Роман "Симулянты" часть I глава 5

Глава 5

«Лик иного рода»



Подобно Пьеру Безухову, с которым я дружен по школьной программе, я волей не волей начинал уже сомневаться в разумности мироустройства, ибо с одной стороны власти проявили несвойственную им сообразительность и не стали ради недельного перерыва этапировать меня обратно в тюрьму города Сызрани, а оставили в ИВС дожидаться дня повторной экспертизы, а с другой, при этом не подумали о том, что нормальному человеку в этой, бьющей все рекорды, полнейшей антисанитарии и часу находиться невозможно. Если, конечно, он не какой-нибудь там грязный садо-мазо извращенец или же, как Диоген, не философ. Хотя какой там, к дьяволу, философ? Дурак был ваш Диоген, уважаемые греки, как не пренеприятно мне сообщить вам об этом. Подумаешь, - как я припоминаю из исторических книжек, -добровольно забрался при благоприятных климатических условиях и политически вольготной обстановке в бочку, у которой, вроде бы, не было даже закрывающейся крышки, и издевательски отгонял от себя подошедшего к нему из любопытства Цезаря, требуя не загораживать ему солнце. О, великий гуманный век, складывавший из безумцев легенды. Наш бы местный Цезарь из ГУВД или прокуратуры на месте ихнего античного приказал бы своим подчиненным из числа силовиков за эту хамскую выходку заколотить его для начала на пару месяцев в эту самую бочку, подобрав к ней поплотнее крышку и поставив ему туда «для удобства» проживания – парашу и питье в непосредственной близости от продуктов питания, спального места и органов обоняния. А прогулки, сочтя излишними, мол, для этого нет специального оборудованного дворика. Ну, в точности, как у нас в Тольятти в изоляторе на улице Садовой. И тогда, по истечении определенного времени, на стандартной процедуре по продлению санкции на арест вплоть до полугода, (а потом еще и еще и так до бесконечности) сразу бы выяснилось: какой он философ? И не передумал ли, случаем, дальше упорствовать, проверяя себя на прочность.



Так вот, если исходить из этих критериев оценки личности, то можно со всей ответственностью сказать, что не тот стоик, кто без постороннего воздействия и по собственной глупости заточает себя в истязающие душу и тело клети, а тот, кто с честью выдержал это выпавшее на его долю испытание, сохранив при этом свое лицо и не идя на поводу, как взнузданный конь, у бесчинствующих органов.



На основании вышеизложенного, как это пишется в казенных бумагах, я бы лучше попросил у его Величества Провидения присвоить мне звание магистра философии досрочно (ибо я несомненно был его достоин!) и взамен «корячащегося» мне срока, а то уж очень мотать его в очередной раз не хотелось; и с учетом того, что я же не какой-нибудь там позер или аскет, чтобы по собственному желанию – да еще и в расцвете сил и лет – залезать в затхлую яму, даже близко не стоящую с диогеновской бочкой. К тому же, за чужие прегрешения и будучи невиновным.



Сейчас в том одноэтажном здании, со всех четырех сторон обнесенном трехметровым бетонным забором и опоясанном по всему периметру колючей проволокой, которое прячется как жалкий уродец, от глаз людских, в частном секторе Центрального района в тишине фруктовых деревьев, говорят, сделали евроремонт, поменяв прежние, с разбитыми стеклами и оголенными внутри них стальными прутьями, оконные рамы на современные и пока еще целые стеклопакеты. Подвели вместо жуткой смрадной бадьи (параши) канализацию и срезали приставленный к сифонящему сквозняками окошку двойной ярус третьей нары, сделав камеру из шести – четырех местной и лишив, тем самым, всех ее новых обитателей или, как будет правильнее сказать, узников определенных преимуществ, ибо раньше взгромоздившись туда, мы, прежние ее мученики, могли часами общаться с приходившими к нам, по велению сердца и вопреки официальным запретительным мерам, родственниками и друзьями, даже не напрягая голосовые связки и хорошо видя их со своего возвышения, стоящих в нескольких метрах от ограждения. Милиционеры, конечно, препятствовали этому, но не так, чтобы очень… А потому было бы глупо этим не воспользоваться. Тем более, что никаких других источников связи (тот же неразрешенный, но вполне доступный теперь сотовый телефон) у нас там тогда еще не было. Свидания не всегда давались, а адвокат не к каждому еще подопечному изъявлял желание в тот «курмыш» ехать – заплатят заинтересованные люди, в таком случае пожалуйста, а иначе нечего было и рассчитывать даже на то, что кто-нибудь из этой продажной касты лишний раз поднимет задницу. Так что спасибо тем, общающимся уже с кем-то на расстоянии бесстрашным и отзывчивым визитерам, которые не отказывались, покинув их, созвониться, с нашими близкими и сообщить им о том, что, дескать, мол, их любимое чадо или же дорогой муженек прибыл из страны «Помидории» и с нетерпением ждет, встречи с ними. Вот и я, тем же днем и ближе к вечеру, вернувшись с амбулаторного освидетельствования, смог, проинформировать, правда, уже знавшею о том, что я там нахожусь, и чуть ли ни ежедневно навещавшую меня родительницу, о точной дате и месте повторной экспертизы, куда она любезно вызвалась приехать, чтобы не упустить тот не часто выпадающий шанс, без всяких разрешений от судьи и после стольких месяцев разлуки еще раз увидеться нам друг с дружкой прежде, чем меня упрут «возвратом» на Сызранский Централ. А потом, возможно, на Казанский или еще куда-нибудь к черту на кулички. Так что у разрухи перед комфортом тоже есть свои преимущества. Теперь-то там едва ли вот так вот запросто с родными свидишься, как нам это удавалось в прошлые годы. И не прочтешь по всей видимости давно уже замазанное краской замечательное четверостишие самодеятельного поэта Семена «Чалого», неизвестно за какие такие «заслуги» оказавшегося в здешних застенках и нацарапанное, что называется «на душевном вопле» чем-то острым над глазком входной двери:



Спасибо, Родина, тебе,

Что ты меня не позабыла,

Как Новый год, так я в тюрьме,

Любуюсь на твое свиное рыло.



Вслед за автографом, который я полагаю можно и не воспроизводить, так как в нем не было ничего примечательного, стояла дата: 31.12.2002 года. Вот с нее-то самой, между прочим, с боем курантов, в новейшей истории, благодаря меткому замечанию народного трибуна Семена «Чалого» на гербе российском на месте двуглавого орла для всех тех, кто даже не состоял в числе почитателей его бесспорного поэтического таланта, но однако же по средствам какой-либо связи «от голосовой» до интуитивной людей в это посвященных по сей день, уже четко проглядывается лик иного рода, по всем приметам – поросячий! Похрюкаем же ему довольно, ибо все мы как не крути, только его, за свое прежнее «пофигистское» отношение к политической жизни страны, и достойны! Но не будем долго распространяться об этом, а то еще вдруг передачками завалят (есть же у задержанных такая примета: хрюканье в «кормушку» - к сросту), а лучше приступим, не откладывая, к знакомству с еще одной главой нашей скандально повествующей обо всем, что с нами приключилось тогда с Серегой Платоновым и прочими, прочими поэмы. А в частности, к назначенной мне повторной «пятиминутке» - ведь одна неделя близилась к завершению, а другая, стало быть, начиналась, а это, безусловно, означало, что ни сегодня завтра следовало ожидать конвоя, с которым я туда, как и в первый раз, с ветерком, на их «легковушке», видимо, и поеду.