Семь жизней одного меня. Случайное знакомство 3.

Семь жизней одного меня.

Случайное знакомство 3.

Я проснулся, как обычно в поездках, очень рано - весь вагон еще спал. Спали, убаюканные монотонным стуком колес пассажиры, спала, свернувшись, клубочком, Иринка. Я осторожно спустился с верхней полки и вышел в тамбур. Здесь я сделал короткую зарядку, потом умылся, растерся домашним полотенцем и, чувствуя себя чистым и бодрым, вернулся на свое место. Здесь было душновато, несмотря на то, что сквозь неплотно прикрытые окна врывался свежий воздух, который в конце августа уже никогда не бывает в средней полосе знойным. Я аккуратно поправил сбившийся под девушкой матрас и присел на самый краешек полки с книгой, которую, так же, как и вчера, я читал очень рассеяно. Я смотрел в окошко на березовые рощи, осень уже успела украсить их золотыми прядками, и мне было грустно и немного тревожно. Проснулись тихие старушки, заняли очередь в туалет, пошептались, снова ушли, а потом сели завтракать. Наконец, девушка пошевелилась. Я деликатно отвернулся и сидел так, пока девушка, судя по шороху, уже поднялась.

- Доброе утро. Как спалось? - Ой, спасибо, как убитая. Кажется, даже ни разу не пошевелилась и всю ночь на одной щеке проспала, - ответила Иринка, улыбаясь и прикрывая ладонью порозовевшую щечку. Мы поболтали, пока девушка стояла в очереди с полотенцем и платьем в руках, а потом я нетерпеливо ожидал ее, поминутно взглядывая на часы.

- Ну, вот и я, - сказала незнакомая девушка Иринкиным голосом и улыбнулась ее улыбкой. Сердце у меня стремительно ухнуло куда-то вниз. - Долго? - улыбка немного ободряла. - Нет, не очень. -Я тебе нравлюсь? - спросили ее глаза. - Очень, я даже немного боюсь тебя такой, - а вслух я сказал: - Платье тебя очень изменило, встретил бы на улице – не узнал. Потом мы завтракали чаем с именинным пирогом. Через неделю у меня был день рождения и мама, отправляя меня в дорогу, пекла мой любимый «наполеон» заранее. Мы опять сидели рядышком и говорили, но сейчас все уже было по-другому: не так легко и не так просто.

- Месяца через два, - говорил я, - в Пушкинском музее откроется выставка французских романтиков. Там будет Давид, Делакруа, и кажется, Энгр. Обязательно нужно сходить на них. - Да, - эхом повторяла девушка,- нужно будет сходить. - Боже мой,- молил я,- ну скажи: мы пойдем. И все изменится, все чудесно изменится в один миг. И я буду знать, что мне делать дальше… А так… Разве я имею право на твою улыбку, твой голос, твое внимание? Одно дело – дорога, а дом - Москва – совсем другое дело. Да и зачем я тебе нужен, такой красивой и умной, тебе, у которой, наверняка, много таких же красивых и умных друзей?

Разговор замирал, и оба мы чувствовали все возрастающую неловкость, и от этого избавиться от нее было еще трудней.
У меня оставался только один выход – попытаться назначить девушке свидание. Но я все не решался, охваченный непреодолимой робостью.
Ну, еще немного, вот, проедем километровый столб и тогда… Мы проезжали этот столб, потом еще один и еще, а я все молчал и чувствовал, как неотвратимо уходит отпущенное мне время. Кажется, только что пересекли Оку: - Серпухов, - подумал я,- еще сто километров. А уже промелькнула пригородная платформа «Царицыно». Разговор, между тем, совсем затих. Изредка только перебрасывались мы отдельными фразами и опять замолкали, и, как будто безразлично, смотрели в окно.

Вокзал появился неожиданно. В последний раз дернулся и остановился состав. И опять бежали по перрону люди, на этот раз встречающие – с цветами. Я смотрел только на девушку, а она, нервно теребя ремешок сумочки, искала глазами в толпе: - Па-па! - Вот и все, - устало подумал я, достал свой видавший виды чемоданчик, заметил, как бросилась она вперед и обняла невысокого пожилого человека, увидел, и подумал, что это в последний раз – счастливое невидящее лицо девушки и прижатое к ее щеке морщинистое, с толстой оттопыренной мочкой ухо отца и бочком направился к выходу.

Я шел, машинально переставляя ноги, один в толпе веселых и шумных людей. Собственно, только сейчас я почувствовал себя впервые и по-настоящему одиноким. Я прошел по подземному переходу на залитую солнцем привокзальную площадь с бесконечным хвостом очереди на такси. Вдруг я остановился пораженный простой и очевидной мыслью: - Даже не попрощался! Взглянуть еще раз, проститься и уйти. Только один раз. Только один. Рванулся было обратно, но понял, что опоздал, махнул безнадежно рукой. Поздно! Но не этого ли ты хотел в глубине души? И боялся только одного – потерять свободу? Ну что ж, ты сохранил ее, пользуйся ею! Ты будешь спокойным и мудрым, будешь читать свои книги и еще долго-долго будешь один.

Если бы я только мог видеть, как отступила на шаг от отца Иринка и сказала шепотом, побледнев от волнения: - Папа, я познакомилась с очень хорошим человеком. Его зовут Гена. - Да где же он, твой хороший человек? - спросил отец, - я никого не вижу.