Семь жизней одного меня. Мама.

Семь жизней одного меня.

Мама.

Уже много лет мамы нет в живых, и я начал забывать ее голос. Но помню, что у нее был легкий, незлобивый характер. Она была, что называется, оптимист назло всему. В раннем детстве у нее обнаружили врожденный порок сердца, и врачи, к которым обращались ее родители, давали ей от силы года три жизни. Лекарства от этой болезни не было и ей посоветовали лечебную гимнастику. Она на удивление, быстро окрепла, стала заниматься спортом, легкой атлетикой, была даже чемпионкой Запорожья по прыжкам в длину среди девушек. Затем увлеклась танцами. У нее даже в трудовой книжке значилась первая должность: танцовщица ансамбля. Она прожила дополнительных пятьдесят лет, к тому сроку, что ей давали врачи. К сожалению, так мало.

До войны ее семья жила в Запорожье. Ее родители были украинцы, как говорят, «щыри украинци», но дома говорили всегда на русском языке. А в школу ее отдали украинскую. Потом я не раз замечал, что при подобном образовании прорехи в правописании были у людей громадные.

Я помню песенки, которые напевала мне мама, наверное, с колыбели: «Ой, на двори метелыця…» и украинский язык никогда не был для меня чужим. Поэзию Шевченко я люблю не меньше, чем стихи Пушкина.
Мама пыталась мне помогать в учебе только в первое полугодие первого класса. Я тогда ленился делать уроки и учиться читать. Но когда дела пошли на лад и я стал получать отличные отметки – контролировать меня просто отпала необходимость.
Последний раз я попросил маму о помощи, когда нужно было назвать предметы посуды, изображенные на последней страничке "Букваря". - Мама, а что это?»,- я указываю на рисунок фаянсовой миски. - Это мыска, сынок. - Так и писать? - Да, так и пиши. - А это? - А это каструля. Я написал, чем немало удивил мою первую учительницу, Веру Степановну Балицкую, которая поставила мне тройку с минусом. После этого, я хоть и в шутку, но заявил, что больше никогда не буду просить у нее подсказки.
Когда я учился в младших класса, мама частенько приходила в школу учить наших девочек какому-нибудь танцу к празднику. - Эх, Генка,- говорила она с досадой,- ну, почему ты такой упрямый. А я наотрез отказывался участвовать во всякого рода «танцульках».

Зато я с удовольствием писал стихи, чем не один раз заслужил похвалу учительницы. Однажды моя одноклассница Тома Шпигель отнесла показать один мой стишок своей маме, которая, как говорила Тома, сама писала и издавала стихи под своей девичьей фамилией «Кольцова». Отзыв был такой – они еще очень детские. Я не имел ничего против. Детские, так детские. Когда-нибудь станут взрослыми. Постепенно участие мамы в моей учебе стало сводиться к вопросу в конце четверти: сколько у меня четверок? Я честно отвечал.

Однажды в Мукачево давали детский спектакль «Снежная королева». Мы мама купила два билета, и мы пошли на это представление. Не могу сказать, что оно произвело на меня сильное впечатление, но одна мамина реплика заставила взглянуть на происходящее на сцене по-другому. - Ты знаешь, Гена, а я много раз играла в этом спектакле. И знаешь кого? Маленькую разбойницу. Я представил себе маму, молодую и худенькую в роли маленькой разбойницы и мне сразу стали и интересны события пьесы и действующие лица и особенно эта симпатичная неумытая девчонка.

Не очень часто, но мама все же вспоминала некоторые эпизоды из своей театральной жизни. Насколько я сейчас могу судить, труппа у них была небольшая, и им приходилось выступать и в амплуа драматических актеров, и в подтанцовках, и в отдельных балетных номерах. - Я была третьим слева "маленьким лебедем",- сказала она как-то раз, имея в виду танец «Маленьких лебедей». В каком-то из спектаклей с помощью жженной пробки они превращались в симпатичных негритянок, а затем еще долго ходили черномазыми, потому что пиво, положенное им в качестве смывочного материала, они, разумеется, выпивали.

С приездом на Днепр у мамы началась череда неприятностей. Сначала она несколько дней пролежала в больнице с непонятным для меня диагнозом. Потом она не пришла вовремя на работу, и мы не знали, где ее искать, а она оказалась в больнице с сотрясением мозга и переломом носа. Когда мы нашли ее, она даже пыталась шутить: - Я торопилась на автобус и бежала по тропке, засунув руки в карманы пальто. На тропке оказалась проволочная петля, за которую я запнулась. Очнулась уже здесь. Ваш папа откажется от меня, увидев, какая я стала уродина.
Она не стала уродиной, только ее нос, изящный, с небольшой горбинкой, сделался немного толще и на самом кончике до конца жизни был шрам.

А затем последовало совсем странная история. Мама устроилась работать в гастроном продавцом. В тот самый гастроном, над которым в первый день нашего приезда с балкона чуть не выпал мальчик. Она была очень довольна, целую неделю. Приносила домой по полбатона колбасы. Хвалила свою очень опытную и сердечную товарку, старшую по смене.
На восьмой день ревизия выявила крупную недостачу. Сумму недостачи обязали выплатить троим работающим в смене материально ответственным продавцам, разделив ее поровну. Было ясно, что маму просто подставили, воспользовавшись ее неопытностью и наивностью. Но ей грозил суд, если она не выплатит тысячу рублей. Это была огромная, немыслимая для нас сумма денег. Деньги эти с трудом нашли у единственного платежеспособного родственника из Москвы.

Вообще, мама алкоголем не злоупотребляла, а если и выпивала, то только в компании с отцом. Я только однажды видел ее выпившей. Это было в Светловодске, мы только успели переехать в маленькую комнату на Строителей. Странно, что рядом не было отца. Мама сначала была очень веселой, ей казалось, что она птичка и вот-вот полетит. А потом настроение у нее резко изменилось, она расплакалась и все повторяла, что жизнь кончилась. Я с трудом уложил ее спать. В то время ей было тридцать девять лет.