Семь жизней одного меня. Первая командировка 2.

Семь жизней одного меня.

Первая командировка 2.

Спать не хотелось, и я продолжил свое знакомство с местными обитателями.
Дядя Митюня, мужик лет пятидесяти, загоревший до неимоверной черноты, разнорабочий, а по совместительству еще и дизелист, бегал за зданием столовой с охотничьим ружьем в руках и безуспешно пытался подстрелить кого-то невидимого. По-видимому, Митюня был крепко навеселе, поэтому он нетвердо держался на ногах и с координацией у него были проблемы. Митюню вывело из себя нашествие ласок, разорявших его клетки с крольчатами. Ласка-мать вывела на охоту своих подросших детенышей. Увидев людей, она убежала за россыпь валунов, находившихся от нас буквально в нескольких шагах. А на глазах столпившихся зрителей разворачивалась драма. Детеныш ласки, уже большой, но еще глупый и поэтому безрассудно смелый, пытался прямо при нас утащить в камни мертвого маленького кролика. А Митюня, убедившись, что ружье ему не поможет, старался задавить молодого нахала то прикладом, то своими сапожищами. Битва шла с переменным успехом. Детеныш убегал за камни, а потом возвращался, и, вцепившись в несчастного крольчонка, снова пытался его утащить. Наконец, Митюня догадался взять безжизненное тельце в руку, и заставил молодого нахала ретироваться.

Я прилетел в Алма-Ату и добрался до обсерватории, расположенной в горах Заилийского Алатау на два дня позже остальных сотрудников. Почему так получилось? Да просто я только накануне защитил диплом, и получил корочку, свидетельствующую о высшем образовании и синий ромбик. А уже на следующий день мне позвонил мой руководитель группы Виктор Петрович и как бы невзначай поинтересовался как у меня со здоровьем, и готов ли к командировке. Я ответил, что со здоровьем у меня все в порядке и к командировке я готов, в глубине души надеясь, что это произойдет еще не скоро. - Хорошо, - сказал мой начальник, - тогда выходи завтра на работу оформлять командировочные, билет для тебя на самолет мы уже забронировали.

Итак, я нахожусь в небольшой обсерватории в горах Заилийского Алатау, расположенной на высоте 2750 метров над уровнем моря. Давление 500 мм ртутного столба и 300 ясных ночей в году - таковы основные характеристики этой местности, в которой мне пришлось прожить практически круглый год. Именно ясных ночей, а не дней, потому что погожих дней здесь было вполовину меньше. Бывало, день такой дрянной, что дальше некуда: и дождь, и туман, и чем ближе к вечеру, тем крепче у тебя надежда, что и ночь будет такой же. Но едва начинало темнеть, как скатываются вниз последние клочки тумана, и на бархатном черном небе вспыхивает огромное количество звезд, выпуклых, почти не мигающих. А потом всходит луна, большая, круглая.

В следующие за моим прибытием два дня почти без остановки шел снег. Мы погрузились в густое, вяжущее звуки как ватное одеяло, облако. Снег валил буквально со всех сторон, кажется, даже снизу. Он нападал почти до крыш. Но стоило снегу немного поутихнуть, как тот же туман набрасывался на него – и как будто языком его слизывал – яростно и помногу. Эти дни мы поневоле провели в безделье. Играли в карты с местным астрономом, а я, как обычно, сидел рядом со своей книжкой по философии. Как только погода наладилась, Виктор Петрович устроил нам разнос, в котором, как, мне кажется, больше всех, нуждался он сам.

Тем не менее, об отдыхе пришлось забыть на долгие месяцы. Работы, действительно, было много. Нам в считанные дни предстояло подготовить обсерваторию к прибытию многочисленных смежников, которые вот-вот должны были появиться со своей аппаратурой. Первым делом запустили дизель – генератор на пятьдесят киловатт, который притащили рабочие на тракторе и установили в отдалении.
Виктор Петрович оказался, действительно, на все руки мастер. Он и с генератором был «на ты», и во всем остальном хозяйстве разбирался. Сначала нам предстояла работа в основном физическая.
Нужно было разгружать и устанавливать прибывающую аппаратуру, протаскивать кабели в заранее подготовленные трубы – кабелегоны и тому подобное. А было нас всего трое: Виктор Петрович, я и странный парень, как и я, молодой специалист, назову его «Заяц», из-за его любимой присказки из знаменитого мультфильма.

А скоро нас и вовсе осталось двое. Получилось так. Приехали лазерщики из НИИ Полюса, молодые здоровые ребята. Привезли с собой молочный бидон спирта, который был им необходим для охлаждения системы. После обеда пригласили нас выпить для знакомства. На импровизированном столе было немного закуски и неразбавленный спирт в большом графине. Лазерщики пили спирт гранеными стаканами и почти не пьянели. Я выпил от силы грамм сто, а Заяц, как не одергивал его Виктор Петрович, старался не отставать от гостей. В результате он проспал в отключке в течение двух суток и, проснувшись, совершенно ничего не помнил. А нам пришлось вдвоем в спешном порядке делать контур заземления для дизеля, положенный по технике безопасности, для чего мы пробивали ломами шесть полутораметровых лунок в мерзлом грунте, да еще в условиях высокогорья. Мы пришли к обеду взмокшие, без дыхания, а в комнате нас ожидал Заяц, мычащий что-то несуразное.
Разразился скандал. Я не помню, когда точно уехал этот парень, но больше я его не видел даже в отделе.

После физических неквалифицированных работ, начались монтажные, требующие определенных навыков. Прежде всего, мне предстояло научиться паять. Какой-то опыт у меня был. Еще в детстве я конструировал рыбацкие устройства - девоны из медных трубок.
Но здесь нужно было стать профессионалом. Ведь нам предстояло соединить между собой несколько шкафов с аппаратурой, изготовленной не только в разных институтах, но и в разных городах. В качестве соединительных элементов использовались так называемые «бортовые» разъемы, то есть, применяемые в космической технике – малогабаритные и многоконтактные. Разъем размером, скажем, с современный металлический рубль, мог иметь до сорока контактов.
Свой первый разъем я распаивал почти сутки, с перерывом на сон в течение трех или четырех часов. Как раз в это время приехал наш начальник лаборатории Бондерев, мужчина лет около сорока, с лицом и телом аскета. Таким он и был на самом деле.

Как оказалось, я попал в коллектив людей, фанатически преданных своему делу. И мне предстояло пройти испытание на право работать в этом коллективе. Бондарев весьма скептически оценил мою первую монтажную работу, и сказал, что такой разъем нужно распаивать за сорок минут. - Хорошо,- сказал я, - не пройдет и двух недель, как я уложусь в этот норматив.
И действительно, к концу командировки я мог продемонстрировать ему разъем, который я сумел распаять даже за меньший срок. Начальник сдержанно похвалил. И я понял, что становлюсь здесь своим.

С девяти часов утра до половины десятого в столовой подавали завтрак. К нему старались не опаздывать.
Но уже за час до завтрака, словно какая-то неведомая сила подбрасывала меня с раскладушки, на которой я спал, и я отправлялся на пробежку. Первые дни я пробегал от силы метров двести – сказывались горы. Но каждый день я удлинял свой маршрут, и, выбегая за ворота станции, направлялся по длинному тягуну, ведущему на станцию «Космос». На территории станции была спортивная площадка с турником и другим нехитрым скарбом. Когда не было глубокого снега, я продолжал занятия на турнике, вспоминая свое гимнастическое прошлое. Со своими я встречался уже в столовой и меня часто спрашивали, отчего у меня такой добрый вид. Я отвечал, что вернулся с пробежки, но может быть, настоящей причиной была моя молодость.

Каждый раз, проснувшись, я вижу в окошке перед собой горы: ослепительно – белую заснеженную гряду и полоску густо-синего воздуха над ней. И еще шум. Он слышится круглые сутки. Чуть ослабевая к утру и набирая к вечеру мощность реактивного двигателя. Это шумит горный ручей, разбухший от талой воды. До него километров пять - на склоне соседней горы, но в темноте кажется, что он ревет совсем рядом.

В отличие от следующей продолжительной разлуки, которая случилась уже через пару лет, и от которой остались десятки моих писем, в этот период писем я не писал. Это просто не имело смысла. Зато мы использовали более современную связь. Нужно было, сначала по рации связаться с Алма-Атой, назвать пароль правительственной связи и через минуту нас соединяли с Москвой. Правда и стоила эта услуга очень дорого: один рубль за минуту связи. За первую командировку мы наговорили страшно много. Институтское начальство приняло меры и с нас вычли за все частные переговоры. По приезду в столицу я пошел получать аванс, а оказалось, что я еще и остался должен.

Из обсерватории мы уезжали шумно и весело. В легковой газик набилось восемь человек, плюс еще наши сумки с вещами. Накануне выпал пушистый снег, а грейдер, который обычно расчищал дорогу со станции «Космос» еще не прошел. Мы решили не дожидаться помощи, а рискнуть, так как билеты на самолет были куплены заранее. И опять наш козлик урчал и ревел, пробираясь по снежной целине. Он зависал над пропастью передним колесом то с одной, то с другой стороны. А мне, расплющенному на заднем сидении соседями так, что приходилось сидеть, выставив одно плечо, упираться коленями в сиденье перед собой и держать на руках свою и чужую сумку, были видны только кусочки дороги и бездна то справа, то слева от меня.

Зато мы приехали в город довольно быстро. Он встретил нас почти тридцатиградусной жарой и тропическим ливнем. Под раскатистое громыхание, мы, как были в зимней одежде, меховых шапках и пальто высадились на одной стороне площади и, чтобы перейти на другую ее часть, должны были разуться, и, закатав брюки и сняв обувь, перебираться через мутные потоки почти по колено в теплой, как парное молоко воде.