Город выстуженной любви, или Клейменные жизнью.

В соавторстве с Софьей Баюн


Г Л А В А 1

Поезд стоял в Барабинске пятнадцать минут. Александр вышел на перрон, потянулся, с удовольствием разминая уставшее от вынужденного безделья тело. Вдохнул всей грудью сырой осенний воздух, сладкий, после вагонного. И тут же стал пристально вглядываться в выстроившиеся вдоль перрона киоски, почуяв чутким носом запах копчёной рыбы.
Нос его, само собой, не подвёл, нужный киоск быстро нашёлся. Александр, не скупясь, закупил копчёного леща на всё купе, по рыбине на брата. Хорошая у них компания подобралась, тёплая. Лещик под пиво – что может быть лучше? А пивом они затарились хорошо на прошлой остановке, хватит до Омска.
Объявили отправление, и Саша весело потрусил к своему вагону. Притормозил, перехватывая пакет с рыбой половчее, и увидел на грязном, заплёванном перроне паспорт. В серой обложке, он почти сливался с землёй. Какая-то раззява уже успела на него наступить, отпечатался грязный протектор.
Поезд заскрипел, плавно трогаясь. Проводница, стоя на верхней ступеньке, энергично махала ему руками. Подхватив на ходу документ и отметив про себя, что никаких растерянных страдальцев вокруг не видно, Александр заскочил в вагон. Сверху ещё раз огляделся. Паспорт никто не искал.
Мужики-однополчане встретила улов криками одобрения. Пока они дербанили рыбу на столе, готовясь к пиру, Александр раскрыл найденный паспорт, всмотрелся в фотографию. Сердце застучало где-то самого у горла. Господи, вылитая Иринка!
. . .

Пока ждала лифт, Ирина по привычке обернулась к почтовым ящикам. Консьержка у них в подъезде была женщина серьёзная. Мимо неё не могла прошмыгнуть даже мышь, не то, что разносчики рекламы и бесплатных газет. Поэтому в почтовых ящиках оказывалось только то, что было адресовано жильцам. В Ирином ящике сквозь дырочки что-то белело.
Пришлось подняться в квартиру за ключом от ящика и снова спуститься вниз. Белело почтовое извещение. По этому извещению в течение трёх дней следовало получить на почте заказное письмо. Ирина про себя чертыхнулась. Как сложно жить без паспорта! Хорошо, если на выдаче будет сидеть адекватная тётка, согласится отдать письмо по водительским правам. А то ведь придется распинаться, доказывать, что она не верблюд, а та самая Ирина Алексеевна Артёмова, которой адресовано письмо. Интересно, от кого? Налоговая давно от неё отстала. А больше она на фиг никому не нужна.
На почту Ира заехала на следующий день после работы. Отстояла огромную очередь. Подала вместе с извещением водительские права. В ответ получила всё, чего опасалась. Известное дело, в поле каждый суслик агроном. И доказывать такому важному суслику, что слова «удостоверяющий личность документ» подразумевают не только слово «паспорт» - дело бесполезное.
Ирина уже собралась уходить, когда тётка в окошке вдруг величественно протянула к ней руку:
- Давайте свои права.
В письме оказался Ирин паспорт. Она стояла и с недоумением разглядывала конверт и обратный адрес на нём. При чём тут Челябинск? Она и не была там никогда в жизни. Заглянула в конверт. Записка. «Здравствуйте. Случайно нашёл Ваш паспорт на перроне в Барабинске. Решил, что надёжнее будет Вам его переслать. Всего доброго. Александр».
Ну да. Случайно он нашёл. Под её полкой в поезде. Вместе с сумкой. В сумке-то ему нечем было поживиться. Самое ценное – этот паспорт. Наверное, надеется на вознаграждение.
Ирина присела за столик, выдрала из записной книжки листок и написала: «Мне паспорт уже не нужен. Я успела написать заявление об утере и заплатить штраф. Скоро получу новый. Так что на вознаграждение не рассчитывайте. В другой раз, когда будете выбирать, у кого бы «случайно найти» что-нибудь, думайте лучше. Доброго желать не буду». Купила конверт, надписала адрес и опустила письмо в ящик.
А дома до неё дошло. Ведь на конверте был обычный домашний адрес. Вор никогда в жизни не стал бы указывать собственный адрес. Указал бы Главпочтамт «до востребования». Похоже, что на самом деле этот тихоня с верхней полки, которого она даже и не рассмотрела толком, умыкнув её сумку, паспорт выбросил. А добрый человек нашёл и ей, истеричке, выслал. Свои деньги заплатил за письмо. А она ему в благодарность…
Ирина чуть не расплакалась. Конечно, вздрюченная была из-за той тётки почтовой, не соображала ничего. Ни за что человека обидела.
Это письмо Ира писала уже на нормальном листке, не на клочке из записной книжки. «Здравствуйте, Александр. Пишу, чтобы извиниться перед Вами. Понимаю, что хамство в ответ на добро оправдать нельзя. Но всё же прошу у Вас прощения. Я была очень расстроена, когда писала Вам. Потому подумала, что Вы и есть тот человек, который украл у меня сумку. Ещё раз – простите. Деньги, что Вы потратили на оплату заказного письма, я завтра вышлю почтовым переводом. С уважением и благодарностью, Ирина»

. . .


Ох, и оторвались они тогда, в поезде с эти пивом под леща! Как Пашку в Омске высадили - ни черта не помнится!
Вот больные! Ведь целых десять дней на Ольхоне прожили! И наловили, и накоптили, и навялили, и нажарили!.. Да не леща - омуля байкальского с хариусом! Нет! Надо было именно копченого леща взять, и именно в Барабинске! И обязательно все это водочкой осадить! Как же!.. Еще, поди, года три не увидимся, как же за это не выпить!?
А ведь точно! Чаще, чем через три года и не удается встретиться. Проездом - это, конечно не в счет… А вот так, всем взводом, кто остался - не получается чаще.
Как там, интересно, Светка Пашку встретила? Огрела, поди, чем - нибудь, за ней не заржавеет… Пашка говорит: не изменилась ничуть, всех дома шугает. Трое сыновей, старшему уже 16, а все просят от матери защитить…
Не звонят что-то ребята… Ну, Олег, может, в Москве тормознулся, не доехал еще до своего Калининграда, отпуск до сентября… А вот Мишка-то чего?.. Почти две недели прошло… Самара - вон она, под боком, 14 часов езды…

Не спалось. Александр повернулся на другой бок, полежал немного, поворочался и вышел на кухню: покурить.
3-20. Темно-серая мгла. И не звука, будто вымерло все на свете.
Сигаретный пепел ровным столбиком упал на диван. Александр осторожно, мизинцем стряхнул его в пепельницу, вышел на балкон.
Нет, светает все-таки… Не заснуть уже.
Вернулся на кухню, присел за стол. На столе лежал чистый лист бумаги и ручка. Лист лежал еще со вчерашнего вечера, с того времени, когда Александр прочитал ответное письмо из Новосибирска.
Он посмотрел на свои ладони. Нет, уже не дрожат. А то вчера… как салага, ей- Богу… Нервишки… И бессонница потому…
Вздохнул.

Забыл он тогда, в поезде, про этот паспорт. Лежит себе в внутреннем кармане и лежит… И лишь на второй день после возвращения домой вспомнил.
Достал, раскрыл. Вгляделся в лицо. И вправду похожа! Перевернул страницу. Вот тут-то ручонки и задрожали!
Это была она! Иринка Галямова!

Он никогда не доверял совпадениям. Жизнь научила его надеяться только на себя, на друзей, на близких. И немного - на удачу… Хотя, удача… Тоже та еще девица. Не очень-то с ним дружила.
А совпадений боялся. Было такое ощущение внутри, что тебя исподволь толкают к чему-то… К чему ты еще не готов. И ты не знаешь, что впереди: счастье ли, горе… А тебя толкают!
Напился он тогда. Сидел вот так же, за этим же столом, на этом же стуле - и напивался. Иринка смотрела на него с паспортной фотографии серьезными глазами и будто спрашивала: что дальше? И он решился.
Трусливо, по- паскудному, но решился… Сходил к соседу, Сашке Привалову, беспробудному пьянице, выклянчил у того за бутылкой паспорт. Да тезка и без бутылки бы дал, но Александр посчитал себя обязанным. Написал короткое письмо и на следующий день отправил вместе с Иркиным паспортом в Новосибирск.
А вчера получил ответ. Как прилюдную пощечину! И сразу захотелось ответить! Так, чтобы ей мало не показалось! И опять заметил: задрожали пальцы. И остановился. И слава Богу... Вон, утро целое впереди… И ты спокоен… Вот и пиши сейчас, если хочешь… Но нормально и без хамства… Она-то в чем виновата?..
Александр взял ручку.

«Извините, что не смог переслать Ваш паспорт раньше. Поздравляю с получением нового. А в следующий раз, конечно, буду думать лучше. Спасибо, что хоть «всего недоброго» не пожелали.
Александр»

Аккуратно и медленно запечатал конверт.
Стекла в доме напротив заалели восходом.
Оделся.
-Эльза!- крикнул из прихожей.
Из спальни нехотя и лениво появилась собака. Овчарка. Старая, седая.
-Гулять!
Видно было: ничего собаке не хочется, только спать. Но она покорно сунула морду в ошейник и поплелась за хозяином.
Спустились во двор. Тут только Александр понял, что не знает, где у них почтовый ящик. Так и добрели безлюдными пока еще улицами до самой почты. Александр сбросил письмо.
И почему-то сразу полегчало на сердце! Ниточки в прошлое оборвались - а на сердце полегчало!
-Неопределенности не стало,- подумал он. Поднял глаза и прищурился на восходящее солнце.
А, может, и утро - свежее, ласковое, пахнущее цветущей липой - так на него подействовало.
Рядом тяжело, с одышкой, медленно брела собака.

…А вечером из Новосибирска пришло второе письмо…


Г Л А В А 2



Ирина не ожидала, что история с присланным из Челябинска паспортом так её растревожит. Почему-то ей казалось, этот неизвестный Александр, человек, о котором она не знала ничего, обязательно ещё напишет. Умом понимала, что не будет никакого письма, но каждый день вечером поднималась на пять ступенек вверх от лифта, чтобы заглянуть в ящик. Вдруг издали письмо не будет видно?
Похоже, устала она от одиночества. А ведь недавно ещё оно казалось таким желанным. Тогда, три года назад, единственное, чего она хотела – это чтобы все оставили её в покое, забыли о ней, вычеркнули её из своей жизни, а вернее – исчезли из её, Ириной жизни. Так и получилось, как хотела. Когда очнулась, пришла в себя – вокруг уже не было никого. И никто не мешал ей спокойно и тихо ждать, когда жизнь пройдёт, наступит старость, а после - желанное освобождение: смерть, которой она тогда так хотела, но не смогла, не решилась, струсила.
Думала, так будет всегда. Потому и понять не могла себя, чего ж так тянет её к почтовому ящику. А просто через ящик получила она весточку из мира, от которого так долго и старательно отгораживалась. Оказалось, этот мир ей снова нужен. Только она ему больше не нужна. Добиться одиночества легко, а вот избавится от него трудно. И в ящик заглядывать из дня в день смысла нет, Глупо это, несерьёзно.
Однако письмо пришло! Не должно было приходить, а пришло! Ничего в нём радостного и приятного не было, но Ирина, когда писала ответ – улыбалась.
«Здравствуйте, Александр. Вы всё-таки обиделись на меня. Да и поделом. Заработала. Я уже извинялась перед Вами, но хочу объясниться ещё раз. Понимаете, последние три года я веду очень замкнутый образ жизни. У меня нет родных, друзей, знакомых. Ко мне никто не звонит, не приходит в гости. Я сама так хотела. Конечно, я работаю. Но и работу нашла себе такую, где светские манеры не востребованы. Короче, я просто разучилась общаться, одичала. Поэтому, постарайтесь всё же простить меня. И спасибо Вам. Даже не за паспорт. Хотя и за паспорт тоже. Но главное – за то, что Вы есть. Знаете, я сегодня улыбалась. Вы, наверное, подумаете, что я не только дикарка, но ещё и сумасшедшая, раз докладываю о таком обычном деле чужому человеку. Но для меня это не простое дело. Я не улыбалась так давно, что разучилась это делать. А Вы своим сердитым письмом заставили меня улыбаться. Спасибо! Ирина»
. . .


А вечером из Новосибирска пришло второе письмо.
Будто кто-то свыше пытался связать гнилые порванные нити в прошлое.
Он как раз доклеивал рамки для фотографий, когда позвонили в дверь.
-Сань, это тебе, наверное… Еще одно…- подал письмо сосед. – Опять в мой ящик почему-то положили.- Глаза его, мутные, водянистые выжидательно глядели в лицо Александра. –Иду, думаю: за квартиру платежка… А это тебе, опять из Новосибирска…
-Спасибо,- Саша начал закрывать двери. Глаза Привалова продолжали на него смотреть, но уже с тревогой. – Чего тебе? Нет у меня! Кончилось! И денег нет, зарплата через неделю.
Но Привалов стоял и не уходил.
Сашка не мог спокойно видеть таких глаз. У самого иногда такие были. Раньше. Они не просят, не молят. Они в душу заглядывают своей безнадёгой и обреченностью.
-Галка мне голову оторвет,- сказал он, призывая на помощь последний никчемный аргумент.
-Не оторвет,- тихо ответил тезка. – Ушла Галка. Насовсем ушла… С вещами.
Александр молча посторонился, пропуская соседа. Достал из холодильника початую бутылку.
-Составишь мне компанию?- не глядя на него спросил Привалов.
-Нет. Мне к завтрему рамки докончить надо, приедут забирать. Пей. Там, в чашке лечо… И хлеб возьми…
Сам же отошел к окну, закурил и распечатал письмо.
Привалов, видимо, что-то почувствовал. Он, внутренне весь трясясь от близкого и мгновенного облегчения, почти донес до рта налитую рюмку, как вдруг, неожиданно для себя, посмотрел на Сашку.
Тот стоял у окна и сжимал в комок прочитанное письмо. Профиль окаменевшего лица напоминал посмертную маску. И лишь желвак на скуле набухал - и спадал, набухал - и спадал…
Привалов, поставив полную рюмку, достал из шкафчика вторую, наполнил и подошел к соседу.
- На!- сунул тому водку. – Пей! Подождут твои рамки.
Сашка оглянулся.
-А?..- спросил непонимающе. Голос прозвучал жалко и беспомощно.
-Пей!- повторил Привалов, и сам залпом выпил. – Во!- сказал он убежденно, прислушался к организму. – Вот и правильно! Сейчас отпустит маленько, а завтра, уж, и думать будешь, что далее… А то наломаешь со злости дров, еще хуже будет… А сейчас полегче станет… Попроще все покажется… И подумать по-человечески можно… А решать завтра надо. Сейчас, с кондачка, решать нельзя.
Привалов выздоровел. Он понимал, что это обманка, плацебо, алкоголь проявится лишь через 5-10 минут, но он у ж е выздоровел.
- Саша, все - равно все останется,- глухо ответил Александр.
- А я тебе что говорю?- конечно, останется! Вот и будешь решать! Но - завтра!.. Вот помяни мое слово,- Привалов с удовольствием закурил, потом повторно налил в рюмки. – завтра встанешь - в другом цвете все покажется. Вот и будешь выбирать, какой цвет лучше. А сегодня все черное… Или наоборот - розовое… Вариантности нет. Разве это жизнь? Ну, давай!..
Опять выпили. Привалов резко выдохнул, закусил.
-И я завтра решать буду. А то сегодня…- он нервно дернул головой. – На кухню стараюсь не заходить… Боюсь: за ножом полезу…- Опять дернулся. – У тебя-то хоть что?.. Никто не умер? А то на тебе лица нет.
-Не знаю,- Сашка оставался все таким же молчаливым и угрюмым. – Кажется, не умер…


Он проводил соседа часов в восемь. И не стал ждать завтрашнего утра. В голове - пока пили, пока слушал приваловский треп - все улеглось и прояснилось. Накал спал, эмоции ушли.
А тогда, у окна, думалось лишь одно: «Иринка! Родная! Что ж ты со мной делаешь?!» И вспоминалось свое вчерашнее письмо…
Потому-то так легко и взял у соседа рюмку, потому-то и выпил. А оказалось - не помогает. Эмоции утихли, а горечь от уже содеянного не прошла. И надо было как-то все исправлять. Сейчас. Немедленно.

«Здравствуйте, Ирина. Получил сегодня Ваше второе письмо.
Отвратительно у нас работает почта. Я посмотрел штемпели: отправления
одним число, а пришли письма в разные дни. Прошу извинить меня за
вчерашний эмоциональный ответ. Откровенно говоря, обиделся немного,
как мальчишка, честное слово. У Вас такая неприятность, а тут я со
своими обидами… Еще раз прошу - извините, если можете. Не со зла у
меня получилось.
А про оплату заказного письма и не думайте! Не обижайте меня, прошу
Вас. Ох, отвык от писем, с трудом…
-Ну, что тебе?- раздраженно обернулся к собаке. Та подошла сзади и толкала мордой под локоть. – Сейчас, сейчас покормлю! И гулять пойдем!.. Дай дописать!
Эльза покорно улеглась в ногах, затихла. Сашка продолжил:
«…с трудом пишется. Все больше по телефону. А письма - как рудимент.
Да и некому, честно говоря, писать…
Всего доброго. И еще раз прошу: извините меня.
Александр»
Закурил. Потянулся спиной по стулу.
Собака поднялась
-Все, девочка. Дописал. Сейчас покушаем.
Засмотрелся, как ест собака, как аккуратно облизывает морду языком, и вдруг вспомнилось, как она спасла его от смерти. От петли спасла.

. . .


День выдался не тяжелее прежних, день как день, но Ирина чувствовала себя совсем разбитой. Это из-за той девочки. Кажется, сколько их, несчастных, обездоленных прошло перед ней за неполных три года, пора бы и привыкнуть к виду чужого горя. Но не получалось привыкнуть никак. А иногда, вот как сегодня, так близко в сердце впускала беду незнакомого человека, что впору было выть от безысходности.
Как эта девочка пришла - Ирина не заметила. Увидела, когда она уже стояла посреди двора, опустив безвольно руки. Долго-долго стояла, не шевелясь и молча. Высокая, одного с Ириной роста, очень красивая. Даже при синюшной бледности опрокинутого лица, обведённых чёрными кругами глаз с нездоровым стеклянным блеском, она была так хороша, что все, кто был во дворе, спотыкались взглядом об эту её особенную и неуместную в этом скорбном месте красивость. Из-под длинных рукавов грязной и растянутой футболки выглядывали худые кисти рук. Такие истерзанные руки Ирина видела уже много раз.
У других видела. У Дениса она ничего не замечала до самого конца. Даже сейчас не знает, был ли тот раз единственный или он «подсел на иглу» давно. Но с какого времени её единственный и горячо любимый ребёнок кололся, Ирина не знала. Просто вернулась домой, увидела сына с синим лицом, без дыхания, без движения, бросилась к телефону. «Скорая» приехала моментально, и врач молодой, осмотрев как-то небрежно Дениса, произнёс это непонятное ей ещё слово «передоз». Она переспросила тогда: «Что это?» Врач посмотрел на неё как-то странно и ничего не ответил.
А у девочки места живого на руках не было. Заметно было, что бродяжничает она недавно. В ней осталось ещё что-то детское, домашнее. Ведь чья-то кровиночка, «свет в окошке», маленькая принцесса.
Есть девочка не просила. Просто стояла и молчала. Ирина наложила в одноразовую тарелку кашу с тушёнкой, положила кусок хлеба, налила в пластиковый стакан сладкий чай, подошла к девочке, протянула. Но та никак не отреагировала на Ирин жест. Ирина подняла тарелку с кашей повыше, почти к самому лицу девочки.
- Поешь!
Но та опять ничем не выразила своего отношения к предложению Ирины. Стояла, как истукан.
Пока раздавали обед, Ирина всё погладывала на необычную посетительницу. Но как та ушла – тоже не увидела. Девочка просто исчезла, как её и не было, «то ли девочка, то ли видение».
А у Ирины опять стало на душе муторно и мутно. Ирина знала это чувство хорошо. Оно возникало всякий раз, когда видела она людей, а это чаще всего были молодые, даже юные люди, в которых безошибочно опознавала наркоманов. После смерти Дениса это чувство сострадания, круто замешанное на вине, которой нет прощения, терзало её ещё свирепее, чем боль потери. Боль за три прошедших года чуть-чуть притупилась, стала не такой острой, от неё уже не сбивалось дыхание и не частило сердце. А вот чувство вины продолжало её душить всё так же беспощадно.
На столе перед ней лежало очередное письмо из Челябинска. Ирине вдруг стало стыдно за своё недавнее оживление, за желание что-то изменить в своей жизни, как-то разнообразить её, пусть даже посредством безобидной переписки с далёким и незнакомым человеком. Она добровольно превратила свою жизнь в строгую схиму, надеясь заслужить прощение, откупиться от совести ли, или от Бога за всё, что успела наворотить, избавиться от мучительной вины. И ожидание писем – это как нарушение принятого обета. Кого пыталась обмануть?
Ирина перечитала письмо: «…некому писать». Наверное, пожилой человек. Живут вдвоём с женой, с которой за сорок или пятьдесят лет, прожитых бок о бок, понимают друг друга без слов. А дети и внуки давно уже отдельно, звонят, приходят в гости, но у них своя жизнь. Вот и пишет человек письма, развлекается. Но она отвечать ему больше не будет.