Семь жизней одного меня. Евроболт.

Начиная с лета девяносто первого года и в течение почти десяти лет Муха не уставал повторять, что идея СП «Евроболта» - была моя. Причем особенно на первых порах, когда немцы положили его работникам такие зарплаты, о которых в самом начале девяностых можно было только мечтать, да еще в твердой валюте, а не в каких - то там деревянных. Муха выражался так: - Ах, Гена, мы тебе по гроб будем обязаны за «Евроболт». Потом, когда он уже попривык к своим доходам, и ему хотелось получить больше власти, а он вынужден был подчиняться постоянно присутствующему немцу – содиректору от Мурша, он нудел приблизительно так: - Ну, Гена, удружил ты мне с этим «Евроболтом» - шагу не дает ступить окаянный немчура.

А дело было так. В ЦНИИпоет приехала делегация из Западной Германии. Разумеется, они походили по кабинетам руководства института, поучаствовали в застолье в каком-то ресторане. И, напоследок, устроили нечто вроде семинара в актовом зале института. Я попал на него случайно, т.к. никого из отдела Мухи на семинар не пригласили. Однако из довольно сбивчивых слов переводчицы из отдела внешнеэкономических связей (был и такой отдел в институте, но никакими связями, кроме довольно посредственного перевода он не занимался), я понял, что немцы занимаются проектированием конструкций зданий. Как раз по основной тематике мухинского отдела. В том, почему на семинаре отсутствовал Муха, или его главный программист Семенов, виноваты были, судя по всему, козни именно этого отдела, или простое русское головотяпство.

Немцев было трое. Старший из них, маленький, невзрачный на вид, в мятом, как потом оказалось, самом модном и дорогом костюмчике, несколько раз даже прозрачно намекал на свою заинтересованность в специалистах родственного профиля. На что ему кто-то из руководства отвечал общими словами и предлагал дружбу на уровне института. Когда семинар закончился, я зашел к Мухе в кабинет и вкратце рассказал о немцах. Впрочем, Муха слушал довольно рассеянно и был занят своими какими-то мыслями. На следующее утро, мы с Мухой стояли в коридоре на втором этаже, напротив самого большой комнаты его отдела. Рядом находился и отдел внешнеэкономических связей. Из него вышла дама - заведующая и с потерянным видом обратилась к Мухе: - Юрий Николаевич, вы не могли бы нам оказать очень важную услугу? - А в чем, собственно дело? - спросил Муха, как обычно, несколько свысока, чему немало способствовал также и немалый его рост. - Понимаете, не приехало такси, а нам нужно срочно отвезти немецкую делегацию в Шереметьево. – Так что, вы предлагаете заведующему отделом на вас таксистом поработать? – с вызовом начал Муха, но я не дал ему закончить начатую фразу, извинился перед дамой и почти силой оттащил его на несколько метров. – Юра,- задышал я прямо ему на ухо - это один шанс из тысячи. Это та делегация, о которой я рассказывал тебе вчера. Сейчас ты отвезешь немцев на аэродром, а по дороге договоришься с ними о создании совместного предприятия. Только ни в коем случае не бери с собой переводчиц. Понял? - Понял, - он, видимо, не ожидал от меня такого напора, но возражать не стал.
Вскоре после обеда Муха вернулся торжествующим. Все получилось именно так как я и предполагал. Немцы ухватились за предложение создать совместное предприятие с коллективом разработчиков программного обеспечения, т. е с Мухой. Через несколько дней Муха, Семенов и директор института Овсянников вылетели в командировку в Хаммельн, где находилась немецкая фирма и вернулись оттуда более чем обнадеженными. Оказалось, что этот самый невзрачный на вид немец, Мурш – глава фирмы и миллионер. Муха взахлеб рассказывал о коллекции машин в его гараже, в том числе Феррари стоимостью никак не меньше полумиллиона марок.
Впрочем, была в этом деле одна загвоздка: практичные немцы были согласны на создание СП только после выполнения нашими ребятами конкретной работы на которые, по оценке Семенова, должно было уйти, по меньшей мере полгода, а то и год. При этом оплата была обещана только по факту выполнения всей работы. На деле это означало, что группа маркетинга должен был в течение года зарабатывать деньги для немаленьких по тем меркам зарплат для полутора десятков программистов. При обычных условиях эта задача была вполне выполнимой. Программа Stark, автором которой был Володя Семенов, неплохо продавалась, а я к тому времени уже успел создать целую сеть, как теперь называют дилеров, на бескрайних просторах нашей Родины. Однако не все было так просто. Как и во всяком новом деле, в программе существовали недоработки. Поэтому было достаточно много покупок с условием поставок доработанных версий. И вот, теперь мы должны были продавать Stark, заранее зная, что он дорабатываться больше не будет. Хорошо, пусть это будет на нашей совести, решили мы, но даже упоминать об этом заказчикам было ни в коем случае нельзя. Поэтому на все последующие семинары я отправлялся уже с явно нечистой совестью.

В августе состоялся ГКЧП. Я до сих пор испытываю неприятные ощущения при первых звуках музыки из «Лебединого озера». А тогда омерзение было почти непереносимым. Отвратительные лица предводителей ГКЧП по телевизору, не лица, а морды. Какие-то коричнево-зеленые, то ли от испуга, то ли с перепоя. Они произносили по бумажке казенные речи, и казалось, что они не читают по бумаге, а, морщась от отвращения, жуют ее. Сейчас мне кажется, что это было сделано с умыслом. Чтобы так показывать, нужно было очень постараться. А еще нам, как бы невзначай, услужливо подсовывали воспоминания о тридцать седьмом. Все это казалось плохо от режиссированным спектаклем. Правда, неизвестно кем и для чего поставленным. У нас под окном, по Ленинскому проспекту по ночам грохотали танки. Однажды в темноте мы явственно слышали раскаты пулеметной очереди.

С полуночи был объявлен комендантский час. В эти дни я задерживался на работе до позднего вечера. Однажды спохватился совсем незадолго до полуночи. Домой я, как обычно, возвращался через Воронцовский парк, а вслед за мной медленно ехал милицейский воронок, готовый через несколько минут упечь меня в кутузку. Однако я успел вовремя. А пятнадцатилетний сын пропадал по ночам, заставляя жену до боли всматриваться в окно: не покажется ли из арки знакомый силуэт.

Вскоре на глазах у всей страны разворачивался новый спектакль. Если первый казался фарсом, то этот явно смахивал на ковбойский боевик. Один президент протягивает руку помощи другому, томящемуся в плену.
Первый президент России, последнему президенту Союза. Все мы были зрителями этих, как теперь говорят, «реалити-шоу» и в результате должны были почувствовать немыслимую радость и свободу. И все это почувствовали. Вернулся из Фороса Горбачев, Вид у него был как у нашкодившего кота, одновременно обиженного и чувствующего свою вину. Но его то никто не жалел. Героем был один Ельцин. Красивый, шестидесятилетний.

В сентябре был семинар в Иркутске. Странно, но судьба в некоторых обстоятельствах, по-видимому, была настроена пускать меня по второму кругу. Вот и в Иркутск я попал во второй раз, опять-таки почти через двадцать лет. Оказалось, что не мы одни такие хитрые разъезжаем по стране с выездными сериалами. Были и другие институты и даже частные компании. Например, ребята, с которыми мы познакомились, представляли бухгалтерскую программку с простым названием: «1С».

Для участников семинара принимающая сторона, кажется, все тот же Гражданпроект, сняла дом отдыха в Листвянке. Отсюда и выезжать никуда не нужно было: здесь мы и жили, и питались, и семинары проводили. Каждый в определенное время. В свободное время съездили на берег Байкала. Здесь парни из Якутска устроили показательное купание. На все аргументы, что вода в озере уже почти ледяная, они отвечали, что у них все гораздо холоднее и плескались в прозрачной воде как моржи. Справа по берегу был виден исток Ангары, а еще дальше в столбах белого дыма - ЦБК, и идущую к нему по берегу ветку железной дороги.

Здесь все поражало огромными размерами. Это определение я вычитал у кого-то из советских писателей, кажется, у Паустовского. И это была истинная правда. Даже рачки, единственная живость, которую мне удалось выудить из могучей реки рядом с нашим домом отдыха вместе с кусочками дерева и водорослей были такого размера, что могли сойти за нечто съедобное. А что уж говорить об озере, о реке, об огромных, уходящих в небо лиственницах. По пути на аэродром мы заехали в этнографический музей. И здесь я убедился, что и люди здесь издавна строили все с размахом. И дома и пристройки и даже двор были выложены из бревен циклопического размера.

Программу запланированных на девяносто первый год семинаров я завершал на Сахалине. В Южно-Сахалинске мы разместились в бывшей обкомовской гостинице. У меня был двухместный номер с Шиффом. Утром меня разбудили громкие крики и хохот. - Что-то рановато начали веселиться,- подумал я и вышел на балкон, чтобы разглядеть явно подвыпившую компанию. Но никого не увидел. Только на вершине соседней березы сидела странная птица: большая, черная, величиной с ворона, но только с бородой. Моя компания была ей явно не по душе и она улетела.
Записывая эти строки, я решил в Интернете отыскать кто же мне мешал тогда спать. Но ничего подходящего не нашел. Скорее всего это была либо черная, либо большеклювая ворона, а за бороду я мог принять слишком большой клюв.
После семинара я застал Шиффа в номере за написанием письма на незнакомом мне языке. Венгерский я мог отличить, но этот был совершенно другой. Я спросил его об этом и он ответил, что это старо – венгерский язык, на котором могут изъясняться всего несколько человек в Венгрии. А Шифф, для тренировки, переписывается на нем со своей знакомой девушкой.

Рацион питания на Сахалине, как и следовало ожидать, состоял из одних морепродуктов. В столовой был «широкий» выбор блюд из красной рыбы, красной икры и морской капусты.
Я помнил, что в декабре девяностого Шифф также оказался на Сахалине. Из-за штормов, он не мог вылететь с острова почти до самого Нового года. Я знал, что он весьма избирательно относится ко многим продуктам, т. е. не ел всего того, что «летает, ползает и плавает». – Дюри, чем же Вы питались здесь целых две недели? - спросил я его. В качестве ответа он повел меня по прямым как стрела улицам города (наследие японской оккупации) к старой корейке, которая торговала на улице похожими на манты изделиями из вареного теста с начинкой из квашеной капусты. Манты были вкусными, но питаться ими целых две недели было бы, пожалуй, слишком круто.

На семинаре в Южно-Сахалинске была предусмотрена экскурсия к Охотскому морю. Нас сначала познакомили с поселком рыбаков и заводиком по производству икры, который переживал далеко не лучшие времена, а затем отвезли на берег моря. Погода стояла тихая и ясная и мы с удовольствием искупались. На календаре была средина октября.

Еще одну экскурсию, мы совершили самостоятельно. Взяли билеты на автобус и поехали в Корсаков. Я надеялся с высокого берега увидеть Японию, но небо было в легкой дымке, хотя и проглядывало солнце и я, разумеется, ничего на увидел. Я оставил своих приятелей изучать достопримечательности магазинов и отправился в бухту. Мне не терпелось порыбачить в здешних водах. Однако тамошних обитателей совершенно не интересовали мои блесны и ничего кроме стебелька морской капусты с присоской и прилипшего к ней камушка я не поймал. Я посидел на теплом валуне, вдыхая запах сухих водорослей в избытке усеявших все побережье. Поблизости находился рыбколхоз. И я с удивлением наблюдал как здешняя золотая молодежь гоняет по крупной гальке вдоль берега на невиданных даже в Москве иномарках.

Еще одной достопримечательностью оказался рынок в Южно-Сахалинске. Первое, что я увидел был КАМАЗ, груженный, как мне показалось здоровенными поленьями. Он вывалил свой груз прямо на газон и это оказались не дрова, а огромные и толстые рыбины, скорее всего кета, с оскаленными пастями и перемазанные в каком-то скольком иле. Затем я увидел шеренгу бабушек, торгующих красной икрой. Самой мелкой тарой была здесь литровая банка и стоила она сто рублей. С одной стороны, это была почти стоимость билета до Москвы, но с другой, в столице икра стоила раз в десять дороже. Я решил узнать у Мухи, не захватить ли деликатеса и на его долю. Муха, которого я разбудил, как оказалось, в половине шестого утра, долго не мог взять в толк, зачем я его беспокою, но узнав о здешних ценах, заказал трехлитровую банку. Я так и поступил, а для себя взял одну литровую, но с какой-то особенной икрой: крупной и почти оранжевой. Уже в аэропорту я увидел, как грузины заносят в самолет икру в оцинкованных ванночках для купания детей, и пожалел, что взял для себя, пожалуй, маловато.

По прилету я передал Мухе его банку, честно признавшись, что старушка – продавщица предупреждала, что ее икра малосольная, и употребить ее нужно в довольно сжатые сроки. – А какие? – поинтересовался дотошный Муха. - Ну, я не знаю,- легкомысленно ответил я, - может быть, за пару недель, что ли. А на 8 Марта, когда жена пригласила семью Мухи к нам, кроме всего прочего, я достал из холодильника банку своей икры, которой, впрочем, оставалось еще сравнительно много, и был удивлен странной реакцией наших гостей дружно и как-то очень решительно отказавшихся от деликатеса. Я поинтересовался у Мухи причиной, послужившей для такого странного отказа.
И услышал слова немало меня удивившие: - Но ведь ты сам посоветовал съесть всю банку в течение двух недель. Я представил себе моего приятеля, мучительно склонившегося над тарелкой с красной икрой, наподобие героя из бессмертного боевика, и с трудом спрятал улыбку, но мне, действительно, стало не по себе.

Год девяносто первый закончился отречением Горбачева. И хотя все уже давно испытывали к нему чувства скорее отрицательные, уж больно он надоел своим пустопорожним разглагольствованием, да и Форосская история его далеко не красила – мы понимали, что с этим отречением рушится целый мир. Хороший он был или плохой, это другой вопрос. Но он закончился, и начинался другой.