Семь жизней одного меня. Этот странный май.

Семь жизней одного меня.

Этот странный май.

Вернувшись из Кировограда, я погрузился в странный водоворот событий, ход которых все ускорялся и происходил, как будто, совершенно независимо от моей воли.

Складывалось впечатление, будто все, что не успело случиться за мою школьную жизнь, обязательно должно было успеть произойти именно сейчас, и поэтому все менялось с калейдоскопической быстротой.

Сначала, с неожиданной инициативой выступила моя одноклассница Мила Герасимова, вдруг, ни с того, ни с сего вызвавшаяся обучать меня вальсу к выпускному балу. Я несколько раз приходил к ней домой, она включала магнитофон, и мы кружились в незамысловатых па. Каждый раз, когда я приходил к ней, родителей почему-то не было дома, но я не придавал этому ни малейшего значения. Как бы близко мы не прикасались друг к другу, у меня не возникало ни мыслей, ни ощущений эротического характера. Возможно, роль строгой учительницы, которую она для себя выбрала, напрочь отбивала у меня желание всех других ролевых отношений, а может, она меня просто не привлекала. В результате, я худо-бедно научился вальсировать, что скоро, как ни странно, мне очень пригодилось.

В конце апреля, один мой не то чтобы очень хороший знакомый Володя Кукушкин передал мне пригласительный билет на концерт городского вокально-инструментального ансамбля, руководителем которого он являлся.
Мне досталось место в одном из первых рядов, и я с удовольствием наблюдал, как поют и танцуют хорошенькие девушки, участницы ансамбля. Особенно мне приглянулась одна девушка, чем-то похожая на мою одноклассницу Лясю, но только не теперешнюю, сильно изменившуюся, а ту, какой она была два года назад. После концерта были танцы в актовом зале и, как будто, притянутые друг к другу неведомым магнитом, мы танцевали несколько раз, а после окончания вечера я пошел ее провожать.

Ее звали Зоя, Зоя Капралова. Она жила в Светловодске под присмотром дальней родственницы, а после окончания школы собиралась поступать в Геологоразведочный институт. Ее родители были геологами и работали в экспедиции на Дальнем Востоке.
Через пару дней мы опять встретились, не договариваясь, после Первомайской демонстрации, и уже не расставались до самого вечера.
Вечером в ее квартире, на большой остекленной веранде, собралось несколько почти незнакомых мне ребят и девушек из ансамбля, но мне было хорошо и легко в их компании. Почему-то, я захмелел после первой же рюмки сухого вина, и Зоя переживала из-за меня. Потом мы вышли на улицу и долго гуляли по темным улочкам, вдоль густых зарослей зацветающей сирени.
Я был почти счастлив в тот вечер. В первый раз идти рядом со взрослой, симпатичной мне девушкой и говорить, говорить без конца.
Помню одну ее фразу, сказанную вполне серьезно, которая вызвала у меня улыбку, оставшуюся незамеченной в темноте. - Господи, какая я старая! Мне уже восемнадцать лет!

Мне казалось, что вот-вот должно произойти, что-то необычное, еще неизведанное мною, что волшебным образом изменит мою привычную жизнь. И я с нетерпением ждал следующего свидания с Зоей.
Но все закончилось также неожиданно, как и началось.
Следующая наша встреча произошла при довольно заурядных обстоятельствах. Мы прогуливались по приморской набережной втроем с подружкой Зои в перерыве между двумя репетициями ансамбля. Погода стояла ветреная, хоть и теплая. Я держал под руки обеих девушек, а они, то и дело повышая голос, болтали друг с другом, так, как будто я и не стоял между ними. О каких-то незнакомых мне людях, кто за кем ухаживает, и что из этого получается, словом, это были обычные безобидные сплетни.
Но во время всего этого их разговора с меня как будто сползала невидимая пелена, а я то, глупый, надеялся, что она накроет меня с головой. Мне стало вдруг так скучно и тоскливо, что я с трудом дождался окончания встречи.
Больше с Зоей мы не встречались. Знакомые ребята из ее компании говорили мне при встрече, что Зоя сильно переживает из-за внезапного разрыва, но я ничего не мог с собой поделать. А потом налаживать отношения стало уже поздно.

Какое-то необычное отупение овладело мною, и все вокруг сделалось глубоко безразличным. Я даже в школу перестал ходить. Это происходило со мной впервые в жизни.
Встречаясь с кем-нибудь из приятелей на знакомой тропинке, идущей вдоль крутого склона над морем, я не сворачивал, как обычно, в школьную калитку, а, не доходя метров сто до забора, с приятелем, а чаще один, заваливался в заросли пряной травы и тупо смотрел в бездонно-синее небо.

Нет, я нисколечко не страдал, ничто меня не беспокоило. Но я почти физически чувствовал, как беспомощно слабеют и рвутся бесчисленные нити, связывающие меня с такой привычной школьной жизнь, и, вообще, со всей здешней жизнью.

Устав валяться, я садился и начинал смотреть на синюю гладь моря, ставшую такой привычной за школьные годы. Вот стремительно проносится крылатая «Ракета», а вот тянется на север вереница барж, ведомая деловито пыхтящим буксиром. На верхних палубах барж стоят сотни укрытых тканью корзин с урожаем южной клубники, аромат которой доплывает даже сюда.
И над всей этой буколической идиллией плывет разухабистая мелодия из динамика на пристани: - Ей, ей, ей хали-гали!

Мои прогулы закончились вызовом отца к учителю химии. Это выглядело забавно в связи с тем, что, по крайней мере в плане учебы, мы почти поменялись ролями. И отец, и мама оканчивали одиннадцатый класс одновременно со мной, только в заочной школе, даже некоторые учителя были у нас общие. Я добросовестно старался помогать своим родителя, решал за них задачки и подсказывал на экзаменах.

Отец вернулся из моей школы весьма озадаченным: - Понимаешь, химик сердит на тебя за то, что ты перестал ходить на его уроки. Грозит поставить тебе тройку в четверти и тогда не видать тебе золотой медали! Вот это был номер! До этого дня мне и в голову не приходило, что я могу окончить школу с золотой медалью.
Уроков я больше не пропускал и претензии ко мне отпали сами собой.

И еще один эпизод из этого странного месяца мая сохранился у меня в памяти.
Экскурсия в Крюков, на вагоноремонтный завод. Крюков – это промышленный район Кременчуга, расположенный в отличие от остальной, исторической части города на правом берегу Днепра. Днепр в черте города сохранился в своем первоначальном обличии, в то время, как выше по течению он был перегорожен дамбой и превратился в Кременчугское водохранилище, а ниже по течению, почти сразу за мостом, течение реки замедлялось и начиналось Днепродзержинское водохранилище.

На экскурсию нас, 11-е «А» и «Б» привезли на двух автобусах и точно так же должны были доставить обратно. Вообще-то продолжалась она не долго. Мы посмотрели на старые почти развалившиеся вагоны, которые стояли под открытым небом на запасных путях. Затем на пару вагонов в крытом ангаре, облепленных рабочими, каждый из которых выполнял какую-то свою операцию. И, в заключение, нас подвели к новенькому, сверкающему свежими красками пассажирскому вагону, на который тут же захотелось сесть и уехать куда-нибудь далеко - далеко. Все это продолжалось от силы часа полтора. А когда мы вышли на площадку перед проходной, с которой мы начинали свою экскурсию, выяснилось, что с автобусами произошла нестыковка, и они приедут еще, как минимум, через три часа.
Это было совсем не предвиденное обстоятельство. Уехать общественным транспортом мы тоже не могли, потому что у большинства из нас просто не было денег. Оставалось одно – ждать. Но что было делать в незнакомом городе без гроша в кармане, да еще под начинающим припекать почти летним солнышком?

И тут мне в голову пришла спасительная мысль: идти домой пешком. Но не по дороге, которая делала большой крюк, заезжая во все близлежащие села, а напрямик
через плавни, которые я объездил вдоль и поперек. Сначала на велосипеде, затем пешком, когда мы с отцом ходили летом за грибами, а затем и на лодке по бесчисленным протокам, по которым я пробирался аж до кременчугского моста.
Я бросил клич, но, к сожалению, желающих идти со мной не нашлось. Всех пугало расстояние: ведь до Светловодска было чуть больше двадцати километров. «Может, это и к лучшему, - подумал я,- во всяком случае, никто не будет жаловаться, если что-то пойдет не так». Я предупредил ребят, чтобы меня не искали, когда придут автобусы и отправился в путь.

И вот я уже иду быстрым шагом по едва приметной тропинке, которую я выбрал среди прочих других, надеясь, что именно она быстрее всего приведет к знакомым местам на плавнях. Впрочем, я особенно и не беспокоился. Ах, как чудесно было идти по зеленой равнине, покрытой еще нежнейшей травой, слушать весеннее пение птиц, преодолевать покрытые согретой водой лужицы и чувствовать босыми ступнями траву на их дне.
Когда еще удастся мне побывать здесь еще раз и удастся ли вообще? Воспитанное с детства отцом умение ориентироваться на местности не подвело меня и на этот раз. Скоро я оказался уже в знакомом лесочке. А знакомые полянки встретили меня густыми зарослями ароматных ландышей. Я очень быстро собрал довольно большой букет, так что пришлось подумывать, как нести цветы в одной руке. Но скоро я нашел выход из положения, и уже ничто не мешало добраться до той части плавен, где я чувствовал себя как дома. Еще с полчаса я шел, срезая все углы, по улочкам Табурищ, пока не очутился дома.

Я не особенно распространялся о своем путешествии, да меня никто и не спрашивал. Но однажды, когда через несколько лет я встретился со своим бывшим одноклассником Володей Показеевым, который недавно отслужил в армии в пограничных войсках на самой южной оконечности Союза – на Кушке. И рассказывая о многокилометровых марш-бросках он, почему-то вспомнил как аналог мое маленькое путешествие из Крюкова. Наверное, тогда оно не казалось ординарным.