Роман "Симулянты" часть I глава 12

Глава 12

«Лёлик»



Удачно спикировав с верхней полки (в том смысле, что сам остался целым и невредимым) и приведя в негодность единственный экземпляр газеты «Тольяттинское обозрение», наш «столыпинский» сокамерник Коля вдруг передумал брать эту высоту по новой, объяснив это тем, что, дескать, он не самоубийца, и вряд ли выдержит такое же падение дважды, а если, мол, ему когда еще захочется, испытать себя на прочность, то он предварительно застрахует свою жизнь миллионов на двести, чтобы, в случае несчастного случая, хоть на инвалидную коляску и сиделку с лекарствами денег хватило потому, как от нашего расчудесного государства такой великой щедрости, конечно же, никогда не дождешься. Закопать, как паршивую собаку, где-нибудь за три рубля под забором – это, пожалуйста! Хоть живого! А вот на большее рассчитывать не приходилось, в отношении этого, по его словам, он себе иллюзий никогда не строил. Якобы, и чужого печального опыта вполне хватало, а на своем, значит, пусть одни дураки учатся, а то, что он, в настоящий момент, как раз на этот предмет, на освидетельствование в психушку едет это, выходит, еще ничего не значит. Вот этакую, смею заметить, воодушевленную тираду нам, с «Бешеным псом», и пришлось, совсем уж не обоснованно, вдруг от него выслушать, ибо, как помниться, мы же не настаивали на том, чтобы он именно туда, в явно не принимающие его «альпинистские» высоты, опять удалился, а просто – пусть и в несколько повышенных тонах – потребовали от него, чтобы, он после недавнего и чуть не закончившегося трагедией случая с газетой, нам под горячую руку лучше пока не попадался. Тем более, что он сам, если уж на то пошло, этот спальный трамплин себе выбрал, а потом нам же еще и выговаривать начал. И что ему, по его «обиженной» масти, собственно делать бы вообще-то не полагалось. А потому мы с Димкой, как люди, умудренные жизненным опытом и сдержанные, лишь с улыбкой переглянувшись, одергивать его великодушно не стали, отнесясь к нему, как к Моське, лающей на слона, или же зарвавшемуся малолетке. И тогда, окрыленный достигнутым «взаимопониманием», он попросил у нас позволения освободить пространство под нижней полкой, переставив сумки на верхнюю – третью, а самому забраться на их место, устроив там себе удобное ложе из старенького одеяла и ничуть не новее, и не толще его, телогрейки. При этом свой собственный небольшой багаж, приспособив ввиде пуфика, - под голову.



- А поместишься?



- Еще бы.



Отговаривать его было бесполезно.



- Ты на двадцать девятой в двухтысячном году, когда там общий режим был, случаем, не сидел? – не отвлекаемый уже больше Колей, полюбопытствовал я у Димки, который, кстати, опять как-то подозрительно притих, вероятно, что-то там, по новому кругу, про свое потаенное вспомнив – то есть про жену, дочку, ну и, разумеется, про бесследно исчезнувшего кота «Пушка» - как уж без него-то?!



- В пятом отряде. Я туда с малолетки «поднялся».



- Ты к Сашке «Горбатому» в наш барак чифирить ходил – я тебя помню!



- И я тебя.



- А что молчишь, в таком случае?



- Так, когда это было… я уж, по наивности своей, думал, что никогда уже «к дяде на поруки» и не попаду больше… а оно ведь вон как вышло-то, а! Да и знал бы ты, по правде сказать, как мне ваши мерзкие уголовные хари, тем еще сроком, надоели, - отшучивался он устало, - Век бы вас не видеть!



- Такая же ерунда. Но я, все равно, чертовски рад тебя встретить, братэла.



- И я! Вы что, меня не помните? Я же «Лелик». Я тогда же, одновременно с вами, когда вы «мурку» в «жилке» пели, там, на санчасти шнырем был, - высунулся из под «нар» человек-«катапульта».



- Лелик, ты? – безмерно удивился я, с высоты своего роста, стараясь рассмотреть его попристальней, - Ну и помотала тебя жизнь, зас…ца. Теперь-то, спрашивается, за что «угрелся»?



- У бабки моей в Жигулевске поросенка украли, вот она на меня «телегу» и накатала.



- Так ты же, вроде, и в прошлый раз то же за хрюшку сидел?



- То-то и оно, я то ее не крал, но из-за этого самого докажи-ка теперь, попробуй, что это не я сделал – бесполезно!



-Ну ты поплачь еще, поплачь… сразу станет полегче, - оборвал я его, поступив, быть может, не очень-то и корректно, но желая, тем самым, сразу же дать ему понять, что все мы там, по существу находимся в одинаковом положении и нечего, стало быть, если уж мы считаемся от природы мужиками, распускать нюни и друг другу, уподобляясь бабам, на это жаловаться. Однако, не удержался и только сильнее развил эту муторную тему. - Слов нет, трогательная встреча… Будто и не освобождались из лагеря вовсе.



Потянулась не долгая пауза, за время которой мы (не побоюсь сказать за всех) невольно вспомнили, что любая зона – это точная модель общества, только в уменьшенном размере, где есть власть в лице администрации и народ, в данном случае, это зэки, которые либо ее поддерживают и всячески укрепляют, либо оппозицианируют к ней и, если в открытую не конфликтуют (не «шатают режим»), то и не идут у нее на поводу, а выполняют лишь некоторые, не чуждые их убеждениям, требования. Первые из них активисты, вторые – блатные, но есть и третьи, и четвертые – это «мужики», которые никуда не лезут, живут сами по себе и работают и «обиженные», которые обслуживают и первых, и вторых, и третьих – убирают за ними, моют, стирают, а порой и выполняют гомосексуальные услуги, выступая в роли женщины. Все это, соответственно, происходит с ведома администрации колонии, которая отчаявшись что-либо изменить в данной социальной расстановке, довольствуются тем, что поддерживая постоянный контакт с их лидерами, «рогами» и «смотрящими», умело выруливает ситуацию, как в кукольном театре, дергая за ниточки и держа ее под своим контролем, дабы избежать каких-либо эксцессов и волнений, за которые, как не трудно догадаться, с них самих потом вышестоящее начальство по серьезному спросит. Зона, конечно, может «покраснеть», либо «почернеть», это когда фактический перевес сил возникает в пользу «козлов» или же блатных, но в корне эту ситуацию не поменяет. Руководство, по низам, так и будет как раньше осуществляться по тому же принципу, что и на воле – это как народными избранниками, так и назначенцами. За лагерным забором это полпреды президента, губернаторы и мэры, а под охраной вертухаев, где власть находится в руках начальника колонии или попросту «барина» - это председатели всевозможных секций и «положенцы». И если по Ленину, государство это орудие подавления одного классового сословия другим, то вот еще один тому характерный пример, выступающей в лице российской пенитенциарной системы.



Мы с утра ничего не ели и почти одновременно изъявили это желание. Пришлось опять снимать, с верхней полки, наши сумки, чтобы достать оттуда выданные нам на сутки продукты – кильку в томатном соусе, пятидесятиграммовый кулечек сахара и булку белого хлеба. Причем, кильки нам причиталось по две банки «на нос», а это означало, что мы могли шиковать, употребив одну в дороге, а другую по прибытии. Дело оставалось за малым: надо было ухитриться ее чем-нибудь открыть? Не зубами же! Ибо вспомогательных приспособлений, относящихся к запрещенным предметам, типа «заточки», да и той же «открывашки», ни у кого из нас с собой не было, поэтому, идя по пути наименьшего сопротивления, на о бум – откажет, не откажет? – мы спросили консервный нож у маячившего по продолу конвоира с тюленьей шеей, а заодно и поинтересовались, в какое, примерно, время мы прибудем в пункт назначения – город Казань, столицу Татарии.



- Вам по Москве или по Воркуте? – схохмил он доставая из бокового кармана камуфляжной куртки, видимо всегда находящуюся у него под рукою открывалку и подавая ее нам, в предварительно открытую «кормушку».



- По Сингапуру, что называется в кон ответил ему Димка и, должно быть, по давно отработанной привычке, как я заметил, на всякий случай, подглядел («стриганул») время с циферблата часов, болтавшихся на чуть задержавшейся в районе дверного окошка, мохнатой, что обезьяна, руке, так как нам самим, как подследственным, по идиотским тюремным предписаниям иметь часы не полагалось (честное слово не вру – это так!) осужденным, значит, можно, а вот подозреваемым в совершении преступления и чья вина еще не доказана, почему-то нельзя? и в чем тут логика, понять, конечно, очень сложно. О горе мне, горе, как тому же Чацкому и от того же ума! Извечная русская болезнь, то есть.



- Ну, надеюсь, не отравимся, - запричитал, пробуя прямо из разинувшей огненную пасть банки, явно просроченную, кильку, «Бешеный пес».



- У меня кот «Пушок» и тот, такой откровенной гадостью, вероятно, побрезговал бы даже с голодухи. Светлая ему память, - прибрался где-нибудь уже, наверное. «Что имеем, то не ценим, а потеряем плачем», - как тут не избежать банальностей.



- Ты о нем как о человеке, - заметил я ему, закидывая назад, наверх, поклажу и стараясь, при этом, дабы, случайно в тесноте, не задеть его, соблюсти необходимую дистанцию.



- А как же иначе-то, знаешь, какой он был умный! А ты что с едой в отказе?



- Да я вот думаю, не подождать ли мне, на всякий случай, пару часиков, пока она у тебя переварится, а там уже видно будет?



- Ну ты и сволочь! Не гони, продезинфицируем потом на всякий случай эту отраву чифиром, чтобы так сказать уже не думалось. Есть-то, все одно, что-нибудь нужно …



- А, по-моему, с него и следовало бы начинать, - с умничал я, присев рядом и так и не решаясь пока что приняться за дело, - эх, была не была, давай «открывашку».

- Сам возьми. Сел на нее и не чувствуешь что ли?



- Мог бы и предупредить, собственно. Тут же не хрена не видно.



- Может мне тебе еще и пыль начать сдувать с обуви – шныря себе заведи, в таком случае.



- Ладно, ладно обратишься ты еще ко мне за чем-нибудь…, - чуть не поссорились мы с ним из-за этого по серьезному. Было бы из за чего, конечно.



Консервный нож, ну тот самый серп и молот, на деревянной ручке, с незапамятных времён узнаваемый даже на ощупь, наконец-то был найден, и надо же, я еще не разучился за время ареста им пользоваться, в три счета разворотив, что взрывной волной, свою «положняковую» банку.



- Эх, напугали, как говориться, бабу высоким каблуком, последовал нашему примеру и вылезший было из под нулевого яруса «Лелик». С единственной разницей, что, пойдя тем же путём, что и мы, и аналогичным образом, получив доступ к содержимому выданной ему в дорогу банки, он тотчас забрался туда обратно, как волчонок в нору, и поедая кильку уже там, в положении лежа, вблизи наших ног и хорошо если ложкой, а не по дикарски, рукой. К тому же, возможно, что даже и без хлеба, за которым он мог и полениться полезть по новой в сумку. Не знаю, как Димку, но меня это смущало. Толи сам «Лелик» был чем-то, как старый знакомый, дорог, толи я еще не успел совсем очерстветь, за долгие тюремные годы и повидав на своем веку всякое, душою. Хотелось бы надеяться, что так! Я предложил ему выбраться оттуда, присесть в уголке и поесть, по-людски, нормально, но он так уверенно заявил, что ему и там, дескать, не плохо, что настаивать я уже не стал, ограничившись тем, что угостил его доброй порцией крепко заваренного чая, который, не дожидаясь согласия, плеснул ему в его, будто специально приготовленную для этого и выставленную, на виду, на полу, индивидуальную кружку-«трехсотку» из своей пластмассовой бутылки из под кетчупа, которую я предусмотрительно успел наполнить им, перед отъездом, заварив в большом «кругале» на Централе, пока меня провожали на этап мои разлюбезные сокамерники, все как один, кстати сказать, неизлечимые наркоманы. Как не послушаешь их, то все разговоры у них об одном и том же: как они барыгу «крыли», варили и «пырялись». Хоть бы на минуту, учитывая серьезность происходящего, заткнулись, что ли. Но – куда там! – так и галдели, так и галдели, что вороны или сороки при виде кошки, подбирающейся к их гнезду с птенцами.



- А, Васек, так ты поехал… Ну давай, счастливо тебе… так вот, катим мы, значит, как-то на тачке в Зубчаниновку к цыганам за ангидридом, - «ширево» есть, а его, как на зло, нет, везде обыскались, нервоз такой … и т.д. и т.п., - нет-нет всплывали у меня еще в сознании фрагменты этого расставания, среди которых было и то, как я их, на последок, хорошенько поддел, просто напросто взяв и крикнув, намеренно искаженным и как бы чужим голосом, уже в закрывшуюся дверь: «Наркоманы! Кто на контрольную закупку, шаг вперед,» - и не сомневаюсь, что большинство из них, этот импульсивный перебор ногами, сделали, имея уже практический опыт сотрудничества с оперативниками, осуществляемого по не хитрой схеме: ты им наркоторговца, а они тебе героин в виде бонуса.



Но это уже было в прошлом, а в настоящем, немного подкрепившись, мы вернули, предмет былого раздора с Димкой, открывалку для консервов «тюленю» в омоновской форме, а в придачу к ней и опорожненную «тару», которую он потребовал от нас обязательно сдать ему, как нежелательный, металлический предмет, он же – потенциальное оружие, видимо, опасаясь, как бы мы не заточили обо что-нибудь у вскрытой банки края и не пустили ее затем в ход, уже по следующему наступательному сценарию. И то, правда, в умелых руках и обычный канцелярский карандаш порою бывает опаснее боевого пистолета – и ему ли, в силу избранной им конвойной профессии, да и, скорее всего, по образу жизни, в целом было не знать этого, когда, по-ребячески изъясняясь, одна «слива» на его мелком оттопыривающемся пуговкой носу, чего стоила, а фингал под глазом, а штук пятнадцать шрамов на коротко стриженой с залысиной голове, очевидно, от жениной сковородки, недвусмысленно сочетающиеся с пивными, отвисшими щеками и т. д. и т. п. О, это, вероятно, был профессионал широкого профиля, уже боявшийся собственной тени. Я аж, перекрестился, когда он ушел. Не в том смысле, что он нам очень уж надоел, а в том, чтобы он, случаем, как-нибудь не порезался этой злополучной банкой по пути до мусорного бака! А то, еще нас, как это сплошь и рядом бывает, возьмут, да и обвинят потом в этом.



- «Лелик», ну ладно, к «пид…ам» ты, по твоим рассказам, «по обкурке» попал это я вспомнил, - не давал я ему спокойно подремать на сытый желудок или, как еще говорят, «плющить морду», уединившись от нас с Димкой, в облюбованном им «нулевом пространстве», - А вот каким макаром ты добился того, что тебя по обвинению в краже какого-то заурядного поросенка, в Казань, в республиканскую клинику, на психиатрическое освидетельствование отправили – это уже любопытно? Просвяти, пожалуйста?!



- По политическим мотивам, - игриво откликнулся он, высунув наружу свою презабавную мордашку, сам как тот фигурант происшествия, за которого его и преследовали, розовый, моложавый, прыщавый, со вздернутой пятачком, так называемой, «носопыркой».



И как тут, глядя на него, было не подняться настроению!



Даже поезд, что шаловливый, только научившийся ходить малыш, как мне показалось, побежал по рельсам, от такого его нелепого заявления, веселее. Так что я, естественно, не удержался от того, чтобы не подначить его на продолжение разговора.



- По политическим, говоришь – это еще как?



- Я же рисую хорошо, - обстоятельно похрюкивал двадцатилетний отщепенец, - А когда освободился, то решил на татуировщика выучиться. А на ком мне себе руку набивать? Спрашивается, на ком? Вот я на бабкином поросенке, оттачивая мастерство, и тренировался. Вместе с немецкой каской ему на голове имя и фамилию нашего фактически бессменного Президента выколол – Вовка Путин. Бабка увидела для порядка, конечно, поорала – и все! Урона-то ей от этого как ни как не было никакого. К тому же, глава государства ее этим грабительским законом о монетизации льгот конкретно «обезжирил», не давая отложить даже на похороны ни одной копеечки. Фарфоровую копилку, с этим повышением цен на все тарифы, и ту недавно вскрыла, так что она на нынешнею власть, всецело сконцентрированную в его руках, можно сказать, что на всю оставшуюся жизнь, обиду в душе затаила. Только, оценивая мое творчество, причитала все: «Кабы из этого, какой беды на вышло, кабы не вышло…» Вот и накаркала, выходит. И когда поросенка из расположенного у нее во дворе сарая украли, то тогда-то скандал по-настоящему, как гром среди ясного неба, и разразился. Воры-то вначале, наверное, в темноте эту прикольную, расположенную ближе к рылу и чуть ниже изгиба каски, надпись у него на лбу не увидели, а когда уже принесли на свет и прочитали, то, должно быть, придя в ужас, сразу же и выгнали куда подальше этого своего окаянного пленника. И то, правильно – зачем им такой бес в доме нужен, которого может уже все силовые структуры страны через спутник-шпион ищут. Система Глонас называется, - я про это читал в газетах. Да и «крадуны», видимо, тоже, о ней уже проинформированы были, раз уж перестраховаться решили, вероятно, подумав, что это такая специальная, подопытная свинья, с помощью которой наши военные отечественный аналог, американской GPS до ума доводят и тем более, что они, если верить тем же СМИ, так опростоволосились с распиареванием чудо ошейника, подаренного Президентской собаке – лобрадорше, по кличке «Кони», который, как выяснилось, не хрена-то не работает, вот и перешли, мол, на нанотехнологичные наколки. Про такие, я тоже где-то слышал. Ведь не за саму же царственную особу они его приняли… а так-то, кто его знает? Все может быть, конечно! Но теперь этого уже, естественно, не узнаешь. Одно можно с уверенностью сказать, что я на месте похитителей поступил бы точно также , поскорее постаравшись избавиться от всего что тем либо иным боком-припеком связано с политикой, потому что, всем же известно, что никому, кроме самого В.В.П., у нас в стране ей заниматься не позволительно.



- Во, заладил. Хорош тянуть резину. Это мы и без тебя знаем. Что дальше-то было? – не хватило терпения у Димки, до этого спокойно сидевшего со мною рядом на нижней полке.



- Что, что… поросенок-то, не будь дураком и, без всякой системы спутниковой навигации, освобожденный воришками, пошел назад в бабкин сарай, который по определению и был его собственным домом. Но вот ведь напасть! По дороге его пьяные менты на пешеходной разметке «УАЗиком» сбили. Он-то, понятное дело, как всякий законопослушный гражданин (пусть даже и животина) своей страны, жил по правилам, а они, как лица, наделенные властью, как обычно, вне их… Может все бы еще и обошлось, не узнай про это откуда-то журналисты (собственно, как откуда? От самих же продажных ментов!) и не растрезвонь потом, преподнося, это, в общем-то, вполне заурядное происшествие, как невиданную сенсацию, по всем газетам. Я сам читал, когда меня арестовали, у следачки на столе эти паршивые статейки, начинавшиеся примерно так: «На трассе М-5, Челябинск-Москва был сбит милицейской машиной татуированный двойник второго Президента России, который по заключению эксперта-криминалиста, при жизни, был обыкновенной свиньей, по каким-то неустановленным причинам, выдававшей себя за человека…», и все в том же духе. Такая вот ерунда. Теперь-то, надеюсь ясно, почему по политическим…? Опера мне так и сказали: «Ты у нас, голубчик, на этот раз одной статьей за кражу ведь не отделаешься, мы тебе теперь, как отъявленному экстремисту, целый «букет» их «повесим» - и за подрыв основ государства первым делом», - так кажется, у них это деяние в уголовном кодексе теперь формулируется; а следачка, моя ровесница, мы с ней, между прочим, за одной партой когда-то в школе сидели, даже нисколько, по старой памяти, не сопереживая мне, только прыскала со смеху и знай себе, как ленту в косу, всю эту ахинею в мое обвинение по делу, строчка за строчкой, старательно так «вплетала». А я еще, наивный дурак, дело прошлое, жениться на ней хотел… во втором классе, - такая, скажу я вам, дрянь, обидно даже! Зато судья, опять же, довольно-таки молодая еще баба, к тому же умная и спокойная, как сова, сразу во всем разобралась, почитала дело, посмотрела на меня и, после первого же заседания, когда я заявил, что суду российскому не доверяю, отправила меня на психиатрическую экспертизу, а сама в отпуск ушла, это, чтобы, значит, я ей не мотал нервы, как мне по секрету сообщила ее секретарша. А вы еще спрашиваете, почему на психиатрическую? Теперь то, надеюсь, понятно.



- Нагородил ты, конечно, огород.



- Можно подумать, у тебя лучше, - с нескрываемой обидой огрызнулся на замечания «Бешеного пса» «Лелик».



Я же, воздержавшись от комментариев, и что при морской болезни, укачиваемый дорогой полез, по новой, за восполнением сил, на верхнюю полку, и уже от туда, позёвывая и что то бубня себе под нос, махнул им субтильно ручкой.



- Ну, не поминайте, как говорится лихом. Утро вечера мудренее, ложились бы и вы спать лучше.



Продолжение следует.