Семь жизней одного меня. ЦНИИпоет.

По сути, я пришел на место, которое с самого начала обещал мне Муха, но только с лагом в три месяца, проведенные мною не без пользы. На новом месте мне пришлось решать несколько другие задачи. Во-первых, нужно было несколько интенсифицировать процесс оборота документов. А во-вторых, повысить процент выхода денег в случае их оплаты, минуя институтскую бухгалтерию.

Я до сих пор не без удовольствия вспоминаю это время: впервые в жизни я мог распоряжаться своим временем по своему усмотрению. Но это отнюдь не означало, что я тратил его впустую. Я приходил в ЦНИИпоет раньше всех и уходил тоже в числе последних. Как правило, начиная с семи утра я начинал звонить в проектные институты, расположенные на Дальнем Востоке: в Находке, Владивостоке и на Сахалине. Там в это время рабочий день подходил концу. Затем подходила очередь Восточной Сибири: Якутска, Иркутска, Улан-Уде. Далее следовала Западная Сибирь, Казахстан, Средняя Азия, Урал. К полудню я добирался до городов в Европейской части Союза.

Здесь я делал перерыв и отравлялся через Воронцовский парк обедать к себе домой. Затем я возвращался той же самой дорогой и продолжал обзванивать институты до конца рабочего дня в Калининградской области, Белоруссии и на Украине. После многолетней практики на прежней работе делать полсотни звонков в день не составляло для меня большого труда. Зато я начал составлять картотеку главных специалистов, которые занимались в проектных институтах расчетом конструкций зданий. Теперь я отправлял рекламу Starka не просто в адрес института, так сказать, на деревню к дедушке. В этом случае наши проспекты, прежде, чем попасть в нужные руки, могли неделями валяться, в соответствии со всем известными бюрократическими традициями, сначала в приемной директора, затем у его заместителя по науке, и так далее и тому подобное. А могли и вовсе бесследно исчезнуть где-то в многочисленных коридорах и так и не дойти до единственного специалиста в институте который только и мог сказать желает ли он пользоваться нашей программой.

Но это было только начало в довольно длительном процессе согласований, который необходимо было пройти гипу для получения разрешения на покупку программы. Следуя своей привычке детально изучать все вопросы, я дотошно в них разбирался, для того, чтобы значительно ускорить свою работу. В каждом крупном городе я выбирал базовый институт, как правило это был Гражданпроект. Когда организация приобретала Stark и в Москву приезжал гип за программой и обучением, я заводил с ним знакомство и пробовал сделать его нашим дилером, а институт базовым по распространению программы в своем городе или даже регионе. Конечно, далеко не все специалисты годились на эту роль. Но я настойчиво искал сторонников среди наших пользователей, распределяя их роли в нашем деле: от чисто эмоциональной и не оплачиваемой поддержки, до участия в процессе передачи программы и начального обучения.

Конец девяностого года выдался на редкость сумбурным: на меня градом посыпались заявки на приобретения программы. Проектные организации спешили хоть как-то отоварить выделенные на этот год бюджетные деньги, которые в противном случае попросту грозились испариться. Я без устали рассылал платежные требования, стараясь удовлетворить каждую заявку буквально в день ее получения. Однако скоро и этого оказалось недостаточно. Во второй половине декабря в институтах началась настоящая паника – все требовали, чтобы документы приходили не со скоростью почтовых отправлений, а буквально на следующий день. Для этого мне приходилось отправлять требования с ближайшим скорым поездом, упрашивая проводника передать конверт на станции назначения.

Когда же вся эта суета схлынула, оказалось, что я сумел заработать для коллектива довольно круглую сумму, которой хватило для того, чтобы в течение по крайней мере половины следующего года выплачивать всему коллективу, в который без колебаний приняли и меня, одинаковую добавку к зарплате в размере двух тысяч рублей. Разумеется, ежемесячно. Для большинства программистов, да и для меня тоже, эта сумма казалась заоблачной. Я точно помню, что билет на самолет до Южно-Сахалинска в октябре девяносто первого года стоил сто шесть рублей.

Но для того, чтобы удачно подвести итоги года, мне нужно было решить еще одну задачу, о которой я упоминал раньше. Кооператив под руководством Малыгина мог осилить выход как максимум половины наличных денег. В то время, как в газетных объявлениях, которые расплодились за последнее время указывалась сумма девяносто и даже девяносто восемь процентов. Я очень настороженно относился к этим обещаниям, опасаясь обыкновенного мошенничества. Но найти более выгодный источник перевода безналичных денег в наличные все же надеялся. И такой вариант, действительно, подвернулся.
Как-то на сессии райсовета, куда я более или менее регулярно появлялся, я встретился с Сашей Смирновым, бывшим секретарем районного комитета комсомола. Он рассказал, что у него, как и вообще у большинства комсомольских лидеров, есть внедренческая организация с определенными льготами. Кстати, сообщали, что М. Ходорковский, в бытность свою комсомольским вожаком, одним из первых приспособил свой центр научно-технического творчества молодежи (ЦНТТМ) для обналички, тогда еще вполне разрешенной и, в основном за этот счет, приобрел свой первоначальный капитал.

Я быстро с Сашей договорился и уже на следующий день пришел к нему в офис в Лефортово для заключения договора. Каково же было мое удивление, когда я застал там Мишу Молотова, моего бывшего сослуживца, уволившегося с работы за год до меня. После этого я уже без всяких сомнений вписывал в требования «комсомольский» расчетный счет, а приходя в район с удовольствием отводил душу в беседах с Мишей.

На следующий год я наметил серию семинаров на базе возможных дилерских центров, которые я планировал создать на всей территории «великого и могучего». В январе я поехал с Семеновым в Питер, но эту поездку нельзя было назвать подготовленным мною семинаром. Было холодно, дул пронизывающих сырой ветер и на улицу не тянуло. Удивляли практически пустые раздачи в институтской столовой и то, что в фирменном поезде исчез обязательный в прежние времена чай.

В январе же грянула «павловская реформа», она была явно конфискационная, но она не сильно нас затронула, потому, что зарплаты мы получали мелкими купюрами для получения которых портмоне и кошельки были явно мелковаты. Однако действия и вранье этого «ёжика в тумане» сильно раздражали и только увеличивали недоверие к власти.

Тем временем Муха сформировал бригаду программистов, которые могли выезжать на семинары, самостоятельно проводить обучение программой и анализировать вопросы и замечания по Starkу. В эту бригаду вошли Женя Викторов, Слава Цыкало, венгр Шифф Дьердь и я. Шифф – я по памяти своего знакомства с венгерским называл его Дюри – был уникальной личностью. По специализации он был системным программистом, но разбирался и в Starkе в других программах и много еще в чем.
У ЦНИИпоета были достаточно тесные связи в рамках СЭВ с проектными организациями социалистических стран. Общительный Муха водил личное знакомство со специалистами из Болгарии и Венгрии. В этих странах персоналки стали появляться несколько раньше, чем у нас, и у местных программистов было больше опыта в локализации программ на ПК. Так, с помощью венгров создавалась графическая оболочка программы Семенова Stark. Зимой я помогал ему зарегистрировать советско-венгерское СП «Интерпап». У болгар Муха позаимствовал программу по отоплению и вентиляции «Sins», с помощью специалиста из родственного института Татьяны Волковой локализовал ее и включил в свой перечень.
Но денег ни у венгров, ни у болгар не было, и мы с Мухой много раз рассуждали на тему необходимости знакомства с партнерами из капиталистических стран. Это было тем более актуально, потому что мы понимали: стоит рухнуть бюджетному финансированию – и мы окажемся «на мели». Муха позаботился и о привлечении кадров из других отделов для маркетинга. После того, как я «пропахал» здесь широкую борозду, обучить подобным действиям других не составило большого труда. И вот уже Валентина Артамонова бойко расхваливала по телефону нашу программу. А Наташа Щедро оказалась слушком чувствительной для такой работы и скоро Муха перевел ее в бухгалтеры. Я получил возможность не сидеть постоянно на телефоне, а периодически разъезжать «по городам и весям», тем более, что я уже понимал: в таком составе страна долго не просуществует.

Свой первый семинар с Шиффом мы провели в Сумах. Я отвечал за общие вопросы, а он очень грамотно и, на мой взгляд, даже артистично провел лекцию по программе. На Северный Кавказ Викторов поехал один, а вот на семинар в Среднюю Азию мы отправились втроем. Конец мая мы застали в Ташкенте. График семинаров был очень напряженный, и, когда мы выходили на улицы, столовые уже были закрыты. От голодной смерти спасал местный рынок, на котором мы отоваривались сказочно дешевой клубникой и острыми корейскими салатами. Следующий семинар был назначен в Алма-Ате. Но беда в том, что билетов на самолет не удавалось ни на какое устраивающее нас число. И тогда я принял довольно рискованное решение - добираться на поезде.

Дело в том, что начиналось лето девяносто первого. Того самого года, в котором трещали по швам казавшиеся прежде незыблемыми устои и продолжался парад суверенитетов. Года, в котором Советский Союз окончательно исчез с политической карты мира.
Поезд, в котором мы ехали, находился в последней степени изношенности, а, возможно, уже далеко за этой степенью. Он был до того стар, запущен, грязен и неопрятен, что у нас периодически закрадывалось сомнение, доедем ли мы когда-нибудь на места нашего назначения. А тут еще несносные мальчишки, чувствующие свою полную безнаказанность, начали обстреливать камнями наш поезд, едва мы тронулись от ташкентского вокзала. И эта канонада продолжалась, едва мы подъезжали к какой-нибудь станции, либо отъезжали от нее же. Один чрезвычайно удачно брошенный камень разбил наружное стекло нашего купе. А другой еще более удачный, пробил стекло купе проводника насквозь и даже слегка его ранил. Разумеется, наш проводник был пьян добрую половину пути, а ко второй половине он попросту исчез. Так, что отыскать его не было никакой возможности. Пришлось нам в поисках кипятка обходить несколько вагонов, которые трясло и мотало на каждом стыке, как будто мы двигались не по рельсам, а по ухабистой проселочной дороге.На второй день степь закончилась и показались округлые горы, которые показались мне странно знакомыми.

И я вспомнил, что почти двадцать лет назад по этой же дороге я ехал в Алма-Ату, сопровождая «стратегический груз» - канистру спирта, необходимого для охлаждения лазера, установленного на телескопе с целью проведения работ по лазерной локации Лунохода 2. Как давно это было. Как будто не в этой, а в другой какой-то жизни. Я читал Бертрана Рассела, намеревался стать философом, писал о проблемах гуманизма и творческого развития личности.

Семинар в Алма-Ате прошел неплохо, а на следующий день, мы поехали на экскурсию на Медео. Вероятно, за те двадцать лет, которые прошли с того времени, когда я не попал на знаменитый каток в первый раз, он сильно обветшал. Но меня не оставляло чувство какой-то тоски и безысходности, когда я видел явные следы заброшенности и разрушения там, где по логике вещей этого просто не могло быть.