Неухоженные цветы

О, Россия, ты
могущественна, сильна,
и беспомощна, слаба...

I.
Бетонный пол, трёхлетней давности окрашенные стены. Степенно ссыпается штукатурка с затопленного потолка прямо на перила и ступеньки, ведущие на второй этаж трёхэтажного здания. Множество дверей, сооружённых из побелённого картона.
В углу, возле окна, выходящего на северную сторону, стоит одинокий, высокий разросшийся лимонник, на котором-то лимонов, отродясь этого деревца, не было никогда. Подле лимонника (здесь так называют лимонное дерево), на подоконнике стоят три старых, глиняных, с отколотыми краями, цветочных горшочка, из которых вяло произрастают розовые фиалки с погнившими цветочками. Работница-уборщица, её все кличут Танечкой, ответственная за растения. Когда-то Танечка заливает их так, что те аж захлёбываются; а когда-то и неделями вовсе не поливает, потому что забывает либо ленится. Тем самым Танечка, которой уже за пятьдесят, и которая, видимо, отчества не заслужила в обществе, обеспечивает теплящуюся, живую землю - засухой, превращая почву растений в Синайскую пустыню. Только в Синайской пустыне совершенно иной климат и почва, ни на что не претендующая. А дохлые комнатные цветы, сами того не желая, претендуют на что-то кислородно-обогащающее, ибо табличка "Зелёный уголок", указывающая на жалкие горшочки с листочками, к чему-то их обязывает.
Ах, да, забыл упомянуть, что описываю я обстановку амбулатории, то есть городской местной поликлиники, ныне функционирующей как может, из последних бюджетных сил, и, по-видимому, ещё долго будет принимать у себя вынужденных, супротивных посетителей, больных-пациентов.
Если упоминать ещё кое-чего, то это будут описания совершенно неудобных скамеек, что стоят, как вкопанные, возле приёмных кабинетов; общий запашок хлорированной воды, после свежевымытых полов. А зимой - запах горячих, тухлых испарений, от отапливающих диспансерный корпус, труб и батарей. Я также думаю, что можно упомянуть об обслуживающем персонале как санитарном, так и медицинском. На их лицах изображены гримасы, обозначающие полное равнодушие, частое пренебрежение к своей работе, тем более к пришедшим сюда, как на амвонные ступени, людям. Оттого не совсем понятно, отчего работники местной поликлиники носят титулы "обслуживающих", потому как совершенно неясно, что именно оные обслуживают.
Но, простите, уважаемый читатель, ибо я краду слова моей героини, которая очень скоро предстанет вашему воображению.

II.
По тем самым, вышеупомянутым ступенькам поднимается на второй этаж, со значительной корпуленцией, женщина, возрастом что-то чуть более 55 лет. Лицо её, с несмываемой временем печатью необразованного, сельского прошлого, мясистое, с маленькими, зорко стреляющими сквозь щёлки, глазами. Поднимается женщина с одышкою, сердцебиением и слышно свистящим дыханием, что, по всей видимости, говорит об имеющейся астме. Держит в одной руке затрёпанную сумку, в другой - амбулаторную карту, толщиной с арабский талмуд, на которой написано: Чиричкина М. М. Как расшифровываются инициалы "М. М." неизвестно. Может быть "Мария Михайловна" либо "Маргарита Маврикиевна", а может и "Мэрелин Майкл", а может быть и "Махфуза Маджидовна". Хотя последние два варианта наверняка неверные, ибо внешность Чиричкиной была ближе к простонародно-русской. На ней летнее платье в крупный чёрный горошек, или тогда уж, лучше сказать, в средний чёрный помидорчик, потому как кружочки так крупны и многочисленны, что бросается в глаза в основном чёрный цвет, хотя и на белой ткани. На голове Чиричкиной (я прощу себе некую фамильярность, ибо "М. М." для меня непереводимо) плетёная шляпка бледно-соломенного цвета, обмотанная чуть светло-розовой ленточкой.
Отёкшие ноги, отягощённое лицо, грузная походка, сердитые брови. Чиричкина, поднявшись на второй этаж, подошла к кабинету врача узкой специализации. Щурясь, почитала объявления о необходимости прививки, фамилию доктора, убедительную просьбу: "В уличной обуви не входить!", а также: "При себе иметь паспорт, необходимые документы и чистую пелёнку". Чиричкина задумывается, сначала над тем, все ли с ней документы, о коих именно идёт речь на дверной табличке. Потом, вспоминает, взяла ли она с собой пелёнку, а также насколько должна быть чистой та самая пелёнка. Ведь понятия чистоты и стерильности разнятся у доктора и пациента.
-Женщина, присаживайтесь, - ноющим голосом предлагает худенькая дама, с сумочкой в стиле 30-х годов, с замашками на интеллигентность, Чиричкиной, видя, как та топчется в замешательствах у двери. Фамилия этой дамы: Горкина. Ей сорок с лишком лет. Взгляд Горкиной печален, обременён житейскими вопросами, которых у всех нас, к сожалению, немало.
-Ага, спасибо!
Приняв приглашение присесть возле, Чиричкина садится так, будто плюхается, рушится на скамейку и вскрикивает: "О-ой!", закатив мученически глаза, схватившись за больную поясницу.
Время - без четверти, два часа по полудню. А приём доктора по правилам должен начаться ровно в два.
Молча посидев, минутки две, Чиричкина говорит вслух достаточно громко:
-Прекрасно! Пустота в больнице! Никого!... Прекрасно работает наше здравоохранение! - Голос Чиричкиной сипленький, но, несмотря ни на что, громкий.
Ожидающая рядом дама решает принять на себя обязанность ответить, поддержать реплику Чиричкиной, и возражает:
-Радуйтесь, что пусто... А то ведь очереди вечно. Это же хорошо..., - неуверенно, жалобно ответствовала Горкина, немного побаиваясь дальнейшей реакции соседней женщины.
Чиричкина фокусируется на Горкиной и возмущённо говорит:
-Что?! Радоваться?! Чему?!
-Ну, как... пусто же, очередей-то нет. Хорошо же должно быть.
-Кому хорошо?! Никто ничего не работает! Поэтому пустошь... Где врачи?!... Месяц назад звонила в регистратуру, сказала, что приступ у меня. А мне говоря (передразнивает): "Записать на приём можем только через месяц на осмотр..."! А за месяц, что?! помереть прикажите?!
-Да уж, конечно, успеть помереть за месяц, тем более с приступом, можно 25 раз!
-А сейчас пришла, - продолжает Чиричкина, - и пустота! Ничего они тута не делают! Где запись на месяц, если нет никого?!
Горкина пытается понять слова Чиричкиной, манерно сжимая губы, ритмично кивая в знак солидарного возмущения. Только у Горкиной вся возмутимость прячется под усиленный самоконтроль, а Чиричкина говорит громко и резко, невзирая на сиплость. И всё же, как хорошо, что есть место на земле, где можно на полных правах покричать и позаниматься любимым делом - полить грязью государство и всех вышестоящих! Потому как, даже в заведении, скажем, пенсионного фонда, такой счастливой возможности не представится; там могут за неприличное поведение сделать строгое замечание. А поликлиника - самое то!
-Да-а! Медицина никудышная! - поддерживает Горкина.
-А откуда всё идёт?!
Горкина пытается предугадать дальнейшие слова о том, откуда же всё идёт, но искренно не понимает. Чиричкина продолжает:
-В верхах бездельничают, а в низах... Вот и берут пример с начальства!
Тут неожиданно встревает в увлечённый диалог женщина, лет так пятидесяти. На её же амбулаторной карте записана фамилия: Злобина. Она притуплено молчала, и вдруг решается подкинуть словесного хворосту в жаркий разговор. Она кратко бросает:
-А кто у нас в министерстве здравоохранения-то!
Чиричкина и Горкина начинают судорожно, вспоминать, бегая глазами в разные стороны, кто же, право, в министерстве-то...
Неожиданная женщина, Злобина, продолжает:
-Мышкина! Вот откуда и всё остальное!
Возмущённые речи Чиричкиной можно описать как: разговор с самой собою вслух, но посторонние фразы и слова пополняют содержание этакого монолога, разжигая страсти.
-Да эта Мышкина - любовница главврача!
"Ой!" - думает Горкина, округлив глаза. "Откуда ей это известно? Неужто правда?!"
-Всё повязано там постелью! - продолжает Чиричкина восклицать свою уверенность предложениями, словно внезапными выстрелами.
Флегматичная, молчаливая Злобина, немного усмехнувшись, ответствует:
-Всё может быть! Всё...
-Конечно, может быть! - отвечает уже Чиричкина.
Внезапно, сменив тему, строящая из себя худощавый стиль, Горкина сказывает:
-А строительство жилого комплекса на улице Пушкинской - остановилось!
-Конечно, деньги распихали по карманам, и сидят жирные!
Горкина сглатывает, смущаясь, такого рода резкость.

Пятнадцать минут уже прошли, поэтому на наручном циферблате Злобиной показываются ровные стрелки на цифре два:
-О-ох! Эти врачи вечно опаздывают!
Чиричкина тут же подхватывает:
-Всегда! Да! А мы тут - сиди и жди их!
-Жара неимоверная, - заунывно вставляет Горкина.
-Да, жара... А от этого сердцебиение непрекращающееся, давление!... Пенсии мизерные, лекарства не на что купить. Перебиваемся с хлеба на соль, а с соли - на хлеб.
Горкина опять не понимает, к чему Чиричкина приплела хлеб и соль. Ну да ладно, не суть! Главное, поддерживается горячность обсуждения в больничном коридоре. И Горкина добавляет:
-Сейчас вроде пенсионерам повышают пособие денежное, квартиры дают ветеранам...
-Каким ветеранам-то дают?! - возражает снова возмущением Чиричкина. - Ему 80 лет, а он говорит (снова передразнивает): "Меня без очереди пропустите, я участник отечественной войны..."! Да какой он, к шутам, участник?! В семь лет воевал, что ли?! Везде враньё одно! - сквозь зубы, со злобою.
Горкина решает утешить возмутимость Чиричкиной:
-Но, ведь дети в то время, если работали на производстве за родителей-фронтовиков, то им засчитывается сейчас.
Горкина сменяет тему:
-А наша армия?! Молоденьких калек потом матерям привозят! Ну что это такое!
-Да, да! - соглашается кратко и сухо Чиричкина, ибо, видимо, детей у неё не было никогда, оттого эта тема не особо интересна ей, ежели так только снова поворчать. Но есть масса других тем, которые, по мнению Чиричкиной, заслуживают больших словесных страстей.
Злобина, как свойственно ей, апатично рассуждает:
-А вот зачем 80 летней старушке большая пенсия да ещё и квартира?! Куда ей... На кой ей в такие-то лета столько денег?
-Да! Деньги-то молодым нужны и ходячим. А старикам, правда, зачем? - подхватывает Горкина.
-Всё дети и внуки отбирают у них! Всё они!
Горкина возражает Чиричкиной:
-Ну, не отбирают! Они сами делятся с детьми.
-Вот именно зачем им платит государство такие деньги, если всё - прожорливым внучатам?! - восклицательными интонациями отвечает Чиричкина.
-Войну надо начинать! - ответствует Злобина.
Три ожидающие женщины резко перескакивали в разговорах с одной наболевшей темы на другую, не менее больную. Кто-то из них громко ворчал, кто пришибленно, тихо поддерживал. Ибо у всех здесь сидящих, внутри точит душу червяк, гложет. Кто-то же из них изредка подбрасывает, бурлящие кровь, фразы о проблемах общества.

III.
Вот уже и незаметно как, но полчаса прошли, и доктор узкой специализации, опоздав, медленно, на каблуках со шпильках, подходила к своему кабинету. Она вошла, а в кабинете уже сидела мед. сестра, ожидая врача, дабы начать приём, и неспеша попивает чай с бутербродом. Докторица вымыла руки без мыла, одела белый халат, кинула свою сумку на рабочий стул и, поправляя у зеркала причёску, говорит мед. сестре:
-Верочка, начинаем приём!
Верочка, поперхнувшись сладким чаем и доедая бутерброд с копчёной колбасой, поспешно выливает остатки чая из фарфоровой чашечки в горшок с живой, мятой геранью, что стоит на подоконнике, словно поливает. Верочка выходит в коридор и зовёт больную Злобину.
-Вот! Иди! - отправляет Чиричкина Злобину в кабинет, будто благословляет.
Злобина же войдя ко врачу, окуривается колбасным духом, что стоит остро в помещении, ибо она сидит в ожидании давно, и, верно, уже голодна.
-Здравствуйте, Инесса Викторовна!
Доктор отвечает равнодушным молчанием, заполняя тем временем какую-то письменную форму.
-Какие жалобы? - спрашивает Злобину, не глядя, Инесса Викторовна.
-Вы знаете, месяц назад я неудачно споткнулась и, знаете, так вот резко села на стул.
-Ну а дальше, что было?
Немного волнуясь в верности своего предположения, Злобина отвечает:
-Я почувствовала, что сломался позвонок.
-Женщина, если бы вы сломали позвоночник, то не смогли бы сейчас прямо стоять, а может даже и ходить.
-Но, я слышала хруст! - прибавляет пациентка, дабы придать достоверность своему ощущению.
И начинает показывать, закидывая руки за спину, место позвоночной трагедии. А Инесса Викторовна с мед. сестрой, Верочкой, воедино смотрят на Злобину исподлобья, и челюсть с губами двигается у них так, словно они рассасывают что-то. И если перевести их выражение, то оно означало бы следующее: "И ты пришла сюда вешать нам эту неврастеническую глупость на уши?!" - думают про себя две женщины в белых халатах.
Вздохнув, докторица отвечает:
-Это не по нашей специализации. Всё, что я могу, это выписать направление Вам в психоневрологический диспансер.
-Ясно! - Оскорблённая Злобина выходит с поднятыми возмущённо бровями из приёмного кабинета. В коридоре она слышит снова:
-Что наделал капитализм проклятый! Нет, лет тридцать назад всё было как-то иначе...
Горкина перевела тему, нечаянно для себя:
-А сегодня спокойнее...
-То есть?
-Нет вот этих "зайцев", которые хотят, всеми правдами и неправдами, попасть на приём вне очереди.
После этих слов, Горкина входит следом ко врачу, в чём-то объясняется специалисту и выходит, получая рекомендацию посетить массажный кабинет. Выйдя, Горкина опять встречается взглядом с Чиричкиной и говорит:
-И для этого я сидела битый час в этой духоте?! Хм, массажист! Детский сад какой-то!
К тому времени больных подходит всё больше и больше, занимая собой свободные места как стоячие, так и сидячие. В числе пополнившихся, стоит девушка, лет тридцати. И она имела неосторожность сказать Горкиной:
-А что Вам ещё нужно? Чудодейственную таблетку Вам никто не даст.
И здесь Чиричкина наезжает словом на девушку:
-Кто вас, молодёжь, воспитывает?! Студентка, наверное, - утвердительно спрашивает Горкину. - И из таких вот, потом - бестолковые врачи! Покупаете дипломы в подворотнях, а после (передразнивает) расхаживаете важно по больницам!... Дура невоспитанная! - обеспечила Чиричкина оскорблением молодую женщину.
Горкина поперхнулась, слыша очередную неприличную резкость Чиричкиной. А девушка встаёт с наплевательским лицом и входит к доктору, потому что как раз подошла её очередь.
Прощаясь с Горкиной, Чиричкина остаётся в удовлетворённых чувствах, потому как наругалась и выговорилась.
Конечно, для мужиков болтливой отдушиной является баня общественная. Для гламурных дам - салоны красоты. Для больных, как правило, бальзаковских женщин - местная городская поликлиника.
Вызывают Чиричкину к доктору. Та встаёт, поправляет сзади помятое платье в чёрный горошек, и уже с ровным духом входит на приём к Инессе Викторовне.
-Что беспокоит? - спрашивает врач.
И как ни странно, но Чиричкина и двух слов связать на вопрос врача не может, чтобы объяснить свои жалобы. Израсходовалась, выговорилась, обрела удовольствие души.
-Да вон коленки болят.
Пробыв в кабинете пять минут, Чиричкина выходит в коридор и говорит всем с удивлённой ухмылкой:
-Мази какие-то приписали, - пожав плечами, внимательно пытается, скрутив губы трубочкой и нахмурив брови, разобрать нервный почерк женщины-врача.
Теперь состояние Чиричкиной преобразовалось в спокойствие, высвобождение, что отразилось и на её лице. И она шагает медленно, вразвалочку к выходу.

IV.
Неподалёку от Чиричкиной, Горкиной и Злобиной, сидел слегка горбатый, но вполне достойный, пожилой мужчина с тростью, зажав её в коленях. На мужчине светло-голубой костюм, с тёмно-коричневою рубашкою. Он же ожидал приёма возле соседнего кабинета. Старый человек мудро, по-настоящему сдержанно-интеллигентно и с иронией наблюдал внимательно за диалогами женщин и их поведением.
После ухода Чиричкиной, провожая её взглядом, старичок сказывает вполголоса:
-Всё-таки общение, выговоренность, пусть даже в сердитой форме, иногда лучше докторов и пилюль.
Смотря значительно пожившими глазами в сторону вялого "Зелёного уголка", мужчина, пронзительно вздыхая, мысленно трепетно говорит (хотя не знал тот старичок, что несказанные им мысли, прочитаются автором и после лягут чернилами на бумагу): -Начните, люди, с малого, с цветочков, хотя б! Полюбите их, они же - живые. Растения, положим, не могут сами перебежать с "северного" подоконника на "солнечный" или сами себя водичкою полить; им нужен уход. История показала и показывает далее, что любому человеку необходима помощь. И всё же, человек, который по-сильнее хотя бы в чём-то, может помочь тому, кто по-слабее. Ответственно, с душою заботясь о чем-то живом, может, и людей впоследствии полюбите!