Обманчивый свет тоннеля. Гл. 3-4

ГЛАВА 3

Они расстались с женой пять лет назад.
Когда фраза: «Давай расстанемся» наконец-то прозвучала – ничего не изменилось на свете. Ни у кого не случился инфаркт. Не померк свет за окном. Не остановились часы: тикали и тикали в тишине, отсчитывая уже другую жизнь.
- Что это ты так, вдруг?.. – напряженным голосом спросила жена. Отставила кофейную чашку в сторону. Но на него не посмотрела: как уставилась на вазу с сухим ковылем – так и не отрывала взгляда, дожидаясь ответа от Сергея.
Он, курящий у балконной двери, тоже смотрел в сторону.
- Врать я устал. Да и не «вдруг» это, сама знаешь…
- Ничего я не знаю! Может, скажешь: почему?
- Господи! Ну, что ж такое?! – заныло, простонало у него в груди. – Опять вокруг да около ходить будем… Причины какие-то искать, выдумывать… И, ведь, оба понимаем: «Опять врём и недоговариваем, опять!» Нет, тянем кота за хвост! Выговоримся – и как - будто истину нашли, утихнем на месяц. Тишь да гладь, да божья благодать… Идеальная семейка… А потом-опять по новой…
Сергей посмотрел на неё и встретился глазами.
- Лена, считай, что я нашел другую и ухожу, - сказал он вслух. – И всё. Не будем об этом. – Раздавил окурок в пепельнице. – Я пошел собираться. – И, уже выходя из комнаты, произнёс: - Ты сама увидишь: лучше всем будет. Через месяц, через два… Вот увидишь.
И услышал вслед:
- Серёж, ты только не пей. Сопьёшься…
У него напряглась спина. Кривая улыбка, похожая на гримасу боли непроизвольно наползла на лицо.
- Не спился же с вашей любовью, - не поворачиваясь, ответил он и замер. Ответа не дождался и пошел дальше. И все-таки оглянулся.
- Ну-ну, смотри… - жена запахнула поплотней халат, прикрыла кулачком еле сдерживаемую зевоту. – И, все-таки, куда ты сейчас?
- На материнской квартире поживу.
- Да - а, недолгая у нас любовь случилась… Двадцатку даже не одолели…
Он остановился, ожидая продолжения. Но жена всё так же прикрывалась кулачком.
- Я что, капитан дальнего плавания? - Но ответа не дождался. – Ладно, пока…
Они, не глядя друг на друга, одновременно кивнули головами, и он вышел. А она закрыла дверь на замок.
Его шаги мерно и мелодично звучали в пустом подъезде, как сильные доли в застрявшем в его голове двустишье: «Всё меньше адресов, где я могу остаться, не заплатив за ужин и ночлег…»


…Он переехал жить на мамину квартиру, которую они до этого сдавали. Вполне приличное для одинокого мужика жильё.
Ничего почти не изменилось в его жизненном укладе. Готовки, правда, прибавилось. Да по мелочам кое-что: закупки, стирка, уборка. Ему это было не в тягость. Другое радовало: отвалился «кусок» фальшивой жизни. Где надо было претворяться и лгать. Хотя бы молчанием.
Он давно уже, лет десять назад понял: их ничего не связывает. Только воспоминания о прожитом. Да тревога за будущее дочерей. Да и это… Лживо как-то всё казалось. Выросли дочки, взрослые, обеим под двадцать. Обучены, обустроены, замужем. Можно было бы жить и в этой пустоте, если б не молчаливая с обеих сторон ложь: мы счастливы, как и раньше, у нас всё хорошо, любовь жила и живёт в нашем доме… А любви-то и след простыл! Давно. Вечность назад. А почему и когда – не понять… не вспомнить…
Ну, не быт же её убил, любовь эту! В те далёкие годы он, этот быт, наоборот, приносил столько счастья, что их лица постоянно светились улыбками. Квартиру дали! Жильё! Отдельное! И сразу же, через девять месяцев родилась вторая дочка, Катька! Телевизор! Гарнитур «Мечта»! Широченный диван-кровать, на котором не надо было прижиматься во сне друг к другу, как на панцирной сетке, слившись воедино, чтобы не упасть… Велосипеды, книги, посуда, машина… «И чайник со свистком»… Как они были рады любой мелочи! Праздник, вечный праздник!
И друзья – старые, верные, пережившие с ними самые трудные и самые счастливые, наполненные бедами и любовью времена молодости – они тоже как-то постепенно, незаметно отдалялись. Переезжали. Умирали. Разводились. И появлялись новые друзья. С ними было спокойно, уютно и … пусто. Их не было рядом в те, прошедшие годы. Они требовались, как антураж, как пусть малое, но спасение от их напряженных недомолвок, умолчания и необязательной лжи.


Он был рад, что не завёл у себя, одинокого, никакой живности: ни кошки, ни собаки, ни рыбок. И не столько из-за денег (невелика сумма, потянул бы как-нибудь), а из-за хлопот: это ж, хочешь-не хочешь, а кормить надо, прогуливать. А какой сейчас из него «прогульщик»: руки трясутся, внутри тоже всё трясётся. Не до скотины, самому бы выжить.
- А Ленка правильно сделала, что рассталась со мной, - безразлично подумал он, шаря по карманам в поисках денег. – Чего на такую харю с утра смотреть? Самой жить не захочется…
Мелочь, всё-таки, нашлась. И даже одна смятая купюра, «полтишок».
- Ну вот, до вечера, допустим, продюжим, - всё так же, будто то о постороннем и ненужном подумал он. – А там, даст бог, и заснуть смогу. Хоть на чуть-чуть.
Звонок в дверь испугал его: уж слишком неожиданно и оглушительно прозвучал он в безмолвной комнате. Сергей даже разом вспотел. Чертыхнулся и пошел открывать.
Вовка. Дружок.
- Чего тебе? – неприязненно спросил того и, не дожидаясь ответа, направился на кухню.
- О те раз! – Вовка шумно запирал замки. – А кто меня вчера в гости звал?!
- Стоп! – Сергей повернулся к тому. – Не разувайся пока, сходи, купи что-нибудь. – Он полез в карман за деньгами.
- Придурок. - Тот всё-таки разулся. – Я к тебе что, с пустыми руками, что ли? Продолжай движение! – и подтолкнул хозяина пакетом к кухне. Принюхался, покачал головой: - Ну, и срачь у тебя!
Кругом стояли бутылки из-под различного спиртного… засохшие остатки пищи в тарелках вперемежку с окурками… пыль, пыль, пыль…
- Никак с женщиной был? А чего тогда такой бардак недельный? Один, что ли квасишь? Ну, ты, брат, даёшь! Сейчас, погоди… Сядем – расскажешь…
Володька мигом сполоснул пару чашек; залез в холодильник, но ничего, кроме ополовиненной трехлитровки с солёными огурцами не обнаружил. Засохший, давно порезанный хлеб…
- Ничего, Серый, пока этого хватит.
Сгрёб со стола грязную посуду. Клеёнку тоже отбросил к мойке.
- Всё, хозяин, садись. Лечить тебя, убогого, буду.
После второй дозы Сергей начал рассказывать.
- Кранты мне, Вовка. Отлуп мне, как Щукарю, дали…
- Опосля обеда зайти надо было, - попытался пошутить друг.
Сергей дёрнул головой, продолжил тихо.
- …Редактор молчит. Заткнулась. И телефон не берёт. И в журналах ничего не приняли. В трёх, представляешь, Вовка? В трёх! А я, ведь, самое лучшее им посылал! И по их профилю…
- А чего редактор молчит? Обещала же напечатать, подкорректировать и напечатать. – Вовка хрустнул огурцом и сморщился. – Они у тебя трехгодичные, что ли? Кислятина! И уксуса навалом!..
- Обещала, - тускло ответил Серёжка. – А теперь обещает через полгода мной заняться. Говорит: запарка. К юбилею города местных классиков печатает.
- И чего? Подожди с полгода. – Вовка все-таки осилил огурец.
Сергей закурил.
- А жить на что? Да и читал я этих классиков, Вовка. Вовка, - он поднял блестящие, уставшие от спиртного глаза на друга. – Неужели их ещё кто-то читает? Вовка! Это же скукота неимоверная! Застрелиться хочется. И сюжеты, и слог… Жвачка. И они – классики?!
- Не-е, это ты у нас талантище, классик, правильно я понимаю?
Вовке надоело нытье друга. Да и за «классиков» местных обиделся. Правда, сам их не читал, но чего этот-то?!.. Огульно всех! Пупок земной… Белинский похмельный… Писал бы лучше их – и сам бы «классиком» был, а то сидит, выпендривается. «Жвачка»… Гюнюальность в ём клокочет, хрен с бугра…
А Серёжка и не обиделся вовсе. Всё так же, опустив голову, курил и негромко продолжал:
- Козёл ты, Вовка. Я к тебе по-человечески… Плесни лучше. – Он поднял рюмку. – Я тебе честно говорю: скучно и неинтересно. Жвачка. У всех. И все члены Союза, представляешь?
- Давай, поднимай… Люди работу свою честно всю жизнь делали - вот и дослужились до издания.
Сергей исподлобья посмотрел на него, отставил рюмку в сторону.
- Не работа это, Володька, - голос у него совсем потух. – Это в газете работа. Душу на изнанку выворачиваешь, и то не всегда получается, а ты… Не работа это.
- Значит, умственная работа! – продолжал упираться друг. Он, видимо, привык ко вкусу огурцов, хрумкал их один за другим. – Ты пей, пей, у меня ещё есть!
- Ты Шукшина читал? Распутина?
Вовка молча кивнул.
- А Белова?
Тот снова кивнул.
- И что, никакой разницы не почуял?
Вовка с трудом прожевался.
- Ты, земеля, великих - то не трогай! Дорасти сначала!
- Так почуял?..
- Отстань! Белов тоже хорошо пишет!
- Угу. Хорошо, - согласился Сергей. – Хорошая у него деревня. Лубочная. С драмой, трагедией, комедией… Но – лубочная! Старичок-можечок какой-нибудь обязательный. Умный-умный! И мудрый, до усеря! Говор надуманный… Не говорят так в жизни! В книгах только!.. И хоть бы что душу тронуло…
Вовка сыто откинулся на спинку стула, потянулся до хруста в позвоночнике, закурил.
- Шибко уж вы, сударь, привередливы. Кому - то ж нравится…
- А мне обидно, что он свою писанину за действительную жизнь выдает! А ничего живого… Подобие… Ну, у него хоть язык талантливый был, а наши…
Сергей махнул рукой и выпил.
- Во! Вот это дело! – под руку бубнил Владимир. – А то ноешь здесь, ноешь… Сейчас посидим, покумекаем, чего делать. Не боись, Серый! Прорвёмся! Один раз прорвались уже – и снова прорвёмся!
- Да если б не башли твои тогда – хрен бы я где напечатался. Тебе спасибо.
- Ничего, ничего. Придумаем что-нибудь. Не дам я тебе протухнуть в одиночестве.
- Не придумаем. Не возьму я больше у тебя деньги.
- А кто тебе про деньги говорит? - удивился Вовка. - Да я и сам тебе не дам… Вот дорастёшь в творчестве до «классиков»…
- Не дорасту, - перебил его Сергей. – Поздно мне в сорок пять… Вот здесь, - он пальцем постучал по лбу. – уже всё устаканилось. Не изменишь. Как писал, так и буду.
- Ну, это мы ещё посмотрим. А я, честно говоря, удивился: думал, ты совсем ничего уже не читаешь, а ты, смотри, даже местных прочитал, - оживился Вовка.
- Читаю. Любимое только. Да в Интернете немножко. Там иногда такие «изюминки» попадаются! Мальчишку здесь одного читал. Сюр какой - то пишет, а оторваться невозможно: затянуло! А ты говоришь: «наши современники»…
- Не свисти. Я этого не говорил. Ты лучше скажи, на что жить будешь? Из конторы уволился… И книгу не напечатали…
- Не знаю, Вовка, - после длительного молчания ответил Сергей. – Найду что-нибудь… Прискреплюсь…
- Дай бог, дай бог. – Владимир поднялся, открыл балконную дверь. – Слушай, а если я с редактором поговорю, а? Ежели ты нравишься, но финансов нет, может, и я чем помогу? «На паях», так сказать, а? Нам же от неё что надо? Тираж, пиар и продажа. Эт всё по её части.
- Не надо. Не могу я клянчить. Не умею.
- Ну, и кто из нас козёл?! – по-настоящему разозлился Володька, вышвырнул окурок на улицу. - Все вокруг него, как на цырлах: «Серёженька, Серёженька, ну, пожалуйста, ну, сделай, ну, замолви словечко…» Козёл ты и есть самый настоящий! А не козерог!
- Я никого ничего не просил для меня делать!
- Да?! А кто вчера мне звонил? А кто сегодня здесь сопли распускает? А кто к редакторше ездил? Я, что ли?! Сука ты! Сдохнуть гордо хочешь? – так сдыхай, а рассказы - то твои здесь причём? Им тоже сдохнуть вместе с тобой прикажешь? Иль на посмертные публикации рассчитываешь, Хлебников ты мой недоделанный? И ведь ничего от тебя не требуется: там чуть засветиться, здесь сказать что-нибудь, с читателями в библиотеке какой – нибудь встретиться… Нет! Что ты! Гордость какая-то идиотская! Гонор!..
- Я не потому…
- Заткнись! И слушай! Мне наплевать на тебя, понял? Мне писанину твою жалко, напечатать хочется! Что бы люди почитали, поплакали, посмеялись, что бы в душе у них что - то шевельнулось… чтоб не «жвачку» потребляли, а ты… Э-эх, сука ты, Серый! Так пишешь, а сам… Как дерьмо в проруби!

Солнце било сквозь шторы на сидящих за столом умолкнувших друзей. Облака, гонимые ветром, периодически закрывали его и поэтому казалось, что в комнате крутят слайд-фильм на допотопном диапроекторе.

… Володька прикрыл спящего Сергея пледом, закурил.
За окнами стояла пожелтевшая от фонарей ночь. Визгливо шуршали колесами машины. Кто-то ругался в соседнем дворе. В тишине всё это проявлялось как-то отчетливо, близко.
Дым от сигареты пластом тянулся к форточке, сужался, как река в ущелье, улетучивался.
Хозяин о чем-то забормотал в пьяном угаре, застонал.
- Серый, Серый…
Володька легонько погладил того по плечу, успокоил; вышел на кухню. Посмотрел на гору грязной посуды. Стянул свитер и встал к мойке.
- Серый, Серый… Как же тебе помочь, бедолаге? Ну, вложу я снова деньги… Опять пшик получится. Было уже, напечатал повестушку. «Для своих», называется… Ни в одном магазине не приняли! Вхолостую всё… Известность тебе нужна, тогда и печатать будут, и старое всё разойдётся. Да ещё раритетом будет.
Он заметил, что тупо смотрит на перевёрнутый пустой туб из-под «Ферри». Полез в шкафы, затем в холодильник. С трудом нашел давнишнюю распечатанную баночку с засохшей горчицей.
- Что ж, армию вспомним, нам не привыкать, - подумал, невесело усмехнувшись, он. – Сколько мы там с Серым чашек передраили – не сосчитать. Эх! – бросил в сердцах ложку в мойку. Брызги долетели до рубашки, до лица. Утёрся неловко локтем. – Ни одного знакомого в этой долбанной богеме! Журналишку хоть какого-нибудь задрипанного найти, подкупить, чтоб пропиарил! – Замедлился с мытьём, замер. – Нет, нельзя. Узнает этот придурок – век врагом буду. – Вновь заелозил ёршиком по кастрюле. - Бабу ему найти надо. Не вернется он к Ленке. Да и она к нему не придёт, упёртые оба. Козероги. А как бараны. Это ж надо: столько лет прожили – и разбежались!
Володька положил ершик и подошел к столу, с удовольствием выпил. Оглянулся на мойку: две кружки, тарелка, ложка… Потерпят до завтра. Выпил вторую рюмку, выключил свет и с блаженным вздохом возлёг на диван, не раздеваясь. Было жестко, неудобно. Долго ворочался; потом опять что-то вспомнил, поднялся и нашел в куртке телефон.
- Ксюш, привет, - проговорил слегка сипло, кашлянул. – Ты меня извини: забыл отзвониться. Я у Серого сегодня заночую… Да, конечно!.. Он, видимо, с неделю не просыхает… никакушенький… Завтра попробую капельницу поставить. Да, всё купил по пути… Жрать? Найдем что-нибудь, не сдохнем. Мне б его «почистить», потом на кодировку затащу. Да хоть на десятую!.. Не лезь под кожу! Пусть хоть с месяц не попьет! Есть, есть у него деньги на кодировку, не скрипи, не свои трачу. Всё, отбой. До завтра, Ксюх.
Долго молча стоял, опустив бессильно руки. Затем включил свет и вновь присел к столу.
- …! Вот, нашел себе заморочку на задницу! Что я ему, нянька, что ли?! Своих, что ли дел нет? Тоже – и жена, и дети… И работа! А он, сучонок, пишет в свое удовольствие – и всё ему по хрену! И пьёт, козёл, в своё удовольствие! А как деньги – так клянчить! Урод!
Володька огляделся. Ага, вон, где я её поставил. Взял с подоконника водку. Вспомнил: жратву посмотреть в холодильнике! Открыл и долго тупо пялился на пустую банку из-под огурцов.
- …А с другой стороны… Сдохнет – и ничего не останется. Кому, к черту, дохлый графоман нужен? Живой-то не нужен…
Закрыл холодильник.
- И «Суку» его никто не прочитает, и «Дорогу»… Дерьмо читать будут, а «Суку» не найдут. Чего? Вспомнилось, как ревел над ней? – он невесело усмехнулся, отпил из горлышка. – А кто б в молодости сказал, что из Серого писатель выйдет – уржались бы! «Писатель»… Троешник голимый! «Писатель»… Застрелиться можно… Так, стоп! Первое, - совершенно трезво стал составлять план. – вывести дурака из запоя. Второе: всё - равно найти редактора или журналиста. Дать почитать рукописи – и чтоб заметку тиснул в газете. Пусть маленькую, но и то – дело. О! Розовский с гастролями приезжает! Может, ему подсунуть? Обнаглеть и подсунуть? В ресторанчик сводить? А что, нормальный же, кажется, мужик. Вдруг понравится, слух по Москве запустит?..
Из соседней комнаты донесся храп вперемежку с жалобным бормотанием.
- На Серёгу надежды нет. С его комплексами только в морге жить. Давай, Волоха, выручай братана. У этого дурака, поди, ещё куча таких «Сук» написано… «Если не ты, то кто же?»
Он оглянулся. Никого вокруг не было. Висел табачный дым под люстрой. Стоял пустой холодильник в углу. И сидел за столом седой сорокапятилетний хирург, заведующий детским кардиоцентром. И пил в одиночестве водку.
А за стеной спал друг и бывший одноклассник Серёжка. Наверное, пока ещё не писатель. Или уже не писатель. Но которого он уже спасал. Пока – подняв рюмку за всеобщее здоровье.



ГЛАВА 4

- Вов, что это со мной? – Сережка с трудом разлепил тяжелые веки, уставился на какие-то трубки, бинты.
- Лежи, лежи. Не шевелись только. Капельницу я тебе поставил. – Голос друга, бархатный и успокаивающий, звучал рядом. И ладонь его – громадная и прохладная – ласково гладила по голове.
- Я что вчера, скопытился? – Сергей осторожно повернул голову. – Опьянел, да?
- Ничего, ничего… Нормальный был… Только пил, видимо, долго. Ничего, Серый. Сейчас «почистимся», полегчает.
- А я уже сейчас выпить хочу. Ничего не помню. – Сергей равнодушно отвернулся.
- Вот! Видишь? А «почистимся» - и пить ничего не захочется. Кроме чая. – Лицо друга влезло в обзор.
- Вов, дай чая, - попросил Сергей.
- Щас! Аль момент! – Володька утопал на кухню, долго чем-то гремел.
Сергей огляделся: капельница, пристёгнутая к торшеру, трубки, жидкости… Залез свободной рукой под подушку, достал ополовиненную бутылку, присосался.
- Сука ты, Серый, - спокойным голосом произнёс над ним Володька. – Хоть бы со мной поделился, а то, как крыса…
Серёжка захлебнулся от неожиданности, закашлялся натужно.
- Я же тебе вчера предлагал…
- То было вчера. – Володька отобрал остаток, выпил длинным глотком. – А сегодня что? Не до меня? Всё! Лежи. Лечись. Чай сейчас будет. Я – рядом.
- Вов, - жалобно протянул Сергей ему вслед. – Там, в ванне, за бачком, ещё немного есть.
- О, мерси, братан. Как раз под рассол. Всё, отбой, рота. Спать!
- Вов, - так же жалобно продолжил тот вслед другу. – Я не буду кодироваться! Не помогает мне!
- Не будешь, не будешь, - успокоил тот. – Всё! Спать!
И Серёжка вновь заснул.
Володька подошел к столу, тихонько подхватил хозяйский ноутбук, мельком взглянул на капельницу и вернулся на кухню.
- Что, доктор, к мракобесию прикоснёмся? – усмехнулся он невесело и набрал на клавиатуре «Целители».

. . .

Они уже минут десять сидели в машине. Сергей дымил одну сигарету за другой. Дым не успевал вытягиваться в открытые окна, висел слоями в салоне, но Вовка молчал: пусть курит, может, успокоится. А то ведь не верит мне.
- А сам-то ты веришь? – одёрнул он себя.

Тогда, вечером, он пересмотрел в Интернете всех этих «целителей» и «экстрасенсов». И выбрал одного, с большим количеством положительных отзывов и комментариев. Благообразный мужичонка с окладистой опрятной бородой. Юрий Андреевич Очукашин. Внимательные глаза под очками. Но главное – отзывы. И из Израиля, и из Германии, и из Казахстана. Восторженные, благодарные. Но больше всего поразили местные, городские. Возникло ощущение, что пил весь миллионный город, и он, этот бородач, спасал этот город от пьянства.
Володька вышел на контакт, объяснил ситуацию с другом.
Целитель попросил фотографии друга и краткий экскурс Серёжкиной жизни.
Вовка нашел в ноутбуке несколько фотографий Сергея, нашлёпал на клавиатуре краткую автобиографию того и отослал.
Через пару минут Очукашин попросил фотографию затылочной части Серёжки, но её, к сожалению, не оказалось. Что оказалось не критичным. Самое поразительное: целитель не лечил! Не кодировал! «Я буду просто беседовать тет-а-тет. Без кодировки. Без сигнальных слов. Без гипнотического вмешательства. Просто беседовать. За пять тысяч»
Вовка, как заведующий медцентром, согласился. Расценки были на уровне.

И вот они уже десять минут сидят в машине у дома целителя, а Серёжка всё никак не может решиться. Хотя ещё вчера всё было обговорено и решено.
- Серый, кончай кота за хвост тянуть! – начал потихоньку закипать Владимир. – Что ты, как баба?! Тебя что, пытать будут? Ни уколов, ни кодировки!.. Посидите, поговорите… Не понравится – уйдёшь к чертям! Ждёт же человек! Идём!
Сергей нехотя полез из машины. Подошли к подъезду жилого дома.
- У него что, на третьем этаже офис?
-Наверное. - Володька сам уже засомневался. Набрал код. - Снимают, поди.
- Ага, - буркнул Сергей. – В жилом доме. На третьем этаже.
- Юрий Андреевич, это Владимир Иванович! Мы с вами на семь договаривались!
- Пусть Сергей проходит. Один, – донеслось из домофона. – Вы подождите в машине.
- Серега, на! – Вовка торопливо сунул другу конверт. – Передашь ему, - и направился к машине.
Сергей, придерживая ногой дверь, заглянул в конверт. Пятихатка. Да-а, расценочки, мать их. Видимо, и вправду, исцеляет. Вздохнул и вошёл в подъезд.