Семь жизней одного меня. В горах Заилийского Алатау 1.

Семь жизней одного меня.

В горах Заилийского Алатау 1.

Начальник нашего отдела по фамилии Шаргородский, за глаза именуемый просто «Шар», был не только формальным, но и неформальным лидером отдела. Насколько я помню, он выглядел совсем как опальный олигарх Ходорковский в свои лучшие времена: красивый, умный, подчеркнуто независимый - только голова у него, кажется, была лысой, действительно, «шар». Описанные здесь события происходили лет за двадцать до развала Союза и в те времена, считалось, что лучшим способом для реализации честолюбивых амбиций была работа в области космических исследований.

Последнее время отдел работал над реализацией идеи Шаргородского, разработанной в его кандидатской диссертации. Принципиально эта идея не была ни чем-то новым, ни тем более секретным, и однажды была даже напечатана в журнале «Техника молодежи» в статье, насколько я знаю, под примерным названием «Принципы лазерной локации космических объектов». Проблема была только в том, как получить из космоса отраженный сигнал. Но тут подоспела космическая одиссея наших «Луноходов». Когда стало известно, что на «Луноход -2» также поставят уголковый отражатель, программа завертелась.

Я попал в группу Виктора Петровича, который как раз разрабатывал устройство синхронизации всех приборов, участвовавших в лазерной локации: телескопа, сканирующего устройства, собственно лазера и специального фотоаппарата. По этой работе я написал диплом, освоил ее в теории и теперь должен был помогать реализовывать на практике.

В следующую свою командировку я выезжал в составе довольно большой группы. Кроме всего прочего: мотков силовых и специальных кабелей, проводов, инструментов и разъемов, мы везли два ящика.
Один огромный: в сечении почти метр на метр и длиной больше двух метров – в нем находился тщательно упакованный специальный прибор - "лунный гид" – устройство автоматического слежения за Луной. Этот ящик мы загрузили в грузовой люк самолета. Второй ящик был значительно меньшего размера, и его мы взяли с собой в качестве ручной клади. В нем находился практически бесценный груз – главное оптическое зеркало нашего телескопа.

Полет прошел без приключений, а начались они уже в Алма-Ате, куда наш самолет прилетел глубокой ночью. Мы вышли из здания аэропорта, встретили машину, которую, на этот раз, исправно прислал Николай Кузьмич, и принялись ждать багаж.
Однако оказалось, что его никто и не собирался нам доставлять – экипаж отправился спать. Мы долго разыскивали старшего по аэродрому, объясняли, что у нас важный груз, который мы, по важному правительственному заданию, должны срочно доставить на объект. В конце концов, мы получили устное разрешение забрать ящик самим. И вот, вчетвером, мы идем по никем не охраняемому аэродрому и, подсвечивая себе фонариком, разыскиваем наш самолет.

Это удается сделать не с первого раза. Первый самолет, в багажный отсек которого мы заглянули, был пуст. Наконец, мы нашли самолет и наш ящик, и после долгих усилий, сняли его и понесли через весь аэродром. Мы шли довольно долго, меняя уставшие руки, и только на входе в здание вокзала кто-то несмело поинтересовался, что, собственно, мы несем. - Атомную бомбу! - брякнул кто-то из наших, и мы беспрепятственно вышли на привокзальную площадь.

Справедливости ради, замечу, что такой порядок, вернее, беспорядок царил в аэрофлоте недолго, и уже меньше чем через год мне пришлось везти стратегический запас спирта поездом.

Несмотря на то, что я отсутствовал в обсерватории меньше двух недель, здесь уже успело смениться очередное время года: наступило короткое горное лето. На полянке над откосом расцвели горные тощенькие желтые тюльпаны, зазеленела жидкая травка, с трудом пробивающаяся сквозь крупную щебенку камней, тонкими стрелочками выглядывал дикий лук. Его-то я сразу приметил.
Но напрасно мы рассчитывали, что роскошный весенний загар на наших лицах можно будет закрепить летним солнышком. Все получилось с точностью до наоборот. Значительно больше стало дней, когда мы по многу часов не вылезали из холодных мокрых туч, которые от души поливали нас различного свойства дождичками: и прямыми крупными, и косыми секущими, и мелкими моросящими, так что теплые меховые куртки и яловые сапоги оказались для нас одеждой просто незаменимой.

А ночи… С ночами все было в полном порядке. Иногда природа, как будто желая нас утешить, давала прекрасные многоцветные концерты: на фоне разломов туч высвечивались огромные полноцветные, иногда двойные, как будто целующиеся друг с другом радуги.
Ночи были ясные, холодные, иногда темные и звездные, но чаще озаренные чарующим светом луны, очень крупной даже по обычным меркам. Но совершенно потрясающее зрелище открывалось при взгляде на ночное светило в зрачок окуляра. Во-первых, она была огромна, в полнеба, и отчетливо были видны все лунные горы и кратеры и моря и хребты, словом, все ее таинственные прелести. Во- вторых, когда заработал «лунный гид» было такое ощущение, что Луна не плывет, как обычно по небосводу, а полностью остановилась. Но еще более сильное зрелище приходилось наблюдать, когда планета стояла низко, касаясь высокой зубчатой гряды гор.

И даже зная, что в телескоп видишь перевернутое изображение, и что горы неподвижны и находятся не сверху, а там, где им и положено быть, на земле, трудно было отделаться от оторопи, когда видишь своими глазами, как неведомые чудища жадно набрасываются откуда-то сверху и проглатывают неподвижный сверкающий диск.

Между тем, появлялись все новые люди, которых встречали с энтузиазмом совсем не показным.
Приехал Костя Кухарь, красавец - хохол из соседней лаборатории. Он всегда представлялся так: я родом из Диканьки.
Костя был оптиком, и он всегда ходил со своим механиком как Дон Кихот и Санчо Панса. Шутя, они называли себя: - Мы ж оптики, - звучало слитно.

Приехал астроном из института имени Штернберга Саша Шохин. Он был другом еще с университетской скамьи семейной пары местных астрономов по фамилии Коваленко.

Приехали две незамужние девушки из Питерского ЛОМО. Старшая была кандидатом наук и автором прибора под названием «лунный гид», который остряки тут же окрестили «лунной гнидой».

Скоро основные работы переместились в обсерваторию, где на телескоп все навешивали и навешивали разные приборы и устройства, пока не возникла опасность, что все сооружение может в один момент не выдержать и рухнуть.

Наконец, приехал Механик, личность, прямо скажу, легендарная.
Дело было задолго до появления фильма «Москва слезам не верит», но бьюсь об заклад, что сценарист фильма списал роль Гоги в исполнении блистательного Алексея Баталова с нашего Механика, правда, несколько этот образ, скажем так, облагородив. Наш Механик был страшный охотник до женского пола и порядочный матерщинник. Объединяли с героем фильма в нем две черты: он был рабочий-механик, и он был гений. Он был женат, но через пару дней уехал в город и потом в красках рассказывал о своих сексуальных похождениях. В работе Механик шуток не любил. Раскритиковал нас по поводу безобразного состояния рабочих инструментов, но похвалил меня, сказав, что хоть сейчас могу работать монтажником третьего разряда.

О значении его талантов говорит такой эпизод. После всех предварительных работ наступил самый сложный момент: юстировка телескопа. Нужно было так настроить устройства, чтобы оптическая ось телескопа совпадала с осью стрельбы лазера. По поводу оптической оси телескопа: самая любимая шутка оптиков состояла в том, чтобы выбить у хозяйственников дополнительный объем спирта на протирку этой самой оптической оси, вещи, как сейчас выражаются, виртуальной.

Юстировка не получалась. Ни у Кухаря, ни у Шохина, ни у прибывшего в этой связи самого Шаргородского.
Выхода не было: нужно снова вызывать Механика, занятого бог знает на какой чрезвычайно важной работе. Механик приехал, обругал нехорошими словами, выгнал всех из телескопа, оставив только «Шара», который был у него подручным. Звукопроницаемость в металлическом корпусе была прекрасная, и мы слышали, как Механик распоряжался нашим гордым начальником: Витя, подай то, принеси это, дай закурить и так далее, приправляя свои указания смачными выражениями. Наконец, после нескольких часов дверь отворилась, и из нее скромно вышел Механик и сияющий «Шар». Юстировка прошла с точностью, превышающей расчетную.