Семь жизней одного меня. На Днепре 2.

Семь жизней одного меня.

На Днепре 2.

Все летние каникулы я практически каждый погожий день проводил на воде.
Конечно, в носовом отсеке всегда был спиннинг, но я далеко не каждый день им пользовался. В нашей семье только отец любил поесть рыбные блюда, мама пробовала рыбу далеко не всегда, а я, отчаянный рыбак, не прикасался к любым рыбным блюдам, кажется, лет до тридцати. Даже в ухе я хлебал только юшку, а все прочее игнорировал. Сейчас я просто ума не приложу, почему так происходило.
Рыбалка по-прежнему доставляла мне большое удовольствие, но мой пыл сдерживали жалобы мамы, которой приходилось рыбу готовить, а потом выбрасывать, или отдавать соседям. Так наши бабушки, соседки по квартире могли разнообразить свой скудный рацион роскошными судаками, которыми мы с отцом буквально завалили их наступившим летом.
И, конечно, там же, в носовом отсеке, рядом с рыболовными снастями всегда была книга.

Утром я рано вставал, завтракал, чем придется, брал с собой пару бутербродов и отправлялся на лодочную станцию. Идти было не очень близко, и я успевал продумать свой дневной маршрут. Часто я просто никуда не торопился, а выбирал подходящую песчаную косу и, вспоминая уроки акробатики, прыгал в воду то кульбитом, то задним или передним сальто. Накупавшись до звона в ушах, ложился на белый речной песок передохнуть и почитать.

Я лежу поперек лодки на лавочке, положив голову на одно весло и закинув ноги на другое.Течение медленно вращает лодку, я это чувствую даже с закрытыми глазами. Это, в общем-то, не безопасное занятие, потому что в любой момент из-за поворота может вылететь «Метеор» или быстроходный катер. Я не даю себе заснуть, изредка поднимаю голову и осматриваюсь.

Кружит надо мной синий атласный купол неба с воткнутой почти в зенит сверкающей шляпкой солнца. И берега через синее зеркало канала тоже кружат - желтые, горячие, в редких пятнах зарослей тальника или рослых тополей.

Разморенный полуденным зноем, запрокинув голову, я смотрю как бегут по пустынному берегу двое, останавливаясь на мгновение, целуются, прикасаясь друг к другу одними губами, загорелые и прекрасные. Охваченный смутным волнением, я смотрю на этот вечный ритуал любви, но лодка снова поворачивается, а у меня нет сил даже повернуть голову.

И снова только небо, да пара чаек, стремительных, как росчерк пера. А потом опять тот, манящий берег и на нем только две пары следов на песке, уходящих за гребень кустов.

За последним поворотом узкого русла шлюзового канала, там, где песчаная насыпь заканчивалась и открывалась вся ширь Днепра, на правом берегу я обнаружил крохотную бухточку, в которую можно было поставить лодку без риска быть снесенным волнами проходящего поблизости судна.

В тот день мне не хотелось уплывать далеко и, оставив лодку на плаву, я примостился на корме с томиком Драйзера в руках.
Некоторое время я читал, загораживаясь от солнца собственной тенью и обернулся только на шум проходящего совсем близко белого трехпалубного теплохода. Потом вскочил, бросив книгу, и схватился за весла.

Широкая плоская волна, вместо того, чтобы просто, приподняв лодку, отхлынуть назад, вдруг стремительно понесла меня и буквально перебросила через заросли тростника. Оказалось, они скрывали вход в длинную петляющую протоку, которую я тут же взялся исследовать. Основные весла я снял и положил на дно лодки, и вооружился коротким веслом, которым я уже научился управлять, сидя на корме. Странная протока пропетляла немного по зеленому светлому лугу, а затем круто развернулась и направилась в другую сторону.

Я очутился в сумрачном лесу, один трухлявый ствол упал поперек русла и преградил мне путь. Глядя на темную воду и вдыхая аромат устилавших сплошным слоем прошлогодних листьев топкие берега, я почувствовал себя Робинзоном, затерявшимся в далеких дебрях, как вдруг услышал близкий шум мотора и голоса людей проходящей совсем рядом моторной лодки. Река была в десятке метров от меня.
Отделился от берега и поплыл прямо на меня, прихотливо извиваясь, большой черный уж. Я плеснул на него водой и он, так же высоко поднимая голову, только быстрее, повернул обратно.

Иногда я позволял течению уносить меня далеко, мимо каменных набережных и многолюдных пляжей Кременчуга, за большой каменный мост к многочисленным островкам начинавшегося вскоре другого искусственного моря. А потом по несколько часов размеренно греб до самой лодочной станции, или до ближайшей песчаной косы, для того, чтобы взявшись за цепь, прикрученную к носу лодки, тянуть ее по колено в теплой и ласковой воде.

И я совсем не завидовал лихим моторкам, десятками проносившимися вверх и вниз по течению Днепра.
Разве знал кто-нибудь из этих самоуверенных седоков, оставляющих за собой шлейфы дыма над закатной гладью реки, разве знал кто из них эту реку и каждый метр берега, так как я, и чувствовал ли кто такое сродство со всем этим сверкающим синими, желтыми и зелеными ослепительными красками миром?

Так день пробегал за днем и мне довольно трудно выделить какой-то отдельный из них.