Семь жизней одного меня. 1966 год.

Семь жизней одного меня.

1966 год.

Основной целью моей поездки в Москву во время последних зимних каникул было посещение философского факультета МГУ. Он был расположен тогда на Моховой улице в старых, давно требующих ремонта этажах, с рассохшимися скрипучими деревянными лестницами.
Чуда не произошло и мне лишний раз подтвердили, что выпускников школ здесь не принимают. Необходим двухгодичный рабочий стаж или служба в армии.

По возвращению домой я брякнул родителям, что после школы пойду в армию. Они, конечно, были ошарашены. - Как? Стоило ради этого учиться почти на отлично 11 лет? Они еще не знали, что я, действительно, получу золотую медаль. - Нет,- говорили они наперебой,- выбери, пожалуйста, хоть какой-нибудь институт. - Какой-нибудь? Хорошо! Я буду поступать в … Лесной институт. А что? Ведь ты, папа, мечтал стать лесником, а я чем хуже? Я тоже люблю природу. Кроме того, я проучусь там только три курса, а затем снова буду поступать на философский.
- Хорошо, хорошо, - согласились мои «демократичнейшие» родители (хотя, тогда и слова такого еще не знали). Отец проявил завидную оперативность и отыскал парня, который учился заочно на одном из факультетов Лесотехнического института.
Он притащил его к нам и тот рассказал немного об институте. В заключение он заявил, что, по его мнению, лучшим в институте является факультет, который был создан по настоянию самого Королева, головное КБ которого расположено совсем неподалеку.

И тут я сдался. Так велик был тогда у нас в провинции героический ореол вокруг покорителей космоса, что я решил подавать документы именно на этот факультет, несмотря на утверждение парня, что на «королевский» факультет конкурс был самый большой.

После того, как я определился с вопросом поступления в институт, я почувствовал огромное облегчение и с гораздо большим оптимизмом стал глядеть на окружающий мир.

Мы были самыми старшими в школе, несмотря на то, что кроме наших одиннадцатых были еще и десятые классы. Кроме того, оказалось, что почти всю учебную программу мы успели пройти за первое полугодие. Только по физике и математике были уроки почти по институтской программе, а все остальные предметы мы просто повторяли.

В конце зимы нам должны были выдавать приписные свидетельства, так что все ребята, не поступившие в институт, наверняка подлежали призыву в армию.
Городской военком, чувствуя себя хозяином положения, объявил, что на комиссию следует явиться со стрижкой под «ноль» или с самыми короткими волосами. Что означало это «с самыми короткими» мы не знали, и поэтому решили действовать наверняка.

В соседнем одиннадцатом у здоровенного и дурашливого парня по прозвищу «Петя Кантропов» (от питекантропа) оказалась машинка для стрижки волос, и он, по цене, так сказать, чисто символической - бутылка вина «Лидия» за две стриженные наши с Колей Селиным головы - обещал нас обслужить в лучшем виде. Для начала он продемонстрировал свою стриженую голову, затем мы выпили для храбрости и за удачу. Технология стрижки была простая: между головой допризывника и машинкой помещалась толстая деревянная расческа, в результате чего волосы состригались не наголо, а оставалась короткая, как бы двухнедельная щетина.

Первая очередь была моя. В зеркало смотреться мне не давали, и о результатах экзекуции я некоторое время мог судить только по ругательствам Пети, вспоминавших всех моих предков, наградивших меня редкой формы четырехугольной головой и дикому хохоту Кольки. Наконец, с меня сдернули простыню, я глянул в зеркало и обмер: на меня вытаращенными глазами смотрела голова дегенерата, явно переболевшего оспой, потому что волосы на ней росли клочками, чередующимися с позорными белесыми проплешинами.

Мы с большим трудом уговорили Колю не сбежать от ожидавшего его изувера. Возвращались домой, нахлобучив поглубже шапки, ставшие вдруг непомерно большими. С порога я снял шапку и, насладившись произведенным впечатлением, произнес заранее приготовленную фазу: - Во всяком случае, я всегда могу пойти в парикмахерскую и постричься наголо. С ножницами в руке мама потащила меня в ванную, но за один раз исправить все огрехи не удалось. Еще с неделю с возгласом: - Ой, не могу! - она отхватывала у меня какой-нибудь лишний клочок волос.

Зато в школе мы купались в волнах успеха. Ведь по нашим головам издалека было видно, что идут взрослые люди.

Заметно осмелев, я решился на еще одну авантюру. Мне с осени нравилась девочка, которая была намного младше меня и училась в параллельном с сестренкой классе. Я увидел ее на школьной линейке, высокую, в белом матросском костюмчике с удивительно синими глазами за мохнатыми ресницами и понял, что пропал. Но как мне было с ней познакомиться, мне почти уже взрослому человеку? Подойти к ней и сказать: - Здравствуй, Танечка, ты мне нравишься! Нет, это было исключено. Мне
помог случай.
Я долго не вступал в комсомол. То отсутствовал на олимпиадах, то просто отлынивал, а когда, по настоянию моего друга Коли Селина, который был секретарем комитета школы, меня, наконец, приняли, то в качестве первого поручения предложили взять шефство над одним из младших классов.

Ко всеобщему удивлению, я согласился и выбрал, разумеется, класс, в котором училась Корнилова Таня. Из поступков в рамках моего шефства я помню два.
К празднику 8 марта, подбирая для девочек подшефного класса подарочные книги, я выбрал для Тани томик поэта Ильи Сельвинского с удивительно проникновенными стихотворениями, посвященными женщине. Я запомнил только одно двустишие, продолжение которого я не могу найти сейчас даже в Интернете: «Где-то на пределе красоты женщина становится цветком или птицей …». Я не удержался и вложил в книгу листочки с моими комментариями к наиболее понравившимся мне стихотворениям.

И еще я собрал подшефный класс в воскресенье, накануне 8 марта и повел ребят в ближайшую рощу на плавнях за подснежниками. Случайно или нет, но мы с Таней остались наедине, и я мог свободно с ней разговаривать. Но, странное дело, я, который к тому времени, как мне казалось, мог свободно рассуждать на любые темы, не мог перед этой девочкой и двух слов связать. Как будто у меня язык прилип к гортани. Словом, проявил себя с самой наихудшей стороны. Проводив девочку до самого дома, и, не увидев в ее глазах и тени симпатии, я готов был впасть в отчаяние.

Меня выручила олимпиада, вернее две областные олимпиады, которые продолжались довольно долго. От выпускных классов нашего города поехали только я и Сергей Бацилев.