ПРЕВЕД-МЕДВЕДЬ (сказка о любви) ОТРЫВОК

Уже подчеркивая стужу,
Весь нараспашку, весь наружу
Знакомый тополь! – погляди! –
Рванул одежду на груди!
И, кажется, что пошутили
Над нами летние деньки
Чтоб стало снова ощутимей
Что мы с тобой сибиряки.
С. Донбай


ГЛАВА 1: Самый лучший в мире нянь.

Не смотря на то, что пальцы продолжали механически прыгать по клавиатуре, печатая последнюю главу диссертации, мысли всё равно возвращались к свадьбе. Похоже, что само это событие было одинаково приятно и тревожно. Я и сам порой не мог объяснить природу этих волнений. Мне, может по молодости, казалось, что свадьба это не совсем обычное событие, и к нему стоит подойти со всей ответственностью. Угнетали бытовые тревоги – хватит ли денег, чтобы напоить и накормить всех гостей, чем развлечь дальних родственников? Закрадывались неприятные мысли: целесообразно ли устраивать свадьбу в начале января, или лучше было подождать лета, сделать целый чан окрошки, собрать ягод с огорода и хотя бы отчасти покрыть расходы. Я протёр глаза и понял, что если сейчас Аня позвонит мне, то её голос приведёт мои взвинченные чувства в порядок, успокоит. Было удивительно осознавать, что пишешь работу о стрессе и сам находишься на грани этого распространенного в наши дни явления.
Словно уловив мои желания, зазвонил телефон. Но это оказалась сестра. Я изо всех сил постарался скрыть лёгкое разочарование в голосе. Однако не смог удержаться и тяжело вздохнул, когда она попросила меня присмотреть за ее детьми. Сначала я возмутился, но в ответ услышал долгую пламенную речь о том, что совсем ещё не готов к семейной жизни, раз не умею провести время с детьми. Потом она перешла на уговоры и убеждения и, в конце концов, я сломался. Судя по словам Кати, кроме меня никто в мире не мог лучше присмотреть за её роднулечками, ведь няней нанимают только искусственные семьи в сериалах по телевизору. Накануне нового года она с мужем собиралась съездить к родственникам в Новосибирск, но билеты остались лишь на вечер. Она решила, что не стоит тащить с собой детей в долгий тяжёлый переезд. И всего-то денёк посидеть с её девятилетними ангелочками! Кто же от такого откажется? Вот и я, увы, не смог. В ответ на моё согласие, услышал, что я самый лучший брат на свете, и она ждёт меня к трём часам.
Я положил телефон и задумался. Скучно там мне точно не будет. Катя и Женя жили в своём доме. С утра придётся затопить печь, если не хочу замёрзнуть вместе с племянниками. Хотя они-то точно не замёрзнут! Катя постоянно жалуется на то, что даже после двенадцати ночи никак не может заставить Антона и Нину лечь спать. «И как они только не устают, так набегавшись за день? - удивлялась она – А ведь ещё школа!» Я ей в шутку отвечал, что ей не понять – старая уже.
Антон был худеньким, но крепким мальчишкой, на первый взгляд чаще непослушным, чем Нина. Впрочем, уж я-то знал какое это заблуждение. Для Кати присмотр за детьми являлся обязательной чертой материнства, её неотъемлемой частью, а для меня всё же отягощающей ответственностью.
Я стал одеваться. Высунув голову из свитера, я посмотрел на градусник в окне. Ух ты! Минус тридцать! Хоть шарф вокруг лица обвязывай! Это сейчас я, прожив всего четверть века, боюсь обморозить лицо! А когда мне было столько лет сколько сейчас Антону, такой страх был мне не ведом! Застегнув громоздкий пуховик, я вышел из подъезда, и в считанные секунды почувствовал, как нос стал холодным, а мысли прозрачными и хрустящими. С удивлением я смотрел на сугробы высотой в полтора моих роста и думал, что уже давно не видел такой зимы. Наверное, лет пятнадцать. За последнее время она из белоснежной красавицы в соболиных мехах, превратилась во что-то текучее, грязное, посыпанное сверху золой и песком. Словом, какой-то неудавшийся слякотный гибрид осени, навевающий только депрессию, а вовсе не сказочное предновогоднее настроение. Ай, да и какие тут сказки – свадьба на носу – самая реальная из всех сказок. Никогда не задумывался над тем, что это будет так сложно.
Я шёл по улице, глядя на такие большие сугробы, и что-то во мне подпрыгивало в такт шагам и светлело как серебро под содой. Эта необычная многоснежная зима напомнила о детстве, которое казалось, было недавно, зато ушло, как поётся на грустных школьных выпускных – безвозвратно.
Ох..! Я отчаянно потёр нос белой перчаткой. В памяти всплыла вчерашняя телепередача по каналу «Animal Planet». Там показывали, как полярные медведи прикрывают свой чёрный нос лапой, чтобы незамеченными подобраться к лунке нерпы.* Ну, на медведя я всё-таки не похож. Я скорее – песец. Ага, так мне и говорил этот маленький настырный китаец с рынка «Дружбы Народов»: «Пуховика – стопроцентный песец». Передёргиваясь от холода, я с сожалением посмотрел на свои ноги, обутые в модные зимние ботинки, увы, ничем кроме стиля не примечательные. Вот сейчас бы хорошие валенки! Не эти дешёвые подделки, что продаются на ярмарках, а настоящие – способные все минус пятьдесят выдержать! Такие были у моего деда.
Да, отвыкли мы от того что сибирская зима должна быть холодной. А сейчас люди и в минус двадцать пять не хотят нос из дома высовывать. Прячутся в своих берлогах, прямо как тот медведь или нерпа. Многие приметы вспоминают: вот солнце багряное – быть завтра морозу! Но разве это мороз, когда в одних штанах не холодно на улице стоять? А сегодня, будто услышала зима возмущённые возгласы таких вот закоренелых сибиряков, чьё детство прошло в снежных крепостях на холоде. Я бежал, прикрывая лицо, а душа, глубоко внутри радовалась причудам погоды, казавшимися невозможными при постоянном потеплении климата.
Я углублялся всё дальше в частный сектор. Теперь меня – одиноко бегущего по дороге сопровождал собачий лай. И то, многие четвероногие ленились выполнять свои обязанности охранников – только цепи из будок торчали, да вырывались облачка тёплого собачьего дыхания. За заборами домов возвышались снеговые кучи, порой закрывающие окна. Хозяева едва успевали скидывать с крыш тяжёлые массы. Иногда мой бег сопровождался глухим стуком, когда очередной пласт снега съезжал по новенькой кровле. Рассматривать, что творилось по сторонам, я не стал, потому, что уже не чувствовал носа, а вдох ледяного воздуха колол лёгкие. Местность шла под уклон. Множество домиков располагалось в глубокой лощине и я, спускаясь по одной её стороне, хорошо видел далеко на горизонте трубы заводов, изгиб реки, а за ней шапку лесов. Уже через несколько минут я опустился ниже уровня видимости горизонта и теперь шёл по прямой улице. Родительский дом – в котором теперь жила моя сестра с мужем и двумя детьми находился в начале улицы. От него дорожка вела далеко в сады – места совсем уже заброшенные и пустующие. Да, пожалуй, где-то здесь и проходила граница этого цивилизованного промышленного города. «Вот, почти добрался» – думал я, глядя на овраг впереди. Не доходя до него, я свернул налево и упёрся в старую деревянную калитку.
Как я уже говорил дом Кате и её мужу достался от наших родителей. Поселились они в нём недавно и многое ещё не успели подремонтировать, а главное перестроить на свой лад. В этом доме прошла часть и моей жизни. Я был уверен, что и теперь это был достойный семейный очаг. Катя никогда не забросит хозяйство, да и Женя - мужик работящий, где надо - всё сделает. Вообщем кто знает, может дом ещё внукам достанется, когда престарелая семья поймёт что больше не в силах топить по утрам печь, заготавливать дрова и переберётся в благоустроенную квартиру, в десяти минутах ходьбы отсюда.
Я потянул на себя калитку с табличкой: «Осторожно – злая собака». Это лохматое чудо тут же бросилось на меня с торжественным завыванием, норовя сбить с ног неуёмной энергией радости, поставить лапы на плечи и лизнуть шершавым языком в онемевшее от мороза лицо. Следующие минут пять я трепал Рыжика, даже позабыв о холоде – такой живой и жизнерадостный был пёс. Я постучал в дверь три раза. Звук был глухим, будто с крыши трижды упал снег. Я услышал, как открылась внутренняя дверь, затем, родные, шоркающие в тапках шаги, и наконец, знакомое: «Кто?»
На кухне, Катя напоила меня горячим чаем. Потом я послушал в свой адрес хвалебные оды. И, конечно же, отмахнулся – да ладно, чего не сделаешь ради сестры. И тут же посыпались вопросы: «Как там Анечка?» Купила ли она свадебное платье? Ох, а она и без него ангелочек!» - и всё в таком духе.
В доме было тепло и уютно. Громко стукали маятником большие настенные часы в форме кота – Гарфилда.* В такт движениям хвоста бегали жёлтые глаза.
Дома была только Катя. Неугомонные дети всё-таки упросили отца, сходить с ними на горку, и не на какую-нибудь, а на самую высокую в городе! Сестра посмотрела на выпуклый живот Гарфилда с циферблатом и спохватилась. Скоро уже должна была прийти троица голодных покорителей ледяных высот. Катерина была совсем не худенькая, но я удивлялся грации движений, когда она собирала на стол. Захлопали дверцы кухонных шкафчиков, загремела посуда. «И никакой скатерти-самобранки не надо, как в дурацкой сказке!» - подумал я не без гордости – повезло Женьке!» Но тут же мои мысли вернулись к Ане. И мне, конечно, повезло не меньше! Никаких сомнений в желании связывать с ней всю дальнейшую жизнь у меня не возникало! Что-то она мне не звонит… Вот сейчас утрясутся дела и я сам ей позвоню. Тем более что она не любила, когда я бросал все свои дела ради неё.
Пока Катя исполняла обязанности хорошей домохозяйки, я сидел у стола и разглядывал стены. Этот дом удивительно сочетал в себе старину сорокалетней давности и разные новшества, которые постепенно вполне благополучная семья внедряла в процессе жизни. Например, с новым холодильником соседствовал старый тяжёлый буфет. Над раковиной в углу с одной стороны на стене был установлен новый счётчик с электронным циферблатом, а на другой – резная деревянная полка для полотенец и шампуней. Печь, заложенная ещё при строительстве дома, была недавно побелена, а внизу её металлические части покрашены серебрянкой. На крышке топки были выгравированы буквы «ГМЗ», а на крышке поддувала «СЛМЗ». Скорее всего, сокращённое название производителя – какого-нибудь завода, который уже лет тридцать как не существует.
Тем временем хозяйка расставила тарелки на столе и передвинула кастрюли на печи. Попутно она включила прямо-таки древнее радио. Оно имело деревянный корпус с ручкой, вещало с лёгким треском и помехами, а ловило только волны УКВ-1.* Странно, ведь большой комнате, я точно знал, на серванте стоит музыкальный центр, не лишённый обычного фм-проигрывателя. «Надо послушать погоду!» - объяснила свои действия Катя. «Точь-в-точь, как отец» - пришла мне мысль – тот тоже любит послушать погоду по радио и, кажется, в такие моменты для него нет ничего важнее. Прогноз оказался не утешительным - на ближайшие пару дней передали штормовое предупреждение.
- Может, всё-таки передумаете ехать? – осторожно спросил я.
Новосибирск не был городом, до которого рукой подать. Конечно же, сразу же началось возмущение.
- Билеты куплены! Не сдавать же их в кассу! Да и что мы неженки что-ли? – продолжала гнуть своё сестра – Не замёрзнем! А Нинка с Антошей пусть дома побудут. С тобой. Ты уж присмотри за ними.
Понимая, что Катю вновь захватывают материнские инстинкты, я тут же поспешил её успокоить, заверив в том, что мы с ребятами отлично проведём время, и вообще я могу всё – и за домом приглядеть и за детьми.
- Тогда иди и принеси ведро угля – раз всё умеешь! Отрабатывай моё гостеприимство – хихикнула она.
Я с удовольствием нырнул в тёплые валенки, накинул на плечи зелёную рабочую фуфайку и нахлобучил шапку. Выйдя на крыльцо, я обнаружил, что градусник покрылся изморозью. Едва различимая красная полоска провалилась ниже нуля где-то на тридцать пять градусов. Замерзающими пальцами, шипя и охая, я открыл замок углярки и распахнул тяжёлую дверь. Внутри было темно и пахло смесью мазута и солярки. Устрашающе скалились тиски на деревянной столешнице, один на другой были свалены ящики с гвоздями, шурупами, какими-то заклёпками, уголками и прочими железячками. Справа неприступной двухметровой стеной возвышались дрова. В глубине, за ограждением из досок, виднелась тёмная масса угля. Я вспомнил, как в детстве мастерил здесь игрушки – вырезал из дровины человечка и всё пытался придумать, как сделать так, чтобы у него свободно двигались конечности и голова. По правде говоря, получился тот ещё Франкенштейн! Руки и ноги я прибил ему на гвозди, а вот голову пришлось насаживать на шуруп. А ещё, будучи совсем ещё малышом, я боялся заходить внутрь углярки потому, что пчелы над входом сделали улей и постоянно нервно гудели. Я даже думал, что трансформаторы во дворах – это такие огромные пчелиные гнезда! И даже сейчас выдыхая пар изо рта, я переминался с ноги на ногу перед порогом. Оно было все там же, будто и не прошло пятнадцати лет. Белое грушевидное гнездо – выцветший, заброшенный домик. Я невольно отступил назад, потому что из отверстия вдруг показалась голова насекомого. Нога поскользнулась на ледяной корочке, но я удержал равновесие. Снова посмотрел наверх, но не увидел ничего кроме бесцветных остатков. Привидится же такое… Теперь я уже смело переступил порог, нашёл в углу шумовку, выудил из груды метала перевёрнутое ведро и принялся насыпать в него уголь. Однако мысли мои сами собой вернулись к насекомым. В детстве Катю ужалила в глаз пчела. У неё распухло лицо, мы даже возили её в больницу, но всё обошлось. Правда с тех пор она очень боится пчёл и ос. Я с возрастом избавился от этой ребяческой фобии, но она, оказавшись с пчелой в одной комнате по- настоящему паниковала. У меня есть друг энтомолог. Надо будет, для расширения кругозора, спросить у него могут ли осы и пчёлы жить зимой. Абсурд! – тут же постучалась новая мысль. Цветы зимой не растут, чем же им питаться? Где брать нектар? Негде! Но стоит всё-таки проконсультироваться у специалиста. Выходя, я захватил с собой связку дров. Они лежали на поленнице отдельно, наверное, заранее приготовленные. В доме уже вкусно пахло едой. Я ещё даже не успел захлопнуть внутреннюю дверь, как Катя забрала у меня ведро и поставила на газеты рядом с печью. На улице радостно запищал Рыжик. Троица, бежавшая с горок, под гнётом мороза, вернулась домой. Дети просто ворвались в дом – счастье в снегу, с раскрасневшимися лицами.
Антон и Нина разулись быстрее, чем большой неповоротливый папа и бросились ко мне с криками: «Привет, дядя Андрей!». Но мать тут же осадила их, размахивая сковородой с блином:
- Куда?! А кто за вас обувь убирать будет? Валенки не отряхнули!
- Ну и выбрали вы время на горку ходить! – сказал я, здороваясь с Женей – Там же самому недолго в ледышку превратиться!
- Да вроде с утра ничего такого не намечалось… - ответил он, пожимая плечами.
Пока я размышлял, о чём он говорит – о погоде или о предложении детей пойти на горку, Катя выравнивала стопку блинов на столе. Хозяин поспешил к печи – отогреваться. Он не выглядел таким счастливым как сын и дочь. В то время как мы перекинулись фразами о здравии и благополучии друг друга, Нина со всей силы дёрнула на себя пальто брата, которое не хотело отпускать его руку. Дернула с таким рвением, что оба упали.
- Прекратите баловаться, а то без блинов останетесь! – пригрозила Катя, когда в своём выверенном до шага циркулировании по кухне налетела на них.
- Ну что, свадьба как намечено? Не передумали? – спросил Женя, усаживаясь на старый зелёный стул между столом и буфетом. Он один из всех моих друзей и родственников не пылал особым восторгом по поводу моей невесты. Мы с ним были старыми друзьями, но в вопросе спутниц жизни у нас были разные мнения. Для него Аня была слишком мягкой, слишком романтичной натурой. Я даже рта не успел раскрыть, как встряла сестра:
- Ну что ты за глупости говоришь? – она сбавила напор крана и улыбнулась – Нет, ну точно голову отморозил! Вон, сунь в духовку – отогреешь! Они ведь такая замечательная пара!
«Ух ты! – я даже покраснел и с излишним рвением принялся изучать узор на обоях. Впрочем, отнекиваться не стал. Глубоко внутри меня самодовольный зверь не менее самодовольно закивал. Катя мастерски парой слов плавно перевела разговор в другое русло:
- Ты видел нашу обновку? Там, в большой комнате?
Я оживился. А про себя отметил, что в доме, в котором мы выросли, как-то не прижилось слово зал. Большая комната и есть большая, а маленькая – маленькая, но никак не спальня. Отшутившись с Евгением, я поспешил в большую комнату, и охнул, заглянув за косяк. Теперь просторная комната казалась маленькой, потому что, наверное, половину её занимало новогоднее дерево. Присмотрелся – пихта, такая большущая, что верхушку пришлось отпилить. А я-то всё пытался понять, почему в доме пахнет новым годом и царит предпраздничное настроение! Пихта, как и подобает, была обвешана игрушками – большими блестящими шарами разных цветов и размеров. Центральная половица в комнате со скрипом пошатывалась под ногами, и когда я на неё наступил, дерево у окна закачалось. Шарики звякнули, стукаясь друг о друга, и закружились на ниточках, подмигивая то одним, то другим цветом из-за стены новогоднего «дождя». Ветви дерева были увиты зелёными проводами гирлянды как фикусом. Это дерево отличалось от тех, что стояли у нас в детстве под новый год. Игрушки, которые мы с Катей вешали, были совсем другие – сказочные герои, космонавт, который цеплялся к ветке зубастой металлической прищепкой, прозрачные сосульки, внутри которых спутаны белые полоски «дождя». Эти игрушки были старыми, но родители не покупали новых. Я и Катя за годы детства привыкли к ним. По словам сестры, все они за последние годы совсем пришли в негодность: потрескались, побились. Но выбросить было как-то трудно, будто часть себя выбрасываешь. Поэтому в то время как новые игрушки украшали дом, старые теперь лежали в коробках на чердаке, храня память. Внизу из целой горы ваты, изображавшей снежную кучу, торчал металлический цилиндр – полый остов крестовины, в которой крепился ствол, тёмный от засохшей смолы. Чтобы пихта как можно дольше простояла и не осыпалась, в цилиндр подливали воды. Из белой массы ваты выглядывал Дед Мороз высотой мне по колено. Нашим родителям его когда-то привезли в подарок из ГДР и, надо сказать, игрушка оказалась сделана на славу. Через много лет он по-прежнему смотрелся, как только что купленный в магазине дорогих сувениров.
Я даже вспомнил детское стихотворение:
Холодом веет двойное стекло,
А лбом прикоснёшься и всё потекло…
На вату насыпаны были опилки,
Мой дед с подоконника свесил бутылки.
Зачем это нужно не понял тогда -
По тряпочкам тонким стекала вода!
Вот скрипнула дверь, со всех ног бегу в сени,
Громоздкую ёлку втащить помогу!
Колючее чудо отбросило тени
В открытую дверь на колючем снегу.
На кухне свалили. Печь дышит теплом,
И ствол под руками немного теплее
Срубили верхушку тупым топором
Поставили. Ель от внимания млеет
Наверно… а мы принесли крестовину,
За нею коробки большие в пыли,
И тут же из них я открыл половину -
Гирлянды и шарики на пол легли.
Ах, в чём торжество наряжения ели?
Фантазий, вплетавшихся в запах хвои?
Когда ожидаешь минуту недели,
А время неспешно как будто стоит…

Я всё смотрел и смотрел на это чудо, не отрываясь. «Вот так обнова!» - подумал я и услышал возглас сестры:
- Андрей, ну так как тебе наш новый телевизор?
Я часто заморгал. Наверное, со стороны это смотрелось глупо. Домашний кинотеатр и вправду был дорогим и стоящим внимания. Женя минут десять рассказывал его технические характеристики. Я рассеяно кивал и посматривал на пихту.
Мы поужинали в тёплой семейной атмосфере, такой, которая не каждый раз бывала. Всё-таки часто жизнь слишком далеко разводит родных людей. Иногда так далеко, что потом можно и не встретиться.
А потом началась суета сборов. Причём по масштабности дорожных сумок, казалось, что они собираются отъехать не на сутки, а на неделю точно. Всё это время я скромно сидел на диване в большой комнате. Диван был новый, но чтобы не вытирался ворс, его покрыли чехлом, изображавшим двух пасущихся оленей. Вдруг в своём бесконечном кружении по дому, Катерина остановилась посередине, упёрла руки в бока и смерила меня каким-то оценивающим взглядом.
- Думаю, этот дом не потерпел бы под своей крышей чужих.
Я удивлённо посмотрел на неё, не понимая, к чему она клонит.
- Ну, я, конечно, понимаю, у неё, наверное, много дел перед свадьбой… но она ведь так любит детей!
До меня, наконец, дошло, и я расхохотался.
- Зачем же звала, раз детей не доверяешь, а?
- Тьфу, на тебя! – беззлобно ответила сестра, возвращаясь в движение – Антоша с Ниной её очень любят!
- Она их балует! – заметил я.
- Он ещё и недоволен! – вознегодовала Катя, заглядывая в шкаф, и доставая одежду – Вот будут свои дети!
- Катя, ну хватит!
- А скоро, между прочим, будут! – она кивнула с видом умудрённой жизнью женщины, но смолкла.
Про себя я решил, что ни за что в жизни не позову Аню тратить своё время из-за моих семейных дел.
Ещё полчаса прошло в сестринских наставлениях. Из кухни донеслось долгое: «Пшшшшш!» - и запахло лаком для волос. Катя приводила себя в порядок на финальной стадии сборов. Пока она одевалась перед зеркалом, висевшим слева от выхода в сени, то не уставала напоминать:
- Не забывай кормить собаку! Он и так тощий! Мы вернемся… Женя, когда мы вернёмся?
Муж, затянутый в дублёнку и мохнатый красный шарф ответил:
- Точно не скажу. Как билеты будут. Но думаю не позже, чем послезавтра к вечеру.
- Когда печь топить будешь, смотри, чтобы ночью не было жарко, а с утра холодно – мысли её лихорадочно скакали, как Нина и Антошка вокруг них – Не наступай на клеёнку – здесь ногами топчутся! – воскликнула она и тут же крепко обняла и поцеловала мальчика, а потом потянулась к дочери.
«Не хватало ей только расплакаться! – мрачно подумал я – Я с этими чадами за троих наплачусь!» Закрадывалась крамольная мысль, что Аня на моём месте пришлась бы и вправду более кстати.
- Ну, с Богом! – донесся её голос уже из сенок.
В открытую дверь повеяло цепким холодом, и дети отскочили поближе к печи. Уже оттуда они прыгали и махали родителям. Даже когда я закрыл за ними дверь, задвинул защёлку и опустил крючок, мне казалось, что Катя каким-то телепатическим способом продолжала слать советы и напоминания. Дома дети уже прилипли лбами к влажному стеклу окна и стучали в него кулачками.
- Вы что делаете? – возмутился я – Стекло же разобьёте!
- Дядя Андрей, что же нам нельзя маме рукой помахать? – отлепившись от окна, спросил Антошка.
- Можно – ответил я, видя, что Катя всё ещё стоит перед оградой и размахивает рукой, свободной от тяжёлой сумки. – Только не так громко!
Это было даже немного смешно, потому, что Евгений лёгкими толчками намекал - пора двигаться на вокзал, но жена ещё всецело была здесь – в доме. Наконец родители скрылись из виду. Я как-то картинно откашлялся, привлекая к себе внимание детей, и они с любопытством на меня посмотрели.
- Ну, чем займёмся? – спросил я, а затем понял, что поставил вопрос неправильно. Мне было чем заняться и без игр с детьми.
- Давайте во что-нибудь поиграем? - предложила Нина в подтверждение моих слов.
Я задумался. Интересно, во что я умею играть? В карты? Нет, пойду лучше делом займусь. Так я и сказал:
- Вы тут играйте, а я пойду, займусь делом.
Дело моё крылось в небольшом кирпичике, напичканном микросхемами и именуемом телефоном. Я собирался посидеть в тишине, дописать ещё пару выводов к своей диссертации – благо современная техника позволяла. И, конечно же, я хотел позвонить Ане. Это дело как-то само собой вышло на первый план.
Я ушёл через кухню в маленькую комнату, чтобы дети не мешали. Присел на уголок металлической отцовской кровати на пружинах и нажал кнопку вызова. Как всегда внутри всё затрепетало, запело как в ожидании чего-то очень приятного, однако длинные гудки один за другим, словно якоря возвращали воспарившие чувства обратно на землю. Телефон совсем смолк, а у меня осталось странное ощущение почти детской обиды. Одновременно с этим глубоко внутри сознания одиноко и беззвучно мигнула красная лампочка тревоги. Но разум послал команду спасения, чтобы заблокировать источник сомнений – она очень занята, не слышала или оставила сотовый дома. Так и не остановившись на одном варианте, я отвлекся и провёл глазами по стенам. В одном углу висела очень старая икона – настоящая семейная реликвия. Таких не делали уже лет семьдесят. Отцу она досталась от моего деда, а тому в свою очередь от его отца. Ликов святых на ней было трое, но саму композицию почти невозможно разобрать. Со временем позолота стёрлась, а дерево потемнело. Под ней к стене крепилась икона поменьше, но уже намного современнее. В ней, не смотря на всю чёткость изображения не чувствовалась рука мастера.
Где-то я даже слышал такие стихи:
Я к старой иконе приду помолиться,
Приду, забывая о боли в ногах.
Так долго, так долго путь, Господи, длился,
Так долго блуждал я в нечистых следах.
Я вторил им слепо, я пил их отраву,
Я слышал пророческий топот копыт,
Дай, Господи, силы, дай, Господи, право,
Чтоб ужас путей моих стерт был, забыт.
Мы жизнь сочиняем, мы пишем законы,
На древе Иуды веревка висит…
Но живы… пока возле старой иконы
Хоть кто-то, раскаявшись, тихо стоит.
Я вдруг подумал: «Как давно я перестал читать на ночь молитвы?» Пять лет назад? Десять? Да, давно уже… однако стоило к ним обратиться и слова сами всплывали из памяти. Я никогда не учил их. Они запоминались сами, отправляясь не только на небо, но и проникая в душу, становясь её частицей. Мама читала мне их каждую ночь. А когда я подрос, то и сам стал читать ей одну на спокойный сон. Я услышал её от бабушки: «Пречистая Дева Мать-Мария, где спала-почивала? В городе-граде Иерусалиме, на святой горе Ертепене.» Иногда мама читал долго – молилась за всю семью, за родственников. Я засыпал под её нежный просящий голос, так и не дослушав до конца. Эх, куда же всё это делось теперь? «Прости, Господи» - серьёзно подумал я, и даже невольно взглянув куда-то вверх. Там был белёный потолок с центральной балкой вдоль всей комнаты, а по потолку гуляли длинные тени. Они плавно колыхались то в одну, то в другую сторону и я не сразу понял, что это такое. Это были тенёта. Порванные паутинки с налипшей пылью парили тонкими прядями – будто я вверх ногами смотрел в прозрачное море на заросли водорослей. Катя наверняка боролась с ними: снимала пылесосом, мыла тряпкой, но они появлялись снова и снова - пауки исправно плели свои ловушки. В детстве, когда я был совсем маленьким, Катя то ли всерьёз, то ли в шутку говорила: «Нельзя давить пауков, Андрюшка, это к дождю». Став чуть постарше я прочитал овощную сказку «Чипполинно» и решил, что все пауки разносят почту. Много позже одна моя знакомая филолог с энтузиазмом объясняла, сколь глубокий политический подтекст имеет это детское произведение. Мне второкласснику тогда такое и в кошмаре бы не привиделось. А потом, лет в двенадцать был «Гарри Поттер» и цепочки пауков, бегущих в неизвестность, скрывающих волшебную тайну. Помнится, там был герой, который до смерти боялся пауков. Я же относился к ним терпимо, лишь с небольшой брезгливостью, присущей многим людям в их отношении.
Я посмотрел в окно - уже темнело. Что-то гулко стукнуло по крыше, так что я подпрыгнул на кровати. Звук был неожиданным и прямо-таки настораживающим. Я прислушался, но он не повторился. Летающая тарелка что ли приземлилась? Это был бы интересно, но тут я понял - это всего лишь откололся и съехал вниз пласт снега. Задумчиво глядя на свой телефон, который ещё пять минут назад казался мне заветным ключом к тому, чтобы услышать голос любимой девушки, я вышел на кухню. За столом я попытался ещё что-нибудь напечатать, но мне мешал какой-то звук извне. Наконец я заставил свои мысли вернуться в теплую уютную голову, а не нестись в мороз по снегу, сломя… Ну что там мысли могут сломить? Вобщем, я постарался не думать об Ане, а сконцентрировался на назойливом звуке. Это надрывно лаял Рыжик, будто чужой стоял у самых ворот. Лай не смолкал, зато стихли детские голоса из большой комнаты. И снова мигнула эта красная лампочка. Я на поводу интуиции, с излишней резвостью метнулся в большую комнату и обнаружил, что племянник и племянница снова протирают лицами окно. «Неужели Катя не выдержала и вернулась?» – мелькнула у меня безумная мысль. Однако дети не радовались и не прыгали. Антон повернулся ко мне хмурый и спросил:
- Дядя Андрей, медведь пришел.
Мне сейчас было не до игр. Я решительно подошел к окну. Кого ещё в такой холод принесло?

Я сегодня на ночь не закрою ставни,
Звезды, как мальчишки, подойдут к окну,
Подойдут поближе и носы раздавят
Любопытно круглые по стеклу.
С. Донбай.


ГЛАВА 2: Первая ночь

Холод принес почтальона. Большой темный силуэт возвышался за оградой. Из заплечной сумки торчали припорошенные снегом газеты, а одну, скрученную трубкой, он держал в руке. Сам не знаю почему, но я облегченно выдохнул и вспомнил что сегодня четверг. Почта в четверг была константой этого дома на протяжении многих лет. Разносчик продолжал стоять.
- Почему он не сунет газету в ящик и не пойдет дальше? – слегка удивленно спросил я, обращаясь к Антошке. Уже потом мне на ум пришёл следующий вопрос – почему так поздно? Задавать я его уже не стал.
- Так папа ящик снял, отремонтировать! – отозвался племянник.
Что же, надо выйти, а то человек зря мерзнет! Одеваясь, я забавлялся, пытаясь понять, что это Женя решил отремонтировать и где вообще в ящике механизм, поддающийся монтажу? Впрочем, если вспомнить… Я знал его с восьмого класса, и он уже тогда проявлял чудеса изобретательности. Порой, вполне обычным предметам находил совершенно новое применение. Благодаря его необычному таланту я узнал, что утюгом можно спаивать провода, а плойкой для волос отлично сушить кеды, если, конечно, следить за процессом. Похоже, сейчас Женя решил поискать полезные стороны в почтовом ящике.
Я вышел на улицу, запахнувшись в куртку, и как темная лавина на меня обрушились подступающие декабрьские сумерки. Шоркая валенками по обледеневшему тротуару, я отметил, что Рыжик больше не лает. Собака спряталась в будке и не показывалась. Слышалось лишь слабое поскуливание.
Сначала я не увидел лица человека – он был похож на огромного шатающегося снеговика. Я подошел ближе. Почтальон разлепил замерзшие под бурой бородой губы.
- Превед вам, вечера доброго! Газедку возьмете? – пробасил он. Было что-то диковатое в его тоне и манере говорить. Он произносил слова с трудом, будто язык для него был не родной.
Я тоже поздоровался и всмотрелся в лицо, чтобы понять причину странного акцента, но ни грузинского носа, ни узбекской узкоглазости так и не заметил. Широкое плоское лицо сплошь заросло рыжей бородой, которую уже давно не стригли. Из-под шапки пробивалась седина. Глаза были маленькие, близко посаженные друг к другу и как будто подслеповатые. Большой сплющенный нос казался подвижным. На ум пришло нехорошее сравнение – пятачок из «Сорочинской ярмарки» Гоголя. С другой стороны от пришельца столь необычного вида вовсе не исходила угроза. Нарочитая грубость и неуклюжесть движений скорее выдавали безразличие. Он переминался с ноги на ногу, а снег громко и возмущенно скрипел под его массой. «Почтальон - скрипучие ботинки» - вспомнилась мне фраза из одной современной английской сказки. Герои путешествовали по удивительной реке, в которой плакал бронтозавр, а большому тигру пришлось линять в волшебной ванной, где ему рассказывали сказки горячий и холодный кран. Да, почитай такую фантазию наши продвинутые детишки, однозначно бы сказали – фантазия наркомана.
Я уже хотел пойти в дом, вокруг совсем стемнело, но почтальон меня приветливо окликнул:
- С наступающим вас, молодой человек!
Я мысленно прикинул, что до нового года ещё три дня, но, не желая показаться невежливым, ответно поздравил его и уже собрался попрощаться, но громоздкий человек проявил любопытство:
- А вы, небось, дядя-то детишек?
Наша жизнь научила опасаться незнакомцев слишком много знающих о тебе или твоей семье и эти защитные рефлексы сработали автоматически:
- Каких детишек? – насторожился я.
- Да вон тех, которые к окну прилипли! – он махнул своей ручищей в сторону дома. Я обернулся. Дети включили свет и теперь были видны как на ладони. Приду, поругаюсь! Включили лампу, хоть бы не высовывались.
- А, ну да… племянники… - я напряженно кивнул, пытаясь предугадать: продолжится разговор или нет. И он продолжился. Словоохотливый почтальон улыбнулся неровными желтыми зубами и произнес таинственно:
- Мечты сбываются в новый год. Скажите, а вы помните свое детство?
Он внимательно посмотрел на меня, а потом добавил прямо-таки на тюремном сленге – Нутром чую – помните!
Что же – неудивительно! Ну куда ещё податься работать человеку, отсидевшему полжизни в местах лишения свободы? Человеку, которому не были рады на воле, человеку, которого никто не ждал? Вот и ходит бывший уголовник по домам, газетки разносит. А, как известно - человек без общения никак. Потому толкует о жизни с теми, кого видит. Правда темы для разговоров выбирал какие-то слишком философские. Но может, соскучился по умным беседам за годы «неба в клеточку» Всякое, наверное, бывает.
- Вы молоды – продолжил верзила – Ваша мечта сейчас - это любовь, тепло, девушка. У вас есть левое крыло, она ваше правое. Но детство вы почти забыли.
Третий раз за день в сознании мелькнула лампочка тревоги. Да что же такое? Пора начинать принимать «Новапасит».
- Девушка-то красивая! – Как-то утвердительно сказал почтальон, поворачивая голову на бок.
- Откуда вы знаете? – осторожно спросил я.
- Предположил! Возраст, он, знаете ли, о многом говорит и порой определяет ценности.
- Угу – растеряно согласился я, чувствуя, как холод забирается под одежду.
- Вы бы позвали её в гости! – неожиданно сказал он – В такие морозные вечера приятно проводить время в тепле друг друга.
Маньяк какой-то! Я как можно быстрее распрощался с незнакомцем. Он медленно утопал дальше по улице. Когда я был уже на пороге, резко поднялся ветер и швырнул в спину снега. Мне показалось, что где-то далеко раздался неприятный басовитый смех. Так, наверное, должно было смеяться это небритое лицо с неровными зубами. Я передернул плечами не то от неприязни, не то от холода и вошел внутрь. В сенях было темно, хоть глаз выколи. Я запнулся об какое-то ведро, налетел на деревянную ручку старого дивана и внутри меня все обмерло. По руке проползло насекомое. Пчела ? Нет, нет, конечно, нет! Двухвостка, скорее всего. На ощупь я нашел дверь. В кухне так же темно. Похоже, во всем доме не было света. Я громко позвал:
- Нина, Антон?
Ответа не последовало. Тишина нарушалась лишь гудением холодильника и стуком хвоста Гарфилда. А из угла где-то над раковиной зловеще подмигивал красный глазок электросчетчика, пучащего во тьму свои цилиндрические пробки. Как слепой я ощупал холодильник и потянулся к выключателю за ним, боясь залезть пальцами в одну из розеток, находившихся на стене в великом множестве. Щелчок – и никакой реакции. Холодильник издал звук загнанной лошади и замолк. Глазок счетчика, теперь уже печальный, погас. Я ещё бессмысленно понажимал рычажок. Что же это? Пробки выбило? Словно в каком-то заурядном фильме ужасов. Все так же на ощупь я добрался до вешалки. Сунул руку в карман своего песцового пуховика и впервые в жизни порадовался тому, что курю. Маленький, но стойкий огонек зажигалки смело разметал в клочья густую темноту. Тихо ступая, я вошел в большую комнату и чуть не выронил свой единственный источник света. Я не сразу понял, что передо мной. Впрочем, даже после несколько секундного анализа я все ещё сомневался в том, что передо мной. Лет десять назад, когда я был угловатым подростком и вовсю играл в компьютерные игры, что-то подобное я бы назвал хижиной гоблина. Посреди комнаты громоздилось нечто, с большим количеством углов, покрытое тканью с изображением знакомых мне оленей. Под покрывалом обнаружилась возня, а затем раздался голос Нины:
- Это дядя Андрей, надо впустить его.
- Но как он к нам попал?
- Не знаю.
Из-под покрывала показалась светловолосая голова Антона.
- Скорее залезай! – прошептал он
- Зачем? – не понял я, неожиданно переходя на такой же шепот.
- Ну же! Давай!
В последствие, вспоминая этот момент, я и сам себе не мог объяснить почему вместо того чтобы отругать детей, сваливших посреди комнаты стулья со всего дома, я опустился на корточки и ползком протиснулся в это пространство. Для меня места там было очень мало. Я подобрался, как мог, чтобы ноги не торчали наружу и в такой нелепой позе попытался повернуть головой так, чтобы осмотреться. Стулья лежали ножками друг к другу, и образовывали полость, накрытую сверху покрывалами. Яркий фонарик был поставлен на ручку и светил в потолок импровизированного родственника палатки.
- Дома нет света – сказал я, всё ещё пытаясь принять более удобную позу.
Я подумал, что возможно внезапно поднявшийся ветер мог запросто оборвать старые провода и лишить всю улицу света. В такой мороз, на ночь глядя, никто не отправится восстанавливать энергоснабжение. Не раньше утра теперь. Ну, положим - без телевизора мы обойдемся, вот только даже газету толком не почитаешь. Я все ещё сжимал её в руке и подумывал положить куда-нибудь под голову. Надо же! В кромешной тьме совершенно нечем заняться! Правда, как говориться, у меня оставался в запасе план «Б». В кармане лежал телефон – полностью заряженный ящик Пандоры, в котором можно было утонуть на весь вечер. У меня вновь возникло страстное желание позвонить Ане. Наверное, со стороны это смотрелось до глупости романтично – звонок любимой девушке, лежа среди стульев, накрытых покрывалом, с вытершимся рисунком оленей. Я уже было потянулся к карману, но меня отвлекли дети.
Антон зашевелился и стал что-то делать. Я взял фонарик и посветил на него. Внутри домика из стульев помимо нас оказался большой шар. Шар этот был обмотан старой аудиопленкой. То тут, то там свисали новогодние игрушки, немыслимым образом прикрепленные к скользкой поверхности резинового шара с помощью скотча.
А, теперь ясно! Дети во что-то играют. Тут бы махнуть на все это рукой, и вылезти из этих стульев – пусть себе играют…