Роман "Симулянты" часть I глава 9

Глава 9

«Первые жертвы»



Наручники с меня сняли, и я почувствовал себя свободнее. Только не надолго. Под окрики и взмахи дубинок свирепых вояк все полетело наверх одним потоком – люди и сумки, в итоге я в очередной раз уже, за свой четвертый десяток лет, усомнился в правоте дарвинской теории, как мне сдается, безосновательно, утверждающей, что человек произошел от обезьяны. По-моему, наоборот. Как бы мне еще преуспеть в этом! Я подкинул сумку как можно выше и полез вслед за ней, хватаясь за поручни, в железное нутро вагона, замершего, будто в чистом поле, на площадке, не обустроенной перроном. Двадцать первый век, Сызрань-город! Какой там, к черту, город?! Батька Махно в сопровождении татаро-монгольской орды, путая территориальные и исторические параллели, вот-вот из-за ближайшего угла на оголтелой коннице вырулит – подспудно мерещилось мне, когда я вдруг почувствовал, что моя тяжелая пропиленовая сумка, по всей видимости, не доброшенная мною, перевесившись, навалилась на меня всей своей непомерной тяжестью и увлекла восвояси, на жесткую, как грунтовая дорога, насыпь между путями. В первую секунду я даже подумал, что меня парализовало – так сильно я ударился спиной о что-то острое. Скорее всего, о камень, из каких, собственно и состояло данное покрытие. Но нет, на этот раз, кажется, все обошлось – «клешни» мои исправно действовали. Сумка перелетела через меня и слегка оглушила ничего не подозревавшую овчарку, по всему суку, которая покорно стояла в оцеплении – чуть позади моего распростертого тела – рядом с держащим ее на поводке конвоиром и, должно быть, о чем-то самоуглубленно мечтала, так как на мое в общем-то упреждающее, для заложенной в нее природой сметливости, падение, да еще и произошедшее в непосредственной близости от органов ее чувств, как-то: осязания, обоняния, «аэродинамики» и т.д. и т.п., никоим образом не прореагировала. Как видно, напрасно, ибо что ни говори, а нельзя – пусть даже ты не человек, а всего лишь собака - так безалаберно относиться к своим непосредственным обязанностям, нельзя! и все приключившееся в дальнейшем, было тому, наилучшим подтверждением: ее тяжело дышащая, разинутая пасть от пришедшегося в лобную кость удара мгновенно прикрылась, безжизненно издав отчетливый металлический звук защелкивающегося «компостера». Поклажа отлетела ко мне обратно. «Компостер» расщёлкнулся, овчарка взвизгнула и, метнувшись резко в право, тяпнула за икру ближайшего от нее увольня в солдатской форме. Тот от боли панически взвыл и запрыгал на месте, пытаясь при этом в отмеску пнуть ее в брюхо тяжелым армейским ботинком. Однако, зря он только старался: животины уже рядом не было. «Гуси» у нее в голове, несомненно, перепугано разлетелись, и она тотчас побежала их ловить, увлекая за собой, фактически привязанного к ней, этапного вертухая, а тот, в свой черед, еще кого-то… В следствии чего, вся эта ватага из людей и, так сказать, братьев наших меньших навалилась на меня одним скопом. Так как укушенный за икру автоматчик, в конце концов, потерял равновесие и тоже составил им компанию. Получилась каша-мала. Карабин поводка, затвор автомата и собачьи зубы лязгали, как скорострельный пулемет, без перерыва. Во жара где была, во жара! иначе и не скажешь.



Невидимая паутина стягивалась над нами. Мы пытались выцарапаться из нее, но от этого только запутывались еще больше. А те, кто как Чип и Дейл, из американского мультфильма, шли нам на помощь, лишь делали еще хуже, невольно сами попадая в эту потасовку и окончательно разваливая ряды оцепления. Одежда разлеталась на нас в клочья – овчарка безумствовала, сдирая ее с нас чуть ли не вместе в кожей. То и дело слышались страдальческие возгласы: О-у-а! Больно же, больно! В довершении ко всему, очевидно, снятый с предохранителя чьей-нибудь нервно дернувшейся рукой или лапой и, по неосторожности, взведенный автомат начал палить короткими очередями. И ладно хоть, дуло его было задрано в воздух, а то бы без трупов, соответственно, не обошлось. Высыпавшая было поглазеть на эту бесплатную «клоунаду» и все еще не покинувшая прямо-таки «боевой плацдарм» курортная публика по новой, после моего недавнего устрашающего рыка на них, «наложила в штаны» и чуть не свалила на бок поезд, пока, тесня и отталкивая друг друга, взбиралась обратно по вагонам. Нашу же, как бы завязанную узлом, «гоп-компанию», это последнее происшествие со стрельбой, похоже, только отрезвило. Да и силы нам на тот момент заметно изменили. Потому как, перестав отчаянно биться и выверяя движения, мы постепенно высвободились и поднялись на ноги – я, пять конвоиров и собака, все перепачканные в дорожной пыли и изодранные, ну точно пугала. Я полагаю, что в другой ситуации, по этой причине, мы стали бы предметом всеобщего веселья, но только не в той, когда страсти так предельно накалились. И те, из случайных очевидцев, у кого минуту назад пули свистели над головами, а адреналин кипел в крови, вели себя несколько по другому: одни глазели на нас из-за толстых стекол отходящего поезда, разинув рты, будто до смерти перепуганные дети, а другие боялись выглянуть из-за своих лотков-колясок, прячась за ними, как за баррикадами. А что они думали, что они в сказку попали что ли?! Этапирование зэков как никак мероприятие серьезное!



- Эй, пехота, вы, что там белены объелись? Давайте грузите его быстрее, - нетерпеливо гаркнули сверху.



- Баул забирай и вали отсюда, чтобы наши глаза тебя больше не видели, - поторапливали меня опомнившиеся служаки. А еще говорят, что беда сплачивает людей? Куда там!



От пережитого я, вероятно, тоже, не хуже собаки, отчасти сбрендил, раз уж вместо своей сумки машинально схватил что-то гуттаперчевое и податливое – натурально напомнившее мне обе ее ручки, но на поверку оказавшееся крестцом и холкой, понуро стоявшей поблизости твари и, единым порывом, закинул ее – родимую! – в тамбур. А, когда уже понял, что натворил, то чтобы хоть как-то сгладить свою оплошность, еще и шутливо крикнул вдогонку: «Получай, фашист, гранату!» Результат, правда, вышел совершенно обратный, ибо этим я только подтвердил, что с моей стороны это была форменная заподлянка. «Граната» разорвалась без задержки. У овчарки как бы открылось второе дыхание, и она остервенело принялась отщелкивать резцами по мясистым чреслам, застигнутого врасплох, железнодорожного конвоя. Высокомерие было наказано. Справедливость восторжествовала. Сумасшедший рев повторился: о-у-а! Помогите! Только теперь он уже был усилен акустикой тамбура. Как громкоговоритель, для полноты звучания и охвата горизонта, как бы подвешенного над землей. Эффект был невообразимый. Пришествие антихриста, наверняка, наделало бы меньше шума. Греческий бог Зевс разил бы в гневе молнией, ослушавшихся его людей, вне всякого сомнения, не с такой всесокрушающей силой. Знаменитая собака Баскервилей, в этом плане скажем так, рядом не стояла с непревзойденной летающей сукой. По всем прогнозам она должна была победить. Но и вольнонаемная солдатня не сдавалась, и овчарка скакала под их пинками и ударами, как каучуковый мячик или, залетевшая откуда-то, крутящаяся старинная бомба. Разве что как она не дымила. Так и сиганула, не выдержав ответного натиска, служебная псина оттуда, на всей скорости, в сторону зевак из соседнего, медленно ползущего по рельсам, как раненый удав, многострадального турсостава и прямо на слабый женский пол, вздумавший было разобрать стихийно сооруженную, оборонительную линию из набитых диареей торговых люлек и, в связи с этим, не успевших еще унести, по добру по здорову, ноги, - и только после этого собака потерялась из виду. Возможно, доведя тех и других до обширного инфаркта, сама бросилась под поезд.



- Найда, Найда … куть, куть, - жалобно звал ее хозяин, пристально оглядывая округу, - Может еще вернется? – терялся он в догадках.



- Свят, свят, - крестились жертвы ее истязаний.



- Много срока дали? – поинтересовался у меня очень уж дотошный из них, с торчащими дыбом усами.



- Пока еще ничего не дали, только хотят…



- А куда тогда едешь?



- Едешь? Кабы так… везут, старшой, везут… в Казань на экспертизу.



- В дурку что ли?



- В нее самую.



- Признают! У тебя все задатки есть, помяни мое слово. И как я это сразу не понял? Ты же на манька похож. Ну вылитый Чекатило. Только вот без очков, поэтому я, должно быть, и не разглядел тебя сразу. Это, значит, что где-нибудь через месяц ты возвратом попрешь? – соображал он «по ходу пьесы», - Тогда я увольняюсь с работы! Ноги моей здесь больше не будет. Мне жизнь дороже…



Вот и поговори с таким, невольно напрашивался вывод.



Растерзанный железнодорожный конвой злорадно поджидал меня наверху. Я уже боялся попасть к нему в руки и всячески хитрил, оттягивая эту, судя по всему, не сулящую мне ничего хорошего встречу. То у меня ступня на скользкую ступеньку, как зуб на зуб, не попадала, то кисть с поручня соскальзывала, то я поклажу свою никак не мог отыскать, для самообмана виня во всем внезапно обострившуюся близорукость. Гордость не позволяла мне признаться в собственной трусости. Так что, обманывая других, я одновременно обманывал и себя самого. Кстати, вполне успешно. Правда, только в последнем случае. А вот в первом… короче, меня быстренько раскусили, и потерявшая терпение наземная стража, понукаемая «разъездной», просто напросто взяла и закинула меня, предварительно раскачав, как ватный тюк, вдогонку за все-таки брошенной мною туда пропиленовой сумкой, а конкретно: в пышущее, как доменная печь, гневом жерло.



«Там, бум, бам,- посыпались на меня со всех сторон удары.



- Это не наши методы, братцы! – пытался я образумить, в перерывах между сдавленными воплями, вымещавших на мне зло, конвоиров, и на что они, ничуть не унимаясь, мне отвечали:



- Наши, наши…



Метров десять я летел вглубь вагона, не касаясь пола, и, только очутившись запертым в камере-купе, за одно с другими, такими же как и я этапниками, смог немного придти в себя и отдышаться.



(А может, вся эта история со стрельбой и овчаркой мне лишь померещилась? Хотелось бы, конечно, чтобы так оно и было, да вот только мои ушибы как и рваная одежда, говорили как раз об обратном. Мистика, одним словом.)



Примерно минут через десять, просмотрев сопроводительные документы, всех нас, принятых на станции Сызрань-город, заключенных, начали одного за другим выводить в коридор для шмона и пересадки в другие помещения подобного же типа. Так я оказался в узком закутке, размером с телефонную будку и по мрачности, в точности напоминающем чулан, в каких живет Бармалей – этакий вымышленный персонаж, якобы промышляющий киднепингом и, которым без устали, помнится, меня пугала моя добрая садистка (ручаюсь за это противопоставление!) бабушка в детстве. Каково же было мое удивление, когда я убедился в том, что она была абсолютно права и нисколько меня не обманула, ибо там их обнаружилось сразу двое. И думаете, как их звали? Ни за что не догадаетесь! Ни по «мультяшному», незаморочено, одного - Димка, а другого Коля. Во всяком случае, так они мне представились, в свою очередь, услышав и от меня мое как обиходное, так и паспортное обозначение: Василий.



- Ветров, - по инерции, уточнил я, хотя они меня это и не спрашивали.



Вроде, люди как люди – диковаты, на первый взгляд, вот очень уж только! – подсказывал мне внутренний голос. И выходит, зря я, было приготовился отбиваться от них, как от японских камикадзе, на которых, кстати, они тоже были удивительно похожи. Я таких в кино видел. Но поняв, что они сами меня испугались и даже и не планировали проявлять никакой агрессии, а при малейшем натиске с моей стороны, вероятно, готовы были сдаться в плен без боя, я и в дальнейшем повел себя мирным образом, окончательно успокоившись и приняв непосредственное участие в коллективном обустройстве. Ко всему прочему, мне не мешало бы переодеться, так как вследствие недавней стычки с овчаркой, как это уже писалось ранее, вещи на мне были мастерски подпорчены – фуфайка-то бог с ней, но вот «трикошки»… порывшись в «сидоре», я быстро нашел им замену – снял кроссовки и влез в старенькие поношенные джинсы черного цвета (которые в случае провала нашей с Серегой задумки с психушкой, сообщу по секрету, берег в лагерь), а затем уже, достал оттуда же и обул ноги на время дороги, в сланцы. «Бармалеи» последовали моему примеру – им, видите ли, тоже захотелось домашнего комфорта! Натурально, как людям…



Выбросить, неподлежащие починке, «трикошки» было не куда, и я наугад кинул их на дно баула – сгодятся на какие-нибудь тряпки. После чего, заранее не согласовывая свои действия, мы все по очереди запихнули сумки под нижнюю полку, перед этим вынув из них аккуратно сложенные одеяла, и принялись расстилать их по жестким деревянным поверхностям «плацкартных» диванов, чтобы помягче было сидеть или лежать на них в течение предстоящего тряского пути, и кому где показалось удобнее, конечно. Я так, не задумываясь, предпочел себе вторую, среднюю полку, ибо, по правде сказать, к тому времени, меня уже слегка приморило ото всей этой этапной маяты и мне захотелось с полчасика прикорнуть в относительно спокойной обстановке. Полумрак закутка, лишенного привычного окна, всячески располагал к этому. Димка решил остаться внизу, а Коля, объявившись «обиженным», что по тюремным представлениям совсем уж плохо, спросил у нас позволения забраться на третью, верхнюю полку, скорчив для видимости такую жалкую безнадежную гримасу, что мы не отважились отказать ему в этом. Тем более, что сами не собирались овладевать той, запредельной верхотурой.



- Залезай. А ты, кстати, куда направляешься? – попутно спросил его Димка.



- В Татарию. На освидетельствование.



- Надо же? И я тоже…



- И я.



- И ты? – вылупившись на меня, безмерно поразился попутчик, у которого, в отличии от Коли, «по жизни все было ровно», - Во здорово, во здорово!



- Что здорового-то? Тут плакать нужно.



- Почему?



- Столько дураков собралось в один час и в одном месте. Я за схожую ситуацию сижу сейчас, между прочим.



- А-а. А тебя как звать? – утратил он нить нашего разговора, а заодно, если судить по его глупому вопросу, и свою память. Удивляться тут, в общем-то, было нечему – хотя и, среди чокнутых, по слухам, встречаются интеллектуалы…



- Я же тебе пять минут назад говорил – Вася Ветров…



- Разве? Да ты гонишь!



- Неужели? - видя столь тяжелый случай, решил я с ним не спорить, переводя разговор с серьезной на шутливую форму, - Наши кони, как говориться, быстро скачут. Знать бы куда только?



При этом, Коля уже не слушал нас и полез на верхнюю полку, а вот у меня, с таким навязчивым собеседником, как второй «Бармалей» по имени Димка, походу, со сном намечались серьезные проблемы.



- Фамилию не говорил, - как бы в подтверждение моих ожиданий, донимая меня, соврал он с невозмутимой мордой. Что бы тот час, очевидно, осенённый редким проблеском мысли, выражаясь по нашему, по новой «вцепиться мне в ухо» - Значит, погоняло у тебе «Ветер». Это ты Сереге «Платону» в 117 камеру писал?



- Я. Это мой подельник.



- А я – «Бешеный пес». Читал обо мне в газетах?



- Нет.



- Я тебе сейчас покажу!



- Не надо! – категорично воспротивился я, твердо решив для себя, что на сегодня «Бешеных псов», будь то этапный кобель или та, конвойная сука, мне уже вполне достаточно будет – одних штанов на них не напасешься. Что я миллионер, что ли? Или имею его дочку?! Единственно, что меня в этом разговоре заинтересовало, раз уж мы о нём вспомнили, это где сейчас этот арестант энд герой любовник, с которым, по сведениям «Бешеного пса», я поддерживал в сызранской тюрьме, регулярную переписку. Должно быть, с врачами в республиканской клинике, изъясняясь его же любимыми словечками «стояка» держит! Как и в случае с «пятиминуткой» опять первопроходцем пошел и раньше меня туда на неделю отбыл, уже как бы отсутствуя для окружающих, довольствовался я общением с самим собою. «Хотя от Сереги Платонова это, естественно, не зависело», - прекрасно понимал я, в глубине души радуясь тому, что мы с ним, волей не волей, сделались сподвижниками в попытке перетянуть на себя чашу весов не вызывающей доверия Фемиды – только на античных статуэтках, выглядящей слепой и беспристрастной, а на деле, как подкупленный крупье в шулерской игре в карты, давно уже, «шпилящей» на руку безжалостной и лихой на расправы системы. А вот удастся ли нам это или нет, рискует никогда не узнать тот, кто не прочтет до финала нашу сногсшибательную бунтарскую поэму, которую мы с моим напарником-симулянтом, хочется уточнить, задумали как-то после закрытия дела, совместно переправляемые из тольяттинского изолятора автозэком обратно в сызранскую тюрьму и настроились только было воплотить ее на бумаге по прибытии, а то и по освобождении, что называется в художественной форме, как вдруг из малоразборчивых каракуль, проделанных карандашом между ровных печатных строчек обвинительного заключения, неожиданно выяснили для себя, что нас определил уже в этом деле какой-то никому неизвестный Минин. Когда он только успел? Ведь «объе…он» пишется следователем, утверждается прокурором, после чего, вручается, для ознакомления, обвиняемым, всем до одного, сколько бы их там не проходило по уголовному (а не редко и тому же, закамуфлированному политическому) производству, ну, и, разумеется, передается вместе со всеми рассортированными по томам материалами дела, на рассмотрение в суд. Видимо, на этом отрезке. Вот проныра! Спасибо ему, между тем, за это! Хоть он и плагиатор! Будем же справляться, как это не горько признавать, с оригиналом. Ох, и увлекает…