, надеюсь, что ты останешься доволен.
Клаус лениво потянулся и встал из-за стола, на котором аккуратными стопками лежали папки с документами.
– Ну ладно, пойдем посмотрим, – вяло сказал он, закуривая сигарету.
Пока они шли, Клаус немного развеселился. «Во всяком случае, это хоть какое-то развлечение, – подумал он, подобрав с земли небольшой кусок стального прута, – поскольку все остальное уже стало приедаться. Он уверяет меня, что отыскал писаных красавиц. Ну что ж, на это стоит посмотреть». Подойдя к площадке, где в шеренгу выстроились пять женщин, он остановился.
– Ганс, – сказал он, усмехаясь, – тебе не говорили, что ты страдаешь извращенным вкусом?
– Ну, знаешь ли, – вспылил тот в ответ, – я для тебя стараюсь. Облазил весь пятый барак, а ты недоволен…
– Пятый барак, говоришь, – Клаус недвусмысленно рассмеялся, – так вот, значит, какие женщины пользуются спросом в этом лагере. Видимо, я и впрямь чего-то недопонимаю…
Он подошел к той, что стояла справа, и стал пристально ее рассматривать. Она, как было заведено среди заключенных, стояла опустив лицо и не поднимала глаз, поэтому, чтобы получше ее разглядеть, Клаусу пришлось слегка стукнуть ее прутом по подбородку.
– Посмотри на меня! – резко сказал он.
Женщина вздрогнула и несколько секунд смотрела на него в упор, но потом, не выдержав его взгляда, отдернулась и снова опустила голову.
«Эта в пятом бараке находится по призванию, – скептически подумал Клаус, – там пусть и остается. Посмотрим вторую». Он сдвинулся влево и стал рассматривать довольно привлекательную блондинку, которая выглядела в этой компании несколько свежо и неуместно. Он вопросительно повернулся к Гансу:
– Она здесь недавно?
– Да, – Ганс хмыкнул, – бывшая секретарша Брюмера. Помнишь его? Видимо, для него она оказалась недостаточно хороша.
– А мне сойдет? – рассмеялся Клаус. – Вот какого ты обо мне мнения!
– Зато арийской крови, – продолжал развивать понравившуюся ему тему Ганс.
– Хватит, перейдем к следующей. Эта тоже чья-нибудь бывшая? – спросил Клаус, разглядывая худую брюнетку в сильно потрепанном крепдешиновом платье.
– Не знаю, – явно не слишком заинтересованно ответил Ганс, – она из Кракова, наполовину еврейка. Не думаю, что тебе понравится.
«Наверное, она здесь уже месяца четыре, – подумал Клаус, рассматривая девушку, – еще не долгожитель, но и не новичок. Так же как и все они, смотрит в пол. Боится лишний раз вызвать раздражение и нарваться на неприятности».
– Посмотри на меня, – сказал он, машинально отметив про себя, что женщина вздрогнула и задрожала всем телом.
Она вскинула голову и стала смотреть на него не мигая. У нее были желтые от страха глаза. «Удивительно, – подумалось Клаусу, – по одному только ее взгляду можно было бы написать трактат о человеческом страхе».
– Как тебя зовут? – спросил он, похлопывая себя стальным прутом по голенищу сапога.
– Хельга Майерсон, господин комендант, – ответила девушка и еще больше задрожала.
– Хочешь пойти ко мне в дом работать? – спросил он, с удовольствием разглядывая ее страх.
– Как вам будет угодно, господин комендант, – как автомат ответила она.
– Я прекрасно знаю, что все будет так, как угодно мне! – нарочито резко сказал Клаус. – А тебе придется научиться отвечать на поставленные вопросы, потому что теперь ты будешь работать в моем доме, хочешь ты этого или нет.
Отбросив в сторону прут, он развернулся и зашагал обратно в административный корпус. «Как вам будет угодно! – хмыкнул он. – Да, эта затея и впрямь оказалась забавной».

– Тебе крупно повезло, – сказала Хельге та женщина, что стояла справа, когда комендант и его заместитель скрылись за углом барака. – Теперь над тобой будет издеваться только он один. А мы по-прежнему будем облагодетельствованы всеми остальными.
– Интересно, чем ты ему так приглянулась, – ехидно и зло прошипела бывшая секретарша Брюмера, готовая, судя по всему, вцепиться Хельге в волосы, – жаль, что он не рассмотрел меня получше, а уж попади я к нему домой, я бы не растерялась!
– Что-то ты со своим боссом-то не справилась? – снова вступила в разговор первая. – Так надоела ему, что он тебя в лагерь отправил?
Неожиданно их прервала одна из тех женщин, до которой вообще не дошла очередь.
– Хельгу следовало бы пожалеть, – сказала она, поправляя на себе платье в рваных оборках.
– Почему это? – откровенно удивилась блондинка.
– Да потому, – продолжила последняя, – что более жестокого человека лично я на своем пути не встречала. А я тут провела гораздо больше времени, чем вы все, вместе взятые. Так что, Хельга, я могу тебе только пожелать выйти из его дома живой.
В ответ на это Хельга закрыла лицо руками и, помотав в отчаянии головой, прошептала:
– Я этого больше не вынесу. Я не такая, как вы, я не могу так.
Оставшиеся часы до того, как ее отвезли в дом коменданта, Хельга провела в страхе от ожидания своего вступления в новую должность, однако какая-то надежда в ней все же теплилась. «Все равно, – думала она, – один человек, пусть даже и очень жестокий, – это лучше, чем постоянный кошмар пятого барака. Я просто буду стараться делать все так, как он говорит, буду выполнять все его приказы. Конечно, рассказывают, что он может убить и без повода, но вдруг это все-таки вымысел?»

* 3 *

Конец дня выдался для Клауса нервным и насыщенным мелкими неприятностями, поэтому, оказавшись вечером дома, он был неприятно удивлен присутствием своей новой прислуги, которая, уже переодетая в характерное платье с белым фартуком, встречала его в прихожей.
– Тебе все объяснили? – зло спросил он, проходя в комнату.
– Нет, господин комендант.
«Чертов Ганс, – подумал Клаус, нервно расстегивая пуговицы, – чем он занимался? Это убогое платье ей выбирал?»
– Слушай внимательно, – сказал он, подобрав с кресла и накручивая на руку кожаный ремень от парадного мундира, – я ничего не буду повторять тебе два раза. Я не терплю посторонних людей у себя в доме, и то, что ты и этот итальянский урод здесь находитесь, продиктовано необходимостью. Твоя работа – это наводить здесь порядок и выполнять мои распоряжения, если я тебе прикажу. Еды ты не должна касаться. Твоя забота – только сам дом. Все должно быть идеально, иначе… Но лучше тебе не знать, что будет иначе. Твое место в правом крыле в полуподвале. Туда проведен звонок, когда ты мне понадобишься, я тебя вызову, но раньше, чем это произойдет, ты не смеешь попадаться мне на глаза.
– Поняла? – после небольшой паузы спросил он, снова невольно обращая внимание на то, что она дрожит от страха.
– Да, господин комендант, – ответила Хельга, привычно опустив глаза.
Клаус внимательно посмотрел на нее и, с минуту поразмыслив, понял, чего ему не хватает.
– Да, вот еще что. Я приказываю тебе всегда, когда ты со мной разговариваешь, смотреть мне в глаза. Если я увижу еще раз у тебя эту лагерную привычку, я тебя изобью. Кроме того… При разговоре со мной ты должна четко отвечать на поставленный вопрос и не допускать таких ответов, как сегодня в лагере.
– Простите… – попыталась сказать Хельга, однако Клаус прервал ее резким взмахом руки.
– Нет! – рявкнул он. – Ты не имеешь права говорить до тех пор, пока я тебе не разрешил этого. Даже если ты хочешь извиниться. Если я решу, что позволяю тебе просить прощения, то я тебе скажу. А до этого ты должна молчать и слушать меня. А теперь убирайся.

«Первая встреча прошла довольно-таки гладко, – думала Хельга, кутаясь в рваное одеяло в своей полуподвальной каморке. – По крайней мере, он объяснил все, что от меня требует. И если моя работа заключается действительно только в этом, то мне несказанно повезло. Конечно, неизвестно, что он за человек, но если он часто будет приходить домой такой уставший, как сегодня, то можно надеяться, что на меня у него уже просто не останется времени».
Полночи Хельга провела, глядя на полусферу звонка, звук которого она боялась пропустить, а под утро заснула счастливая оттого, что первый раз за последние пять месяцев находится одна в тихой комнате с запертой изнутри дверью. И поскольку Клаус освободил ее от необходимости появляться к его завтраку, она впервые за много дней проспала все утро.
Весь день до вечера она прибиралась в доме, периодически спрашивая совета у немого итальянца, который выполнял у коменданта одновременно работу и повара, и управляющего. После непрерывного кошмара пятого барака этот день показался ей раем, однако, чем ближе стрелки часов пододвигались к заветной цифре, тем сильнее нарастал у нее в душе страх. И поздно вечером, когда, услышав шум подъехавшей машины, Хельга, как ей было приказано, забилась к себе в комнату, она уже вся была пронизана почти животным ужасом от предстоящего контакта с новым хозяином.
Примерно через час после возвращения Клауса домой в комнате у Хельги прозвенел звонок. «Началось, – подумала она, лихорадочно поправляя платье. – Главное – не допустить ни единой ошибки. Смотреть ему в глаза и молчать. Если он не пьян, то, возможно, к ночи все образуется». Поднявшись по лестнице, ведущей на второй этаж, Хельга замерла возле закрытой двери. «Что я должна сделать? Постучать и дождаться ответа или зайти без стука? – задумалась она, лихорадочно кусая губы. – Ладно, если он захочет меня убить, он все равно придерется к чему-нибудь, так что будь что будет». И, дождавшись в ответ на свой стук резкого «войди», она осторожно зашла в гостиную.

* 4 *

В этот раз Клаус был в более приподнятом расположении духа, чем накануне. Позади у него был день, полный событий, о которых он вспоминал, криво усмехаясь, и теперь он раздумывал над тем, как наиболее приятно провести предстоящий вечер. Удобно развалившись в кресле, Хайдель закурил сигарету, но неожиданно понял, что бутылку с водкой оставил где-то на первом этаже. «Проклятье, – подумал он, нервно передергиваясь, – придется опять идти вниз». Клаус уже почти было встал, как вдруг вспомнил, что у него теперь есть прислуга, которая существует именно для таких целей. «Отлично, – решил он, дотягиваясь до кнопки звонка, – она принесет бутылку, а я хоть рассмотрю, кого, собственно, притащил к себе в дом». Услышав через несколько минут стук в дверь, Клаус машинально отметил про себя, что если бы она зашла без разрешения, как это постоянно делала Магда, то он бы разозлился. Конечно, Магда только любовница и не обязана потакать всем его слабостям, но все равно ее манера ходить по его дому, как по своему собственному, его постоянно раздражала.
– Войди, – он с любопытством посмотрел на дверь, в которую осторожно вошла Хельга.
Слегка усмехнувшись от того, как она исполнительно смотрит ему в глаза, Клаус окинул ее внимательным взглядом и подумал, что это платье с убогим воротником и накрахмаленным белым фартуком неприятно напоминает ему давно ушедший в прошлое родительский дом с неизменными вышколенными горничными.
– Иди принеси мне бутылку и стакан, – сказал он и, услышав в ответ неизменное «Слушаюсь, господин комендант», задумался о том, как опостылела ему эта должность.
«Надо придумать какое-то другое обращение, – размышлял он, закуривая новую сигарету, – если она в ответ на все приказы будет напоминать мне, что я комендант этого проклятого лагеря, то в конце концов я ее пристрелю. А заниматься этим в собственном доме мне бы не хотелось. Достаточно того, что я делаю это на работе».
Когда Хельга вернулась и, поставив на стол бутылку со стаканом, замерла в ожидании нового распоряжения, Клаус посмотрел на нее и задумался: «Какая у них у всех тяга к жизни. Она дрожит от страха, боится сделать лишнее движение, но тем не менее изо всех сил старается мне угодить. А для чего? Только для того, чтобы прожить еще один день этой ущербной жизни? В мирное время она бы была замужем, рожала бы детей, может быть, ходила бы куда-то на службу. А что теперь?» Он вдруг почувствовал, что ему расхотелось пить, и, продолжая разглядывать Хельгу, подумал: «У меня теперь есть прекрасная возможность развлекаться, не покидая дома, для этого мне даже не надо спускаться вниз – могу делать с ней все, что мне заблагорассудится».
– Так как, ты сказала, тебя зовут? – спросил он, следя за выражением ее глаз.
– Хельга Майерсон, господин комендант.
Он поморщился:
– Прекрати все время повторять это, обращайся ко мне по фамилии.
– Слушаюсь, господин Хайдель, –Хельга изо всех сил старалась не вкладывать в свои ответы никаких оттенков.
Клаус снова погрузился в рассуждения. Ему почему-то не хотелось отпускать ее, однако сочинять что-то подобное тому, что он любил проделывать в лагере, ему сегодня было лень, а потому он старался придумать для себя нечто новое, что могло бы слегка развеселить его перед сном. «Заставить ее бояться еще больше? – фантазировал он, внимательно наблюдая за Хельгой. – Это, кажется, уже невозможно, потому что она и так постоянно дрожит. Избить ее? Так все это уже опостылело там, внизу». На миг Клаусу показалось, что все идеи исчерпаны, и он автоматически сказал:
– Присядь здесь, я хочу немного поговорить с тобой.
Хельга послушно села на край стоявшего неподалеку стула, мысленно готовя себя к худшему. «Сейчас он начнет задавать мне вопросы до тех пор, пока я не допущу какую-нибудь ошибку, – думала она. – А после этого у него будет повод издеваться надо мной. Они все так поступают. И самое главное, что никогда не угадаешь, какой ответ был верен, потому что все это только игра. Такая специальная жестокая игра…»
– Расскажи мне, как ты жила в своем Кракове до войны, – сказал Клаус, отрывая ее от размышлений. Ему хотелось пообщаться с кем-нибудь, а поскольку, кроме нее, у него дома в этот вечер никого не было, ему пришло в голову позадавать ей ненавязчивые вопросы.
Хельга сжала пальцы до боли в суставах. Она не знала, чего он ждет от нее, и не знала, что ей отвечать. Однако на размышление было не больше нескольких секунд, и, почти не раздумывая, она сказала:
– Я начала работать учительницей, собиралась выйти замуж, а потом… – она остановилась и в ужасе поняла, что дальше говорить ей нечего, отчего она только в безысходности закусила губы и стала молча смотреть на Хайделя, ожидая самого худшего.
Клаус снова закурил. «Интересно, – подумал он, – я ежедневно вижу эти подобострастные выражения лиц, эти судорожно сжатые руки, бессильную ненависть, но отчего-то там внизу, все эти люди кажутся мне каким-то единым месивом, которое заслуживает только жестокости и презрения, а она… Хельга? Да, Хельга Майерсон, она вдруг стала интересна мне, как некое живое существо». Он отметил про себя и то, что хочет наблюдать за ней, что-то понять в ее поведении, однако, что именно им движет, он так до конца и не осознал, и от этого ему захотелось как-то спровоцировать ее на проявление эмоций. Он продолжал смотреть на нее, и ему стало казаться, что он только ищет способ развеяться. Найти для себя некий новый источник развлечений, который дал бы ему возможность и отдохнуть от лагеря, и бросить пить, и на время оставить Магду, которая уже порядком ему поднадоела. «Надо что-то предпринять, – уже почти с азартом думал Клаус, глядя в немигающие желтые глаза Хельги. – Что-то такое, чего еще не было. Без крови, без боли, но чтобы остался этот страх, и это… Что-то еще, чего я никак не могу в ней понять».
– Иди к себе, – неожиданно для Хельги сказал Клаус и, дождавшись, когда за ней закроется дверь, снова погрузился в свои мысли.
«Это должно быть нечто новое, – думал он, вертя в руке пустой стакан. – Что-то, чего она никак не ждет от меня, но при этом очень боится. Даже нет… Не так…» Он снова закурил и, прокручивая в голове всевозможные варианты развития событий, неожиданно сделал для себя открытие. «Она ждет от меня жестокости и издевательств? Каждую минуту боится, что я могу убить ее? Она даже не надеется обольстить меня, потому что понимает, что этот путь ведет все к той же боли и унижению. Да, это именно так, – утвердился Хайдель в своем мнении, – именно так, потому что она прошла пятый барак и никаких иллюзий по поводу действенной силы красоты у нее уже нет. И значит, она готова только к худшему». Он встал и прошелся по комнате, по привычке наматывая на руку широкий кожаный ремень. «Тогда, – и он рассмеялся от идеи, которая пришла ему в голову и показалась поразительно гениальной, – тогда надо дать ей все самое лучшее, и пусть она боится все это потерять». Он снова сел в кресло и, ощущая удовлетворение от наконец-то родившегося в голове плана, налил полстакана водки и залпом выпил. «Теперь осталось только начать воплощать это в жизнь, – решил он, как бы подводя итог своим размышлениям, – и это будет нечто грандиозное».

Выйдя из комнаты Клауса, Хельга скрылась в своем полуподвале и, закрыв дверь, села на кровать. «Кажется, меня чудом миновала буря, – думала она, закрыв лицо руками. – Почему он отпустил меня? Ведь я не ответила на этот вопрос, никак не попрощалась с ним, потому что не знала, что я должна была сказать». На мгновение она допустила мысль, что могла быть просто ему не интересна, но, вспомнив все то, что происходило с ней за последние пять месяцев, пришла к выводу, что они – а под этим обобщающим словом «они» она понимала всех наделенных властью мужчин в этом лагере – они никогда не проходят мимо возможности каким-то образом продемонстрировать свое право на ее жизнь и свободу. «Да, так же и он, – думала Хельга, – рано или поздно он все равно покажет себя, и все то, что говорили о нем там, внизу, окажется правдой. Но почему он так просто отпустил меня сегодня?» Эта мысль не давала ей покоя, и, промучившись полночи от ожидания того, что Клаус снова вызовет ее к себе, Хельга только под утро забылась тревожным сном.