Всё начинается с дождя (продолжение

***
С работы Анна шла медленно. Не несли её ноги домой. Словно чувствовала женщина, что дома ждут её очередные неприятности. Щемило сердце. Назар за целый день не позвонил ни разу. И это означало только одно – он забрал сына домой. А ей в этом доме места нет. И к ней Назар не придёт. Потому что… Мысли упорно упирались в слово «сын». Самое интересное, что Анна не ругала Глеба. Не была настроена против него. Она просто знала: сын не отдаст ей отца. И не будет делить его с ней. От этой мысли хотелось выть. Не плакать, именно выть. Горько, тоскливо, по-бабьи. Но ведь и слёз не было. Вот что удивительно. Где они, эти вечные спутницы женских страданий? А Анна страдала. От очередного поворота в одиночество, от очередной неудачной попытки стать счастливой. «Как там Назар говорил: «… если не заладилось смолоду, нечего начинать к старости». С этой мыслью Анна остановилась, удивившись, что незаметно для себя она пришла к церкви. Шла домой, а пришла в храм. Она остановилась в нерешительности. Сама для себя сообразила, что на ней надета юбка, на шее повязан платок. И, перевязав его на голову, женщина вошла внутрь. Ей показалось, что Святые Лики с состраданием глядят на неё с икон. Анна перекрестилась, подошла к свечной лавке, написала записку о здравии родителей, Назара, Глеба. Она почему-то была уверена, что оба они крещены. Купила свечи и, тихонько обходя храм, ставила их. Она мысленно разговаривала со Святыми, у чьих икон возжигала свечи. Просила Небесных Заступников, чтобы помогли ей и её знакомому разрешить сложную ситуацию, в которую они попали волею обстоятельств, и достойно выйти из неё. Долго стояла она у Казанской иконы Божией Матери. Анна осталась на вечернюю службу, хотя обычно посещала воскресные утренние, если не была у родителей в деревне. Она простояла до самого конца службы, а потом, ещё раз поклонившись Святым, тихо пошла домой.

***
Дома только съеденный завтрак напомнил о том, что ещё утром Назар был здесь. Анна прилегла на диван, свернулась калачиком и накинула на себя плед. Ничего не хотелось делать. Хотелось просто так вот лежать и всё…
Зазвонил домашний телефон. Нехотя поднявшись, понимая, что это могут быть родители, она прошла к аппарату. Звонила мама. Они с отцом волновались, почему доченька сегодня так поздно им не звонит. Анна рассказала, что была на службе в храме, поэтому позвонить не могла. Мать удивилась, но не спросила, с чего вдруг в будний день дочь пошла на службу. Поняла: что-то случилось. И даже догадалась, что именно, но не стала ничего спрашивать. Она знала, когда дочь захочет, расскажет всё сама. А пока не говорит, лучше её не трогать. Замкнётся в себе и вообще ничего узнать будет нельзя. Анна же, поговорив с матерью, вновь легла на диван, укрывшись пледом. Зазвонил мобильный. Женщина не шелохнулась. Она знала, КТО ей звонит и что ОН ей скажет. Но она не хотела этого слышать. Мобильник смолк, но через несколько минут зазвонил опять. Анна нехотя взяла его и нажала кнопку вызова.
– Аннушка, ты не хочешь со мной разговаривать?
Такой родной голос звучал так близко!
– Я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать, но я не хочу этого слышать.
– Аня, что с тобой? Что с твоим голосом? Ты плачешь?
– Нет. Просто лежу на диване. Назар, я помню, что обещала не вставать между тобой и сыном. И я знаю, что ты выбрал Глеба. Это – правильный выбор. Не звони мне больше. Не береди раны. Прощай.
– Аня!
Голос улетел в никуда. А из трубки донеслось ненавистное:
– Аппарат абонента выключен…
Назар отключился. Он понимал, что Анна больше на его звонки не ответит. А смысл был ей звонить? Что он мог сейчас ей сказать? То, что она знала и без него? Как она чувствовала! У Назара слёзы навернулись на глаза. Едва ли не первый раз в жизни он не знал, как себя повести. КАК не оторвать от себя Глеба и КАК сохранить Анну? Два этих «как» никак не хотели соединяться.

***
Дома Глебу стало немного легче. Разговоров на темы личной жизни ни сын, ни отец не заводили. Глеб, приведя себя в порядок, созвонился с одногруппниками, узнал, как дела в университете, что по чём сейчас изучается, какие задания он сможет сделать самостоятельно, и засел за компьютер. Голова немного кружилась, но надо было навёрстывать пропущенное за две недели. На столе, рядом с компьютером, стояла в красивой рамочке фотография Маргаритки. Она счастливо смеялась, мило прищурив глаза и слегка наморщив носик. Глеб остановил на ней свой взгляд и сердце его заныло. Он начал думать, как вернуть любимую девушку. Что такое сделать, сказать, совершить, чтобы Маргаритка поверила, что он не хотел её обидеть. Дурное слово так опрометчиво сорвалось с губ и в одночасье разрушило то, что больше года они берегли, холили и лелеяли – свою первую любовь. Хрупкую, нежную, словно хрустальную веточку. Теперь эта веточка сломана и непонятно, удастся ли её вернуть к жизни. Глеб вспомнил, как смешно шаркала Маргаритка в его кроссовках, как он первый раз поцеловал её на пляже. Тогда это получилось спонтанно.
Ему нравилось быть вместе с ней, нравилось помогать учиться. А если не помогать, то хотя бы вместе готовиться к занятиям. Как он хотел быть вместе с ней! И тогда вечером, когда его шарахнули по голове, он шёл домой довольный тем, что ему удалось помочь своей девушке выполнить сложную для неё работу, помочь разобраться в ней, чтобы она не тупо списывала выполненное им задание. Оба понимали, что наступит момент, когда Маргаритке придётся выполнять задания без помощи Глеба. Поэтому он вдумчиво объяснял ей сложные моменты в вопросах составления компьютерных программ. Глеб хорошо в этом разбирался, и ему не составляло труда учить Маргаритку. Тем более, что для него это был уже пройденный этап. Она тоже была смышлённая девушка, и, занимаясь с Глебом, быстро схватывала то, что не могли сразу донести до неё преподаватели. А вот у Глеба получалось. Молодой человек хотел поговорить с отцом по поводу того, что хочет сделать Маргаритке предложение. Он понимал, что им ещё надо учиться. Но мог же он перевестись на заочное отделение и найти работу. А Маргаритка пусть учится на очном. Додумать в ту ночь Глеб не успел. Он даже не успел сообразить, что случилось. Это уже потом ему рассказали, что женщина, видевшая всё в окно, вызвала и милицию, и скорую помощь. Глебу повезло, что у неё была бессонница и сидела эта женщина у окна.
И сейчас, вспомнив о ней, Глеб решил узнать, кто же она и поблагодарить её. Он сказал отцу, что пойдёт, прогуляется.
– Давай пойдём вместе. Ты ещё очень слаб. Голова с непривычки может закружиться, и, не ровен час, опять упадёшь.
– Ну, давай. Только я хочу пойти туда, где меня ударили, и постараться вспомнить, возле какого окна это было. Надо женщину поблагодарить, которая вызвала и милицию, и скорую помощь.
– Молодец. Правильное решение. А ты помнишь, хоть примерно, где это было?
– Пойдём, глянем. По-моему – да.
На улице Глеба действительно повело. Назар подхватил его за руку и сказал:
– Закрой глаза и сделай пять глубоких вдохов-выдохов. И не делай резких движений. Выбери впереди ориентир и, двигаясь, наблюдай за ним. Будет легче.
– Па, спасибо.
– На здоровье.
Подойдя к нужному дому, Глеб стал вспоминать и вдруг сказал:
– Здесь. Точно помню, это было здесь. Я случайно обратил внимание вот на этого медведя в окне и подумал, что надо будет Маргаритке подарить мягкую игрушку. Она как-то сказала, что любит всяких мишек-зайчиков-собачек.
На одном из окон внутри квартиры действительно сидел симпатичный медвежонок. Назар стал прикидывать, из какого окна женщина могла видеть происходящее. Специфика профессии позволяла это сделать довольно точно. Прикинув, он сказал сыну:
– Ну, пойдём, попытаем счастья.
Они подошли к подъезду, и набрали на домофоне номер предполагаемой квартиры. Никто не ответил. Они набрали номер соседней квартиры. Уставший женский голос спросил: «Кто там?»
– Откройте пожалуйста, – голос Назара был предупредительно вежлив. – Нам нужно узнать о ваших соседях. Я из вневедомственной охраны.
Он не лгал. Дверь открыли, и пока отец и сын входили в подъезд, открыли и квартиру.
На пороге стояла довольно пожилая женщина. Назар достал служебное удостоверение и показал женщине. Она пригласила их войти, а потом неожиданно сказала:
– Ой, а не вас ли, молодой человек, две недели назад тут избили хулиганы?
– Так это вы видели? – Голос Глеба прозвучал удивлённо. Он не ожидал, что отец так точно, ну, или почти точно, определит номер квартиры, ошибившись всего на один номер.
– Да. Я. С тех пор как помер мой Ильич, Слава Богу, не Владимир (Назар при этих словах чуть улыбнулся: обычно люди старшего поколения к этому имени относились с благоговением), меня одолевает бессонница. Вот я тогда сажусь у окна и смотрю на улицу. То машина проедет, то пройдёт кто. То воспоминания нахлынут. Тогда время идёт быстрее. Вот так и живу. Так и той ночью сидела. И видела этих архаровцев. Сволочи. Вчетвером на одного. А один гад сзади рукой. А на руке вроде как надето что-то было. Я не разглядела. Только быстренько взяла трубку – у меня телефон аккурат там возле окошка стоит – да и вызвала милицию и скорую. А эти ещё по вещам рыться начали.
– Спасибо Вам большое. Это – мой отец. Меня сегодня из больницы выписали, вот мы и пришли, чтобы найти вас и поблагодарить. Скажите, пожалуйста, как мы можем вас отблагодарить? Только не стесняйтесь. Лекарства, продукты или ещё что-то?
– Ой, да Господь с вами. Не надо мне ничего! Я ж по-доброму!
– Вот и мы по-доброму. Вы же сыну моему жизнь спасли. Это дорогого стоит. Говорите же или мы по своему усмотрению сами купим вам что-нибудь.
– Ну, если уж так, то… Ай, не надо ничего. Пусть парню хорошо живётся. И не гуляй боле по ночам!
Женщина улыбнулась и шутливо помахала Глебу пальцем. А Назар, поняв, что женщине всё же что-то надо, но она стесняется, сказал:
– Я вас, как отец прошу: скажите, что вам нужно. Ведь вы же хотели что-то сказать. Но постеснялись. Говорите. Не стесняйтесь. Ну, или хотите, Глеб выйдет. Скажете мне одному.
– Да не надо выходить. Ладно. Сердце у меня больное. А доктор выписал дорогое лекарство. Его надо капельницей вводить. А у меня на него денег не хватает. Вот, если только его.
– Рецепт есть?
– Ой, ну, может, не надо? Дёрнуло ж меня сказать.
– Давайте-давайте. И не стесняйтесь. Купим и это, и если надо, другое. Несите рецепт. А хотите, вам капельницы будут дома делать. Я приглашу медсестру.
– Не надо. Спасибо. Я на стационар похожу. Там и поговорю с кем-нибудь, пока лежать буду. Не надо! Правда.
– Ну, смотрите сами, А то ведь можно.
А Глеб добавил:
– Я не гулял ночью. Я своей девушке помогал одну работу делать в университет. Она студентка, так же, как и я. Вот и задержался у неё. Если бы меня сзади по голове не стукнули, я бы с ними справился.
– Часом не Маргаритке нашей?
– Что значит – вашей?
И Глеб, и не меньше его Назар, несказанно удивились такому повороту сюжета.
– Так она ж живёт в соседнем доме. Я нянечкой работала в детском садике, куда она ходила. Вот и помню её. Хорошая девочка. Если видит, что я из магазина иду с сумкой, обязательно подбежит, поможет донести. Или я мусор выношу, она мешок заберёт и скажет: «Тётя Жанна, отдайте мешок! Порядочные женщины по помойкам не гуляют! Они гуляют в парке или во дворе. Вот и гуляйте, где положено». Я смеюсь и спрашиваю: « А ты что ль, непорядочная?» А она в ответ: «Так я ж не гуляю, я пролетаю. Мусор сброшу, как парашютиста, и – дальше полечу по своим делам!»
– Вот такая она умница и шутница. Хорошая девушка. Ты держись её, сынок, держись. Такие девушки сейчас – редкость. У неё и брат старший хороший. Скоро свадьба у него. Всей семьёй к нему собираются ехать. Это мне Маргаритка на днях сказала.
С этими словами женщина протянула Назару рецепт. Он взял маленький листочек и тихо сказал:
– Мы скоро вернёмся. Что вам ещё надо?
– Да ничего. Всё у меня есть. Много ли одной старой женщине надо?
– Ладушки. Тогда ждите.
В аптеке, покупая лекарство, Назар подумал: «Неужели нет отечественного недорогого аналога? Хорошо ещё, если этот препарат поможет. А то ведь всякое бывает. Купишь дорогущее лекарство, а толку от него никакого. А стариков жалко. Это ж надо: отпахать на страну всю жизнь, а в старости даже лекарство нужное не иметь возможности купить!» Потом они зашли в магазин и Назар купил пакет продуктов на своё усмотрение. Отдавая пакет Жанне Геннадьевне, он оставил ей свою визитку со словами:
– Я вас попрошу: если вам что-то понадобится, позвоните мне. Не стесняйтесь. Если не будет меня – могу уехать в командировку – Глеб сделает всё необходимое. Обязательно! И если лекарство будут выписывать дорогое – звоните, мы купим. Вы моему сыну жизнь спасли. Это не меряется никакими деньгами. И – огромное вам, человеческое спасибо!
Жанна Геннадьевна заплакала. Она не представляла, что вот то, что сейчас произошло, вообще могло произойти. Как её отыскали эти двое мужчин – отец и сын? А потом вот так просто предложили любую помощь. А ведь совершенно чужие люди! Нет, неправду говорят, что люди сейчас плохие. Хорошие люди. Только их почти никто не видит и не знает.
А Назар, выйдя из подъезда, сказал, повернувшись к сыну:
– Как твоя теория, что все бабы одинаковы?
– Па, не надо! Я уже понял, что виноват. Не знаю только, как с Маргариткой помириться. Но я придумаю. Обязательно придумаю. Я верну её.
– Дай Бог, сын, дай Бог.
А у самого щемило сердце. Даже не щемило, а болело. После последнего разговора по телефону с Анной Назар словно окаменел. Говорил монотонно-приглушённым голосом, выполнял всё как автомат. Лицо будто застыло. Улыбка не тронула его лицо ни разу с того памятного дня. Сын, подумав про свою Маргаритку, ни словом не обмолвился об Анне. Хотя сам Назар запретил ему произносить её имя. Но как же он хотел к Аннушке, к её родителям!
– Мать честная! Я же им щенка обещал! Вот ведь забыл! Совсем забыл!
– Пап, ты чего? Кому и кого ты обещал?
– Да старикам одним в деревню. Они уже не могут за всем уследить, а нечестные люди этим пользуются. И дрова подворовывают, и так, что они во дворе позабудут. Вот я и обещал им щенка привезти. Это родители моей женщины, Анны. Назар заметил, что Глеб вздрогнул, но ничего не сказал. Он решил перевести разговор на другую тему, а потому предложил:
– Глеб, ты уже парень взрослый, серьёзный. Как подлечишься и крепко станешь на ноги, научу тебя водить машину. Получишь права и доверенность на нашу машину. Пока будем пользоваться вдвоём. Кому нужнее, тот и едет. Только не в университет. Понтоваться не позволю. А в жизни пригодится.
– Па, спасибо. Если честно, давно мечтал. Да, наверное, каждый парень мечтает водить машину.
– Глеб, только просьба: никогда не называй машину тачкой. Не надо. Это один из моих жизненных принципов: к тому, что заработано честным трудом, относиться с уважением. Тогда и вещи тебе служить будут долго. И не лихачь на дороге.
– Хорошо. Я и не называл. Даже когда с кем-нибудь по-дружески болтали, обсуждая разные марки и модели, я всегда говорил авто или машина.
Далее они шли, переключившись на автомобильные темы.
А на следующий день Назар поехал в питомник и купил щенка немецкой овчарки. Потом он закупил продукты и поехал к родителям Анны.

***
И мать, и отец были дома. Оба удивились, увидев на пороге дома Назара. А он, поздоровавшись, произнёс:
– Ну, Михалыч, привёз тебе воспитанника. Держи.
С этими словами Назар протянул отцу Анны корзинку, из которой выглянула милая мордашка. Подошедший Барсик, почуяв чужой запах, зашипел и выгнул спину. Мордашка спряталась в корзину. Но через минуту вылезла опять. Виктор Михайлович взял щенка на руки и спросил:
– Звать-то как его?
– Сам назови. Твой пёс. Мальчик. Ты же хотел сам воспитывать. Вот и начни с имени.
– Вот спасибо. Вот радость-то. А стоит дорого?
– Отец, какое стоит? Ты что думаешь, я у тебя деньги возьму? Ты меня обижаешь! И думать забудь! Помочь надо что-нибудь?
– Ну, если можешь, то воды нам с матерью с колодца принеси.
– Не вопрос. Где вёдра и где колодец?
Принеся воду, Назар спросил, что ещё надо. Но в ответ прозвучал вопрос матери:
– А что ты сегодня один, без Аннушки? Или она на работе ещё?
– На работе, на работе. А я сегодня выходной, вот и подъехал.
Мужчина не стал пока говорить старым людям, что в их отношениях с Анной наступил критический момент, который он, Назар, пока не знает, как преодолеть. Что связан он с сыном, который не только перенёс тяжёлую травму, но и едва не впал в депрессию, и пока Глеб будет приходить в норму, ему придётся быть больше с ним. Он быстро попрощался, узнал, не надо ли ещё чего-нибудь и вышел из дверей.
У калитки стоял неприятного вида молодой человек, который, это хорошо чувствовалось по его виду и запаху перегара, разившему за версту, был хорошо навеселе. Не отдавая отчёта своим действиям, Назар взял того за шкварник, качественно потянул вверх и на себя, от чего тот обалдел, выпучил глаза и попытался что-то сказать, но вместо этого только захрипел.
– Ты мне не хрюкай, а запомни: если у стариков что-то пропадёт – ответишь головой. Я тебя из-под земли достану и все кишки вытряхну. Понял? И не смей к старикам ходить! А Анну тронешь, вообще лучше не думать, что я с тобой сделаю. Уразумел? Ответ чётко, как в армии!
– Да-а-а… – Едва прохрипел мужик, с перепугу вконец потерявший остатки рассудка.
Назар сам не мог понять, почему он так сорвался на этого пьянчугу. Но что-то было в облике того наглое, циничное, что позволяло сходу сделать вывод: человек идёт не с добрыми намерениями. А если бы Назар узнал, какую расплату тот однажды потребовал с Анны только за то, что подвёз ей сумки в город! Причём деньги, не постеснявшись, взял и со стариков, и с дочери. Трудно представить последствия такого знания. Хотя позже мужчина сам раскаивался, что сорвался на незнакомого человека. Но, подумав, для успокоения собственной совести сделал философский вывод: «Для профилактики». Домой он ехал спокойный, думая об одном: как примирить Глеба с мыслью, что он всё-таки женится на Аннушке. Хотя теперь вопрос, как она отнесётся ко всему. Судя по последнему звонку, хорошего ему пока ждать не приходится.

***
Маргарита возвращалась из университета довольная. Она сегодня отпросилась у куратора и декана факультета на свадьбу к брату. Заявление ей разрешили не писать. И сейчас все мысли девушки были заняты только тем, как она любит своего братика и его девушку. Они такая красивая пара. А ещё она первый раз в жизни увидит удивительную церемонию. Точнее сказать великое таинство – венчание. Маргаритка так размечталась об этом, что не заметила, как, из-за росших вдоль аллеи возле университета кустов сирени, за ней наблюдает Глеб. А он смотрел на свою любимую девушку и думал, как подойти к ней, чтобы не спугнуть, не оттолкнуть её от себя ещё раз. Маргаритка перешла дорогу и повернула к дому. Глеб медленно двинулся за ней. Он шёл на расстоянии, чтобы хотя бы видеть её, реально ощущать её присутствие. В ушах стоял Маргариткин голос, а глазах тот момент на пляже, когда он о чём-то её спросил, а она, видно, задремав, резко проснулась от его голоса, повернулась к нему, спросив: «Что?», и чуть приоткрыла губы. Это был их первый поцелуй. Робкий, несмелый, но такой приятный. Глеб сглотнул слюну. Попытался отогнать от себя мысли, но они навязчиво лезли в голову. Он довёл девушку почти до самого дома, и только когда за ней закрылась кодовая дверь, пошёл домой. Он узнал у своих одногруппников всё, что надо учить за тот период, пока лежал в больнице, и сейчас дома, находясь ещё на справке, выполнял все необходимые задания. А в свободное время ходил гулять, потихоньку начал заниматься в тренажёрном зале. Но выглядел ещё не совсем хорошо. Да и чувствовал себя ещё тоже не лучшим образом. «Вот если бы Маргаритка была рядом, я бы мигом поправился!» – эта мысль неотвязно сидела в его голове. Сейчас он понимал, что не готов для разговора с девушкой. Она собирается на свадьбу к брату. Глеб знал, что отношения у сестры с братом были самые сердечные. Он даже завидовал ей по-хорошему, что у неё есть старший брат. С Ильёй они тоже были знакомы. Общались через скайп несколько раз, когда молодой человек задерживался у девушки дома. Илья тогда сказал, что хотел бы на своей свадьбе видеть их обоих. Но… дурацкая фраза, вырвавшаяся так некстати, разбила вдребезги всё. Правду написал Михаил Шефнер: «Словом можно убить, словом можно спасти. Словом можно полки за собой повести…» Он помнил эти слова с какого-то ещё школьного мероприятия. Столько лет прошло! А вот как сейчас он полностью осознал смысл этих слов. Глеб решил во что бы то ни стало найти в интернете это стихотворение и выучить его напамять. Он ещё не знал, для чего ему это надо. Но что надо – знал точно. И ещё. Он решил поговорить с отцом по поводу его женщины. «Анны, кажется», – с этой мыслью Глеб вошёл в дом.
А в другом доме, собираясь на свадьбу старшего сына, мать разговаривала с Маргариткой. Разговор начала дочка.
– Мама, знаешь, я сегодня шла из университета, и у меня всю дорогу было такое чувство, что на меня смотрит Глеб. Мне даже не по себе стало в один момент. Но я не оглядывалась, хотя очень хотелось.
– Не можешь его забыть? Скучаешь?
– Да. Очень. Сама себя ненавижу за такую слюнявость. А ничего поделать не могу.
– Доченька, это не слюнявость. Просто это – первая любовь. Настоящая. И её ты не забудешь никогда. Вы же с Глебом довольно долго встречались. И всё у вас было хорошо. И ты хочешь, и это нормально, чтобы тебе и сейчас было также хорошо. Но у тебя никого не было после этого молодого человека. А если и появится, ты постоянно будешь сравнивать его с Глебом. И, уверена, сравнение будет не в пользу молодого человека. Глеб всегда будет в твоём сердечке. Я тебе советовала: не спеши. Не рви сгоряча отношения. Ну да, сказал плохое. Но ведь не в твой адрес. Ты бы подумала, а чем эта фраза была вызвана? Не забывай и о том, в каком он был состоянии. И о том, что у отца есть женщина, он почему-то узнал от тебя, а не от него. Почему?
– Мне дядя Назар сказал, что сам недавно с ней познакомился и не успел познакомить с ней Глеба. Он хотел это сделать, но его в командировку отправили, а Глеб в больницу попал. Вот знакомство и не состоялось. А мне он про неё рассказал, когда мы на машине ехали к Глебушке в больницу. Он тогда и в больнице не остался, потому что я приехала.
Мать улыбнулась, услышав имя Глебушка. Она слегка наклонила голову, чтобы дочь не увидела улыбку и не обиделась. Отношения у Маргаритки с матерью были доверительные. И обе очень этим дорожили.
– Вот видишь, Ритуля, не надо было и тебе говорить про эту женщину. Нельзя вторгаться в чужие личные жизни. И Глеба от отца отдалила. И сама его потеряла. Может, после свадьбы тебе встретиться с ними и поговорить, попросить прощения, что ты нехотя, без всякого злого умысла, невольно стала причиной раздора в семье. Думаю, даже уверена, что и Глеб, и Назар Викторович тебя поймут и простят. А там, глядишь, придумаете, как Глеба с этой женщиной познакомить. Он, возможно, помнит свою мать и боится повторения истории. Поэтому и реакция у него такая. Подумай, доченька. Мучиться будешь всю жизнь. И люди будут мучиться.
– Мам, а ты мне поможешь?
– Как ты себе это представляешь?
– Ну, сходишь со мной к ним домой. Побудешь там.
– Ритулька, я тебя, конечно, очень люблю, но этот вопрос ты должна решить без моего участия. Я могу побыть во дворе дома, в подъезде. Но в квартире ты должна быть одна. Поверь, тебе потом самой легче станет. Ты со своих плеч сбросишь тяжёлый груз, который с каждым днём будет давить тебя всё сильнее и сильнее. Будь мужественной, девочка. А сейчас соображай: всё ли мы взяли? Скоро папа приедет. Тогда надо будет только вручить ему сумки и пойти к нему в машину. Это ж надо – мой сын женится. Ильюшка, Ильюшка. Кажется, совсем недавно был маленьким, ходил в садик, потом в школу. Помню его первую пятёрку. Он прыгал, пел, рожицы смешные корчил. А мы с папой смеялись, глядя на него. А когда родилась ты, он не хотел, чтобы папа брал тебя на руки. Ему почему-то казалось, что папа хочет тебя кому-то отдать. И только когда я рассказала своему мужу о детских страхах Ильюшки, он взял его на руки и сказал: «Сынок, я никому не отдам ни тебя, ни Ритульку. Мы с мамой вас обоих любим, только ты уже большой, поэтому я тебя на руках не ношу, а доченька ещё совсем крохотулька. Поэтому, когда я не на работе, то, помогая маме, ношу её на руках. Мамочке ведь тяжело одной. Вот мы и должны ей помогать». Золотой у меня муж. Дай, Бог, доченька, чтобы и у тебя был такой же.
В это время в замке зашевелился ключ и, когда дверь открылась, зычный голос отца спросил:
– Готовы ль мои девицы? Готовы ль мои красавицы?
– Так точно, наш командир! – Маргарита и мама ответили в один голос.
Отец засмеялся и спросил, какие сумки брать ему, а с чем его прекрасная половина справится сама. После чего, одевшись, семья вышла во двор, где у подъезда стояла машина, на которой они и поехали.

***
Глеб вышел на занятия в университете, почти придя в норму. Отец устроил ему лечение в своей ведомственной клинике. Хорошая физическая форма, качественное лечение сделали своё дело. Молодой человек полностью восстановился. Он по-прежнему думал о Маргаритке, мечтал о встрече с ней. Даже купил смешную мягкую игрушку с очень милой доброй мордашкой, но совершенно несоотносимой ни с кем из зверушек или мультяшных героев. Когда отец увидел это чудо, спросил только, что это за «пудя». А Глебу так понравилось слово, что он сказал, что так и будет его звать: Пудя. И вот этот самый Пудя сидел в кресле и смотрел своими весёлыми глазами на скучающего парня, словно говоря ему: «Держись! Всё будет хорошо». Глеб решил, что как только увидит Маргаритку в университете, то обязательно подойдёт и скажет… Что? Этот вопрос не давал ему покоя. Что сказать любимой девушке, которую так жестоко обидел. И из-за кого? Из-за женщины, которую не знает. И тут Глеба осенило: «Господи! Папа! Если я так мучаюсь от того, что рядом нет Маргаритки, как, наверное, мучается он от того, что рядом нет этой женщины!» Эта мысль словно электрическим током пронзила его сознание. Он словно прозрел, что отец – тоже человек, который столько лет жил ради него, ради своего сына. А сын за всё хорошее «отблагодарил» отца чёрной неблагодарностью. «Какой же я дурак! Что я натворил! Ну, есть у него женщина, ну, пусть будет. Ведь, когда я женюсь, он останется совсем один. Нет, я, конечно, его не брошу, но он ведь ещё не старик. Красивый, накачанный, сильный. И столько лет один». Глеб размышлял о своём отце, а где-то на самом краешке сознания всё равно занозой сидела мысль: «Ну, ведь жил один, пусть бы и дальше жил. Нет, он жил со мной. А вот, когда я женюсь…» И он поймал себя на мысли, что второй раз за вечер он думает про собственную женитьбу. Причём думает, как о решённом вопросе. Ему вдруг стало жаль отца. Он никогда раньше не испытывал этого чувства и не мог понять, откуда оно возникло. Он вспомнил одинокую Жанну Геннадьевну, которая спасла ему жизнь только потому, что сидела одна у окна. Вот так в старости и отец будет сидеть? Один? «Нет!!! Папа не будет так сидеть! Не будет! Я не оставлю его!!! Он будет со мной. Со мной и Маргариткой. И с нашими детьми. И мы все будем счастливы». Он понимал, что думает как ребёнок, но ничего не мог с собой поделать. Ему вдруг до боли стало жаль отца. Он как представил того, сидящим ночью у окна, седого, сгорбленного, с ослабевшим зрением, слёзы покатились из глаз. Глеб плакал. Реально, чего сам от себя не ожидал. Картина сидящего у окна старенького отца настолько поразила воображение сына, что он не мог остановить слёзы. И в это время в дверь позвонили.

***
Крикнув на ходу «Сейчас!» он забежал в ванну, ополоснул лицо водой и пошёл открывать. Наверное, если бы за дверью стоял настоящий Дед Мороз, или Карлссон, или Чебурашка, в общем, любой, кто существует только в сказках и мечтах людей, Глеб удивился бы меньше. На пороге их с отцом квартиры стояла… Маргаритка. Молодые люди стояли и смотрели друг на друга не в силах вымолвить ни слова, пока Глеб, всё-таки первым пришедший в себя после раздумий об отце, не выскочил в коридор, подхватив девушку за талию, приподнял её и внёс в квартиру. Он ногой закрыл дверь, но продолжал держать Маргаритку на весу, пока она не сказала: «Поставь меня. Мне так неудобно». И лишь тогда Глеб поставил её на пол, но, чуть отодвинув от себя, крепко обнимал за талию и смотрел в её глаза. А потом тихо сказал:
– Прости меня, если можешь. Я понял, что виноват перед всеми вами: перед тобой, перед отцом, перед той женщиной. Я только что сидел и думал о тебе и папе.
– У тебя глаза красные. Ты плакал?
– Да. И не стесняюсь тебе об этом сказать. Маргаритка, солнышко, раздевайся. Если бы ты знала, как я рад, что ты пришла. Я ведь собирался сам идти к тебе. Даже подарок купил. Только цветы не успел, хотел, чтобы были совсем свежие.
Он помог девушке снять куртку, шарф. Повесил всё в шкаф и повёл в свою комнату. Как только она переступила порог комнаты, раздался её весёлый возглас:
– Ой, какой милый Пудик!
Глеб от души засмеялся, чем вызвал недоумённый взгляд Маргаритки. А он, держа её за руку, сквозь смех сказал:
– Вы с папой думаете почти одинаково. Он первое, что сказал, увидев это чудо: «Пудя». Он твой. Это я его купил тебе в подарок. Вместе с ним я хотел идти к тебе на покаяние.
И, обняв девушку, он ещё раз сказал:
– Прости меня, Ритулька, если можешь. Прости.
– И ты меня прости, Глеб. Это я была не права. Я не имела права лезть в вашу с отцом семейную жизнь.
– Давай сейчас не будем об этом. Я думаю, что с папой мы решим все вопросы. Главное, что мы вместе. Если бы ты знала, как тяжело мне было без тебя. А когда мне про тебя рассказала Жанна Геннадьевна…
– А ты её откуда знаешь?
– Так ведь это благодаря ей я остался жив. Это же она вызвала и милицию, и скорую помощь, увидев, что со мной делают. А потом мы с отцом ходили, чтобы узнать, кто меня спас, и попали к ней в квартиру. Она думала, что я просто гуляю поздно, а когда узнала, что я помогал одной милой девушке постигать премудрости компьютерного программирования, сразу назвала твоё имя. И даже рассказала, как ты летаешь над помойками, десантируя туда мешки с мусором. Лётчица моя.
Оба улыбнулись. А потом Глеб добавил:
– Давай ещё раз сходим к ней. Купим ей всяких сладостей к чаю, фруктов каких-нибудь.
– Давай. Я её люблю ещё с детского сада. Кстати, тебе привет от Ильи и его жены. Мы только что вернулись со свадьбы. Было так здорово. Представляешь, я первый раз в жизни присутствовала на венчании. Как интересно, таинственно и прекрасно. У меня дух захватывало. Теперь я понимаю, почему в старину браки были крепкие. После такого таинства плохо жить просто нельзя.
– Моё предложение осталось в силе. Думай. Как только будешь готова…
Маргарита не дала ему договорить:
– Глеб, давай подождём немного. Мы же оба студенты. На одни стипендии много не протянешь, хотя я человек не претенциозный. Могу жить скромно. Мы и сейчас особо не шикуем. Так, самое необходимое для жизни.
– Я согласен подождать. Но, если ты согласишься, я переведусь на заочное отделение и пойду работать. А вот ты останешься учиться на дневном.
Потом они пили чай, разговаривая на разные темы. И только, когда вечером с работы вернулся Назар, Маргаритка сообразила, что дома мама ждёт её звонка и вообще пора идти домой. На улице было темно. Приближался декабрь – самое тёмное время года. Глеб сказал отцу:
– Пап, я только Маргаритку провожу и – домой. У меня к тебе разговор.
– Нет уж. Пока у тебя нет прав, поехали, отвезём Маргаритушку домой. Больше ты у меня один ходить не будешь.
– Пап, ну, я же не мальчик!
– А кто? Девочка? Глеб, хватит одного сотрясения. Пошли. Берите своего Пудю и – поехали.
– Дядя Назар, а мне Глеб сказал, что вы игрушку тоже Пудей назвали. И я, когда увидела эту прелесть, сразу сказала: «Пудик». Он такой хорошенький.
Назар отвёз Маргаритку домой. Глеб ехал вместе с ней, всю дорогу держа девушку за руку. Прощаясь с мужчинами, Маргаритка подошла к Назару и тихо сказала:
– Дядя Назар, простите меня. Я так плохо поступила тогда. Я могу вам помочь?
– Всё нормально, девочка, я справлюсь. Я очень рад, что вы с Глебом помирились. Он, конечно, не цаца, но парень неплохой. И я буду искренне рад, если у вас всё будет хорошо.
– Спасибо вам. До свидания.
И она побежала домой. Мать, увидев дочь со счастливыми глазами, держащую в руках большую смешную игрушку, поняла, что у той всё прошло благополучно. Она только спросила:
– А как же Глеб домой будет возвращаться? Опять один по тёмной улице?
– Нет. Его папа нас на машине привёз. Он же увёз Глеба домой. Поэтому сегодня я не волнуюсь за него. А ещё Глебчик хочет поговорить с отцом по поводу той женщины. Ну, чтобы отец с ней помирился. Ой, хоть бы у них получилось.
– Знаешь, доченька, нельзя так манипулировать людскими судьбами – миритесь, не миритесь. Нельзя. Он взрослый человек. И Глеб должен понимать, что отец и так в жизни настрадался. Да и та женщина, похоже, тоже. Я не знаю, смогла ли бы я восстановить отношения после того, что произошло. Поэтому не удивлюсь, если узнаю, что она откажет Назару Викторовичу. Хотя он, как человек мне очень симпатичен. И мне его от души жаль.
– Всё равно, как хочется, чтобы они стали мужем и женой. И обязательно обвенчались. А мне Глеб опять предложение сделал. И сказал, что будет ждать, сколько надо, пока я не решусь.
– И что же ты?
– Ой, мам, надо подождать. Хоть мне так хочется обвенчаться.
– Ритулька, венчание – это только начало семейной жизни, вступление в неё. А вот сама семейная жизнь – это совсем другое. Не белое платье и фата на голове, а домашний халатик или костюмчик, фартук, заботы, хлопоты. Труд тяжёлый, каждодневный, кропотливый, не терпящий отлагательств или уклонений. Это – огромная ответственность за дом, мужа, детей. Подумай, готова ли ты к такому. Смотри, вон, Ильюша наш, сколько готовился к этому шагу. Не спеши, родная.
– Да я так Глебу тоже сказала. А он мне сказал, что если мы поженимся, он сразу переведётся на заочное отделение и пойдёт работать, а я останусь учиться на дневном. Но я сказала, что надо подождать. Я всё-таки хочу, чтобы дядя Назар вернул ту женщину и женился на ней. А потом уже мы будем решать свою судьбу. Знаешь, мам, мне кажется, что я – она смутилась – люблю Глеба. Я так страдала, пока мы были в размолвке. Несколько раз порывалась идти к нему. Как представляла, что он в больнице один, а отец в командировке. И к нему никто ведь не ходил. Он и в группу кому-то позвонил, чтобы к нему не приходили. А потом, вспоминала эту фразу…
– И две недели у парня никого не было?
– Никого. Вот такой он, Глеб. Сам справлялся со всем. Но он и сегодня не ждал моего прихода. Сам собирался ко мне. Игрушку вот купил. Сказал, что хотел ещё цветы. Но не купил, потому что надеялся купить сразу свежие, когда пойдёт ко мне.
– Ладно, доченька. Я рада, что у вас всё наладилось. Берегите друг друга. А вот к Назару Викторовичу не лезьте. Он серьёзный человек. Сам решит, как ему лучше поступить. Надеюсь, что он вернёт эту женщину.
Одного не сказала мать дочери. Что, когда в больнице её не пустили к Глебу, потому что он попросил об этом, она подсмотрела в лист, лежащий перед медсестрой и, прочитав одну из фамилий, на следующий день, когда дежурила другая сестра, всё-таки прошла к Глебу. Но встретиться с ним не получилось. Его забрали на томографию, потом на процедуры; и она ушла, только оставив ему пакет с продуктами.

***
Анна ходила чернее тучи. Улыбка, так недолго озарявшая её красивое лицо, потухла, и она опять стала, выражаясь словами коллеги по работе «никакая». Приходя домой, едва перекусывала и ложилась. Ни читать, ни вязать, ни слушать музыку не хотелось. Даже родителям звонила лишь для того, чтобы они не задавали один и тот же вопрос: «Доченька, может, случилось что?» Правда, когда она пару раз приехала без Назара в деревню, родители пытались узнать, почему дочь одна. Но она ответила: «Пока вместе не получается». Она обожала нового папиного питомца – Акбара Второго, Младшенького Жирненького. Последние два слова добавила она сама, потому что щенок действительно был ещё пока маленьким и толстеньким. Он смешно возился с тапками, игрушками или с Барсиком. Хотя отец потихоньку начинал учить его разным командам. Но щенок есть щенок, и пока, как и всякому малышу, ему хотелось есть, пить, спать и играть. Причём последнего хотелось больше всего; что он с удовольствием и делал, доставляя удовольствие всей семье. И Анна помогала ему в этом. Это отгоняло от неё тяжёлые мысли. Отец сначала ругался, что ему портят собаку, но потом смирился. Он любил, когда Аннушка улыбалась. Это было для него дороже собаки.
Назар в деревню не ездил. Он тоже перестал улыбаться. На работе всё больше отмалчивался, говоря только самое необходимое. Хотя раньше любил и пошутить, и шпильку беззлобную в бок вставить кому-нибудь из коллег, и в спорах по поводу, кто выиграет очередной чемпионат мира по хоккею или футболу (в зависимости от времени года), поучаствовать. Сейчас его ничего из этого не интересовало. Все мысли мужчины имели одно направление – Анна. Как же он томился в неведении, как она там одна? Как переживает очередное предательство со стороны мужчины? А кроме как предательством своё поведение он назвать не мог, хотя и понимал умом, что не виноват. Ну не получалось пока найти такую ниточку, которая связала бы Глеба, любимого сына, и Анну, любимую женщину. Вот такая вот ситуация: быть между двумя любимыми людьми, и понимать, что, выбрав кого-то одного, он навсегда теряет другого. И в деревню к родителям Анны он перестал ездить. Понимал, что придётся всё рассказать старым людям. А он не мог. Ну не мог он сейчас взять и бросить сына, за которого боролся столько лет, которого сам вырастил, воспитал. Тем более сейчас, после такой травмы. Дай, Бог, чтобы обошлось всё. Пока вроде бы идёт всё нормально. Глеб учится, ни на что не жалуется. Но он вообще был не из жалобщиков. Если уже совсем невмоготу, тогда спросит, что делать. А так – терпит до последнего. Назару очень хотелось придумать что-нибудь, чтобы Глеб принял Анну, но ничего в голову не приходило. И всё оставалось по-прежнему. Хорошо хоть с Маргариткой у сына наладились отношения.

***
Как-то Глеб с Маргариткой сидели вдвоём и в перерыве между подготовкой к лекциям пили чай и перекусывали. Девушка спросила:
– Глеб, а как у отца с этой женщиной, Анной?
– Никак. Они не встречаются. Отец ходит чернее тучи. А я не знаю, как поговорить с ним о ней. Не хочу его разозлить, и не хочу сделать ему больно.
– Послушай, а может нам узнать её телефон и позвонить ей?
– И что мы скажем? Извините нас, пожалуйста. Мы хотим, чтобы вы встречались с отцом Глеба. Ты знаешь, что мне потом отец сделает? Вот тогда я точно его потеряю навсегда. А он же всю жизнь на меня положил. А я с ним вот так жестоко. Хочу поговорить, но не знаю, с чего начать.
– А так прямо и начни. Скажи, что осознал ошибку, что не против, если они будут вместе.
– Ты отца не знаешь. А я тогда как представил его, седым, сидящим у окна, как Жанна Геннадьевна… Плакать захотелось. И потом подумалось, если мне было так тяжело без тебя, то каково ему, столько лет прожившему одному и только начавшему встречаться с женщиной, опять остаться одному.
– А ей каково? Нет, Глеб, надо что-то делать. Давай будем сдавать сессию, и параллельно придумывать что-нибудь. Мы должны. Слышишь? Мы должны их соединить. Я себе до конца жизни не прощу, если они не будут вместе. Всю жизнь буду чувствовать себя виноватой, что вмешалась в чужие жизни и поломала их. Но я же не хотела! Я же не знала, что ты ещё не в курсе всего и воспримешь всё так остро.
– Не вини себя во всём. Я тоже виноват. Мог бы и об отце подумать, а не свою гордыню выставлять напоказ, пытаясь доказать, что я в этой жизни главный. Главнюк дешёвый.
– Глеб, не ругайся!
– Извини, Цветочек мой маленький, не буду. Сам на себя злюсь. А как выйти из этого положения – не представляю.
Он обнял девушку за плечи, и они сидели, молча, пока в замке не зашевелился ключ.
– Отец пришёл. Маргаритка, подожди чуток, я поставлю ему ужин разогревать.
– Помочь?
– Нет, спасибо. Я сам справлюсь. Сейчас папе ужин разогрею, потом доделаем работу, и я провожу тебя.
– Я сама дома доделаю. Мне здесь всё понятно. Поэтому пусть отец ужинает, а ты проводи меня.
Но, как уже было не раз, Назар сказал, что отвезёт Маргаритку домой, а когда Глеб получит права, что должно было случиться через месяц, тогда он будет сам отвозить девушку домой. Сын уже посещал занятия в автошколе, а отец научил его водить машину. И по вечерам, когда оба – и сын, и отец – были свободны, Назар потихоньку выезжал с Глебом на улицы города, и они совершенствовали водительское мастерство младшего Калинцева. Это, конечно, было нарушением, но сколько сегодня лихачей крутят баранки дорогущих авто, вообще не отучившись в автошколах, а элементарно, купив права. Но возить Маргаритку или садиться за руль без него отец сыну ещё не разрешал. Да Глеб и не стремился.
По поводу нападения на него на улице молодому человеку было предложено написать заявление. Но, так как Глеб не мог вспомнить лиц нападавших, а тем более, не видя вообще ударившего его сзади, заявление написал, но опознать нападавших не смог. Жанна Геннадьевна тоже не могла ничего сказать по этому поводу. Для неё все нападавшие были одинаковы: «В тёмных куртках и штанах». Даже про шапки она не могла вспомнить, были ли они на головах нападавших или нет. Дело заглохло. Двое задержанных на месте, конечно, пошли под суд: их видела и взяла с поличным милиция. Но двух других они так и не сдали, и те пока гуляли на свободе.

***
Вернувшись домой, Глеб начал разговор с отцом.
– Пап, давай поговорим.
– По поводу?
– Ну, про твою женщину.
Глеб увидел, как изменилось лицо отца. Он никогда раньше не замечал, как быстро может измениться такое родное и любимое лицо. Глебу казалось, что его отца ничто не может вывести из равновесия. Он всегда владел своими эмоциями и приучал к этому сына. Но сегодня… Из просто чуть усталого и серьёзного оно превратилось в страдальческую маску. Кожа словно натянулась, глаза потемнели, мышцы напряглись.
– Глеб, не смей.
– Папа, но я хочу исправить ошибку. Я хочу попросить у неё прощения. И у тебя ещё раз. Я понял, что был не прав. Я хочу, чтобы вы были вместе.
– Глеб, ты не Господь Бог, чтобы утверждать на земле свои «хочу» и «не хочу». Ты не имеешь права вершить людские судьбы. И манипулировать людьми и собой лично я тебе не позволю. Я в своей жизни буду разбираться сам. А ты строй свою. И дай, Бог, сын, тебе не натворить ошибок. А Аннушку ты не тронь.
– Пап, но неужели ничего нельзя исправить? Вы же любите друг друга!
– А ты откуда знаешь? Ты ведь Аннушку даже не видел ни разу. Как ты можешь судить о наших отношениях? И тебе не кажется бестактным лезть в чужую жизнь, пусть даже это жизнь твоего родного отца. Ты уже влез однажды. Мало?
– Но я же исправить ошибку хочу. Папа, а почему ты меня с ней не познакомил, не рассказал мне о ней? Почему Маргаритке рассказал, а мне – сыну – нет?
– Если ты помнишь, сначала ты попал в больницу, а меня отправили в командировку. А в больнице и до неё у тебя до моего отъезда была твоя девушка. Мне надо было попросить её не приходить? Или уйти, пока я буду с тобой разговаривать? А когда представилась возможность, ты помнишь, что было? И не береди мне раны, пожалуйста. Мне больно говорить об Аннушке с тобой.
Назар сам не замечал, что называет Анну Аннушкой. А Глеб понял, какую душевную рану нанёс отцу и совершенно не понимал, как можно что-то исправить в данной ситуации.
– Па, но можно же что-то сделать. Ну, не может быть, чтобы ты… Чтобы вы… Ну, в общем надо как-то вернуть эту женщину. Дай мне её адрес, я сам к ней схожу, извинюсь…
Он не успел договорить: гневная тирада отца остановила его:
– Иди, готовься к экзаменам. И не смей никуда ходить и никому ничего говорить. Она выслушает тебя, искренне простит, но никогда, слышишь, никогда не вернётся ко мне. Она второй раз в жизни оказалась брошенной мужчиной. Поверила, доверилась, открылась. Такое не переживается без последствий. Она теперь самого золотого мужчину будет бояться и избегать. У неё теперь до конца жизни комплекс будет. Психологические травмы, Глеб, запомни – не заживают, не стареют, не забываются. Даже если она будет вспоминать хорошие моменты наших отношений, концовка будет жуткой – самобичевание, слёзы и, самое неприятное, что может развиться – депрессия. А самое страшное, что у неё никого, кроме стареньких родителей нет. Если они умрут, Аннушка останется совсем одна. Всё, Глеб, иди, учись. Оставь меня.
С этими словами Назар вышел в другую комнату, всем своим видом давая понять сыну, что разговор окончен, и продолжать его смысла нет. Глеб вернулся к учебникам, но учёба в голову не лезла. Почему-то вспомнилась Ниночка из «Кавказской пленницы» и её слова: «Ошибки надо не исправлять. Их надо смывать. Кровью!» Глеб невесело усмехнулся. Он понимал, что никто ничего никакой кровью смывать не будет. Но на душе было тяжело до невозможности. Изменившееся лицо отца при упоминании этой женщины стояло перед глазами. И это было лицо мученика. Как же, оказывается, страдал отец! И теперь сын понимал, что мучения эти были вдвойне тяжелы: одни от того, что отцу пришлось, уступая ему, Глебу, оставить любимую женщину, а вторые – от понимания того, что вернуть её невозможно… И во всём этом виноват он, Глеб. Он лёг, не раздеваясь, на свою неразобранную кровать. «Я придумаю. Я что-нибудь придумаю. Я верну отцу его женщину». С этой мыслью он, незаметно для себя уснул. Когда же поздним вечером отец заглянул в комнату сына, узнать, собирается ли тот спать, картина, увиденная им, невольно заставила мужчину улыбнуться: разложенные конспекты и книги, горящая настольная лампа, включенный компьютер и – спящий Глеб, даже не раздевшийся. Он прибрал учебники сына, накрыл его пледом, выключил компьютер, потом свет и вышел в свою комнату.

***
Назар заканчивал проверку установленной системы сигнализации в одной из квартир, когда краем уха зацепил разговор хозяйки с пришедшей на чай подругой.
– Вот тихоня наша отмочила так отмочила номер. Мышка серая, неприметная, а мужика с лестницы скинула. Хорошо, хоть жив человек остался.
– Вот он, наверное, теперь в суд на неё подаст. И правильно сделает. И её посадят. А ещё ущерб заставят выплатить.
– Да, за причинение, как это называется, тяжких телесных повреждений, будет ей по полной программе. А помнишь, как она одно время ходила вся такая улыбающаяся. И когда Надька спросила, чего это она вся такая, Анька ответила, что бегает по утрам, молится и идёт на работу.
Назару больно резануло ухо имя Анька. Он вообще не любил вульгарного обращения. А от женщин особенно. А тут ещё имя такое родное. Но следующая фраза чуть не заставила его вскрикнуть.
– Да, теперь уже не пойдёт. И не побегает по утрам. Рухнут наши электросети и планово-экономический отдел без нашей Анны Батьковны.
– Слушай, а у неё же старики в деревне. Точно! Вот каково родителям будет узнать, что дочь на жизнь человека покусилась?
– Ой, не знаю. Не переживут. Она и так всё плакалась, что они старенькие совсем и у папы сердце больное. Интересно, а что это за мужик к ней пришёл? И что он такого сделал, что она его с лестницы спустила? Ну, вызвала бы милицию, закричала, чтобы соседи услышали.
– Ага. Соседи. Вон, у всех двери железные стоят. А некоторые и старые не снимали. Так у них вообще двое дверей стоит. Думаешь, услышали бы и вышли бы спасать её? Ты вон, квартиру под сигнализацию ставишь. Уж точно не вышла бы.
– А что я, больная? Мне жизнь дорога. Я ещё не везде побывала. Мы со своим думаем весной съездить в Италию. Или в Испанию. Ещё не определились.
– А куда больше хочется?
– И туда, и туда. Мы и съездим в обе страны. Только не знаем, куда раньше.
– А вот из того, где вы уже побывали, хочется куда-нибудь ещё раз?
– Ой, я тебя умоляю! Что там делать? Памятники их древние сегодня в интернете в самом лучшем виде. Сиди и смотри, сколько хочешь. Шмотки… Их тоже везде полно. Хочется туда, где солнце, море и пляж. Тепло, кормят вкусно и доставка удобная. Сели в самолёт – и там. А не двадцать четыре часа крюком в автобусе корчиться. А потом двое суток в отеле распрямляться. И чтобы от аэропорта не далеко ехать. Здесь-то ладно. Мой всегда машину оставляет возле аэропорта. Прилетаем, он подгоняет машину, я сажусь, а он идёт получать багаж.
– Счастливая ты. Такого мужика отхватила.
– А то.
– А не боишься, что отобьют?
– Ты что, дура? Сплюнь! Я отобью! Пусть попробуют. Я не буду с лестницы спускать, как эта дура.
– Да, ладно тебе. Я пошутила.
– Следующий раз думай, прежде, чем шутить.
Назар сопоставил: электросети, планово-экономический отдел, Анна. «Но чтобы она кого-то с лестницы? При её физических данных? Лучше бы сказать недоданных. Хрупкая, нежная, легко ранимая… С виду кажется, что и воробья не обидит. Да, воробья она действительно не обидит. Хотя именно такие женщины порой способны на самые решительные и непредсказуемые поступки. Аннушка, Аннушка, неужели это о тебе речь? Господи, хоть бы только ничего страшного…»
За своими размышлениями мужчина не услышал конца разговора. Да и пустой трёп ни о чём его не привлекал. Он вызвал хозяйку, дал подписать все документы, показал, как что включается, выключается. Оставил телефоны дежурного, попрощавшись, ушёл. Он не слышал, как за закрывшимися дверями две подруги обсудили его с ног до головы, а потом сделали вывод: мужик – класс, всё при нём, но для мужа слишком серьёзен. Такой пошутить не даст. А вот в любовники… На что приглашённая гостья осторожно отметила, что «если он для мужа серьёзен, то в любовники точно не пойдёт. Категория – однолюб. Или жена, или никто». Хозяйка квартиры пожала плечами, и разговор перешёл на обычные потребительские темы.

***
А Назар решил понаблюдать за Анной. Ну, могла же в планово-экономическом отделе электросетей работать вторая Анна? Имя довольно распространённое. Ну вот… А на сердце залегла тревога. Она усугубилась вечером, когда, наблюдая за выходящими из дверей учреждения людьми, он Анну не увидел. Не увидел он её ни на второй день, ни на третий. И тогда он решился.
Заведя машину, он поехал к дому Анны, надеясь узнать всё там. Но увиденное им на двери заставило сердце сделать глухой удар, потом остановиться, а потом забиться в учащённом ритме. Даже на своей охранной работе, в трудных ситуациях ему было спокойнее, чем сейчас. Дверь в квартиру Анны была опечатана. Это уже не оставляло сомнений в том, что Анна действительно совершила нечто, не поддающееся пока пониманию. Назар позвонил в квартиру соседки. Той самой, которая когда-то подсказала Назару, где можно отыскать Анну. Но сейчас он задал женщине другой вопрос:
– Здравствуйте. Вы помните меня? Я однажды спрашивал, где можно найти Анну?
– Да-да, помню.
– А сегодня не подскажете, что сие обозначает?
Он пальцем указал на опечатанную дверь. У соседки слёзы потекли из глаз.
– Ой, горе-горе-горе с нашей Анечкой. К ней пришёл этот её, который в молодости за ней ухаживал, а потом женился на подруге. Не знаю, что у них было, только я услышала, как заорал дичью мужик в подъезде. Мой выскочил, а он лежит, корчится, орёт: «Убила! Убила!» Потом слово нехорошее. А потом стал требовать, чтобы мы вызвали милицию, скорую. Ну, мой спустился, чтоб поглядеть, чего там у него. А тот дотронуться до него не даёт, кричит: «Убила! Убила!» И опять слово нехорошее. А двери все закрыты, никого рядом нет. Мы ж и не подумали, что это Анютка его спустила. А она сама вызвала и милицию, и скорую. И пока мой с ним стоял, открыла дверь, вышла в подъезд и, дождавшись милицию, только и сказала им: «Это я его. Больше ничего говорить не буду». Ну, её забрали в милицию, его увезла скорая. Моего тоже допросили. А что он скажет? Услышал крики мужика, вышел. В подъезде только он и больше никого. Ну, вот и всё.
– А не знаете, куда её увезли?
– Нет. Не знаю. Так вот ведь ещё. Старики-то её тоже, наверное, ещё не знают.
– А давно это было?
– Так три дня прошло. Сегодня четвёртый.
– Спасибо. Я съезжу к старикам, как только что-то узнаю.
И он бегом через две ступеньки побежал вниз. Сев в машину, Назар сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Так он настраивал себя на аналитическую работу, отгоняя все посторонние мысли прочь. На работе впереди были два выходных, это обнадёживало, что получится всё узнать, встретиться с Аннушкой, если будет надо, нанять адвоката. И Назар начал действовать.
Он отзвонился Глебу, сказав, что задержится на работе, чтобы сын не волновался. Такое случалось иногда, поэтому Глеб ни о чём не догадался. Пока. А отец позвонил по одному номеру и попросил узнать, куда забрали женщину… И он подробно описал происшествие, день, адрес. Через несколько минут он знал, где находится Анна. Но сегодня при всём желании попасть в СИЗО он не мог. Хотя от этой аббревиатуры его передёрнуло. «Аннушка, родная, как же так? Что же сделал этот подонок, что ты его так уделала?» Назар не мог ничего придумать. Ну, никак не мог он представить картину, как Анна толкает мужика, чтобы он пролетел шага три над площадкой, а потом рухнул ниже лестничного пролёта. Не могло такого быть. Просто не могло. Потому что даже при его, Назаровой физической подготовке и силе, даже он не смог бы такое сотворить. Это уж воистину надо создавать киношный спецэффект. Но жизнь – не кино. И спецэффекты в ней не создаются. Значит, что-то здесь не так. Что-то не стыкуется. Завтра. Завтра с утра он узнает всё. Он поднимет на ноги всех знакомых юристов, адвокатов, благо специфика работы позволяла иметь некоторые связи в различных юридических структурах. Главное, чтобы Аннушка выдержала. И её родители. К ним надо будет обязательно съездить. Хотя он понимал, что родители уже поняли, что между ним и Анной произошла какая-то размолвка. Но не знал, сказала ли им Анна о её причине. Поняв, что сегодня он ничего не сможет больше сделать, Назар поехал домой.