Бабуля. Апельсин. Полу-эссе

Бабуля

Бабули не стало в пятницу, в два часа пополудни…
Она не умерла: оглохшая, ослепшая, обездвиженная, последние пять месяцев не жила, а человек неживой - смерти неподвластен.

Бабули не стало в пятницу…
Окружающий ее мир затих на мгновенье, а потом всплеснул всеми своими руками. Бабуля ощущала их на своем теле ежедневно. Руки поворачивали ее, вытирали, смазывали, поглаживали.
Лишенная зрения и слуха, Бабуля чутко улавливала вибрации, исходящие не только от людей, но и от предметов. К примеру, кровать ее гудела трансформаторной будкой, а чайная ложка жужжала пчелой. Старый попугай напоминал шорох пшена, что было одним из ее самых любимых ощущений.
От рук же исходило умиротворение - даже, когда они были не в настроении, и все движения становились резкими, а поглаживания напоминали шлепки.
«Спасибо вам, родные!» - формировалось в неповоротливом бабулином мозгу.

Бабули не стало…
Многорукий мир вздохнул и засуетился, обряжая ее в последний путь.
Попугай, оторвавшись от кормушки с пшеном, внятно выговорил:
«Спасибо вам, родные!»..


Апельсин

Он привлек бы внимание и в крупном мегаполисе, чего уж говорить о провинциальном городке, невзрачном и по внешнему виду, и по сути.
Серость была во всем - в набухшем небе, рожавшем мелкий дождь целую неделю; в неряшливом рисунке асфальта, который ежедневно стирали потрепанными ластиками-метлами сонные дворники; в замедленном неопределенном времени - прошедшем ли, настоящем…
Он выделялся из толпы сразу - яркой одеждой, живыми глазами, темной кожей. Человек «издалека». Перелетная, сбившаяся с пути, птица-какаду.
Он колыхался всем своим гибким телом, ощущая внутренние врожденные ритмы своей родной страны.
Прохожие обходили его стороной. Мелькнувшее удивление сменялось спасительной мыслью: «Ненормальный!»
«Не наш» человек был не одинок в своей экзотичности - его шоколадную ладонь согревал желтый апельсин…