Последний теракт. Часть 2: Восхождение

Часть 2: Восхождение.
Глава 1.
За последние три года я понял две главные вещи – ничто не вечно, и даже самый прочный мир в твоих глазах может рухнуть в мгновение ока. Практически также было и у меня. Вспоминая об этом времени позже, я с трудом мог определить, с чего же собственно
все началось, и на каком отрезке пути судьба решила пропустить через мое тело и душу самый настоящий ад, подвергнуть мою жизнь самым тяжким испытаниям и навсегда убить во мне прежнего человека. Чем руководствовался Бог – сломить меня навсегда, превратив из личности в общественный овощ, или же возродить нового, более сильного, устойчивого человека – я так и не узнал. Но после всего произошедшего с уверенностью мог сказать, что одну жизнь пережил и родился заново.
Люди говорят: "больше боли – ближе к Богу". Ежели это так, то никогда я не был так близок к Богу, как в то проклятое время, и мне казалось, что всевышний вот-вот заговорит со мной, услышит, и даже можно будет до него дотронуться, лицезреть, задать самый
сокровенный вопрос: "ПОЧЕМУ Я?!".
А началось – как показывает память – все с того, что моя родная, потом и кровью поставленная на ноги фирма вдруг перестала быть моей. Позже это стали называть рейдерским захватом, и государство даже попыталось бороться с этим явлением российской жизни, для которого почва была взращена задолго до распада СССР.
Тогда же мы просто попытались обратиться за помощью к местным авторитетам, которым регулярно приплачивали с доходов, потому как в милицию с подобными жалобами было идти бесполезно. Как вспоминаю сейчас, "переговоры" между представителями криминогенной среды не дали особого результата, и мы пробовали идти дальше собственными силами, за что и получили травмы различной степени тяжести: моим друзьям Артему и Сергею сломали нос и челюсть соответственно, я же отделался переломом ребра и сильными ушибами по всему телу.
Уже в больнице я обдумывал планы дальнейших действий, отчаянно ища хоть какие-то пути – очень уж не хотелось оставлять фирму бандитам.
На дворе шел 1996 год, и если сказать, что время было лихое, значит сильно преуменьшить и смягчить описание того дикого периода. Последние пять лет на дворе были настоящие джунгли, где велась самая яростная война за бездонные богатства нового государства.
Люди становились обладателями миллиардов в мгновение ока, и в это же самое мгновение падали жертвами жестоких и беспощадных конкурентов, которые в свою очередь тоже недолго наслаждались обретенной роскошью, продолжая сменять друг друга с поразительной быстротой, и лишь самым изощренным единицам удавалось держаться в строю. Все это сильно напоминало дьявольский танец кровавой колесницы жизней, мерзкий круговорот самых отвратительных пороков человека, что в один момент соединились в единое торнадо, уничтожающее на своем пути все положительное, доброе, светлое. И так было практически с каждым, кто решил соприкоснуться с
реалиями бизнеса – нового слова новой России – того времени и попытать собственное счастье на поле боя, где буквально приходилось ходить по трупам.
Человеческая жизнь утратила свою ценность, если ее вообще можно было измерить. Люди быстро забыли, сколько любви и трудов было вложено в каждого из них, сколько собственных сил и времени вложили родители в каждое любящее дитя.
Вы когда-нибудь наблюдали за строительством большого дома? От заливки фундамента до кладки последнего кирпича? Это минимум год каждодневной работы целого муравейника людей. Но снести построенное можно в течение минуты.
А человеческая жизнь строится гораздо дольше, и сил в нее вкладывается несравнимо больше, а сколько в процессе строительства участвует людей вообще представить сложно. И если бы человек мог действительно задуматься обо всем этом перед тем, как
хладнокровно отобрать жизнь у другого из-за денег, вражды, власти или чего еще – смертей было бы меньше.
Да ну ладно, потянуло на философию. Вернемся к реальности.
Вполне возможно, что сейчас, когда многое из прошлого давно утекло, все видится гораздо ужасней. На самом деле настоящий ад для России начался гораздо раньше.
Известный журналист Павел Хлебников, ныне покойный, в одной из своих книг кратко охарактеризовал основные этапы крушения и грабежа российских богатств:
«во-первых, в 1992 году демократы отпустили цены до проведения приватизации и тем самым вызвали гиперинфляцию. За несколько недель сбережения подавляющего большинства граждан страны превратились в прах, уничтожив надежду построить новую Россию на фундаменте сильного внутреннего рынка.
Во-вторых, демократы субсидировали коммерсантов – молодых людей со связями, которые сколотили состояния, взяв на себя роль торговых государственных монополий и нажившись на огромной разнице между старыми внутренними ценами на российские товары и ценами мирового рынка.
В-третьих, вслед за гиперинфляцией, уничтожившей сбережения россиян, ваучерная приватизация Чубайса в 1993—1994 годах была проведена некомпетентно. В большинстве случаев граждане просто продали свои ваучеры за несколько долларов брокерам, либо бездумно вложили их в пирамиды, вскоре рухнувшие. Мог возникнуть мощный класс акционеров, но этого не произошло: промышленные активы России вследствие приватизации Чубайса оказались в руках коррумпированных директоров предприятий либо в руках новых московских банков.
В-четвертых, Чубайс и его сподвижники субсидировали эти новые банки, давая им ссуды Центрального банка по отрицательным (для государства) процентным ставкам, передавая им счета государственных учреждений и организуя рынок государственных ценных бумаг в угоду этим банкам.
Наконец, при проведении в 1995—1997 годах залоговых аукционов оставшиеся сокровища российской промышленности Чубайс распродал по номинальным ценам группе своих».
Мне сложно судить о том, что происходило за пределами Москвы, но в самой столице творилось нечто невообразимое: бандитская война захлестнула город, затронув все доходные области. Любой привлекательный бизнес подвергался нездоровому вниманию и нажиму со стороны бандитов, и не только – по слухам, даже офицеры группы «Альфа» подрабатывали на стороне рэкетом! Элита российских спецслужб!
Господи, пусть эти слухи ими и останутся.
После всего пересказанного Вы справедливо заметили бы, что открывать собственное дело было полным безумием, но я все-таки решил рискнуть и не проиграл. Во многом мне помогли и поддержали близкие друзья, которые со временем оставили собственные
работы и полностью переключились на наше теперь единоличное дело.
А занимались мы в основном продажей столичной недвижимости, параллельно развивая направление по ремонту квартир. Риэлтерское дело только-только зарождалось в тяжелых условиях новой России, и сказать, что мы обладали достаточным опытом для
противостояния с настоящими профи, прошедших многолетнюю школу работы зарубежом и теперь внедряющих западный сервис услуг на полях многострадальной родины, значит откровенно соврать, тем самым сильно завысив собственную самооценку. Нет, у нас не было ни знаний, ни тем более опыта, но хватило мозгов не проводить экспериментов самим.
Я нанял первоклассную команду работников, прошедших огонь, лед и медные трубы в Германии, Франции и Швеции. Разумеется, на это ушло солидная сумма денег, но того стоило.
Кстати, по поводу денег, я совсем забыл упомянуть, каким образом в руках двадцатичетырехлетнего парня оказалась весомая сумма.
В начале 90-х мне удалось побывать в Германии и узнать, что множество старых грузовых машин обрек на утилизацию новый закон в защиту экологии и окружающей среды.
Дело в том, что норма углерода газовых выхлопов превышала установленные нормы, и эксплуатацию таких машин запретили.
За 1991 год мне с друзьями удалось перегнать в Россию и растаможить более тридцати грузовых автомобилей, которые выкупались буквально за копейки (одну фуру купили вообще за 5 марок!).
Машины привозились в Москву, и после получения «нормальных» документов продавались на месте.
Заработать, как оказалось, было не сложно, сложно было удержать занятые позиции. Поэтому вернемся к фирме, у штурвала которой теперь стояла сильная команда, способная преодолевать штормы любой сложности. Все вместе мы стремительно ворвались в этот новый бизнес, громко заявив о себе. Первоначально я и мои друзья были скорее сторонними наблюдателями, лишь контролируя процесс, а заодно набираясь собственного опыта у профессионалов, но позже стали грамотно дополнять общую картину, более смело высказывая собственные идеи.
Грамотная рекламная политика, индивидуальный подход к клиентам, работа лишь с юридически "чистыми" квартирами сыграли свою роль, заработав компании хорошую репутацию, и возможность для дальнейшего, успешного развития.
Не зря ведь на глаза Воронову попалась именно моя фирма.
Да, я слышал об этом человеке – набирающим силу и авторитет на устойчивых полях столичной воровской жизни – и раньше, но даже в самых страшных мыслях не думал, что именно он станет первым камнем, полностью разрушившим мою прежнюю жизнь.
Сначала фирма была юридически переоформлена на дочернюю компанию группы "Виктория" (о чем я узнал лишь спустя неделю), главной легальной опоры Воронова. Потом наш офис на Арбате, оплаченный, кстати, на год вперед, был оккупирован новой командой управленцев и брокеров. Вся дорогостоящая реклама, также оплаченная на полгода вперед, наработанная база квартир, застройщиков, все перешло в руки захватчиков.
А ведь случись подобное годом ранее, Воронова бы просто стерли в порошок. Дело в том, что дядя моего друга Сергея Макарова, старший брат его отца Михаила, был одним из руководителей «Аэрофлота».
Понимая и оценивая его высокий полет, мы, тем не менее, никогда не обращались к Максиму Олеговичу с корыстными предложениями. Просили лишь посодействовать в плане защиты в случае неприятностей. И Михаил Олегович нам не отказывал.
Хорошо и по-дружески общаясь с мэром Москвы Юрием Лужковым, на одном столичном мероприятии он познакомился и с другом мэра Владимиром Гусинским, успешным банкиром и медиа-магнатом, владельцем телеканала НТВ и группы «Мост». Бывший театральный режиссер Гусинский, несомненно, был приятен в общении, и вскоре их отношения перешли и в деловую сферу. Дело в том, что в том же 1995 году «Аэрофлот» выделил правительству Москвы кредит на сумму 80 миллионов долларов, которые прошли через счета «Мост-Банка». Средства возвращены не были, и начался скандал, но все это уже было позже.
Служба безопасности Гусинского по слухам превышала тысячу человек и была оборудована по последнему слову техники. Эта структура, представляющая собой мини-КГБ, со своей разведкой и контрразведкой, аналитическим отделом и службой наружного наблюдения, состояла из профессиональных "борцов с инакомыслием", то есть, из работников печально знаменитого 5 управления КГБ
Помимо бывших сотрудников КГБ, туда попадали подающие надежды спортсмены и профессиональные наемники.
Более мощной негосударственной силовой структуры еще надо было поискать!
Такая мера предосторожности была не лишней, поскольку после совместного развала всесильного КГБ, произведенного Ельциным и Горбачевым, в стране рухнула реальная опора грубой физической силы, способная хоть как-то сжать в свой кулак и преступность, и многое другое. Пришедшие на смену КГБ министерства и ведомства на деле явились лишь тенью могучего предшественника.
Исключения составляли Служба Внешней Разведки Е. М. Примакова и Служба Безопасности Президента А. В. Коржакова, но первая работала в весьма деликатной и специфической сфере, а СБП Коржакова изначально не была рассчитана на тотальную борьбу с организованной преступностью – размеры не позволяли.
Поэтому к началу кровавой бандитской войны, что захлестнула Москву в начале 90-х,
власти города были не подготовлены, и поэтому не смогли ее остановить.
Большой хозяйственник Юрий Лужков, который даже в самые тяжелые годы умудрялся отстаивать интересы столицы – это факт, в Москве всегда выплачивались заработные платы бюджетникам и пенсии, строились дома, дороги, инфраструктура, создавались условия для иностранных инвестиций, поэтому пусть многочисленные враги и противники Лужкова всегда помнят об этом – в то время открыто признавал, что на прекращение бандитской войны ему просто не доставало возможностей.
А воевали славяне с чеченцами, которые вторглись на давно поделенные поля столицы незадолго до распада СССР. Против чеченцев выступала и вся воровская среда, так называемые воры в законе, большинство из которых были выходцами их Грузии.
Воевать за что было, несомненно – автопром, металл, нефть, газ, банки, казино и многое другое.
Поэтому Владимиру Гусинскому, видному банкиру и медиа-магнату просто необходима была собственная служба безопасности.
Лично я был в офисе группы «Мост» лишь раз, почти год тому назад.
Бандитская война старалась затронуть все прибыльные области, в том числе и недвижимость, и один раз наш офис подвергся откровенному рэкету со стороны солнцевской преступной группировки. Ничего не скажешь, беспощадная организация.
В последний раз я обратился тогда к Максиму Олеговичу за помощью, и он не отказал.
Но предупредил, что мне необходимо будет подъехать лично к Гусинскому и выложить суть дела – связываться с солнцевскими, даже по большой просьбе товарища, тому явно не улыбалось.
Рано утром я подъехал к зданию правительства Москвы на Новом Арбате, в котором размещался один из офисов «Мост-Банка», и был препровожден в кабинет к Гусинскому, с которым проговорил около часа.
Владимир Александрович, который по началу весьма холодно попросил изложить ситуацию – наверное, жаль было драгоценного времени, которое приходилось тратить на незнакомого парня – со временем немного оттаял, и переменил свое отношение. Я явно ему понравился. Более того, в прошлом нас связывали общие интересы – еще в школьные годы я играл в местном театре и мечтал о карьере актера.
От случайных знакомых я узнал, что мои ближайшие коллеги, владельцы агентств по недвижимости, также подвергались напору со стороны солнцевских, чем под конец разговора поделился с Гусинском.
Хорошенько поразмыслив и прикинув возможные риски, тот все-таки решил вмешаться и помочь. Я не особо обольщался собственным участием в данном решении. Просто Владимир Александрович скорее всего понял – если солнцевские пошли на риелтерство по всем фронтам, то в будущем ему самому придется с ними столкнуться.
Дело в том, что годами ранее правительством Москвы в собственность СБ «Мост» были переданы 7 зданий общей площадью 70 298 кв.м. Это была весьма ценная элитная недвижимость. И благодаря такому «подарку» группа активно занялась риелтерской деятельностью.
Благодаря лишь одной сдаче в аренду офисов Гусинский мог зарабатывать несколько миллионов долларов в год. Разумеется, наши интересы при этом никак не пересекались, и Владимир Александрович даже посочувствовал мне напоследок.
Но самое главное, помощь я получил – посредством участия службы безопасности Гусинского удалось загладить конфликт, и солнцевские отступили.
Разумеется, я и мои друзья были на седьмом небе от счастья, и на момент даже почувствовали себя неуязвимыми. Но реальность быстро ударила по голове.
Вскоре «Аэрофлотом» всерьез заинтересовался другой российский олигарх Борис Березовский. Его приемы ведения бизнеса были отшлифованы и проверены на деле еще на АвтоВАЗе. Если другим российским миллиардерам для получения доходов с предприятий требовалась приватизация последних – Борис Абрамович действовал иначе. Более того, он даже мог юридически вообще не соприкасаться с конкретными предприятиями и не входить в состав правления.
Вся процедура проходила несколько этапов. Для начала нужно было ввести в правление проверенных людей, которые подготовили бы почву для будущего грабежа. Затем перевести львиную долю доходов и расходов под свой контроль и через специально созданные фирмы благополучно доить «золотого теленка».
В итоге Березовский, подобно клещу нападал на здоровый организм, высасывал из него все соки, и благополучно отпускал на банкротство. Так было с АвтоВАЗом, так предполагалось и с «Аэрофлотом».
Михаил Олегович, разумеется, знал о печальной славе Бориса Абрамовича, и с самых первых попыток посягательства на «Аэрофлот» встал нерушимой стеной, параллельно подстрекая правление на быстрый и четкий отпор олигарху.
Через месяц он пропал, а еще через неделю тело Михаила Олеговича было обнаружено в Москве-реке, а Березовский, посредством президента, сумел снять главу Аэрофлота и назначить своего человека.
Мы очень сильно переживали по поводу смерти Михаила Олеговича, переживали обычным человеческим горем, даже не подозревая тогда, что лишились самой надежной защиты.
Правда, с тех пор серьезных проблем на горизонте не возникало, а мелочи мы и сами в состоянии были решить. Иначе дело повернулось с Вороновым.
И, тем не менее, у нас была так называемая "крыша" (силовое прикрытие), которая за последний год менялась не менее пяти раз по мере ухода из жизни ее участников, но противостоять бригаде Воронова не смогла. Попытка выполнения своих прямых, оплаченных обязанностей была жестоко пресечена, в результате чего своего "членства" в упомянутой "крыше" лишились семь человек, еще пятеро попали в реанимацию, двое на всю жизнь остались инвалидами.
Со мной и моими друзьями поступили более гуманно, и теперь, лежа в больнице, я продолжал искать пути решения сложившейся проблемы. И вновь допустил ошибку. Самым верным решением было бы оперативно создать другую созвучную фирму и продолжать работу, благо сработанная команда оставалась в строю, все наработанные выходы на застройщиков, продавцов, клиентская база и прочие рабочие моменты либо также остались у брокеров, либо быстро восстанавливались. Да и занимались мы отнюдь не благотворительностью, поэтому денежный запас прочности присутствовал. В общем, были все рычаги для повторного рывка, но я этого не сделал.
После выписки я продолжил борьбу.
"Любое зло должно быть наказано", – крутилось у меня в голове.
На этот раз подключили прокуратуру, возбудили уголовное дело. Пошли проверки, следователи как термиты вгрызлись в указанный отрезок фактов, но тщетно – захват компании идеально прошел все правовые стадии, и даже данные в налоговых органах полностью соответствовали плачевной для меня действительности.
Более того, вскоре на следователей порядочно нажали сверху, и те быстренько закрыли дело. Лишь тогда я стал более реально смотреть на возможности Воронова.
Но я продолжал идти дальше, каждый раз придумывая все новые пути, и потратил на собственное упрямство еще более полугода.
Несколько раз я даже пытался просить помощи у Гусинского, который некогда помог решить наши проблемы, но Владимир Александрович делал вид, что знать меня не знает и всячески избегал встречи.
К счастью, повторных попыток расправиться со мной физически не последовало. Видимо Воронов решил, что серьезной проблемы я уже представить не могу, и оказался прав – все мои отчаянные попытки вернуть похищенное не принесли результата.
Чем был примечателен тот день, когда я понял – все, тупик, да и вообще какой это был месяц, толком не помню. Но в памяти четко сохранилась безоблачная погода над крышей моего бывшего офиса, стоявшего через дорогу. Машины мелькали перед глазами, люди
беспорядочно входили и выходили из парадных дверей бизнес-центра, внутри которого жизнь всегда текла одинаково.
Я стоял неподалеку, с грустью взирая на окна своего бывшего кабинета. Ветер неласково бил по лицу, а в душе, подобно волнам на берег песчаного моря накатывала ностальгия.
И я сделал то, что должен был сделать сразу – начал все сначала. Моя команда, к сожалению, уже обосновалась в разных компаниях, устав в какой-то период ждать у моря погоды, поэтому пришлось собирать ее заново.
Денег на стремительный старт уже не было, но худо-бедно мы заняли определенную нишу на рынке, проработав более полутора лет. Развивались медленно, но верно, и я с каждым месяцем начинал все более уверенно смотреть вперед.
Тяжелая утрата на душе начинала рассасываться, прежние обиды уже не так сильно жгли изнутри. В большинстве случаев человек не может знать, что его ждет впереди, а как раз там меня ожидали потрясения такого масштаба, по сравнению с которыми Воронов и его команда выглядели ущербными.
Хранить деньги дома в то время было неразумно и даже опасно, поэтому большая часть всех моих сбережений лежала на счету в Сбербанке.
Часть же денег, пользуясь несколькими полезными знакомствами, я вложил в ГКО (Государственные Краткосрочные Обязательства), доходность которых превышала на тот момент все ожидания.
Позже я узнал, что схема ГКО, изначально рассчитанная на пополнение государственного бюджета и регулирования долгов, со временем просто потопила власть в большой долговой яме.
Дело в том, что доверенные властью банки с радостью выделяли все новые и новые кредиты на погашение старых долгов и на поддержание действующей экономики, получая взамен ГКО, доходность которых превышала 100% годовых.
Что и говорить, даже Международный Валютный Фонд не обделял Россию своим вниманием, считая, как и многие, что «Россия вечна, и ей не дадут упасть».
Но 1998 год ударил по всем фронтам: обвал азиатских экономик, кризис ликвидности, низкие мировые цены на сырье, составляющие основу экспорта России, к тому же банки владельцы ГКО летом стали резко от них избавляться, что пошатнуло и без того непрочный пузырь.
В августе 1998 года власти заявили, что отказываются выплачивать деньги держателям ГКО, а сами обязательства признаются ничтожными.
Это был уникальный в своем роде путь выхода из кризиса.
Дело в том, что здесь и возможных вариантов было не особо много, только три: запустить печатный станок с целью рассчитаться с ГКО, тем самым запустив процесс инфляции; объявить дефолт по внешнему долгу; объявить дефолт по внутреннему долгу.
Власти выбрали последнее, и это потрясло мир, подорвав тем самым доверие иностранных инвесторов.
Никогда и нигде в истории мира государство не объявляло дефолт по внутренним долгам, номинированных в национальной валюте.
Евгений Примаков, которому пришлось руководить правительством стазу после дефолта, в своей книге "Восемь месяцев плюс" писал, что Ельцин изначально был введен в заблуждение по поводу последствий отказа поддерживать ГКО, а после произошедшего метал громы и молнии на умников, предложивших это.
Но, тем не менее, как у нас говориться: незнающий закона не освобождается от ответственности, поэтому оставим свою критику президента на совесть истории.
Экономика получила сильнейший удар, рубль в момент обесценился, банки один за другим признавались банкротами, и, в конце концов, не выдержал и Сбербанк.
Я потерял все. А фирму, на которую полгода назад мы взяли несколько кредитов для инвестирования в строительство одной подмосковной новостройки, пришлось закрыть, ибо полученный кредит за один день возрос в несколько раз.
Но на этом мои переживания, а переживал я много и часто, не прекратились – через месяц после собственного банкротства пришла новость оттуда, откуда ее совсем не ждали. Хотя разве можно вообще ожидать таких новостей?
Мои родители, которых я любил больше жизни и которыми всегда гордился, погибли в автокатастрофе – какой-то урод на Камазе заснул и выехал на встречную полосу. Внутри меня что-то хрустнуло, скорее всего, где-то в душе. Ведь есть же в любом человеке
стержень, основа, его внутренняя опора. Вот она-то и покрылась трещинами у меня, грозя с минуты на минуту рухнуть окончательно.
Разумеется, Вы можете сказать, что уже взрослый человек, побывавший в центре круговорота российского бизнеса, имел бы железную закалку, и не стал бы так убиваться даже при самых тяжелых утратах, но это будет неправдой.
Даже великий Александр Македонский, которого жители того времени считали сыном самого Зевса, мог несколько дней лежать после утраты близкого друга, содрогаясь в рыданиях и полном отчаянии.
Я же не был ни сыном Бога, ни просто великим, и честно сказать, я вообще был не готов к тому, что произошло практически сразу. Немалую роль сыграла сильнейшая привязанность к родителям, которую не каждый ребенок готов испытывать во взрослом
возрасте.
И единственным человеком (помимо друзей), который хоть как-то мог меня поддержать, утешить, придать жизненных сил, была моя девушка. Поэтому новость о том, что и она покидает меня, ибо не видит совместного будущего в дальнейшем, окончательно меня сломила.
И то, что изначально подозрительно треснуло, теперь с грохотом обрушилось внутри.
Как можно было так ошибаться в человеке, которому еще месяц назад хотел сделать предложение? Первое время подобные мысли появлялись в голове, но скоро затихли навсегда, превратившись в поток ничем не связанных воспоминаний.
Я просто исчез, позорно убежал и забился в самый непримечательный угол своей жизни, который только смог отыскать, оборвав связь с людьми, дороже которых на этой земле уже не осталось – моими друзьями Быстровым и Макаровым.
И почему же так неразумно устроен наш мир, если даже самые близкие друзья не способны при всем желании так утешить и поддержать, как одна, нестоящая большого уважения, но любимая девушка? Почему?!
Каждый день начинался непередаваемо серо, словно жизнь навсегда потеряла все свои краски, и тянулся мучительно долго, чтобы можно было прожить его без лишних страданий. Мысли атаковали нещадно, и лишь вечером, забравшись на подоконник съемной комнаты какого-то общежития с бутылкой паленой водки, я мог хоть как-то забыться, практически всегда засыпая там же.
Ежели ночью приходилось не дай Бог проснуться и ощутить ломоту во всем теле – спать на стуле было крайне неудобно – я со страхом озирался по сторонам, как загнанный зверь, боясь каждого шороха, каждого звука, доносившегося со двора. Но больше
всего я боялся собственных мыслей, которые с удвоенной силой атаковали голову, менее подвластную действию алкоголя.
Под утро становилось немного легче, но практически каждую ночь я вновь переживал такое, что можно было сравнить разве что с ночным приключением главного героя Гоголя в романе "Вий".
Воспоминания прошлого перемешивались с последними событиями. Лица родителей, друзей, просто хороших знакомых всплывали в голове и тут же таяли среди непроглядного тумана, которому мог позавидовать даже лондонский собрат.
Далекие мечты, несбывшиеся надежды метались в мыслях подобно торнадо, и практически всегда моя бывшая девушка в самых отвратительных
позах занималась сексом с каким-нибудь парнем. Правда, пару раз она приходила ко мне во сне, нежно обнимая и давая клятвы в самых нерушимых чувствах, но от этого на утро было еще более тошно. Любовь все еще жгла меня изнутри.
Я смотрел на все как со стороны, словно был уже давно мертв – хотя испытывал мучений не меньше, если бы душу пронзали каленым железом – и через два месяца понял, что скоро сойду с ума.
Лишним толчком к действию было то, что все мои запасы, хранившиеся дома на "черный день", практически иссякли.
Я вернулся в свою оставленную квартиру в подмосковном городе Подрезково, и стал искать любую работу, которая могла спасти от голодной смерти.
Смешно, скажете Вы, что человек, обладающий ценным опытом в области недвижимости и управления – а не смотря на все произошедшее, знания остались вполне достойные – перебивался грошовыми заработками на самых простых работах, вроде курьера,
кондуктора и даже почтальона. Но возвращаться в Москву и биться дальше у меня не было ни сил, ни желания.
Я не хотел жить, просто не хотел, да и практически не жил, а только мучительно страдал. Я просыпался и шел на работу подобно роботу, действуя по наитию невидимой программы. Телу требовалось постоянное движение, поэтому я выбирал работу
скорее ногами, чем головой, и это помогало немного отвлечься. Под вечер я старался вымотаться до изнеможения, чтобы ночью проспать без сновидений.
Первое время это помогало, даже нервы немного успокоились, но с наступлением весны мучения вернулись, словно хотели отыграться на мне за небольшой перерыв.
Где-то в середине марта, примерно в обеденное время я медленно брел по улице, наслаждаясь минутной тишиной вокруг и в собственной голове. Очень хотелось прилечь на ближайшей лавке, умиротворенно закрыть глаза и больше не возвращаться в этот
полный страданий мир, тем более что жизненных сил, которые дают любому человеку возможность двигаться вперед, я давно перестал чувствовать. Спал хоть и плохо, но достаточно долго, а сил совсем не было, словно рухнувшая внутри опора окончательно
повредила источник энергии, что служил моим личным порталом для входа новых сил.
Проходя мимо районного военкомата, я задержался напротив красочной картины, рисующей будущим призывникам все прелести настоящей мужской жизни. И с чувством полного отчаяния я добровольно ушел в армию, а уйти туда добровольно можно было только с чувством полного отчаяния.
Сделал я это по двум причинам.
Первая – я был внутренне загнан в угол, во многом благодаря самому себе, и думал, что резкая смена реальности хоть что-то изменит.
– Розочка, – сказал старый еврей своей жене, аппетитно наблюдая за курятником, – мне кажется, что наша курочка слишком грустит, может, сварим из нее суп?
– А ты думаешь, что это ее развеселит?
К моему отчаянному поступку этот старый анекдот имел самое прямое отношение.
Второй причиной был недавний сон, в котором отец первый раз с момента своей смерти посетил меня. Это было в парке в самый разгар осени, по крайней мере такой я сделал вывод, лицезрев целые сугробы золотой листвы. Тишина вокруг стояла поразительная,
даже ветер не потрудился издать хоть какой-нибудь шум.
Мой отец неподвижно сидел на одиноко стоящей лавочке, наблюдая за мной.
– Сынок, что же ты делаешь с собой, – его голос был настолько реален и полон грусти, что я наверняка вздрогнул во сне, – опомнись родной пока не поздно, ты должен начать жить.
– Папа, – больше всего я хотел крепко обнять отца, но с ужасом обнаружил, что не имею телесной оболочки. Я витал по воздуху словно дух, изредка меняя свое месторасположение, но отец всегда находил взглядом мои воображаемые глаза.
– Послушай меня мой мальчик, – продолжал отец, – мне очень тяжело оттого, что не могу поддержать тебя сейчас. Мне очень тяжело было покидать эту землю раньше времени. Мне многое было очень тяжело, но я хочу чтобы ты знал – я горжусь тобой самой большой отцовской гордостью. Ты стал человеком! Да-да, не спорь со мной, – сказал он потом, словно ощутил мое большое желание оспорить сие утверждение, и в доказательство правоты указать на то, что от меня осталось. – Не спорь сынок, ты никогда не перестанешь быть моей гордостью, но сейчас просто обязан взять себя в руки.
– Зачем? – с безразличием ответил я, – я не хочу больше жить.
– Ты должен! – каждое последующее слово забирало у отца все больше сил. – Ты должен жить. У тебя еще остались важные дела, от которых будут зависеть судьбы миллионов людей.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, папа, – я отчетливо чувствовал, как слезы текут по моей подушке, хоть и находился глубоко во сне.
– Ты должен остановить эту войну.
Я вопросительно взглянул на отца, и вроде бы он уловил этот невидимый взгляд, но ответить не успел – реальность вдруг перевернулась, закрутилась, словно воздух с землей несколько раз поменялись местами, а потом я проснулся.
Отец говорил о какой-то войне, которую я должен был остановить. В мире велось достаточно войн, это правда, но не на одну из них я не мог повлиять и тем более остановить. Все увиденное поначалу казалось ночным бредом, а потом просто приятным
воспоминанием об отце. Но со временем эта последняя фраза стала посещать меня периодически.
Война...
Кто бьется на войне? Солдаты. Вот я и пошел в армию, мало заботясь о собственной персоне. Это был верный шаг.
Именно армия способствовала тому, что на месте моей рухнувшей внутренней опоры стала возрождаться новая, более крепкая. К сожалению, все это было вызвано отнюдь не позитивным влиянием вооруженных сил на человека, и даже не навыками суровой
школы для настоящих мужчин. Все происходило с точностью наоборот.
В свои двадцать шесть я был весьма неглуп, образован, имел четкие представления о хорошем воспитании, культурных ценностях. Неплохо знал историю, любил читать хорошую качественную литературу. Имел большую тягу к познанию нового. И даже, несмотря на последние годы, сумел сохранить в самом себе человеческие очертания.
А попал в общество настолько агрессивное, к тому же поразительно тупое, что сразу ощутил попытки поглотить меня с головой и навсегда засосать в эту мерзопакостную клоаку. В основном юные призывники 18-летнего возраста, казалось, только вчера вышли
из недр пещер на свет Божий, а не были поколением некогда великой страны. Полное отсутствие представлений о хоть какой-нибудь культуре, руководство лишь самыми низменными инстинктами, необъяснимая агрессия повсюду просто поражала.
Нет, Вы не подумайте, что я был таким чистоплюем и интеллигентом. Нет, я несколько лет вращался в сердце столичного бизнеса, где можно было встретить многое, но никогда я не попадал в центр такого количества тупоголовых идиотов, большинство из которых
в скором времени попало в стройбат.
"Стройбат – это настоящие звери, им даже оружие в руки не дают" – докладывал иностранный разведчик своему руководству о подразделениях российской армии.
Через несколько лет я с грустью вспоминал армейский время, втайне надеясь, что просто злой случай привел меня в подобную часть, и что в других частях такого не было.
Понимаю, внешние процессы, происходящие в стране, весьма пагубно сказывались на обществе, деградируя его, и далеко не каждый человек мог в открытую противостоять им.
Но армия! Как можно было подорвать такую структуру! Армия всегда была и останется одной из нерушимых основ самостоятельного государства, и ее разрушение в конечном счете приведет к гибели самой страны!
Разумеется, в армии всегда было не сладко, и многие моменты вызывали протест и возмущение со стороны народа. В конце 80-х был написан ряд книг, критикующих существующие армейские порядки, таких как «Сто дней до приказа» Юрия Полякова.
Но ведь сам автор позже признавал, что обнажал армейские язвы лишь с целью их лечения, а не с целью тотальной критики.
Что же получилось в начале 90-х? Государство буквально ополчилось на армию, средства массовой информации спустили на военных всех собак! Служить стало не модно, и молодые ребята стали использовать все возможные ресурсы, лишь бы «откосить» от службы. А те, кому это не удалось, пополняли ряды без того психологически нестабильного контингента избитой армии. Но вернемся к моей службе.
После первых дней пребывания в армии почти все окружение ополчилось на меня. Было ли это вызвано тем, что первобытное общество с нескрываемым удивлением обнаружило в своих рядах проблески разума, или по каким другим причинам, я так и не узнал,
но нисколько не сомневался в большом желании подчистую уничтожить во мне все самое хорошее. Уничтожить то, что отличало меня от всех остальных, и лишь тогда с распростертыми объятиями принять в свои ряды.
Я быть может и согласился бы на то, чтобы меня насмерть забили в боевом экстазе "армейский товарищи", но превратиться в похожего на них было выше моих сил.
От издевательства надо мною и периодических побоев они, казалось, испытывали глубочайшее наслаждение, и как сказочные демоны наливались силой от осознания своего превосходства и истинного презрения. Поначалу я был крайне разочарован тем,
что вообще родился в России, если эта страна способна произвести на свет подобное, но после двухнедельных истязательств яростно восстал против всех, и именно в тот момент с удивлением обнаружил проблески света, что потихоньку заполняли внутреннюю пустоту.
Как сейчас помню, рядовой Варнаков – так, кажется, была его фамилия – после двух вежливых предложений постирать ему носки, ударил меня в челюсть, а после моего падения стал творчески обрабатывать ногами под азартную поддержку сослуживцев. Казалось, он был абсолютно счастлив в этот момент, по крайней мере, его, не обезображенное интеллектом лицо, выражало истинное удовольствие.
Почему именно тогда, а не в любое другое время я почувствовал внутри щелчок, словно все происходящее раньше утратило свой смысл, и настоящее время перевернулось в моих глазах. Быть может, мое внутреннее я, которое настрадалось за последние годы
просто нечеловечески, получило последнюю каплю в лице рядового Варнакова, а может я и сам, наконец, понял, что дальше так жить нельзя, но тот миг стал переломным в моей жизни.
На свою беду Варнаков не заметил резкой перемены в моих глазах, внутри которых зажегся долгожданный огонь, и поэтому не успел отреагировать на мой быстрый выпад в его сторону. Еще поднимаясь с мокрого от собственной крови пола, я с каждой доли секунды чувствовал, как сковавшие все тело и душу оковы рвутся по частям. Сколько ненависти и отвращения я вложил в собственный удар, наверное, сложно измерить,
но Варнаков кубарем улетел прямо под стоящий неподалеку стол. Не долго думая, я схватил еще ухмыляющегося односельчанина Варнакова – фамилии не помню – и ударил головой об стену. Волчья стая в момент разбежалась по сторонам, и никто большее не решался наброситься на меня.
Совсем забыл упомянуть, что по своей природе я был достаточно силен, высокоростен, и до 1996 года регулярно посещал тренажерный зал. До окончания учебы занимался боксом, даже имел первый разряд. Но моим самым главным коньком была стрельба.
Ружье, пистолет и даже лук, по большому счету неважно – стрелял я потрясающе.
Еще в старших классах я мог попасть белочке в глаз с воздушного ружья, но по собственной любви к животному миру никогда этого не делал. Лучше всего я обращался с пистолетом, который непременно носил с собой до недавнего времени.
Держа его в руке, я полностью сливался с оружием, чувствуя его как продолжения собственных пальцев, и почти всегда знал наперед, как пройдет пуля. Правда, до сей поры стрелял только в тире.
Еще одним и последним плюсом моего пребывания в армии было то, что стрелять приходилось много.
"Ты должен остановить эту войну".
Война тогда и правда была – вторая Чеченская, но на нее я не попал.
Год в армии тянулся довольно долго, а похожие как близнецы служебные будни не отличались разнообразием. Сослуживцы отстали от меня сразу после того, как выяснилось, что после моего удара рядовой Варнаков стал периодически испытывать провалы в памяти.
Боевых товарищей, и тем более друзей я не встретил, одиночкой прослужив свой срок, но вернулся домой уже другим человеком, внутри которого уже не хозяйствовала пустота, а полыхал гнев.
Я ненавидел свою судьбу и тех, кто был повинен во всех моих бедах. Я ненавидел правителей, которые измучили собственный народ. И я ненавидел свое окружение, в котором совсем не было условий для достойного проживания.
Но я изменился, и больше не хотел прогнивать в тех условиях, в которых находился.
Мир состоял не только из бед, страданий, несчастья. В нем было море интересного и непознанного. И уж наверняка в мире были страны, в которых люди уважительно относились друг к другу, где уровень культуры мог похвастать своими достижениями.
Но почему ради всего этого я должен был покидать страну, в которой родился и прожил почти 30 лет? Почему в России, где человеческий потенциал был несравнимо высок, происходили необратимые процессы, которые напрочь уничтожали сам корень общества.
В голове у меня рождались противоречивые мысли – приложить все усилия и уехать в более цивилизованную страну, или опять же приложить все усилия и добиться успеха здесь.
В одном я был солидарен – жизнь надо было менять, и очень срочно.
"Ты должен остановить эту войну".









Глава 2.
По возвращению домой я столкнулся с еще более напряженной обстановкой вокруг, чем год назад. Повсюду чувствовалась нужда, из которой люди всеми силами старались вырваться. Многие остались без работы, и озлобленные на весь мир увеличивали
рост без того запредельного уровня преступности.
Несомненно, тяжелый был 1999 год.
На второй день приезда я поехал в Москву на поиски работы. Купив первую попавшуюся газету с вакансиями, я отправился в путешествие по агентствам недвижимости, предварительно позвонив. Доступа к интернету у меня не было, но к счастью, тогда
мало где требовали выслать сначала резюме, а лишь потом приходить на собеседование.
Накопленный ранее опыт должен был выставить меня в самом наилучшем свете, но, к сожалению, я столкнулся с проблемой, которую не смог разрешить.
Россия еще плохо отошла после дефолта 1998 года, что самым прямым образом отразился на рынке недвижимости – он практически стоял, изредка балуя продавцов неуклюжими телодвижениями. Разумеется, агентства, которым удалось сохранить позиции на рынке,
с гибкостью змеи перестраивались под внешние условия, жестко контролировав собственную финансовую политику. Это отразилось и на брокерах, которым отныне приходилось рассчитывать лишь на собственные силы, живя на одни проценты от проданных квартир.
Во многом так было и раньше, но в былые времена – еще, когда я сам открывал свое первое дело – компания поддерживала новых сотрудников, пока те не становились крепко на ноги. Сейчас же все изменилось, и для начала работы в сфере недвижимости
требовался денежный запас, который бы мог позволить продержаться несколько месяцев, пока не пойдут продажи.
У меня же такого запаса не было и быть не могло, и, не смотря на то, что многие компании с радостью готовы были принять меня в свои ряды, я был вынужден отказаться и выжидать. Ведь надо же было хоть как-то питаться, платить за квартиру. Не мешало и приодеться – многие вещи давно износились, обувь вообще жила на последнем издыхании.
Не скрою, я сразу приуныл, на пару дней впал в депрессию, но скоро отошел – последние годы смогли научить меня более легко переносить внешние проблемы.
Невыразимо как мне захотелось вновь отыскать друзей, от которых я так трусливо бежал больше года назад. Кроме них на всем белом свете у меня никого не осталось, а душа так истосковалась по чему-то родному. Но, к сожалению, найти друзей не удалось – съемные некогда квартиры давно приютили других квартирантов, а действующие когда-то мобильные номера перестали обслуживаться.
Я продолжил поиски работы, перебиваясь непостоянными заработками. Рынок труда также испытывал тяжкие последствия кризиса, и на работы с относительно неплохой зарплатой стояли километровые очереди.
Практически каждые два-три дня я посещал новых работодателей, которые, словно сговорившись, все как один обещали перезвонить через неделю, потом еще раз брали некий тайм-аут, а потом останавливали свой выбор на ком-нибудь другом.
Так тянулось более двух месяцев, что показались мне вечностью.
Параллельно я успел поработать таксистом (машину предоставляла фирма), охранником в частном охранном предприятии (сидел по ночам в банке), немного курьером.
Единственным моим спасением от постоянного напряжения стала городская библиотека, сторож в которой работал со мной на железнодорожном вокзале кондуктором, еще до моего ухода в армию, и по "старой дружбе" позволял забирать книги на несколько дней. К сожалению, сама библиотека разрешала пользоваться своими недрами лишь в собственных стенах.
Нескольких дней вполне хватало на прочитку очередной книги, потому как читал я все свободное время, даже на работе. И это занятие во многом спасало от очередной депрессии, придавало сил и приносило большое удовлетворение. Стараясь выбирать лишь
проверенную временем литературу, я довольствовался широким диапазоном жанров, равнозначно наслаждаясь как созданным миром фэнтези Джона Толкина, так и глубоко-психологическими романами Бальзака. Больше всего я уделял времени классике, в основном французской и английской, а затем и русской. Будучи человеком впечатлительным, я с героями книг переживал любовь, разлуку, предательство, смерть, дружбу, отчаяние и многое другое, забывая на время собственные проблемы. Спать приходилось мало, хотя сон и так особо не шел, но прежние мысли, кошмары и страхи больше не лезли в голову.
Кстати о мыслях – с недавнего времени я старался приручить их, направить в нужное русло, а также избавить голову от лишнего мусора, который нередко приводил меня в упадок. Побуждением к этому стали книжки по психологии, несколько из
которых удалось отыскать в библиотеке. Все они твердили о постоянной работе над собой, своими мыслями. Учили настраивать сознание на определенные лад, позитивно смотря на мир.
Разумеется, я и раньше слышал нечто подобное, но слышать краем уха и читать специальную литературу оказалось разным делом.
Вспоминая себя год назад, я с ужасом думал о том, насколько сильно позволял собственным мыслям уничтожать себя. Они же просто сатанели каждую ночь, подобно иглам вонзаясь во все нервные окончания. И сам я после подобных пыток еле ногами передвигал, чувствуя себя подобно перезрелому мешку с картошкой.
Сейчас же я ставил перед собой определенные цели, более четкие, тем просто летающие в облаках мечты. Но и поставленные цели вдохновляли – крепко встать на ноги финансово, возможно вновь открыть собственное дело; познать мир, путешествуя в самые
дальние уголки планеты; получить второе высшее образование по психологии; создать большую и крепкую семью; прочитать наибольшее количество полезной литературы, развиваясь с каждым годом и познавая все новое; написать собственную книгу,
объединив в ней множество из простой психологии, острого сюжета, интереснейших фактов и, разумеется – большой любви; всеми силами помочь собственной стране, точнее народу возродиться в более цивилизованное общество.
И хотя на сегодняшний день многие цели выглядели не реальнее заоблачных мечт (особенно первая и последняя), я стал чувствовать себя гораздо лучше. Былая уверенность возвращалась. По утрам я просыпался уже не с тяжестью на душе, а со светлой
надеждой. Стал больше внимания обращать на окружающий мир, часто ходил гулять по ближайшему парку, наблюдая за птицами и белками. Не стоило оставлять без внимания и собственное тело, потому как не зря состояние тела издревле сопоставляли с
состоянием духа. Утренняя зарядка, иногда пробежка, физические занятия по возможности стали неотъемлемой частью моей жизни.
С каждым днем жить становилось все легче, смотреть на окружающий мир приятнее. Увеличивался и запас собственных сил. Ежедневно я перебирал и анализировал поставленные цели.
Нужны были деньги, много денег, а также помощь, совет и поддержка для открытия собственного дела.
Большинство богатейших людей – от одних слышал лично, про других рассказывали знакомые – говорили, что изначально возвыситься им помог случай.
"Это все случайно получилось", – одинаковая фраза касалась абсолютно разных людей.
Но почему этот, его величество случай, улыбался далеко не всем, я ответить не мог. Но мог с уверенностью сказать, что мой собственный случай еще не пришел, но обязательно нагрянет.
И я затаился, выжидая, подобно тому, как Жан Батист Гренуй, знаменитый парфюмер-убийца Патрика Зюскинда выжидал своего часа. Но если он сравнивал себя с лесным клещом, замерзшим на ледяной от холода ветке дерева и живя лишь одной надеждой на проходящего мимо зверя, в чью горячую кровь можно будет жадно вонзиться, то я мог сравнивать себя с коконом прекрасной бабочки, что должна распуститься в определенный момент.
Так я и жил, искал работу, подрабатывал, гулял по парку и читал, читал, читал.
Декабрь 1999-го застал меня на одной американской заправочной станции, стоявшей недалеко от Москвы на ленинградском направлении. По трем причинам работать там мне было удобно. Во-первых, моя квартира в Подрезково находилась рядом,
и не было нужды каждое утро тратить часы на поездку до работы. Во-вторых, платили там неплохо, да и водители машин нередко оставляли небольшие "чаевые" за заправку или протирку стекол. И в-третьих, трое моих коллег были весьма приятными людьми, с которыми можно было хорошо сосуществовать. Да и под конец года я временно приостановил поиски работы до начала следующего, потому как большинство работодателей прекращали встречи перед новогодними праздниками.

Глава 3.
Утро двенадцатого декабря выдалось на редкость морозным. Несмотря на приближение нового года, вся предшествующая неделя раздражала людей постоянным ветром, морозящим дождиком и неопределенностью погоды, подобно меленькой капризной девочке, которой взрослые не угодили очередным подарком. По ночам иногда термометр опускался до минус десяти, но с наступлением утра лениво застывал на отметке ноль, в результате чего улицы загрязняла постоянная слякоть.
Я проснулся легко, словно спал не привычные шесть часов, а вдвое больше. На душе было невероятно хорошо – чувство некой торжественности, ощущение праздника.
Разбираться, что к чему я особо не стал, вспоминая лишь, не приснился ли ночью волшебный сон? Но нет, память от комментариев отказывалась, и пришлось просто насладиться чудесным настроением.
Отодвинув занавеску, я с удивлением обнаружил белоснежный от снега двор. Выглядело потрясающе. Градусник показывал минус двадцать, и можно было заключить, что снежная картина не растает в мгновение ока. Тоже хорошо.
С невероятной легкостью в теле я сделал небольшую зарядку и отправился в душ. Стоя под горячими струями живительной воды, я немного задумался: почему человек, даже если у него все в жизни идет замечательно, далеко не всегда может похвастать
таким чувством поразительной легкости на душе, какова была у меня сейчас? Оттого ли, что некоторых терзает совесть за совершенные поступки, не совсем достойные, от которых любой человек мало застрахован, и может совершать их либо под чувством
страха, либо неожиданной злости, либо еще Бог знает от чего? Оттого ли, что многие люди страдают от резких перемен погоды, и по всей вероятности не в состоянии наслаждаться жизнью с большой головной болью? Оттого ли...
Через несколько минут я понял, что могу до бесконечности перечислять возможные факторы, осложняющие нашу жизнь, и оставил это занятие, отправившись на кухню.
Аромат молотого кофе с лесным орехом скоро соблазнительно защекотал мои ноздри. Без всякого сомнения, кофе был самым дорогостоящим продуктом моей кухни, потому как питался я в основном сытно, но бюджетно. На кофе же я не экономил, традиционно
начиная с него каждое утро. Варил только в турке. И по собственной традиции сначала я медленно потягивал горячий кофе, мечтая о разном, а лишь потом приступал к яичнице с бутербродами.
В коридоре гордо стояли купленные вчера зимние кроссовки фирмы «Соломон», на которые я откладывал больше месяца, и при виде их мое настроение прибавило еще пару пунктов.
До заправочной станции я добрался на попутной маршрутке. На часах показывало половину восьмого. Утренний мороз щекотал раскрасневшееся лицо.
Самым большим минусом наступившей погоды был страшный гололед, тем более что еще вчера моросил дождь, а выпавший сегодня снег был скорее пробным десантом будущей зимы. Передвигаться между заправочными колонками было невероятно скользко, поэтому при первой возможности я схватил ледяной лом и принялся бороться с гололедом, нещадно разбивая замершие участки.
Коллеги заправщики последовали моему примеру, и вот уже вчетвером мы кружили между колонками, орудуя ломом. Вкратце расскажу о ребятах.
Первый, Федя Скворцов, был молодым приезжим парнем откуда-то из Сибири. Получив высшее экономическое образование, он, долго не думая, отправился искать место под солнцем поближе к центру. Как и я, Федя частенько выбирался в Москву в поисках работы, но, как и я, пока терпел неудачи. Родственники Скворцова жили в подмосковной Сходне, где и приютился пока сам Федор. Смотря на него, я не мог сказать, что парень полон зеркальных иллюзий, напротив, он был упорен настолько, насколько этого требовала ситуация, держал в голове вполне реальные задачи и нисколько не стыдился временной работы заправщика.
Второй, Иван Рабочий – смешная фамилия, не правда? – был настоящим трудоголиком, словно смысл фамилии сильно отпечатался на его характере. Приезжая раньше всех, он покидал заправочную станцию последним, и практически никогда не сидел без дела, постоянно придумывая себе новые занятия. Ивану было не больше сорока, и до кризиса 1998 года он работал водителем дальнобойщиком в какой-то товарной компании. Побывал в самых отдаленных концах страны и любил часто рассказывать о собственных приключениях. Был большим любителем охоты.
Третий, Дима Раулов, примерно моего возраста, профессионально занимался биатлоном до полученной год назад травмы ноги. Для тренерской работы парню явно не хватало еще опыта, а найти себя в какой-то другой области он пока не мог, нередко впадая в
депрессию от того, что приходилось работать заправщиком.
Вот такой интересный кадровый колорит мог образоваться на самой обычной заправочной станции в конце 90-х в многострадальной России.
Все мы как один считали, что вскоре поменяем заправку на более достойное и оплачиваемое место работы.
Ваня Рабочий вообще собирался уходить на следующей неделе, вроде бы как договорился с одной транспортной компанией и скоро вновь начнет крутить баранку.
Первая половина дня прошла быстро и легко, не смотря на то, что наша борьба с гололедом приносила мало результатов – малейшая жидкость моментально застывала, образуя новые "опасные" участки.
Заправляя очередную машину, я услышал, как позади кто-то смачно выругался. Это был дядя Коля, так все его звали, и сейчас он лежал на асфальте, растянувшись во весь рост. Дядя Коля был старожилом заправки, для многих став неотъемлемой частью этого
места. Он редко покидал работу, даже ночью спал на раскладушке в магазине, стоявшем на территории заправочной станции. Поэтому в чем состояло его отличие от домового, мало кто знал.
Особенностью дяди Коли было то, что из ста процентов его речи лишь малый десяток мог похвастать терпящими слух выражениями. Все остальное занимал мат, причем такой отборный, что от разглагольствований в гневе дяди Коли покраснел бы даже армейский
прапорщик. Поистине чудотворные превращения обретали в его устах корни самых нецензурных слов.
– ------- гололед! – приподнялся дядя Коля, и поскольку дословно цитировать его дальнейший вопрос я не имею никакого желания, скажу лишь, что дядя Коля поинтересовался, почему мы, такие бездельники плохо справляемся со своей работой и не принимаем срочных мер по борьбе с гололедом? Так и не дождавшись ответа, дядя Коля пустился в долгие рассуждения о врожденной человеческой лени, якобы мешающей таким работягам, как он, спокойно жить. Добавил, что от лени и безделья у народа закипает
мозг, и при малейшей детонации происходят революции. Потом дядя Коля вспомнил длительные бразильские карнавалы и сказал, что после такого у людей в жизни не возникнет желания бунтовать, и предложил ввести на территории России два подобных карнавала – летом и перед новым годом. К концу своего рассуждения дядя Коля и сам позабыл, с чего собственно все началось, и удалился в магазин, добавив напоследок, что кроме него здесь никто не работает.
На вид дяде Коле было около пятидесяти. Он мало с кем обсуждал свою личную жизнь, поэтому знали мы о нем совсем немного. Догадывались, конечно, что человек он одинокий, во многом несчастный, но в целом хороший и отзывчивый. Только говорить бы
научился по-человечески.
– Мужики! – около двух часов обратился к нам Иван Рабочий, – я обедать, кто со мной?
Обедать мы ходили парами, чтобы на заправке всегда кто-нибудь оставался.
– Пошли, – вызвался я, потому как ребята в очередной раз схватили ломы и принялись долбить замерзшие участки.
Обедали мы в небольшой подсобке магазина, стоящего на территории станции. В нем же (магазине) располагались кассы оплаты за бензин, небольшое кафе и туалеты. Еду привозили с собой, благо месяц назад владелец расщедрился на приобретение микроволновой печи – большой редкости в то время.
– Приятного тебе, – пожелал Рабочий, с жадностью принимаясь за тушеную капусту с мясом.
После непродолжительного "пиршества" мы заварили небольшой заварочный чайник.
– Я рассказывал, как однажды охотился на Чукотке? – спросил Иван, выражая большое желание похвастать очередной историей.
– Не припомню, – признался я.
– Ага, – с энтузиазмом подхватил Рабочий, – значит слушай! Было это давно, еще в армии. Наша часть стояла на крайнем севере, в семи часах езды до ближайшей деревеньки Рыткучи, сейчас это Чукотский автономный округ. До сих пор, вспоминая, не могу понять, на какой хрен там вообще нужна была военная часть? Не место, а настоящая жопа мира, даже еда не всегда приходила вовремя, уж не знаю, откуда ее там везли. Отойди от части на километр – бесконечная тайга. Из людей одни чукчи вокруг. А у них знаешь как, не только свой быт и обычаи, даже законы свои. Наше правосудие их вообще никак не касалось, да и сами они к нам не лезли.
Так вот, про охоту. После очередной задержки питания я решил отправиться в лес, побраконьерничать немного. Живности там, сам понимаешь, хватало. Точнее, я так думал поначалу, а на деле в лесу оказалось шаром покати, хуже, чем в моем пустом холодильнике, где давно хомячок повесился. Бродил около двух часов, в итоге вышел на открытую поляну, в конце которой приметил красавца оленя. Бедолага мирно пил водичку из небольшого ручейка. Стараясь удержать в груди нахлынувшее счастье, я подстрелил его. А теперь главное – если тебе кто-нибудь скажет, что на севере еще остались дикие, то есть никому не принадлежащие олени – не верь. Охотиться там могут либо дураки, либо безумцы. Тогда я этого не знал, спокойно принявшись разделывать жертву. Вдруг слышу сзади едва уловимый щелчок – оборачиваюсь, а там чукча стоит и держит ружье. Сам толстощекий такой, усы свисают по бокам как у казачьего атамана. "Осечка, – говорит чукча, – а я второй раз не стреляю". Подходит ко мне и по-отечески кладет руку на плечо. "Ну что, собака, – говорит, – мясца захотелось?". Я лишь кивнул, от страха потеряв дар речи. "Можешь взять один кусок и чтобы я тебя здесь больше никогда не видел. Все понял?" Я понял все, навсегда прекратив охоту в здешних местах.
– Ничего себе история, – сказал я.
– И не говори. Для чукчей, оказывается, в такой глуши олени едва ли не основной элемент выживания и пропитания. Причем это прекрасное животное снабжает местных обитателей всем, чем только может – мясо съедают, из кости выделывают многое, от посуды до рукояток ножей, а оленья шкура спасает от любых морозов! Чукчи выбирают себе оленя и следуют за ним попятам, перенося за собою собственные жилища, пока тот растет и перемещается.
– Веселая жизнь получается.
– Возможно. Странные они какие-то. Наши солдаты один раз даже подстрелили одного такого.
– Кого? – не понял я.
– Чукчу! Разумеется, случайно. Рылся на помойке позади части, вот ребята и подумали, мол, лиса. Стрельнули издалека. Подбегают, а там чукча старый рылся. Убили. Набежали потом его сородичи с ближайшего аула, или как у них там называется. Наши струхнули,
надарили им два ящика водки, еды, пару ружей. Чукчи и успокоились, удалились. И что ты думаешь – возвращаются через неделю, и тащат с собой еще одного старика. "Убейте и его", – говорят. Не смешно ли?
– Смешно, – рассмеялся я, хотя в целом история была весьма грустной.
– Вот! А наши ребята сначала перепугались не на шутку – если у чукчей жизнь человеческая ничего не стоит, то у нас-то подсудное дело!
– Ну вы там чего, работать собираетесь вообще? – заглянул Раулов с голодным и слегка красным от холода лицом.
– Сейчас придем! – рявкнул Рабочий, который очень не любил, когда кто-нибудь прерывал его рассказ.
До вечера ничего примечательного для упоминания не произошло, просто шел рабочий процесс: мы заправляли машины; по редким просьбам водителей мыли окна, хотя на морозе вода застывала в момент, образуя на стекле тонкую оболочку; боролись с гололедом; один раз помогли дяде Коле перетаскать песок для дорог, который заблаговременно хранился в контейнере за магазином. Ближе к вечеру похолодало еще больше.
Сразу после шести я заметил, что вот уже больше пяти минут на трассе не появлялось ни одной машины.
– Перекрыли движение, – сказал Рабочий, – опять какого-то подонка везут.
К представителям власти Иван относился весьма однобоко, считая всех проходимцами, ворами и бездельниками.
И правда, скоро на дороге появился целый кортеж из девяти машин – по две машины сопровождения милиции ехали в начале и конце кортежа, и еще четыре «Гелендвагена» коробкой закрывали представительский лимузин "Пульман".
Какого же было наше удивление, когда кортеж целиком завернул на заправочную станцию, остановившись около магазина.
Милицейские машины расположились на въезде и выезде с заправочной станции.
Покинувшая джипы охрана окружила вышедшего из лимузина человека, которого было сложно разглядеть из-за множества широких спин, и зашла в магазин.
Меня и остальных заправщиков отогнали к соседней колонке. Два милиционера встали рядом.
– Комар носа не подточит, – недовольно буркнул Рабочий, хмуро осматривая дорогие машины.
Я лишь безразлично пожал плечами и вопросительно посмотрел на ребят – Скворцов закурил очередную сигарету и с неподдельным интересом разглядывал собственные ботинки, купленные неделю назад, а Раулов выглядел немного озабоченно и напряженно.
Через несколько минут охрана покинула магазин, двинувшись к "Пульману".
Я стоял ближе всех остальных к машинам, и попал под такой угол обзора, что на секунду смог разглядеть человека, идущего в самом центре. Наши глаза встретились, и я замер. Это был невероятно острый, но одновременно теплый взгляд, словно строгий родитель осознал, что незаслуженно поругал неразумное дитя, и хотел загладить свою вину. За долю секунды я смог позабыть обо всем на свете, почувствовав, как минуя внешнюю защиту, внутрь устремился интерес постороннего взгляда. По телу прошли мурашки. Гипноз?
Если глаза – это зеркало души, то Анатолий Меленков смотрел мне прямо в душу. Как оказалось, кортеж принадлежал именно ему.
Анатолий Меленков, или Голиаф, по-моему, так его еще называли, был человеком-легендой, чье имя стояло гораздо выше многочисленных постов, которые он занимал. Я очень часто наблюдал его по телевизору, немало читал о нем в прессе, но в живую видел первый раз. Честно скажу, что даже тот уровень интеллекта, который иногда можно захватить в постороннем взгляде, поражал.
Да и вообще, если бы меня попросили позже написать статью с названием, вроде "я видел Меленкова", впечатлений хватило бы на книгу. В его глазах читалась целая гамма человеческих качеств, от простой гениальности, до возрастной мудрости, подобно
как в квадрате Малевича умещалась вся палитра цветов. Позднее я узнал, что Меленков имел способность при желании скрывать свои чувства настолько, что его взгляд становился абсолютно непроницаем, и выражал не более чем взгляд музейного экспоната.
Почему в тот миг Меленков посмотрел на меня, и почему продолжал смотреть, я не знал. Быть может, ему тоже удалось прочитать в моих глазах что-то новое, не виденное ранее?
Но вот когда Меленков вдруг прошел несколько шагов навстречу, по-прежнему окруженный людьми их охраны, я не на шутку перепугался.
"Что ты наделал?!".
– Как тебя зовут, сынок? – невероятно знакомым голосом сказал Меленков.
– Платон, – я невольно сделал пару шагов навстречу.
– Платон, – повторил Меленков, – редкое имя. Среди моих знакомых нет людей с таким именем. Уж не в честь ли великого мудреца древности тебя назвали?
– Если вы говорите об ученике Сократа, то его звали Аристокл, – непонятно почему, ответил я, – а прозвище Платон он получил уже в юности. Но в любом случае меня назвали не в его честь.
Меленков на секунду задумался, и мне показалось, что в его глазах промелькнул интерес.
– Ты читал Платона?
– Читал, - признался я.
– Расскажи моим невеждам, в чем заключается смысл первого диалога Алквиад? - попросил Меленков. – Это очень важный смысл.
– Да, очень важный, – согласился я. – Смысл Алквиада 1-го – потому как был и 2-й, совсем другой – заключается в познании самого себя. Там четко говорится, что важность внутренних забот человека несравнимо выше окружающих нас повседневных проблем.
Проще говоря – не черните свою душу грязными поступками, и заботьтесь о ней неустанно.
– Очень хорошо, – слабо похлопал в ладоши Меленков. – Очень хорошо. К сожалению, сам Алквиад не прислушался к советам, и встал на путь авантюризма, за что и поплатился жизнью. Спасибо за небольшой диал