Обманчивый свет тоннеля. Гл.11

ГЛАВА 11

- Черт его знает, Серый, - Володька задумчиво щелкал зажигалкой. – Слишком уж я далёк от вашей чернильной братии. Ляпну тебе что-нибудь, а, оказывается, наоборот надо было… Не знаю… - он даже развел ладошками.
- Фу - у, - ответно вздохнул Сергей. – Может, выпьешь всё-таки?
- Я ж тебе говорю: за рулём… - отмахнулся тот.
- А я плесну себе, - Сергей поднялся, достал из холодильника начатую бутылку. – Я и сам, Волоха, не знаю, - он налил себе, поднял рюмку. – Хоть и «запачкался чернилами»… Да и никто не знает! Ты бы, вот, что выбрал на моём месте? По наитию, а?
- Книгу, - сразу же ответил друг.
- Почему? – Серёжка выпил и сейчас настороженно ждал ответа.
- Потому что книга – это книга. А не четыре рассказа в журнале! Это твои пять лет жизни, понимаешь? Хочешь коту под хвост пустить? Пускай! Смотри только, пожалеешь потом.
- А что же говоришь, что «не знаю»? А через минуту – «знаю». Ты – как Троцкий, - Сергей налил себе повторно. Вовка молча убрал бутылку со стола, поставил за своё кресло.
- Ты же про наитие спрашивал… А что там, на самом деле, к популярности ведет – уволь, не ведаю… И ещё что: никуда от тебя журнал не убежит; напишешь новенькое что-нибудь, путёвое – и пошлешь.
- …а они не возьмут. Иль опять год мурыжить будут, - продолжил с горечью Сергей. – Дескать, «предлагали уже публиковаться»...
- Да там что, не люди, что ли? Чего ты из всех уродцев делаешь? Напиши, позвони, объясни всё! Протрезвеешь завтра – и напиши!
- Я и сейчас могу. Я и сейчас не пьяный, - Сергей выпил повторно и подошел к компьютеру.
Владимир некоторое время сидел глядя ему в спину. Затем закурил и поставил кипятиться чайник.
- Вовка, Вовка! Иди сюда! – радостно окликнул его Сергей. – Смотри! Уже ответила!
Володька неспешно нацепил очки, склонился к экрану, читая ответ.
«Сожалею. Но можете присылать новые, не опубликованные произведения. И сообщите об этом лично мне, чтобы не было задержек, как в предыдущий раз.
С уважением, Светлана»
Он снял очки, потёр переносицу костяшками пальцев.
- Видишь, дружище. Всё путём. А ты боялась, дурочка.
Сергей резко отодвинул кресло, заметался по кухне.
- Ничего я не боялся! У меня, Волоха, такие заготовки есть!.. Я их докончить пока не могу. Докончу, докончу! Я тебе сейчас прочитаю, погоди минутку!..
- Ты бы, интеллигентишка, «спасибо» ей отписал, что ли… в благодарность то…
- Правильно, правильно, сейчас…. – Сергей опять поспешил к компьютеру. – А ты куда бутылку заныкал? Доставай, давай…
- Пиши, пиши, успеешь ещё…


Сергей очень долго не мог заснуть этой ночью.
Сначала, когда проводил друга, долго перебирал черновики с неоконченным, перечитывал их, раскладывал их в стопки по, как ему казалось, значимости и удачливости. Что - то выправлял, перечеркивал, добавлял. Затем допивал бутылку. Затем мыл посуду и принимал душ.
Лежал на чистой простыни, не шевелясь, с открытыми глазами, размеренно и глубоко дыша. Казалось, каждая клеточка тела была переполнена жизнью. И не было в этой жизни места черным полосам. И всё казалось сбыточным и исполнимым. Даже совместная жизнь с женой и дочками. А черные полосы окончились, и их никогда не будет. И пьянки, и простоя творческого – никогда ничего не будет плохого. С этой мыслью он и заснул.
С этой мыслью он и проснулся утром. Другим проснулся. В нём появилась неуемная жажда жизни, до упора, до изнеможения, на износ! И появились планы, задумки, не завтрашние – на годы! Забрезжил какой-то дальний свет в его непутевой жизни.
Сергей побрился, надел новую рубашку, начистил, наконец-то, туфли. Посмотрел с улыбкой на тройку висящих, с уже завязанными узлами галстуков.
- Перебор, Серый. Не поймёт. Не привыкла Ленка ко мне галстучному. Или не так поймёт… - Закрыл шкаф, присел на краешек потёртого дивана, посидел малость, помолчал. – Ну, давай… Не трясись.
Он решительно встал.

Лифт на удивление сегодня работал. В нём ехала знакомая девчушка с пятнадцатого этажа.
- Здрасьте.
- Добрый день.
Молча медленно спускались, упорно глядя на световое табло, и впитывали запахи друг друга.
Сергей искоса посмотрел на соседку. Улыбается, своему чему-то. Тоже хорошо на душе у человечка.
- Учитесь? В университете?
Та подняла на него глаза; влажные, счастливые.
-Да, сегодня первый день учёбы.
А улыбка девушки вдруг начала пропадать, искажалась и превращалась в гримасу.
- Ну, ну, не волнуйтесь вы так. Сегодня всё будет… х-хоро…
И девушка громко закричала.

- Ну что ты, милая? Ну, что ты?.. Тихо, тихо, успокойся. Ты же сама выбрала такую долю. Сколько у тебя ещё т а к о г о будет в жизни?! Тихо, тихо, родная. На всех слёз не хватит.
Алексей гладил скулящую Дашу по голове и всё говорил, говорил, говорил… Тихо, размеренно, ласково. Он точно знал, как много будет в её жизни жуткого и страшного, намного страшнее смерти этого соседа. Дети будут умирать на руках. Неизлечимые, приговорённые небом. Чужие. Но такие родные-родные! Но мужик этот всё - равно останется навсегда в памяти.
А Дашутка всё скулили и скулила, уткнувшись в его колени.
- Ты знаешь… Алёша… я смерть его… увидела… Он такой сча…счастливый был… А я… поняла – умрёт сейчас… У-у-у…
- Тихо, тихо, успокойся, Дашута. Если сможешь – помоги мне.
Она подняла зарёванное лицо.
- У меня сейчас приём. Мне очень надо, чтобы ты присутствовала. У меня по другому, без тебя сегодня не получится лечить. Просто посиди, вон там, хотя бы, в кресле.
Она кивала головой и всё пыталась утереться.
- А я тебе и чаю сейчас ещё принесу. Мама вкусно заваривает.
Он поднял с пола костыли и, шаркая ногами, поковылял из кабинета. А в голове метрономом стучало так и не сказанное ей при той, такой далёкой встрече:
- Ещё год прошел. Ей осталось жить двадцать шесть лет. За что же тебе, родная, столько горя намерено?
А Дарья, пошмыгивая, утирала зарёванное лицо, смотрела на неуверенную ещё походку Алексея и тоже думала:
- Милый мой, родной! Как ты всё это выдержал?! Ты же почти ровесник мой… Один, со своей болезнью, столько лет… Если б не бабка Дарья… Милый мой… Муж мой будущий, - произнесла она шепотом то, что тоже «увидела» тогда, при первой встрече.

Володька смотрел на заострившийся нос Серёжки, на впавшие щеки, на резко проявившеюся в шевелюре седину и молча говорил другу, будто клятву давал.
- Серый, я обязательно дожму эту редакторшу! Она у меня, сучка, не только эту, но и другие книги выпустит. Я у Ленки потом все твои писульки заберу, все-все, ещё на книгу насобираем…
Противно и громко заиграл оркестр. Люди стали подходить, бросать в яму влажную землю горстями, будто поминальный вальс играли: раз-два-три… раз-два-три…

- Ольга Сергеевна! Ольга Сергеевна! – Инна аж подпрыгивала в кресле от возбуждения. – Сейчас друг Кучина прозвонился! Говорит: умер Сергей Кучин! Четыре дня назад!
-Боже! – редактор подняла голову от компьютера. – Как же так? – в голосе сквозила растерянность. – Боже мой! Такая утрата…
Помолчали. Инна всё нетерпеливо ёрзала, ожидая продолжения. Ольга Сергеевна, наконец, подняла голову.
- Но и как вовремя - то, Инночка, а?! Представляешь, какой это посмертный пиар будет?! У него же, поди, ещё много чего осталось. Ты, кстати, телефон дружка Сергея Ивановича Кучина записала?

А Сергей Кучин… Он был бы, наверное, сейчас рад: всё совпало! И желание друга, и планы редактора. И по отчеству назвали. Его очень редко когда называли по отчеству. Как сейчас, например. На могильном кресте.