Метеостанция. Гл.3

Г Л А В А 3



Он недолго прощался с домом.
Лишь в кабинете постоял несколько минут, покурил. Когда-то это была его мечта – кабинет, отдельная комната д л я с е б я. Где можно всё-всё сделать по душе и как хочется. Жаль, что это случилось, когда ему уже было под сорок. И не поздно, кажется, а, вот, что-то, видимо, перегорело внутри за годы мечтаний. Может, сам другим стал. Не понять.
Не радовал его кабинет, не тянул к себе. Хотя там было всё, что он любил: книги, мебель, пластинки, компьютер, старый проигрыватель, безделушки, привезённые ему в подарок друзьями со всех концов света. Удобное кресло, диван, фортепьяно из детства, гитара, курительная трубка…
Он заходил в кабинет, поливал цветы или брал что-нибудь, проводил бездумно пальцем по гитарным струнам, протирал пол, подоконник, полки – и уходил. Единственное, что удерживало его здесь – это фотографии на стенах. Фотографий было очень много, и они все были памятными и любимыми. Хотя… Вещи-то тоже были любимыми… Но фотографии!.. Перед ними он мог стоять часами. Это была его жизнь. Прошедшая, но его. А вещи… Они его не останавливали. И в сердце ничего не шевелилось. Не кололо.
А фотографии тормозили, как знак «СТОП» на дороге.

Он вышел на веранду, где неприкаянно мотался Сашка. Светка же наоборот – порхала, накрывая на стол и говорила, говорила что-то, захлёбываясь радостью.
- Алексей Петрович! За стол, за стол! Всё готово! Перед отъездом!.. – подскочила она к Петровичу. Прядка волос прилипла к вспотевшему лбу, и Светлана безуспешно пыталась забросить её за ушко. – Сашка, тормози! Садись!
Александр перестал топтаться, посмотрел растерянно на бывшего начальника.
А Петрович, угрюмый и сосредоточенный, смотрел на Светлану, на её покрасневшее, распаренное от суеты лицо, на её глаза, сверкающие безмерным счастьем и любовью ко всем, кажется, и ко всему – и тоже заулыбался.
- Давай, Свет, посидим, посидим немного. Час ещё до поезда...
И Сашка глубоко и неслышно вдохнул и выдохнул из себя. И вместе со вздохом ушла тревога из сердца.



. . .


- Лёха! – радостно проорал Славка, закрывая дверцу плювиографа. – А я тебе ещё одно сверло сломал! Слышишь?
- Ну, и дурак, - буркнул в ответ себе под нос Петрович. Он уже до изжоги замучился возиться с ледоскопом. Тот нагло врал вторую неделю подряд. Алексей даже данные с него не посылал на «большую землю». А здесь этот ещё… со свёрлами своими… И так каждое на вес золота… На хрена, спрашивается, высшее образование получал? Свёрла курочить? Еще и детей учить доверяют. Ему бы только «глобус пропивать»…
Славка уже подходил, возбужденный, радостный от хорошо сделанной работы. Плюхнулся задницей на пригорок, продолжил:
- Да ты не печалься! Я тебе там, в сумку рулетку новую взамен положил.
- Если б я тебя не знал – ей-богу, обиделся бы! – Петрович с кряхтением спустился по лесенке на землю. – Честное слово!
- Да брось ты! Нашел из-за чего обижаться!.. Дешевка! Китайская, трёхметровая… Мне не к чему… У меня таких куча дома! Дерьмо.
Петрович усмехнулся в неопрятную бородку, покачал головой.
- А сейчас мне, вот, в два раза обиднее стало!
- Пойдём тогда вниз. Обиду твою заливать.
- Во, во! С тобой сопьёшься! Нет, чтобы на рыбалку напроситься!.. Иль камешки поискать!.. Иль золотишко…
- Пыль-то твою? Руки студить? Ребятишки ещё летом для образцов намыли, хватит. И камешки для экспозиций набрали. Идём, идём вниз. Да побыстрее!
- Что за спешка? – ворчал за спиной Петрович. – Торопимся, торопимся, будто жены придут, выпить не успеем. Оглашенный…
Но Святослав его уже не слышал. Он чуть ли не бегом спустился в лагерь, бросил инструменты на крыльцо и скрылся в избушке.
Алексей, взмокший от спуска, утёр лоб, огляделся. Стол накрыт. Хотя и заметно было: птички немного похозяйничали. Или бурундучок. Жил у него здесь один, за дизельком, Гришей звали. Дружок относился к нему лояльно, а уж про людей и говорить нечего.
Появился Славка и молча заспешил мимо.
- Куда ты?
- Это, видимо, рыбка твоя сказалась, - ответил, не останавливаясь тот. – Не привык я к деликатесам.
- Бумагу взял?
Славка притормозил.
- Ты чего, тоже хочешь? Я только на одно лицо взял.
- Не-е, - хихикнул Петрович, уселся прочно за стол. – Мне на лицо не надо. Да и тебе-то зачем? Там другое место страдает. Маргинальная ты личность…
Но Славка уже махнул рукой на дурака и спешил дальше, к неказистому домику на отшибе с белыми аршинными буквами «М+Ж».
Алексей достал из-под самодельного стола фляжку, плеснул в кружки. Поднял свою, долго крутил меж ладонями. Глаза бездумно смотрели куда-то поверх костра. В себя смотрели. На сердце, полное счастья.
Он поднял кружку и выпил, не дожидаясь друга. Даже с ним ему не хотелось делиться этим счастьем.
А тот появился лишь минут через десять. Уселся, возбужденный, рядом.
- Фу-у! Эк меня проняло! Думал: кончусь, как Тихо Браге.
- О, как ты о себе!.. На, дезинфицируйся, зас…нец. Не дам я тебе умереть великим, не надейся. Ты у меня ещё дровишек для бани наготовишь.
- Это я смогу. Я сейчас всё смогу! Посмотрел я там у тебя, в домике: на полгода бумаги хватит. Я сейчас всё смогу, - повторил он, снова принимаясь после чарки за копченую рыбу.

. . .


Поначалу в купе их было четверо: Серёжка, тридцатипятилетний буровик Николай, Софья Андреевна, старушенция лет под пятьдесят и Гришка, дембель – ракетчик.
Ночью, когда садились в поезд, как-то все быстро перездоровались в темноте, разлеглись по полкам да заснули. А вот на следующий день, к обеду, в купе стало оживленно, шумно и суетно.
Началось с того, что Софья Андреевна оказалась и не такой уж старушенцией, как представил её вчера в потёмках Сергей. Да, худенькая, даже усохшая какая-то… Да, морщинки у глаз… Да, седина… Но когда она вошла в купе после туалетной комнаты в спортивном костюме – умытая, посвежевшая, благоухающая чем-то вкусным, не похожим на карвалол – Серёжка лишь восхищенно дёрнул головой: не фига себе! Сзади глянешь – семнадцатилетняя девчушка! Да ещё какая! А ему вчера показалось – чуть ли не в шушуне она… Во, дурак!
- Доброе утро! – радостно поздоровалась она со всеми.
- Здрасьте, - вразнобой отозвались с полок мужики. Гришка даже стыдливо подогнул ноги, спрятал их под одеяло.
- Вставайте, молодежь, вставайте! Успеете ещё належаться, дорога длинная. Завтракать будем.
- Не, я в ресторан с ребятами схожу, - буркнул Николай. - У меня ребята из бригады в соседнем вагоне едут…
- Да успеете вы к ним, Николай. – Она быстро и аккуратно заправила постель, раскрыла сумку и принялась заставлять столик снедью. По купе потянуло копченой курицей, огурцами, хлебом. – Домашнее надо доесть, а то испортится… И вам как раз закуска под лечение будет.
- А что… - Николай высунул из-под простыни голову. – Ага?..
- Ага, ага, - согласно покивала та. – Амбре не для слабонервных.
- Извиняйте. – Он снова накрылся простыней. – Посидели малость с ребятами вчера… Извиняйте…
- Мужчины, идите мыться. Готово всё!

- Ты смотри, какая общительная, - сказал Николай в тамбуре. Они перекуривали, пока дембель умывался. – Даже непривычно…
- А чего… нормально… - Серёжке, наоборот, казалось, что так и должно быть. На метеостанции его так же встретили: сразу и с душой. Да и в институтской общаге… Серёжке везло на людей. – Хорошая тётка…
Николай тяжело вздохнул, затушил окурок и зашел в освободившийся туалет.
- Старухой вчера почему-то её представил, - подумал Сережка, глядя на проносившиеся мимо пейзажи. – А она ничего… Даже «амбре» слово знает, а я: «шушун»…
…Когда он заявился в купе, все уже сидели у столика и ждали его.
- Сейчас, я мигом…
Сергей достал свою сумку с третьей полки, вытащил полбулки черного хлеба, пару «Бычков в томате», Светины пирожки в целлофановом пакете и одну из пластиковых бутылок с вином.
- Друзья дали, домашнее… Вкусное! Я пробовал…
- Да у меня своё есть, - как-то даже обиженно буркнул Николай, кивнул на выставленную бутылку «Хортицы».
- А-а! – примирила всех Софья Андреевна, отчаянно и весело махнув рукой. – Всё попробуем!
Гришка сидел в сторонке у двери и силился снять китель с вешалки. Петелька, видимо, перехлестнулась, и китель сопротивлялся.
- Ты куда? – Николай расставлял разовые стаканчики.
- Я… это… друганы в соседнем вагоне. Я… к ним схожу… договаривались… - покраснел тот и с силой дернул китель. Петелька оборвалась.
- Я те схожу! Сиди! – строго одёрнул его Николай. – Тоже мне… И меня ребята ждут, и чего?.. Сиди! Я пятнадцать лет назад так же на дембель ехал: красивый - что ты! Китель с иголочки, значков - полная грудь, альбом дембельский, подарки всем в чемодане… И карманы пустые! Жрать хотел – аж желудок сводило! Сиди! Не обижай людей!
Григорий покраснел ещё больше, кое - как повесил китель обратно и придвинулся к столу. Вино в стаканчиках приобрело кровавую окраску. Попутчица понюхала его на расстоянии, удовлетворительно кивнула головой: - Хороший аромат.
- А мы его сейчас на вкус! Чего его нюхать?! Ну, за знакомство! – Николай поднял стаканчик и залпом выпил. – Эх, и вправду хорошее! Серый, ты дверь-то запер? А то, неровен час…

В общем, хорошо они посидели. Гришка с Николаем оказались земляками: один с Барабинска, другой – с Новосиба. А ехали с югов, потому что Гришка там служил (где да как – он говорил об этом как-то застенчиво и невнятно. Да его особо и не расспрашивали), а Николай ездил в гости к родителям.
Софья же Андреевна наоборот – в гости к сыну ехала в Хабаровск. Три месяца назад «вышла» на пенсию и решила прокатиться. Работала всю жизнь… сомле… сомьель… - Серёжка так и не запомнил точно. Дегустатором, в общем…
Вот ребята поразились! Особенно Николай: с полчаса расспрашивал, сколь платят да можно ли ему, простому работяге, устроиться на эту работу? Прилип к ней, как репей. Но та только весело отшучивалась да подставляла стаканчик для добавки. Сергей даже позавидовал её тренированности.
Странно, что проводница, заходившая к ним пару раз с чаем, даже не приструнила их, хотя всё спиртное «хозяйство» стояло на столике.
А потом пришли Гришкины друзья-дембеля…
А потом – друг Николая по буровой…
В купе стало тесно, и Серёжка перебрался на верхнюю полку, куда ему периодически подавали и питьё, и закуски. Он трясся на полке, свесив лохматую голову вниз и слушал спорящих.
А там, внизу, начали было с «высокого» - как сборная сыграет на чемпионате в Бразилии? – и постепенно опустились до «низменного»: кому на Руси жить хорошо? Народ собрался горластый, категоричный, как гильотина: что молодёжь, что Софья Андреевна. И у каждого была своя, выстраданная правда.
Что буровикам, что служилым – всем молодым казалось: хорошо на Руси жить! Хорошо! Только не им, а «этим»…
- Пашешь здесь, пашешь, - бухтел раскрасневшийся Николай. – а домой приедешь: за садик плати, за школу – плати, за коммуналку – что в ювелирный магазин сходил… За всё плати! А уж про больницу и не говорю! У меня северок то все зубы повыщелкивал, думал: вставлю, как этот, из «Маски», зубастый буду. Ага, раскатал губу. В четыреста семьдесят тысяч «маска» моя обошлась! В четыреста семьдесят!!! Совесть есть у людей?! Попахал бы этот стоматолог у нас на буровой, да, Стёп? – посмотрели б мы, как он миллионы с простых людей «рубить» стал бы. Постеснялся бы, совесть бы заела!..
Молчаливый напарник грустно кивал головой и налегал на Софьину курочку.
- А мне бесплатно в гарнизоне вставили! – похвастался Григорий и даже ощерился, показав две железные коронки.
Николай только досадливо махнул на него рукой.
- У тебя ж железо… А у меня имплантаты! Башкой-то думай!.. Да и за казенный счет у тебя, положено. Мы ж, гражданские, на вас отчисляем.
- В долги, небось, залезли, в кредиты? – усмехаясь чему-то своему, спросила Софья Андреевна.
- Здрасьте! Вжизнь в долги не залазил! Да ещё с процентами! Так, потихоньку, за осень отдал…
- Ого! – удивилась та. – И, говорите, на жизнь не хватает? С таким заработком?
- А где ж хватит-то?! – искренне изумился Николай. – С семьей на Кипр съездили, оделись, машинку купил – и всё, опять на буровую! А те полгода в парламенте сидят, штаны протирают! А полгода по загранке разъезжают! За наш счет, между прочим!
- Завидуете, что ли?
- Завидую! Честно говорю: завидую! То ли горбатиться, то ли штаны протирать!
- Так тебя, Никола, так же сволочить будут, как ты этих, депутатов! – изумился Сергей.
- Пусть! Но хоть пяток лет поживу, как человек! – упрямо гнул тот свою линию. – А то ж, ведь, ни хрена впереди, никакого просвета!
- Николай, а вам какой просвет-то нужен? - встряла Софья Андреевна.
- Ну… - тот смешался. – На яхтах, вон разъезжают… Наворовали у народа…
- Тоже воровать хотите? У народа?
- Да ничего я не хочу воровать! – психанул тот. – Обидно просто! Нахапали – и живут припеваючи!
- Ох, Николай… - Софья Андреевна плеснула себе немного вина. – Нашли чему завидовать… Человеку всегда чего-то не хватает. Тому же Абрамовичу… А вы… Вы же счастливый человек! Любимая работа, хорошие друзья, крыша над головой, машина, детишки… Сыты, обуты. Радуйтесь каждой минуте и не берите в голову… Счастливчик вы.
Николай скривился, но промолчал и тоже долил себе в стакан.
- Серый, будешь? – спросил он наверх. – Держи! – и протянул тому вино.
- Возраст у вас самый лучший, - продолжала попутчица. – Сволочной период вы уже прожили.
- Это что за «сволочной период»? – удивился Николай.
-Да молодость!
И как-то тихо стало в купе после её слов.
- Это чего это мы «сволочные»? – обиделся и набычился Гришка. Да и дружок его: тоже перестал жеваться и уставился на нее. И лишь Степан, коллега Николая, усмехнулся в вислые усы да потянулся за яблочком.
Сергей тоже сначала возмутился, хотел поначалу что-то сказать, но решил дождаться ответа.
- Ну, может, я не так выразилась… - Попутчица оставалась безмятежной и спокойной. – Извините, молодые люди. Но сами посудите. Ведь светлей времени нет, чем молодость! Вся жизнь впереди! И всё новое, неизведанное! И мысли: радужные, вселенские, бескомпромиссные, п р а в и л ь н ы е! Любить – так без оглядки! Не прощать ни лжи, ни фальши, ни предательства! По крайней мере, так в моё время было.
- А сейчас что, прощать надо? – свесился сверху Сергей.
- Да как сказать… - Она чуток помолчала. – Сергей, не о том я, не сбивайте меня… О другом я. Вот, веришь в юности в честность – и врешь, врешь повсеместно. И это при том, что ненавидишь фальшь и предательство! И в любви также… Кажется – до гроба! Клятвы в верности… А появилась новая мордашка в классе или институте… или во дворе… Да просто кто-то улыбнулся мимоходом, но не так… н е о б ы ч н о… И всё! Конец прежней любви! Так прежней и останется. Всё чистое и честное – и постоянная ложь. Ну, разве ж не сволочной период? Самое беспринципное время! Я, ребята, не в вину всё это говорю. Сама молодая была, такая же… Видимо, в самой молодости эта подлючесть заключена: накопление и хорошего, и дряни всякой. На будущее. Противно только, что порывы прекрасны, а деяния… - Она вздохнула.
- А сейчас вы живёте праведно! – опять язвительно процедил сверху Сергей.
- Окститесь, Серёжа,- махнула она на него ладошкой. – Скажете тоже… И обманываю порой, и грешу, и завидую иногда…
- А говорите!..
- Да ничего я, Серёжа, не говорю. Просто… Просто сейчас не оправдываю себя. И базис красивый под эти подлости не подвожу. Стыдно, видимо… Иль постарела, - улыбнулась она юной улыбкой.
- Софья Андреевна, а детишки у тебя есть? – спросил Николай.
- Есть, - та опять улыбнулась. – Трое! И все…
Дверь в купе открылась.
- Чай ещё будем заказывать? – Проводница опять внимательно оглядела переполненное купе. Задержала взгляд на початых бутылках, но промолчала.
- Будем, будем! Обязательно будем! А то какой разговор без чая?! – Софья Андреевна встала. – Сыновья у меня, Николай. Взрослые уже. – И вышла из купе, закрыв за собой дверь.
- А чего… Права она. – Степан всё продолжал усмехаться в усы. – Всё в молодости просто: согрешил – покаялся. Иль не покаялся – забыл.
- Да ну её, - угрюмо ответил Николай, налил всем. – «Малому радуйся… не греши…» Убогая какая-то. Кто-то жирует, а ты радуйся! Дура старая. Спилась там, поди, совсем на своей работе, заговаривается…
- Сам ты спился! – Теперь Серёжка обиделся уже за попутчицу. Как-то непонятно, путанно она говорила об этой молодости, но, вот, зацепило что-то его. И непонятно - что? А казалось: важное, правильное она говорила в этой купейной пьяненькой трепотне, а что – не доходит пока до башки. И вспомнилось: Петрович, собака, так же излагал! Ляпнет полунамеком, не объяснит ничего – и сиди, додумывай! В такие минуты хотелось чем-нибудь огреть того, сматькаться и уйти.
Потом уж, через время, понимал: не привык человек учить. Сам думай. Сам доходи, своей головой. Это тебе не … градусник. И выводы сам делай.
Сергей слез с полки, натянул, надув губы, тапочки и тоже вышел.
- О, сколько у неё защитничков! – услышал вслед. – Гришка, а ты чего затихарился? Тоже мне: служивый…
Сергей постоял с минуту в проходе, бездумно глядя на мелькавшие желто-зеленые поля и пролески, нащупал в кармане сигареты и вышел в тамбур.
Софья Андреевна стояла, прислонившись к двери и курила.
- А говорят: запретили курить в вагонах, - хмуро буркнул Серёжка.
- Говорят… - улыбнулась та в ответ. – Но уж очень хочется! И штрафа не жалко.
- Ну… и мне тогда тоже…
Они стояли рядом, не спеша покуривали, молчали. Вдруг нечаянно встретились глазами – и улыбнулись друг другу.
- Эх, Софья Андреевна, если б вы знали, как у нас сейчас на метеостанции хорошо! – вдруг неожиданно для себя мечтательно сказал Сергей. – Такая красотень! Закачаешься! Все поляны в купавках и подснежниках! Ландыши, поди, распустились! Птицы распелись! Э-эх… Приезжайте к нам в гости, не пожалеете. - Вот, вспомнилось – и до жути захотелось быть уже там, в опостылевшей два месяца назад избушке. И эти оставшиеся сутки с небольшим показались каторгой. – Петрович, наверное, и рыбку уже накоптил. Это напарник мой. Мировой старикан! – Он вдруг смутился, вспомнив, что собеседнице примерно столько же. – Не, он не старик. Просто… Одинокий какой-то, неухоженный… Вот и выглядит стариком. Да еще на солнце постоянно, на ветру…
А та машинально кивала головой, будто о чем-то своём думала.
- Серёжа, вы какую-то странную специальность себе выбрали. Не модную. Молодёжь сейчас в управленцы да в торгаши подалась, а вы…
- А я, дурак, книг много в детстве читал. Про путешественников, - хихикнул Сергей. – Романтики захотелось. Да и всех денег не заработаешь, Софья Андреевна, сами же говорили. Работа нравится, коллектив мировой…
- Это… Петрович-то ваш – «коллектив»?
- Почему?! Дружок ещё с нами живёт. Ребята из города приходят. Я вам от души говорю, а вы всё… Лишь бы поддеть…
- Н-да… - Она открыла тамбур, выбросил сигарету. – И не скучно? Особенно вам, молодому? Да ещё без женщин…
- Не скучно. – Глаза Сергея были серьёзны и смотрели ей в лицо. – Это недоумкам бывает скучно. От пустоты в башке. Да от безделья. А нам с Петровичем скучать некогда.
- Ну, ладно, ладно, пойдёмте, посидим ещё. – Она отчего-то смущенно засуетилась. – Или вы ещё курить будете?
- Нет. Накурился.