Семь жизней одного меня. Отец 2.

Семь жизней одного меня.

Отец 2.

Мои будущие родители познакомились в голодном 1947 году в западноукраинском городке
Каменец-Подольский, куда война забросила театр, в котором работала мама, и где отец, боевой
офицер, проходил курсы переподготовки пограничников.
За две недели до выпуска офицеров начали обучать танцам.
Партнершей отца оказалось хрупкая от постоянного недоедания, неунывающая танцовщица,
которая содержала на свою зарплату родителей и больного сына.

Через десять дней после знакомства отец сделал моей будущей маме предложение.
Он уже знал о назначении начальником заставы на сухопутной советско-турецкой границе.
- Никаких богатств я тебе не обещаю, но еды будет вдоволь, - сказал отец, который всегда говорил
только правду.
Не стал он и скрывать, что на родине, в Павлово-на-Оке у него осталась неразведенная жена, жить
с которой он не собирался, и, как потом выяснилось, с маленькой дочерью.
Он расписался с ней сгоряча, после короткой побывки домой, в пылу застолий не разглядев какой
стала после многих лет разлуки девушка, которая когда-то, еще задолго до войны, ему нравилась.

Застава отца находилась в Марадиди, и я, разумеется, ее совершенно не помню.
Российские пограничники находились в этом районе вплоть до 2008 года. По некоторым
сведениям Саакашвили уступил часть спорной территории близ села Кирнати, которое
зарегистрировано как место моего рождения, Турции.
Отец рассказывал, что в горах неподалеку от заставы водилось множество диких кабанов, мясо
которых приятно разнообразило небогатый рацион пограничников.
Встречались также и медведи.
Во всяком случае, я помню себя играющим на шкуре добытого отцом косолапого.
Зимой выпавший снег укрывал заставу многометровым слоем, так что для того, чтобы попасть из
казармы в столовую, солдаты копали тоннели.

Насчет питания отец оказался прав.
Ягоды в горах произрастали в изобилии, и скоро в крепкой горбоносой молодице, собирающей на
склоне дикий виноград или спускающейся на лошади в расположенный совсем неподалеку
Батуми, было не узнать прежнюю изможденную танцовщицу.
Рождение сына мои родители встретили с радостью.
Мама – потому что боялась, что и второй ее сын окажется безнадежно больным, а отец от души
был горд своим первенцем. Встречая из роддома любимую жену, он подарил ей … петуха, а
затем поднял меня голенького над головой и я щедро окропил его рыжие «буденовские» усы и
белый парадный китель.

Этот случай отец будет помнить до конца своих дней.
И в последние мгновения жизни, когда у него уже началось недержание, он еще пробовал шутить,
и, думая, что перед ним я, а не внук, сын дочери Сергей, произнес понятную только нам двоим
фразу: - Вот сейчас мы с тобой квиты.

Отец начал брать меня с собой на охоту, наверное, лет с трех. Тогда был начальником пограничной заставы в Шекветили. Рядом находился поселок староверов - молокан. У нас была собака Альма, породы сетер-гордон. Так что мы ходили на утиную и перепелиную охоту втроем.

Среди семейных преданий сохранился такой эпизод: после неудачной охоты отец зашел к своему другу завмагу и тот посетовал, что вынужден списать ящик шампанского. Дело в том, что староверы пили только чачу, виноградную самогонку, и шампанское совсем не пользовалось у них спросом. Друзья решили, что добру не стоит пропадать, лучше его выпить. Заодно дали попробовать мне и Альме. Мама рассказывала, что придя домой, мы блевали все втроем.

Другой случай я уже хорошо помню. К тому времени мама родила дочку, мою сестру, младше меня на три с половиной года. С этой поры я был, в основном, предоставлен самому себе. Отец уехал на машине в комендатуру, и я решил пойти его встречать. На моем пути оказалась горная речка, с канатным мостом шириной в две доски и поручнями на уровне груди взрослого человека. Когда мост стал раскачиваться, я продолжил свой путь на четвереньках. На той стороне реки меня ждал замирающий от страха отец, который не сказал ни слова, чтобы не испугать ребенка, до тех пор, пока я не дополз до конца моста.

Официально считалось, что у отца семилетнее образование, но на самом деле не было и его, поэтому надежд на получение звания майора и должности выше начальника заставы практически не было.Отцу все не служилось на одном месте, и мы поменяли еще два места его службы, прежде чем обстоятельства позволили ему демобилизоваться.

В тридцать шесть лет отец вышел в отставку и получил пенсию, совсем не плохую по тем временам, из-за того, что его воинский стаж приходился на годы войны и службы на границе. Одна незадача: ему не позволялось получать на работе больше определенного, кстати, совсем не высокого предела.

Поскольку на родину отца ехать было нельзя, решено было отправиться к родителям мамы, которые вслед за старшей своей дочерь перебрались жить в Закарпатье. Несмотря на то, что отцу, как демобилизованному офицеру, полагались преимущества в получении жилья, нам пришлось еще довольно долго помыкаться по частному сектору, прежде чем мы получили в Мукачево довольно приличную квартиру в одноэтажном доме по улице Севастопольской.

Отец был очень деликатный человек, и ходить по городскому начальству приходилось маме. Я помню, как на приеме у председателя горсовета в качестве последнего аргумента она предъявила исколотую уколами попку моей маленькой сестры.

Мама довольно быстро устроилась на работу, что, учитывая полное отсутствие какой бы то ни было промышленности, было делом совсем не простым. Она работала билетным кассиром на автостанции. Я помню выражение ее лица, когда приходил к ней на автовокзал. Оно было отчужденным и даже суровым, что было совсем не похоже мою обычно добрую и улыбчивую маму.

Отцу приспособиться к жизни на «гражданке» оказалось гораздо сложнее. Вернее, дело было даже не в самой гражданской работе, а в той специфической атмосфере погони за прибылью, которую отец считал наследием капиталистического прошлого. Ведь советской власти было в этих местах меньше десятка лет.
Сначала зять Николай, муж старшей сестры моей мамы, помог отцу устроиться проводником на заграничные рейсы. Сам он работал проводником давно и имел неплохой доход от контрабандно провезенного дефицита. Но отцу такой заработок был «хуже ножа острого» и он быстро уволился с железной дороги.
Оставался автомобильный транспорт. Отец последовательно работал кондуктором на автобусе, водителем автобуса, водителем грузового такси, и, наконец, водителем такси легкового. Но везде, он так или иначе имел дело с дополнительным, «левым» заработком, а от него отца мутило и угрызения совести не давали спокойно себя чувствовать.

Отцу казалось, что это только на Западной Украине такие порядки, а в России, и даже на Востоке Украины люди живут по-другому и поэтому он постоянно хотел из Закарпатья уехать.Была и другая, этническая часть этой проблемы. Отец, возможно, острее других чувствовал плохо скрываемую, а зачастую и демонстративно подчеркнутую, неприязнь не только к русским, «москалям», но и даже и к украинцам «восточникам», то есть, приехавшим с востока Украины.
Он всю войну он прошел в погранвойсках, поэтому не по наслышке знал кто такие «бандеровцы», которые действовали, можно сказать, совсем рядом с Закарпатьем.

В пятьдесят шестом году, во время событий в Венгрии, наш сосед по коттеджу на Севастопольской улице, плюгавый мадьяр лет под шестьдесят, столяр по профессии, рубил дрова во дворе, и, с подтекстом, показывая топор, в пьяном кураже кричал на ломаном русском: - Вот придут наши, мы вам покажем! По местным понятиям он слыл «горьким пьяницей»: раз в неделю, после работы заходил в «генделык» (чайную), заказывал стакан сухого красного вина и две бутылки минеральной воды. Выпив полстакана вина, он доливал его водой, и так до тех пор, пока не выпивал все. После этого покачиваясь, и, матерясь исключительно на русском, он отправлялся домой. Его супруга, которая была его раза в полтора больше, хватала его в охапку и тащила в квартиру. Возможно, она не брезговала также и рукоприкладством, потому что ее благоверный очень скоро затихал, а наутро появлялся трезвый, как стеклышко, хотя и изрядно помятый, и на любой вопрос бормотал что-то по-мадьярски, давая понять, что русского он не знает.

Жизнь показала, что тысячу раз прав был мой отец, когда так стремился уехать из Закарпатья. Только переехали мы, оказывается, все-таки не так далеко на восток, как, возможно, следовало.