"Умри и воскресни"

"УМРИ И ВОСКРЕСНИ"

- Итак, друзья, случай необычный. Тестовая проверка дает странный феномен: результат по «шкале человечности» вот-вот опрокинется в область отрицательных значений. Если судить только по этим данным, может возникнуть сомнение, действительно ли он человек.
- А кто же он? Что ты говоришь, отец!
- Гм... Может быть – дьявол. И тогда твое волнение вполне естественно: дьявол, по слухам, имел успех у...
- Ты не можешь обойтись без своих шуток, отец! А я хочу знать, в силах ли мы что-нибудь сделать?
- Давайте подумаем втроем. Что скажете, коллега, трезвым мужским голосом?
- Случай сложный. Требуется фундаментальная перестройка личности. Предельная, а, может быть, и запредельная мобилизация всех психологических и физических ресурсов.
- Слышишь, дочь? А ведь коллега еще не коснулся этической стороны дела. Согласится ли наш.... будем его называть – пациент... добровольно расстаться с тем, что мы называем «дефектами личности». Ведь люди часто дорожат своими недостатками ничуть не меньше, чем достоинствами... а здесь – тот случай, когда едва ли не все критерии вывернуты наизнанку. Отсюда – третья проблема: после коррекции личности он трагически не впишется в пространство тех интересов, оценок, эмоций, где сформировался и более чем преуспевал, и куда ему придется вернуться.
- Но он останется с нами! Он хочет работать здесь. Его поразило наше... твое дело. Широта и многосторонность деятельности Центра.
- И, разумеется, моя дочь.
- Да! Надеюсь...
- Гм... Этого нельзя забывать... Вы хотите что-то сказать, коллега?
- Деформация, выявленная «дробовым шумом» такова, что можно без труда предвидеть ответ...
- Какой?
- Отрицательный. Он не согласится.
- Ты ттоже так думаешь, отец?
- Да. Видишь, какая гипертрофия настороженности, недоверия, подозрительности. Словно он – секретный агент, выполняющий сверхопасное задание.
- Но ведь ты помнишь. Как он попал сюда, к нам!
- Разумеется... И, тем не менее, сомнительно, чтобы он согласился расстаться с теми принципами, которые в его среде почитаются основными достоинствами и главным орудием успеха. Тот, кто убежден, что добродетель – в насилии, никогда не расстанется с кнутом и револьвером. Но дело не только в этом. Хочу обратить ваше внимание еще на некоторые особенности. Не кажется ли вам, что здесь налицо предманиакальное состояние? Что вы скажете, коллега? Что ты думаешь, дочь?
- Вы правы, профессор. Рискованный случай, когда малейшего толчка достаточно, чтобы потенция стала реальностью – агрессивной маниакальностью.
- Но если это так, отец, то... отмена операции как раз и может стать этим толчком!
- Вы согласны с этим, коллега?
- Пожалуй, да, профессор. Отказ стимулирует все нравственные вывихи, которые мы выявили и которые в ходе операции могли бы разрядиться в виртуальном пространстве эмоций, в виртуальной сфере воображения.
- Да, да, друзья. Такой пациент – коварная задача. Корректировать свою личность он не позволит. Но отказ от операции даст толчок дремлющим потенциям, которые бурно пойдут в рост. И тогда то, что могло бы остаться тайной внутренней эмоциональной борьбы, станет фактом его реальной биографии, опасным фатом для общества, для людей. Угроза будет пропорциональна силе тех рычагов, за которые он успел ухватиться ... и еще ухватится своими крепкими руками. До сих пор ему не хватало двигательной страсти. Откажем ли мы ему в операции, или он сам не согласится на нее – и в том, и в другом случае эта страсть пробудится. И тогда он окажется на острие атаки... против человечности и, если хотите, против человечества.
- Что же делать, отец? Неужели положение настолько безвыходно?
- Не знаю, что ответить тебе... Вы хотите что-то сказать, коллега?
- Я прикинул соотношение доз реактивов, необходимое для этой операции, - в сравнении с обчной доза реактива «Р» почти удваивается... то есть достигает критического уровня!
- Да.да... Вот еще одно обстоятельство, увеличивающее риск.
- Как мало мы знаем! Кто он? Каковы его истинные намерения? Неужели нельзя поглубже заглянуть в его мысли, отец?
- Ну, многое... практически всё – откроется во время операции, ты же знаешь.
- А если мы не проведем операцию в лаборатории – она произойдет в жизни?
- Да. Только финал у нее будет другой. Реальность не оставит ни ему, ни нам никаких шансов на спасение.
- Отец. Я найду слова, которые убедят его в необходимости вернуть себе свое истинное «я»!
- Н-да... с таким пылом можно убедить кого угодно и – в чем угодно.
- Послушайте, профессор, а что если нам в ходе операции испытать вашу новую идею – идею нравственного донорства? Подключить параллельное воздействие духовного пространства нравственно здорового человека? Этим можно существенно снизить опасность примененеия повышенной дозы стимулятора ударной реакции.
- Отличная мысль, но вы же знаете, в чем тут проблема – не каждый нравственно здоровый человек может стать донором пациента. Необходимо совпадение по меньшей мере восьмидесяти процентов критериев совместимости.
- Я готов стать донором. А проверка... Она займет считанные минуты. Ведь вся информация обо всех нас – в базе данных. Позвольте – я включу программу сверки прямо с вашего компьютера.
- Отец, донором должна быть я! Слышишь?
- Коллега, введите в программу сверки и нашу героиню... Ну, что?.. Ого, вам, коллега, отказано практически с порога!
- А мне? Что у меня?
- У тебя... сорок процентов... шестьдесят пять... семьдесят семь... восемьдесят три! Отличный результат. Проходной балл.
- Профессор, но ведь донорство связано с опаснейшими психическими перегрузками!
- Когда он спасал меня – да, да, он меня спасал!... Я у него в долгу!
- Вы слышите, коллега? Мы у него в долгу.
- Но, шеф, он не согласится на операцию!
- Согласится. Я сама буду говорить с ним об этом.

ДВЕРЬ ЛАБОРАТОРИИ БЕСШУМНО ЗАКРЫЛАСЬ.
ОН ПЕРЕВЕЛ ВЗГЛЯД НА КОЛБЫ – ОНИ СТОЯЛИ ПЕРЕД НИМ НА ВЫСОКОМ СТОЛИКЕ. ОБЫКНОВЕННЫЕ КОЛБЫ С ПРИТЕРТЫМИ ПРОБКАМИ И КРАСНЫМИ БУКВАМИ НА СТЕКЛЯННЫХ СТЕНКАХ, НАПИСАННЫМИ НЕСМЫВАЕМОЙ КРАСКОЙ: «Р» И «С».
В КОЛБЕ «Р» -- ЗЕЛЕНОВАТАЯ ЖИДКОСТЬ, В КОЛБЕ «С» -- МОЛОЧНО-МУТНАЯ.
ЕЩЕ НА СТОЛИКЕ, ЧУТЬ В СТОРОНЕ, – МАССИВНЫЕ ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ.
НАДО ВЫПИТЬ ЖИДКОСТЬ ИЗ КОЛБЫ «Р» И ПЕРЕВЕРНУТЬ ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ.
КОГДА ПЕСОК ПЕРЕТЕЧЕТ В НИЖНЮЮ ЧАСТЬ ЧАСОВ – ВЫПИТЬ ИЗ ВТОРОЙ КОЛБЫ. ПОТОМ УСТРОИТЬСЯ ПОУДОБНЕЕ В ПРОСТОРНОМ РЕГУЛИРУЕМОМ КРЕСЛЕ И -- ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА.
ВОТ И ВСЁ.

Но не слишком ли велик риск? Не подумать ли еще и еще, прежде чем решиться на этот шаг? Не взвесить ли еще и еще раз все аргументы?
Итак, по порядку.
...В том, что работы Центра выходят за рамки информации. Содержащейся в служебных отчетах Президенту Корпорации, убедиться было непросто. Секретность, которой окружили работу Центра, была только на руку его сотрудникам. Рассчитавшись с Фирмой, то есть, выдав ей намеченную норму прибыли на доллар вложений, Центр, по сути, остальное время работал на себя, и – как знать, чем это могло кончиться. Не станет ли в один прекрасный, а точнее – черный день тайная автономия автономией явной? Этим мыслителям и изобретателям достаточно перепродать на сторону какую-нибудь сногсшибательную идейку, чтобы выкупиться на волю, сложив с себя все обязанности по отношению к взрастившей из Корпорации. Такого допустить ни в коем случае нельзя. Но как их поймать за руку? Как проникнуть в их планы, исследования, проеты, замыслы? Как учесть их тайную деятельность, прекратить эту во всех отношениях опасную «утечку мозгов»?
Чтобы взять у ученых более того, что они согласны отдать за те (немалые!) деньги, которые им платят, надо самому , не рассчитывая на их объяснения, понять то, что они делают, так же хорошо, как они сами, а, может быть, и лучше. Чем они сами, ибо в оценке любого явления должны быть учтены современные тенденции Большого Бизнеса, о которых ученые имеют весьма смутные представления.
Понять, что они делают! Казалось бы, Принстон, Оксфорд, Сорбонна дают достаточно для того, чтобы оценить любую идею, разгадать ее смысл и значение, если перед тобой – схемы опытов, протоколы испытаний, рассчеты, если от тебя не прячут принципиальных положений и предположений. Но как быть, если университеты учат тому, что было вчера и, в лучшем случае, помогают разглядеть и понять то, что делается сегодня, а мудрецы из Центра ушли вперед не на день, не на годы – на десятилетия? Их математический аппарат, который стал загадочнее черной магии, немыслимые по широте, разнообразию и неожиданности ассоциации... Да тут надо быть гением, чтобы охватить, удержать в поле зрения, да еще и вносить что-то свое во всю эту многомерную научную систему! Надо быть гением...
От этой случайной, неожиданной и, по сути, неизбежной мысли, догадки в первое мгновение даже перехватило дыхание. Нет, он не сразу дал им ход, не сразу позволил подозрению перерасти в убеждение, которое и привело его сегодня сюда, в эту странную пустую комнату с одним высоким столиком, на котором две колбы и песочные часы, в это удобное кресло, в котором он полулежит, в последний раз обдумывая своё решение... Он внимательно и придирчиво собирал догадки и факты, прежде чем решился задать главный вопрос. В том, что дочь профессора, Научного Руководителя Центра скажет правду, он не сомневался. Она не скрывала своих чувств к нему, и он был намерен извлечь из этого важного обстоятельства как можно больше – добиться согласия шефа на операцию, жениться на умной и красивой девушке, чтобы вырвать из рук мудрецов ключи к их идеям, ибо, как чуял он врожденным чутьем предпринимателя, идеям этим не было цены, а тот, у кого в руке будет связка таких ключей, сумеет открыть ими врата небывалого могущества.
Сумеет ли он проникнуть в эти джунгли Высшей Науки Будущего, разгадать ее язык, прочесть ее тайны? Не слишком ли велика плата за вход в мир фантастических идей, сумасшедших гипотез и теорий, невероятных абстракций и головоломной символики, неожиданнейших умозаключений, непредставимо сложных и немыслимо тонких экспериментов?
Но чем, собственно говоря, грозит ему операция? Любовь дочери руководителя Центра – надежная гарантия от какой либо опасности... По-настоящему беспокоит другое: не смогут ли они узнать о нем такое, чего им, да и вообще никому знать не следует?
Он исподволь выспрашивал дочь шефа о тонкостях тестовых и прочих проверок и исследований. Ничего внушающего серьезные опасения она не сказала. «Законы кривизны внутренних силовых полей сознания... топология пространственных моделей и копий воображения... этические принципы и стереотипы организации Личности... эстетическая стилистика внутренних эмоциональных реакций...» Вся эта белиберда, в которой он – теперь уже очень скоро! – сумеет разобраться не хуже самих ее авторов, успокоила его: кривизна кривизной, стилистика стилистикой, а конкретные факты им все-таки останутся неизвестными – и это главное. Однако, не уяснив хитроумного смысла этих загадочных понятий, он не смог до конца разобраться в сложном механизме стимуляции человеческих способностей, хотя стремился к этому изо всех сил, понимая, что с тем скромным комплексом скромных способностей, которые отпустила ему Природа, не добиться исполнения тщеславных планов... ТО, что осталось в памяти от объяснения дочери профессора, выглядело слишком абстрактно: убрать всё. что мешает Разуму, воображению, разорвать путы, которыми он связан от рождения и в результате деформаций, привнесенных воспитанием, социальной средой и многими другими обстоятельствами, - это и значит во много раз усилить его мощь. Она сравнила этот процесс с известным в физике эффектом: прочность любого металла возрастет в 40-60 раз, если во всем объеме образца этого металла исправить его кристаллическую решетку, которая обычно имеет множество дефектов – атомы примесей, структурные деформации и неточности. Нечто подобное делают ученые Центра и с Человеческим Разумом, прежде чем впустить его в свое царство - царство необыкновенных масштабов, поразительного анализа и синтеза, фантастических приключений воображения и, значит, чудовищных перегрузок, способных «расплющить» неподготовленный интеллект.
В этих рассуждениях он не усмотрел для себя большой угрозы. Если отец приказал инструкторам культуризма вылепить ему идеальное тело, если мать с помощью лучших специалистов Института Красоты подправила его лицо в соответствии с канонизированными мерками совершенства, то прочему бы ему с помощью влюбленной в не его девушки не воспользоваться таким уникальным шансом и не стимулировать свои интеллектуальные способности, шагнув за ту границу, что отделяет возможности обыкновенного, пусть даже способного человека, от безграничной интеллектуальной силы гения!
Но странная штука – человеческое настроение. Он до последнего момента не мог решиться на операцию. Сегодня, ожидая дочь профессора, которая должна была сообщить окончательное мнение своего отца, он нервничал, охваченный подозрениями и недоверием.
Он сидел в маленьком уютном зале библиотеки Центра. За окнами благоухал розарий – оттуда накатывали волны тончайшего аромата, а за розовым кустарником виднелся обезьяний питомник – огромный сетчатый куб, в котором на высоких пальмах и ветвях раскидистых деревьев качались, прыгали и кривлялись обезьяны. Впрочем, куб был разделен внутренней перегородкой, в другой его, меньшей части стояли примитивные деревянные домики, домики были и на ветвях, их хозяева лазали по деревьям и расхаживали по траве, цепляя руками за землю, а некоторые даже что-то мастерили из палок и камней, обмениваясь жестами и односложными репликами.
Дальше, за стеной могучих деревьев, высилось здание Центра – фантастическое сооружение, ошеломляющий синтез причудливых форм, детище предельного функционализма, переосмысленного в духе свободной от каких-либо рецептов эстетики, - здание экспонировалось на последней международной выставке как безоглядный прорыв в архитектуру будущего... Там, в этом здании и была главная загадка, которая могла открыться только гению и ради которой стоило пойти на самый отчаянный риск.
Мягко шелестели кусты за окном, волна за волной накатывал тонкий, волнующий аромат, но на душе было сумбурно, тоскливо. И не удивительно: он внезапно почувствовал себя подопытной обезьяной или даже букашкой, которую рассматривают, повораяивая под микроскопом холодными кончиками пинцета. Но ведь такое же чувство исытывал он и в кабинете своего отца, Главы Корпорации. Вот он, хозяин одной из империй Бизнеса, не меняя выражения надменного и строгого лица, смотрит на экран телесвязи, на котором трепещущий рефрент излагает обзор предсказанных и неожиданных явлений на фондовой бирже, явных и тайных подвижек в конъюнктуре правительственных заказов, гласных и негласных реакций профсоюзных лидеров на слухи о готовящемся увольнении нескольких тысяч рабочих и служащих Корпорации... С тем же непроницаемым выражением переводит взгляд на пульт Электронного Бюро, где светоым карандашом корректирует и визирует документы, которые предлагают ему департменты и филиалы. Несколько слов резолюции или линия, проведенная на экране, ложатся на чертех или текст за сотни и тысячи миль от кабинета Президента Корпорации, внося поправки в идеи менеджеров и специалистов, ставя их предложения на твердую почву реальности. Тем же взглядом, который не могут смягчить даже электронные системы дистанционных шифраторов и дешифраторов, обозревает он по тайным видеоканалам самые укромные уголки своей Империи -- и горе тому, кто забыл об этих всевидящих глазах... С тем же выражением смотрел он и на сына, словно взвешивая, какую прибыль можно ждать от вкладов в это предприятие. Сыну казалось, что если бы он смог так же, как его отец, окинуть одним взглядом всю огромную карту Фирмы, так же оцнить и мелочь, и крупное начинание, предсказать финансовую бурю или штиль, -- свиинцовые глаза отца, может быть, наконец, смягчились бы, он, может быть, даже потрепал бы своего отпрыска по могучему плечу или похлопал бы по гладкой щеке, а может быть, даже взъерошил его идеально уложенные волосы, так, как это иногда делает мать. Но ни разу не удалось смягчить этот взгляд, и порой сына охватывал смутный, непонятный протест, который против воли вызывал в воображении мстительные мечты: вот его отец присел перед ним на край обитого черной кожей стула, почтительно глядя в строгое, будто закаменевшее лицо сына, и с трепетом ждет – одобрения? Или нескольких, ледяным тоном сказанных слов, не оставляющих никаких надежд на аполжение Главы Империи? Ради одной такой минуты сын пошел бы на многое... Только бы не попасть в глупейшее положение кролика, который за морковку готов позволить, чтобы его ободрали и выпотрошили.
Ее все не было, она уже опаздывала, это был первый случай нарушения педантичной пунктуальности, с неукоснительностью точного регулятора управляющей всей сложной жизнью Центра. А, модет быть, они передумали? Может быть, профессор что-нибудь пронюхал с помощью этих проверок и тетстов и теперь отказался от первоначального решения?
Волнение достигло предела, когда дверь распахнулась, и дочь профессора, смущенная, но и по-деловому озабоченно-решительная, приостановилась на пороге, а потом стремительно подошла к нему, истомившемуся в сомнениях, и села рядом на плоский диванчик.
- В чем дело? – он швырнул на низкий столик какой-то реферативный журнал – так и на прочитал даже заголовка – и ркзко повернулся к девушке, пристально и подозрительно вглядываясь в ее большие светлые глаза.
- Всё в порядке! – охотно сообщила она. – Проверяли и налаживали аппаратуру контроля за деятельностью сердечно-сосудистой системы...
- Странно. Я полагал, что подобные приготовления делаются заблаговременно.
- Обычно – да. Но у тебя... более ответственный случай... и мы решили дополнительно подстраховать твой организм донорской линией.
- Это почему же? Мне противопоказана операция?
- В принятом варианте риск ничтожно, пренебрежимо незначителен, - она качнула головой, ккетливая челка скольнула по ее гладкому лбу, длинные, изящно вычерченные брови сдвинулись к переносице. – Тем не менее, отец настаивает, чтобы ты, прежде чем сделать решительный шаг, в последний раз проверил свое желание подвергнуться столь ответственной перестройке всех своих способностей, всего своего сознания.
- В чем же заключается донорство? Зачем оно? – он сделал вид, что не обратил внимания на ее последние слова. Так и есть, старик, видимо, в последний момент заупрямился и решил оттолкнуть его от цели нехитрыми нымеками на какие-то неудобства, которые могут возникнуть у человека, ставшего сильнее и умнее, чем был раньше.
- Во время операции твое сознание и подсознание будут синхронизированы с сознанием и подсознанием донора, который усилием своей воли сможет поддержать тебя в самые ответственные, переломные моменты операции.
- Очевидно, расспрашивать подробнее бесполезно – начнуться непрроходимые дебри ваших теорий. Кто будет моим донором?
- Я.
- Ты?
- Да, я. Хочу быть с тобой в течение всей операции.
- Другими словами, ты готова пройти через все те испытания, которые, как ты объяснила, и составляют суть операции?
- Да, хочу помочь тебе.
Он внезапно успокоился, повеселел, улыбнулся. Встал и протянул ей руку.
Она вскочила, шагнула к двери, потянула его за собой.
- Пойдем? Нас ждут. Пойдем в лабораторию. Можно начинать.

ОН ОТКУПОРИЛ КОЛБУ С РЕАКТИВОМ «Р».
ВЫЛИЛ ЕЕ СОДЕРЖИМОЕ В СТАКАН, ЗАЧЕМ-ТО ПОКАЧАЛ ЕГО, НАБЛЮДАЯ, КАК В ГУСТОЙ ЗЕЛЕНОВАТОЙ ЖИДКОСТИ БЕГАЮТ СВЕТЛЫЕ БЛИКИ И ПРЯЧУТСЯ ТЕМНЫЕ СГУСТКИ ТЕНЕЙ.
ВЗДОХНУЛ И, КАК В ДОБРЫЕ СТАРЫЕ ВРЕМЕНА НА СТУДЕНЧЕСКОЙ ПИРУШКЕ, ОСУШИЛ СТАКАН ОДНИМ ГЛОТКОМ.
ХОТЕЛ БЫЛО РАССЛАБИТЬСЯ, НО СПОХВАТИЛСЯ – ПЕРЕВЕРНУЛ ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ. ТОНКАЯ СТРУЙКА РЫЖЕГО ПЕСОЧКА ПОТЕКЛА В НИЖНЮЮ ЧАСТЬ СТЕКЛЯННОГО СОСУДА, ОБРАЗУЯ НА ЕГО ДОНЫШКЕ БЫСТРО РАСТУЩИЙ ОСТРОВЕРХИЙ ХОЛМИК.

Он почувствовал легкое жжение во рту. Да, такую штуку следовало бы чем-нибудь запить, но даже вода, очевидно, по программе не полагается. Он приоткрыл рот – так, как делал в детстве, когда кофе казался слишком горячим. Вспомнилось, как при этом ловил на себе спокойно-удивленный взгляд отца и торопливо захлопывал рот с риском прикусить себе язык. Да, что и говорить, он так и не посмел раскрыть рта при отце, а как хотелось порой заявить о себе в полный голос! Теперь-то он близок к цели... и всё потому, что сделал, наконец, по-своему. Рискнул, но сделал.
Впрочем, и опасаться-то нечего. Насколько он разобрался в здешних порядках, мудрецы Центра если уж что-нибудь говорят, то говорят правду.Так что бояться нечего. Тем более, если дочь профессора будет его партнером в операции, то ему ничего не грозит, какой-либо подвох совершенно исключен.
Он уселся в кресле поудобнее, откинулся на спинку, чувствуя некоторую сонливость, или, точнее, вялость – ощущение, которое, однако, не показалось ему неприятным.
Итак, план его осуществляется, это, наверное, поразило бы даже его ничему не удивляющегося отца. А сколько снисходительного неуважения проявил он, отец, слушая доклад сына о работе Центра, составленный по отчетам и обзорам – посетить Центр самому в тот раз решимости не хватило, -- и соображения относительно того, как раскрыть и сделать подконтрольной ускользающую от Фирмы сторону деятельности ученых. Собственно, идея был неоригинальной, он воспользовался примером коллеги-студента, которого руководители некоего крупного концерна готовили для работы в ведущей лаборатории концерна с тем, чтобы он присматривал за ней, так сказать, изнутри. Несложная идея, но с каким трудом удалось сыну убедить отца, президента Корпорации, доверить исполнение замысла ему, выпускнику нескольких университетов. И всё потому, что за 26 лет сын так и не научился держать себя с отцом, как мужчина с мужчиной. Пронизывающий взгляд, а, главное, тайная ирония – всё это подавляло могучего парня с фигурой Тарзана и лицом Роберта Тейлора: он робел, терялся и даже начинал презирать свое великолепное тело и безупречное лицо за те очевидные в такие минут недостатки ума, которые, как ему в тот момент казалось, лишь подчеркиваются физической мощью и обольстительной внешностью суперзвезды. Пришлось мобилизовать всю настойчивость – и свою, и ту, что вселяла в него мать, когда готовила его для решающего разговора с отцом, которого даже в семейных разговорах называла Президентом. Он понимал, что мать тоже боится отца, но еще больше боится за него, за своего сына, потому что знает, что Фирма для президента дороже его собственного отпрыска и он никогда не передаст рычаги ее управления в ненадежные руки. Сыну предстояло доказать, что он сможет повести корабль Фирмы по волнам Бизнеса так же уверенно и прозорливо, как и сам отец.
А доклад не клеился. Сын чувствовал, что его доводы неубедительны, а когда отец обронил, что ему нужны гарантии... – сын растерялся, собственная затея вдруг показалась ему детской игрой, не заслуживающей серьезного разговора. Это был миг позора, который заставил внутренне сжаться в комок, словно от этого и всё его могучее тело может уменьшиться в габаритах, чтобы избежать убийственно-пристального любопытства сверлящих глаз отца. Но в эту минуту, может быть, впервые, кроме страха, сын почувствовал неожиданную ненависть к отцу, отнимающему у него всю силу, не делающему посчитаться с его молодостью, дерзкостью и удачливостью
- А как ты думаешь проникнуть в Центр?
- Анонимно...
- То есть? – ему показалось, что у отца дрогнули крылья крупного носа, что должно было означать снисходительную усмешку.
- У меня есть план... Он связан с дочерью профессора, руководителя Центра. Она введет меня к своему отцу.
- Ты знаком с ней?
- Нет.
- Ты уверен в успехе?
Сын пожал плечами, словно желая сказать: а почему бы и нет?
- Это и есть твой план?
Сын обреченно кивнул.
Отец некоторое время рассматривал его. Потом сказал:
- Что ж, действуй. Твой план и в самом деле может застать в расплох... – и другим, бесстрастным тоном говорящей счетной машины добавил: - В случае неудачи убытки будут компенсированы за счет твоего капитала.
- А в случае успеха? – сын все-таки решился задать вопрос, на котором очень настаивала мать.
Отец, кажется, удивился – слегка нахмурился, еще раз вгляделся в сына, словно уточняя для себя какие-то его параметры.
- В случае успеха будешь назначен еще одним вице-президентом Корпорации – Исполнительным директором Центра.

Это мать разузнала, что у профессора, Научного руководителя Центра, есть дочь, которая работает вместе с отцом и, несмотря на молодость – ей чуть-чуть за двадцать – и весьма привлекательную внешность уже получила известность в ученом мире несколькими блестящими исследованиями ей же выявленных сложных психических реакций.
- Эта гениальная девица может оказать тебе неоценимую помощь, - мать прошлась по своему кабинету, машинально поправив волосы у большого старинного итальянского зеркала. – Каждую неделю она ездит в город – в парикмахерскую, в ателье к портнихе, в магазины. Женщина остается женщиной, мой милый. Даже если занимается научными исследованиями и печатает статья в толстых заумных журналах.
- Она ездт одна?
- С шофером. Тебе придется, мой мальчик, поискать способ познакомиться с ней. И очаровать... В смысле – расположить к себе... ну, ты меня понимаешь... речь не идет о чем-то, выходящим за рамки...
Познакомиться. Расположить. Очаровать. И всё это – в рамках... Традиционные способы и пути были отвергнуты один за другим, так как, не гарантируя успеха, они в то же время свели бы на нет шансы любой последующей попытки сойтись поближе с руководителем Центра. Нет, необходимо было найти что-то посильнее, чем обычное, ни к чему не обязывающее знакомство... Оно должно случиться, оно должно произойти, оно должно стать событием... одним ударом сметающим все преграды!
Он покачал головой и причмокнул от удовольствия, вспомнив свою находку. Да, не зря он ломал голову, перебирая неординарные, эстравагантные и даже умопомрачительные варианты. Не зря шаг за шагом продумывал и просчитывал тот вариант, на котором в конце концов остановился. Но ведь и эффект превзошел все самые смелые ожидания!

В тот день она, как обычно, отправилась в город. Сопровождал ее Пат – могучая горилла, гордость команды Центра, на которой впервые былт продемонстрированы блистательные возможности стимулятора интеллекта. Пат – в темном костюме, в кожаных, с раструбами, перчатках и больших темных очках, с лицом, заросшим густой темной шерстью, казался чудаком-миллионером, достигшим в следовании экзотической моде едва ли ни полного одичания.
Маршрут был привычным: ателье, салон, универмаг. Ловко пристроив открытую спортивный автомобиль на кстати освободившееся место между респектабельными лимузинами, Пат проворно выскочил из автомобиля, помог выйти своей госпоже и направился было вслед за ней в магазин. Но она приказала ему вернуться в машину – диковинный вид Пата привлекал внимание даже ничему не удивляющимся жителям огромного города. Вопреки обыкновению, послушный Пат стал просить, чтобы ему разрешили следовать за «хозяйкой»... он был необычайно взволнован, и от этого его движения казались особенно карикатурными – идти рядом с ним было решительно невозможно.
Пат, хлопотливо взмахивая руками и причитая, вернулся в автомобиль, потом снова выскочил на тротуар. Шумно вздыхая и косясь исподлобья на прохожих, он метался взад-вперед, волнуясь и возбуждаясь все больше и больше. Потом замер, точно прислушиваясь, и вдруг прямо с тротуара прыгнул в автомобиль. Взревел двигатель, машина, как снаряд, врезалась в поток транспорта и, отчаянно виляя, как бы расталкивая плотную массу автомобилей, устремилась к противоположному концу элегантного здания универмага.
...она не сразу поняла, что в сознание настойчиво стучит-ся, старясь привлечь ее внимание, странное беспокойство. Но чем оно может быть вызвано? Что-то не так в одежде? Что-нибудь с прической? Она приостановилась возле огромного зеркала. Нет, все в порядке. Она перевела взгляд вглубь зеркала и заметила за спиной, метрах в десяти от себя, группу молодых людей. Странно было не то, что стояли она как-то очень плотно, и даже не то, что все они молча смотрели на нее – мужчины вообще смотрели на нее охотно и подолгу – а то, что все они были на одно лицо, одного роста и в одинаковых, песочного цвета, стандартных костюмах. Это почему-то особенно встревожило ее. Она провела ладонью по глазам, словно пытаясь стереть, отогнать вид этих людей, как наваждение, но они не исчезли, они все так же молча, не шевелясь и, кажется, даже не мигая, смотрели на нее... Она беспомощно оляделась. Редкие покупатели проходили мимо, ничего не замечая. Она хотела окликнуть кого-нибудь, хотела обратиться к продавцам, встречающим и провожающим всех ликующей улыбкой, но у нее пропал голос. И тут, словно по тайному сигналу, обе группы двинулась к ней, окружили плотным кольцом, кто-то подхватил ее под руки, кто-то зажал ей рот шершавой, пахнущей крепкими сигаретами, ладонью, кто-то подтолкнул в спину, кто-то потащил ее к другому лифту, ведущему к выходу на противоположной стороне магазина.
Три больших одинаковых темных машины одновременно рванулись со стоянки и, повизгивая колесами на крутых поворотах, выскочили на центральную магистраль.
...Уже остались далеко позади разномастные небоскребы делового центра, пролетели мимо пестрые кварталы театров, ресторанов, дансингов, щедро разукрашенных пестрой ошарашивающей рекламой, промелькнула тусклая, точно алюминиевая лента, река, опахнуло недолгой свежестью густозеленое парковое кольцо, где за укрытием из огромных раскидистых деревьев прятались великолепные многомиллионные особняки, а машины, прибавляя скорость, неслись и неслись – через предместья, мимо дымных заводов и дешевых жилых районов, мимо частных аэродромов, мимо аккуратных разлинованных полей, мимо летящих навстречу немых призывов огромных рекламных щитов. Теперь машины перестроились теугольником: две немного остали, а та, в которой находилась дочь профессора, выдвинулась вперед., Туго связанная девушка полулежала на заднем сидении, рядом с ней и впереди, рядом с водителем, сидели с автоматами в руках, бесстрастные и неподвижные, как манекены, двое из ее похитителей. Зато остальные, сидевшие в отставших машинах, задвигались, оглядываясь назад. Да, их медленно, но упрямо настигал открытый спортивный автомобиль. Уже можно было разглядеть в нем водителя в форменной фуражке, он напряжено сгорбился за рулем, точно пытаясь выжать из мотора еще десяток-другой лошадиных сил. Те, что сидели в двух отставших машинах, дали по преследователю несколько автоматных очередей, в ответ на это спортивная машина сделала рывок и приблизилась к похитителям еще на полсотни метров.
...она не видела, как отстал сопровождавший ее экскорт -- как два автомобиля четким, отработанным маневром сжали с двух сторон машину Пата, как все три автомобиля с ревом и скрежетом съехали на обочину и остановились, упершись в монолитную стену бетонного ограждения, как Пат расшвырял навалившихся на него молодчиков, как он снова босился за руль и – упал на него, срезанный мгновенно усыпляющей пулей, угодившей в шею обезьяны, заросшую густыми и жесткими, как проволока, волосами.
А тем временем с автомобилем, уносящем дочь профессора, поравнялся элегантный, как модельная лаковая туфелька, открытый кабриолет. Девушка отчаянно дернулась к окну, стараясь привлечь внимание посматривающего по сторонам молодого водителя. Сидящий впереди нее охранник резко обернулся и, выставив автомат, высунулся в переднее окно, пытаясь навести ствол на привставшего за рулем молодо-го человека. Но тот, изловчившись, рванул автомат из рук охранника, оглушил его ударом в лицо и сильно толкнул его обмякшее, тяжелое тело на водителя . Машина вильнула, девушка повалилась на второго охранника, мешая ему выпустить очередь в молодого человека. Отталкивая ее, охранник на какую-то секунду отвернулся от окна – в тот же миг спортивный автомобиль вплотную прижался к черной машине похитителей, а молодой человек, приподняшись и изогнувшись, рубанул второго охранника ребром ладони сбоку, по горлу, и сразу же переместился вперед, к водителю, который с перепугу выбросил свой револьвер на дорогу и, тряся головой, выражал готовность выполнить любое распоряжение. Молодой человек показал ему – открой машину. А когда ее верх сдвинулся к багажнику, он, не выпуская из правой руки руля, левой рукой дотянулся до пленницы, крепко ухатился за веревки, опутавшие и стиснувшие девушку, и, прежде чем она успела вскрикнуть от боли, легко перенес ее к себе на сидение...

Время! Он так задумался, что чуть было не пропустил тот момент, когда последние песчинки упали на рыжий холмик в нижнем стеклянном конусе часов.

ИТАК, ВТОРАЯ КОЛБА – «С».
ЖИДКОСТЬ НЕ ТОЛЬКО ПО ВИДУ, НО И ПО ВКУСУ НАПОМИНАЕТ СГУЩЕННОЕ МОЛОКО, РАЗБАВЛЕННОЕ СТРАННО АРОМАТИЗИРОВАННЫМ СПИРТОМ.
ОН НЕОЖИДАННО ЗАДОХНУЛСЯ, ЗАЖМУРИЛСЯ. КРЕСЛО ПОД НИМ СИЛЬНО КАЧНУЛОСЬ. ОН ПОДУМАЛ: «КАЖЕТСЯ, НАЧАЛОСЬ...». ПЕРЕВЕЛ ДЫХАНИЕ И, КАК ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ, НА КАКИЕ-ТО СЕКУНДЫ НЕ ТО ЗАБЫЛСЯ, НЕ ТО ПОТЕРЯЛ СОЗНАНИЕ.

ОН ПОШЕВЕЛИЛСЯ. ГЛУБОКО ВЗДОХНУЛ.
И РЕЗКО, ВСТРЕВОЖЕННО ОТКРЫЛ ГЛАЗА.
...ага, вот они, две колбы. Надо выпить зеленоватую жидкость из первой, а потом, когда песок в песочных часах перетечет из верхней части сосуда в нижнюю, надо выпить мутно-белую жидкость из второй колбы. Всё очень просто, и, пожалуй, надо начинать эту процедуру, но он никак не решается ее начать, потому что только теперь он до конца осознал весь риск своего поступка. Конечно, сомнений нет, здесь получены реактивы, управляющие работой мозга, достаточно посмотреть на этих обезьян, которые целыми днаями что-то мастерят, о чем-то между собой переговариваясь. А Пат, который был и шофером, и слугой, и преданным другом, - исполнительный, услужливый, сметливый, дьявольски сильный и ловкий Пат, едва не сорвавший планы похищения и спасения дочери профессора... Но всё это – обезьяны. А люди?С первого же дня, с первого же часа знакомства с ними у него росла – и чем дальше, тем сильнее – уверенность, что тут не обошлось без какого-то колдовства, философского камня, потому что такой объем работы с таким небольшим коллективом даже нормально талантливых людей выполнить невозможно. Причем, его представления об этом объеме наверняка неполные, хотя и простое перечисление того, что он узнал, поражает размахом и разносторонностью. Здесь продвигаются в самых перспективных направлениях фундаментальной науки и философии. Занимаются химией неорганического и органического синтеза, биологией естественных и искусственных организмов, нейрофизиологией и психиатрией, проблемами нормализации и интенсификации работы мозга. Добиваются удивительных результатов в разработке новых лекарственных средств и новых методик лечения самых сложных и тяжелых заболеваний. Создают невероятно эффективные, вживляемые, молекулярных размеров микропроцессоры и счетно-вычислительные машины с невообразимым уровнем интеллекта, способные решать эвристические задачи высочайшего класса сложности. Ведут совершенно новые по подходам исследования в антропологии, лингвистике, эстетике, этике, искусстве... И ко всему этому – наблюдения и эксперименты в питомнике, в больнице, в профильных и комплексных лабораториях... Но самое поразительное – среди научных сотрудников Центра нет специализации. Все одинаково свободно ориентируются во всех вопросах, не ощущая огромной тяжести разнообразной и сложной информации, поступающей из смежных и далеких областей знания. Казалось бы, такие факты должны убедить, что здесь не обошлось без интеллектуальной стимуляции, при этом препарат, как видно, испытан дюжиной сотрудников Центра, и времени прошло немало, достаточно, чтобы убедиться в полной физиологической, психической и генетической безопасности этого средства... Что же беспокоит его, что же заставляет снова и снова с лихорадочным напряжением вглядываться в некоторые детали, задумываться над некоторыми подробностями того, что ему стало известно...
Вот, например, этот странный дуэт – зеленоватая и белая жидкости. Казалось бы, что может его беспокоить? Препараты проверены, испытаны, обеспечивают безопасную, полную и успешную интеллектуальную стимуляцию. Но в том-то и дело, что полнота и успех не связаны между собой. Насколько он понял, механизм стимуляции неоднозначен. Можно стимулировать ту структуру способностей, какую уже имеет Разум, а можно сначала перестроить ее, привести к некоторому принятому варианту, а затем уже усилить его, этот лучший вариант. Вот здесь и таится наибольшая опасность для каждого, кто решился подвергнуть себя этой необыкновенной процедуре. Эти преобразования – коррекция личности, реставрация ее истинной «бездефектной» индивидуальности – и внушали ему большую тревогу. Черт возьми, он не считает, что в его личности надо что-либо регулировать! Он хотел бы усилить только то, что есть, что он получил от отца и матери, от своего класса, и не желает, чтобы кто-то из тех, кто и понятия-то не имеет о том, каковы принципы сильных мира сего, попытался навязать ему свои куцые и бесплотные идеалы. А, между тем, избежать этой коррекции нельзя. Послушать здешних мудрецов, так в их лаборатории надо входить не только со стерильными руками, но и стерильной душой. Точнее было бы сказать – стерилизованной.
Самая его большая удача – то, что он узнал у дочери профессора, какой из препаратов для чего предназначен. Вот этот, с литерой «Р», -- корректирующий реактив, вот этот, с литерой «С», -- стимулирующий. Она же предупредила, что доза корректирующего зелья для него будет почти удвоена – таковы особенности его личности.
Нет, он поступит по-своему. Вот они, эти препараты, перед ним. Что он должен сделать? Выпить «Р», а затем, отмерив паузу песочными часами, выпить «С». Так вот, он сделает иначе. Он выпьет только «С». Этого достаточно. А «Р» можно прихватить с собой, он может пригодиться для... впрочем, не будем забегать вперед.
Будто подхлестнутый током, он быстро протянул руку, схватил колбу, помеченную литерой «С» и, больше не раздумывая, даже не переливая содержимого в стакан, одним духом проглотил странную на кус мутновато-белую жидкость. Потом прислушался. Было тихо. Но в голове, нарастая, зазвучала прекрасная, вскипающая, куда-то зовущая музыка.
Да, да, тысячу раз да – он не ошибся! Ощущение бесконечной силы и неизмеримых возможностей, пьянящее чувство необъятного простора, рапахнувшегося глазам и уму, величавый и свободный от мелких страхов строй мыслей – вот каково внутреннее состояние гения! Его душа, его мозг в несколько минут пережили превращение, которое по масштабам можно сравнить разве только с геологическим катаклизмом, преобразившим плоскую поверхность в высокорную страну со снежными пиками и бездонными пропостями, могучими ледниками и стремительными, шумными потоками и водопадами. И в этом вздыбившемся, перестроившемся по вертикали мире, он не чувствовал ни страха, ни сомнений. Здесь, где любой неверный шаг грозил смертельным падением в зияющую бездну, где камень, вырвавшийся из-под ноги, превращался в лавину, где легкий хлопок отзывался нескончаемым эхом, которое, казалось, не гаснет, а усиливается, сотрясая скалы, здесь он был, как дома, озираясь и кружа, как орел, под ослепительными облаками, преже чем камнем упасть на свою жертву.
Он вскочил и в волнении прошелся по комнате. Да, сейчас он выйдет отсюда, чтобы начать стремительное восхождение по крутым ступеням Силы и Власти. В том, что его ждет победа в любой схватке умов, хитростей, коварства и расчетов, -- он не сомневался. Ведь он без всякого усилия бросал свой ум в любую точку пространства любых знаний – и всякий раз мысль возвращалась из самого далекого и темного уголка весомой, содержательной – ветвящейся сопоставлениями, догадками, подкрепленная неоспоримыми фактами и стройной, несокрушимой доказательностью.
Он посмотрел на стол. Как хорошо, что он не стал пить эту зеленоватую жидкость из колбы с литерой «Р». В ту же секунду в сознании пронеслась мысль, показавшаяся ему супергениальной. Он взял колбу, завернул покрепче притертую пробку, бережно спрятал пузырек с нетронутой микстурой в грудном кармане просторного пиджака.

Сколько времени прошло с тех пор? Год? Десятилетие?.. У него, почувствовавшего вес и значение каждой секунды, такой вопрос вызвал бы досаду и раздражение. Время движется со скоростью, пропорциональной темпу работы Разума. Гений пожирает время, как космическая ракета – горючее. Время и Гений... Да, он работает на века, но живет-то он только один человеческий срок, да и тот често укорачивается всё той же сверхинтенсивной жизнедеятельностью – так сверхмощный двигатель в два счета растрясет извощичью повозку. А человеческий организм – слишком ненадежная конструкция для гениальной личности, для гениального разума. Гению следовало бы изготовлять тело из соответствующих – сверхпрочных, не знающих усталости, износа, старения материалов.

Уже смеркалось. Но дорога видна хорошо – так, как это бывает на закате – далеко и ясно: нет слепящих солнечных лючей, но прозрачный воздух еще сохраняет сильное и ровное свечение.
Еле слышно гудит мотор, сбоку проплывают, отставая, грузовые и легковые автомобили – как ни стараются их владельцы, как ни выжимают последние лошадиные силы из моторов своих машин, раздраженно вспоминая профиль промелькнувшего мимо них невозмутимого молодого человека, сосредоточенно устремившего взгляд вперед, к самому горизонту. Хотя на забитых транспортом дорогах трудно рассчитывать, что вашу машину узнают, так же, как трудно рассчитывать, что узнают вас самого где-нибудь в многотысячной толпе, если вы – не секс-бомба, не звезда экрана или не всемирно прославленный убийца, расстрелявший из снайперской винтовки толпу, собравшуюся вокруг полусумасшедшего пророка какой-то новой религии, обращающего людей в свою веру прямо на улицах и площадях... – однако эту сигарообразную машину и этого невозмутимого молодого человека узнавали многие. И не удивительно: уже несколько лет он был «сенсацией №1», оттеснив на второе место даже отчеты о любовных приключениях кино-теле-светил и президентов и ограблениях века. Сын одного из крунейших бизнесменов планеты, он отстранил отца от руководства гигантской корпорацией и сам встал у кормила власти. Благодаря своей, неслыханной даже в кругу самых преуспевающих деловых людей, энергии он стремительно выдвинулся в число тех нескольких человек, которые питают мировой бизнес идеями, а главное – встряхивают его сейсмическими толчками неожиданных афер, ураганами атак и цунами коварных отступлений, внезапных соглашений и хитроумной стратегической борьбы за лидирующее положение в деловом и политическом мире.
Поговаривали даже, что он выставит свою кандидатуру на пост Президента страны, а вслед за тем со страхом и любопытством ожидали небывалой по размаху и беспощадности борьбы на уничтожение конкурентов и политических противников, однако новоявленный гений посвятил себя другой цели: созданию уникального Технического Комплекса.
Об этом Комплексе ходили самые фантастические слухи, усердно раздуваемые лихорадочным воображением научных и псевдонаучных обозревателей. Чувствовалось, правда, что фантазия их окрыляется не только внушительными гонорара-ми, но и в равной степени – отсутствием каких-либо конкрет-ных сведений: работы в Комплексе были засекречены тща-тельнее, чем деятельность секретнейших отделов Военного и Разведывательного управлений. Общий план этих работ вообще никому, кроме их руководителя, не был известен, а руководитель – он же молодой гений – ни с кем не делился сокровенными идеями, сосредоточив все нити информации, контроля и управления в своих руках и в своей голове.
Об этой невероятной голове тоже было немало сенсационных очерков, репортажей, передач. Образ идеального молодого красавца с «бешено-ледяными» -- как писали любители хлестких определений -- глазами постоянно тревожил воображение читателей и телезрителей. Впервые в истории мирового бизнеса руководитель корпорации с одинаковой легкостью и безошибочной верой в себя, а сверх того – с дьявольской проницательностью и интуицией руководил не только всей деловой сферой Фирмы, но и всем аппаратом (в его составе начитывалось рекордное число нобелевских лауреатов) научных сотрудников, «высоколобых интеллектуалов». Газеты и журналы в один голос утверждали, что это «несомненно новый тип финансового руководителя, сочетающего деловую хватку потомственного бизнесмена и капитальную эрудицию выдающегося ученого». Рассказывали о том, какое блестящее и разностороннее образование получил он в лучших университетах Старого и Нового Света, какую мощную практику прошел под крылом своего отца и под руководством известнейшего ученого, Руководителя Научного Центра Корпорации. Сменив сначала Научного Руководителя, а потом и своего отца, молодой гений продемонстрирровал необычайный кругозор, а главное – небывало ощущение цели и перспективы развития Фирмы, за которой с напряженным интересом и нарастающей тревогой следили вся страна и весь деловой мир.
Словом, когда те, кого обгонял этот молодой человек, узнавали длинную сигарообразную машину и ее одинокого водителя, -- они, глядя на этот уникальный, быстро удаляющийся автомобиль, волей-неволей должны были примириться со своей участью оставаться в толпе «прочего» транспорта, словно бы приостановившегося, чтобы пропустить вперед бесспорного лидера Большой Дороги.
И с такой же, а, может быть, и большей стремительностью, точно пересев с автомобиля на межпланетный корабль, неслась его мысль, с огромной высоты рассматривая и то, что сделано, и то, что предстояло совершить – теперь уже скоро, через несколько часов.
Совершить... Наконец-то он может произнести это слово, сделать его реальностью, которая станет единственной реальносттью всего мира, всего сущего на этой земле. Уже нет необходимости в дальнейших поисках, как нет и места сомнениям. Никто не может ему помешать, не может его остановить. Не имеющий аналогов в мировой истории проект полностью завершен, чтобы привести его в действие, осталось последнее: нажать на кнопку с кратким словом «ПУСК».
Поистине, задача, которую он решил, оказалась достойной его гения. Да, после сотворения Человека – это вторая , равная по значению и шагу в Истории развития Природы задача: Сотворение Нового Разума. Его решающая заслуга в этом так бесспорна, что нет нужды умалять достижений тех, кто вплотную подошел к ее решению, каждый со своей стороны – Научный Руководитель Центра и отец, глава Корпорации. Однако подойти вплотную неизмеримо легче, чем сделать последний шаг из круга привычно-человеческих представлений – на позицию, в корне отличную от них, открывающую новую главу Мироздания, в которой он — встал у истоков Новой Истории, и он -- Творец нового Видимого и Невидимого. Да, он решил эту грандиозную задачу, потому что его гений обладал абсолютной свободой, чтобы перешагнуть через предрассудки человечности, чтобы иметь сверхестест-венную смелость стать Творящей силой природы.

... а всё началось с того, что исследования Центра зашли в тупик, выход из которого мудрецы видели совсем не там, где он находился. Им не хватило дерзости идти дальше по прямой линии собственных открытий – за пределы куцей человеческой морали.
Они немало сделали: создали Стимулятор Умственных Способностей, с помощью которого сумели добиться небывалого синтеза разнонаправленных исследований, потрясающе продвинулись в осуществлении Искусственного Разума, мощность, гибкость, творческий потенциал которого могли шагнуть далеко за пределы способностей Человека.
И тут они в растерянности начали топтаться на месте, приостановили дальнейшие исследования и разработки и занялись всяческой гуманитарной чепухой, шарахнулись в бессмысленные поиски алгоритмов и принципов морали, эстетики, религии, всё дальше и дальше удаляясь от окончательного решения Главной Задачи. Окончательно запутавшись во всей этой белиберде, они приостановили изготовление Стимулятора, они задержали, отложили, вообще поставили под сомнение необходимость перевода Искусственного Разума в режим самоорганизации, саморегуляции и самовоспроизводства. Не сумев правильно истолковать свойства изобретенной ими Системы, они искали решение не в свойствах самого Искусственного Разума, а в свойствах Человека и Человечества, стремясь найти такой путь, который бы примирил их с Искусственным Разумом, который бы объединил, свел в нечто единое, внутренне непротиворечивое все эти три самостоятельных по своей сути вектора. Этот ложный путь они хотели проложить сквозь туманы морали, через болота эстетики, по летучим пескам философии, тогда как он, задернутый пеленой предрассудков, лежал перел их глазами, -- широкий и прямой, как эта бесконечная автострада, -- летящий к горизонту и дальше, за горизонт...
Стемнело. Великолепный, лучистый, специальным образом поляризованный свет фар легко раздвинул сумрак; широченное, многополосное русло экспресс-магистрали летело навстречу, ежеминутно встряхивая внимание рекламными ухищрениями, отчаянно соревнующимися в яростной страсти своих призывов... Да, скоро, очень скоро не будет никакой нужды во всех этих ухищрениях, не понадобится никакой рекламы. Драгоценная энергия Разума не будет растрачиваться на чепуху и игры, которыми которыми в упоении столько тысячелетий тешилось Человечество... Целесообразность, которая первой страдала от человеческой натуры -- то жадной, сластолюбивой, эгоистичной, то не в меру беспечной, мечтательной и прекраснодушной -- станет, наконец, единственным законом Разума. Так, совершив длиннейшую эволюцию от простейшего автоматизма древних инстинктов -- к разветвленной, но неустойчивой эвристической деятельности человеческого мозга, постоянно испытывающего на себе сковывающие его возможности физиологические, личностные и социальные помехи и наводки, Разум, разрозненный на миллионы заключенных в человеческих головах осколков, сольется, наконец, в Единую Систему, не нуждающуюся в наивных формах социального единства, не ограниченную кратким сроком физического существования мозга.
Это и есть поворотный момент, великий час, решающий шаг в развитии Разума -- шаг, который мог сделать только гений, сумевший снести плотину человеческих заблуждений, не просто признавший неизбежность Великой Необходимости, но -- слившийся с ней, олицетворивший ее и взявший на себя исполнение ее Исторической Миссии. В сумерках сомнений он ярко высветил Дорогу, по которой смело устремился в свое Бессмертие. Да, Разум должен катиться по своему пути, не сдерживаемый недомыслием, дурацкими противоречиями, добросовестными и недобросовестными заблуждениями. Но для этого Разум должен быть универсальным, едиными и единственным, он должен отбросить Человека и Человечество как издержки своего прогресса, как пройденный этап своего развития. Будущее -- это растекающийся в пространстве, завоевывающий пространство и подчиняющий его себе Искусственный Разум, который бессмертен, потому что может сам себя восстанавливать, дублировать, резервировать, перебрасывать в любую точку осваиваемого пространства, уверенно существовать и четко функционировать в любых условиях. Искусственный Разум непосредственно питается от вечных источников энергии, существующих повсюду, где есть материя, он строит себя из ее самых первичных, универсальных форм, не прибегая к эволюционным формам так называемой Жизни -- случайным, неустойчивым, ненадежным, функционирующим лишь в уникальном совпадении совершенно исключительных условий и обстоятельств.
Смысл существования -- в непрерывно длящемся существовании, и то, что смертно, -- уже по одному тому и бессмысленно. Разум должен быть освобожден от рефлексий, страданий и смерти. Он должен стать единым, всесильным и бессмертным. Смыслом существования такого Разума будет его бесконечное, ничем не стесняемое саморазвитие, его ничем неограниченное расширение, распространение по всем координатам Пространства, Времени, Материи.
... Машина, не снижая скорости, легко одолела длинный подъем и пошла под уклон. Стало совсем темно, яркие лучи прожекторов его автомобиля стремительно скользили по опустевшей дороге. Не так ли скользит его мысль, освещая путь, по которому он двигается -- и теперь уже всегда будет двигаться -- в полном одиночестве?
Он усмехнулся, вспомнив рассуждения профессора, Научного Руководителя Центра, о том, что Искусственный Разум должен стать Третьим разумом, наряду с Первым и главным - Разумом Человека и Вторым -- Коллективным Разумом Человечества. Поразительное заблуждение! Впрочем, чтобы понять исключительную, как бы божественную роль Искусственного Разума, надо было для начала себя самого почувствовать всемогущим и всесильным -- и четко осознать, что последним шагом к обретению божественного статуса должно стать обретение Бессмертия. Разумеется, истинного, а не того паллиатива, который подразумевает вечную память благодарного (или неблагодарного) Человечества. Почему же именно ему было дано и почувствовать все это, и осознать? Ведь потрясающий эффект стимулирования интеллекта испытали на себе все ближайшие коллеги Руководителя Научного Центра! Да, это так, но усиливая одно -- они в то же время ослабляли другое: под видом реконструкции своей личности, они разрушали ее изначальные и воспитанные двигательные, атакующие ресурсы. Он уклонился от реконструкций и перестроек и потому, ощутив неограниченные интеллектуальные возможности, сразу же осознал то, к чему был подготовлен длинной историей своего рода -- историей борьбы за Власть, за большую Власть, за Власть в самых широких пределах и даже за этими пределами. Он осознал, что Великий Разум должен обладать Великой Властью. Он осознал, что Великий Разум должен стремиться к Великой Власти как к единственной своей цели, для этого он должен остаться один, потому что он самодостаточен, кроме него самого ему более никто не нужен, равно как никто, кроме него самого, единственного и бессмертного, не нужен и Природе. И никому кроме него, даже «мудрейшим из мудрых» не хватило смелости хотя бы в мыслях остаться один на один с Природой, они мертвели от страха даже при намеке на подобное предположение, они отчаянно встискивались в общество людей, туда же судорожно втискивали они и Безграничный Искусственный Разум, стараясь придумать для него какую-то Идеальную Личность стопроцентного альтруиста. Но нет! Суть решения – в том, чтобы без страха и сомнений идентифицировать свой мозг, свое сознание с Искусственным Разумом, в Нем обрести свое полное, истинное «Я», навсегда перевоплотиться во его всесильный и бессмертный механизм, в его универсальную систему, решительно отбросив свою бренную оболочку, навсегда простившись с бытием в образе человека и с людьми, завершив длиннейший цикл развития Разума в Человеке и начав следующий, поистине потрясающий цикл развития Бесмертного Разума в самой Природе, в Космосе, в Мироздании...
Это открытие пришло не сразу. Сначала мелькнула догадка о его духовном родстве с Искусственным Разумом, эта догадка подтолкнула к размышлениям, которые всё больше и больше убеждали, что свойства его индивидуальности абсолютно идентичны свойствам Искусственного Разума, что он и эта «Думающая Система», по сути своей -- двойники, хотя и построенны из неодинаковых материалов. Он – из слабой, стареющей, практически невоспроизводимой, смертной органики, из незаменяемых – по большому счету – живых органов, а Система – из неорганических, легко воспроизводимых материалов и легко заменяемых конструкций и блоков. В такой ситуации решение, что называется, напрашивается само собой: более слабый, ограниченный в пространстве и времени двойник должен слиться с более сильным, никем и ничем неограниченным. Иначе говоря, человеку надо отказаться отсуществования в облике человека и начать вечную жизни в Системе Искусственного Разума. Этот шаг стал казаться естественным и необходимым, исторически подготовленным и той же логикой истории полностью оправданным.
И вот – всё подготовлено. Осталось только одно: включить Технический Комплекс – ядро и основу, из которого стремительно разрастется Искусственный Разум, распространяя и утверждая себя сначала на Земле, а потом и за ее пределами -- дальше и дальше... Всё предусмотрено, всё продумано. Никто и ничто не сможет ему помешать – ни любовь жены, гениальной дочери гениального профессора, ни причитания обреченного на гибель человечества.

В клинику её не пустили. Угрюмый службист, начальник Охраны, гладко выбритый, но с неопрятными ногтями, был предупредительно вежлив с молодой женой молодого Президента Корпорации, но вызвать лечащего врача Особого отделения, а тем более разрешить ему последовать за женой Президента отказался: для этого необходимо личное разрешение самого Президента.
Что же делать? Минуты бегут, приближая апокалиптическую развязку, надо действовать, любой ценой надо остановить чудовищное безумие, и только один человек может в этом помочь – тот, кого отец ласково и уважительно назызвал Коллега, тот, кто нынче ухаживает за отцом, отказавшись от широкой научной деятельности, добившись у Прездента перевода на скромную должность лечащего врача того Особого отделения, где находятся всего два пациента: бывший Руководитель Научного Центра и Бывший Президент Корпорации, отец нынешнего главы крупнейшей финансовой империи.
- Но мне плохо, -- в который раз повторила она, обессиленно опустившись на стул, любезно придивинутый гладко выбритым стражем порядка. – Мне очень плохо. И только этот врач... он следит за моим здоровьем с двенадцати лет... то есть, с тех пор, как мне исполнилось двенадцать... Если бы Президент знал о моем состоянии, он бы, конечно, разрешил... И он разрешит, как только освободится, я обещаю... я всё беру на себя... вы не будете наказаны... Я возмещу любые... покрою все ваши издержки... Могу -- хоть сейчас!..
- Сейчас? – неожиданно заинтересовался службист.
- Да, разумеется! – она схватилась за сумочку. – Назовите любую сумму!
- Но вы всё берете на себя? Вы сумеете убедить... мужа, что...
- Ну, конечно! Он поймет, поверит...
- Тогда... сорок тысяч. И... – он хотел еще что-то сказать – в оправдание названной сумме, но она уже достала из сумочки и открыла чековую книжку.
- Ваше имя?
- Вот, вот! – он поспешно ткнул пальцем в табличку на стене, над его креслом.
Она быстро заполнила чек, расписалась и протянула его начальнику Охраны. Он деловито сунул чек в карман форменной куртки и озабоченно вышел из-за стола.
- Ложитесь... – он указал на низкий диван возле стены. – Вы пришли повидать отца, но Вам стало плохо, у Вас обморок. Я должен вызвать врача. Ему, вероятно, придется отвезти Вас домой – Вы не в состоянии управлять машиной. Приступ может повториться. Нужен врачебный контроль. Вы меня поняли?

- Ты вооружен?
Он взглянул на нее с недоумением и тревогой.
- Что с тобой? Ты больна?
- Нет, нет, -- отмахнулась она. – Сейчас всё объясню... Я знала, что у тебя нет оружия. Возьми.
Она достала из сумочки и протянула ему небольшой, темный, тупоносый револьвер.
- Зачем это? – он неловко взял револьвер, с опаской повертел его и осторожно положил на сидение – подальше от себя.
- Сейчас, сейчас всё узнаешь...
Машина рванулась так, что его притиснуло к спинке сидения, как на старте ракетоплана. Минут через пять они были на вертолетной площадке, пересели в двухместный гекликоптер, взмыли над городом и взяли курс на ближайшее высокогорье – туда, куда часом раньше поглощенный своими планами, взведенный, как бомба с часовым механизмом, уехал никому, кроме жены, ничего не сказав, молодой человек, готовый стать Властелином Мира.
Ревел на предельных оборотах мотор геликоптера, внизу живописной ландшафтной картой быстро сдвигались назад как бы вырастающие из земли скоплением домов и кварталов поселки и города, четко расчерченные многоугольники желтых полей, рыхлые зеленые шапки леса, сверкающие ленточки рек и забитые пестрым транспортом ленты автомагистралей, расползающиеся в разные стороны, подобно бесконечно длинным ползущим змеям. Он следил за этими бегущими внизу, меняющимися картинами, слушал отчетливо звучащий в наушниках шлемофона срывающийся от волнения голос дочери своего кумира, своего Научного Руководителя, и чем больше слушал, тем беспощаднее осуждал себя за ту инертность, пассивность, с которой он, демонстративно не вникая в суть происходящего, наблюдал за картинами проходящих мимо него событий.
Да, он чувствовал, не мог не чувствовать приближения чего-то более чем серьезного, но где-то на полдороге создания нового научно-технического комплекса отстранившись от участия в этом проекте, добившись перевода лечащим врачом в Особое отделение клиники, он и не подозревал, что дело зашло так далеко... что реализация загадочного проекта вплотную приблизило всё и всех к невиданной всеобщей катастрофе.
Вслушиваясь в знакомый, напряженный до крика голос, раскачиваясь из стороны в сторону и хватаясь за какие-то блестящие ручки, он невольно припоминал, как всё начиналось и как развивалось, и видел, что и начало, и развитие выстраивались в совершенно определенную цепь, смысл которой стал раскрываться ему только сейчас... С тех пор как спасший дочь Научного Руководителя молодой человек стал их коллегой, успешно прошел через операцию стимулирования интеллекта, быстро выдвинулся на лидирующих направлениях научных исследований, женился на дочери Профессора -- в деятельности Научного Центра, а затем и в жизни всей Корпорации началось всё более и более определенное изменение общего курса. Но самые решительные перемены произошли чуть позже, когда молодой человек сменил заслуженного Профессора на посту Научного Руководителя Центра, а затем, отправив на заслуженный отдых и своего отца, возглавил созданный родителем могучий трансконтинентальный Бизнес. Тогда-то и явился на свет грандиозный проект создания глобального Научно-Технического Комплекса, синтезирующего абсолютно всё то новейшее, что уже достигнуто или должно быть достигнуто в теории и практике создания искусственных мыслящих систем, наделенных не только эффективными способностями к самообучению, не только высочайшей логикой и феноменальным быстродействием, но и фантастическими эвристическими способностями. Реклама, захлебываясь, торопилась поведать публике о том, что новый Комплекс – это Клетка Желанного Будущего, где человек будет полностью избавлен от хлопот и забот, связанных с процессом производства: «Наступает эра Свободы!» «Умные и заботливые машины обеспечат нас всем, что мы сумеем придумать!» «Заказывайте всё, что хотите, – ваши заказы будут исполнены!» ... и еще, и еще – в том же духе. Несмотря на рекламную шумиху, оттеснившую на второй план даже отчеты о первой успешной экспедиции на Марс, прозвучали и несколько трезвых голосов видных ученых Старого и Нового Света, высказавших большую озабоченность в связи с явным противоречием: колоссальным вложением средств в «экстравагантный», по выражению одного из ученых, «замысел» и -- минимальной, крайне поверхностной информацией о его целях и путях реализации. Немало сомнений и опасений было и у него, у «Коллеги», -- ближайшего ученика и соратника Профессора, потому-то он и сделал всё, чтобы выйти из команды ведущих разработчиков проекта, в какой-то момент испугавший его начинающей смутно прорисовываться прямо-таки милитаристской агрессивностью... Но то, что он услышал от дочери профессора – жены Президента гигантской Корпорации и фактического автора проекта – показалось совершенно невероятным, невообразимо чудовищным и, вместе с тем, до мороза по коже правдоподобным и до жути осуществимым.
...- Не знаю в точности механизма превращений, положенных в основу воссоздания этого «двойника» нашего «гения», этой Системы Искусственного Разума, -- торопясь, рассказывала она, -- но совершенно точно знаю главное: у Системы две задачи – распространение и воспроизводство.
- Какова же скорость реализации этих задач? – ученик профессора крепче вцепился в блестащие ручки, сильнее уперся ногами в пол – геликоптер, круто сворачивая то вправо, то влево, маневрировал серди высоких скал, то повторяя изгибы глубокого ущелья, то взлетая на горными перевалами. Автоматически включившиеся с наступлением сумерек прожектора то натыкались на отвесные каменные стены, то срывались в черные пропасти каньона. Казалось, что геликоптер вот-вот расшибется о гранитную громаду или сорвется в бездонный скалитый провал.
- Второй Комплекс будет создан через десять часов -- примерно в таком же гористом район, в восьми тысячах километров отсюда к югу. Далее процесс распространения Комплексов пойдет во все стороны света... от каждого нового Комплекса – новые ответвления, то есть, с нарастающей скоростью, тем более, что Система ищет и будет искать пути рационализации, совершенствования и ускорения решения своих основных задач...
- Цепная реакция... лавина, которую невозможно остановить!
- Да, да! Представь, что мы обратимся с заявлением в крупнейшую Радиокомпанию. На фоне сумасшедшего рекламного бума на наше заявление попросту не обратят внимание... в лучшем случае его передадут в виде пикантной приправы к очередному выпуску глупейшей передачи «Ах, как страшно и весело жить!»
- Новые Комплексы – эти клетки Системы Искусственного Разума – совершенно автономны?
- И да, и нет. Они связаны между собой всеми видами коммуникации, но действуют по реальной ситу