Бесконечность

1.
Всё кончается. Всё когда-нибудь да кончается. Всё. Ты просыпаешься утром, с каким-то светлым чувством в душе и кажется, что никто и ничто не может убить этот свет внутри тебя. Но, увы, всё кончается. Свет гаснет, и ты вдруг понимаешь, что вся эта обыденность и глупость убила его. Как будто кто-то незримый взял и залапал грязными руками искрящийся блеск хрустальной вазы. Обыденность серой пеленой заволакивает мир, превращая искрящиеся краски в скупые полутона карандашного наброска. Ты смотришь на свои руки и вдруг видишь грязь. Грязь, залапавшую сияние вазы. Грязь, убившую свет внутри тебя. Грязь, превратившую яркий праздничный мир в блёклую действительность. И понимаешь. Ты. Это сделал ты.

2.
Я, мягко ступая, вхожу в спальню. Полумрак. Горит только маленький светильник, выхватывая из темноты зеркало и тебя, сидящую перед ним на пуфике. Ты расчёсываешь волосы. Боже, как же мне нравиться смотреть, как ты это делаешь. Как плавно поднимаешь руку. Как неторопливо и осторожно погружаешь зубья расчёски в пряди волос. И медленно. Медленно, проводишь до самых кончиков. В этот миг меня переполняет такая нежность, такое безудержное желание обладать тобой. Всей. До самой последней капельки. Всей. Без остатка.

Ты видишь моё отражение и улыбаешься. Ты знаешь, что я чувствую в этот миг. Ты всё делаешь так, чтоб я увидел это вновь, и вновь. Я склоняюсь, приближая лицо к твоим волосам, замираю на миг, вдыхая их аромат, пью его как вино. Меня захлёстывает нежность и желание покорить для тебя весь мир, зажечь новую звезду, подхватить на руки и закружить в безумном, безудержном танце.


3.
Бесконечность не существует. Просто порою, мы недостаточно велики, чтоб увидеть и понять это. Мы ничтожно малы, чтоб встать на цыпочки и заглянуть за невидимый край того, что кажется нам бесконечным. Нам не хватает фантазии и воображения, чтоб если не увидеть, то хотя бы вообразить себе то, что находиться там, за последней видимой гранью. Или просто боимся сделать это. Боимся понять, что бесконечности нет. Боимся поверить, что всему, рано или поздно придёт конец. Или нам всё равно. Всё равно что там за концом бесконечности, если бесконечность не бесконечна.

4.
Мне тесно и больно. Тугие ремни сковали запястья и лодыжки. Перехватили грудь, не давая вздохнуть глубоко и свободно. Боль зарождается где-то в голове, пронизывая мозг раскалёнными иглами, разрастается в пламя, горячей, сжигающей волной, прокатывается по всему телу, превращая его в прах. Мне больно. Очень больно. Я выгибаюсь, насколько могут позволить ремни и кричу. Звериным криком, так, что кажется ещё чуть-чуть, и лопнут голосовые связки. Боже, как же мне больно!!! Яркая, слепящая вспышка охватывает весь мир вокруг меня. Слепит на миг и начинает гаснуть, уступая место чёрной бездне, как на экране только что выключенного телевизора. И я проваливаюсь в эту бездну больше не чувствуя не боли, не ремней, ничего.

5.
- Нет Лёша!!! Не-е-е-ет!!! Не делай этого!!! Лё-ё-ё-ё-ёша-а-а-а-а!!!
Бесконечности нет. Там где она была лишь ужас и животный страх.
Тупая отдача в руку.

6.
- Доктор, как он?
Врач мнётся, подыскивая нужные и правильные слова.
- Плохо. Очень плохо, почти всё время безсознания. Иногда, не надолго, приходит в себя, но от этого становиться ещё хуже. Кричит и бьётся в истерике.

Я замолкаю, не зная как спросить именно то, что хочу спросить, чтобы узнать именно то, зачем я пришёл. Как же порою трудно простой парой слов выразить самую суть. Чтобы получить в ответ именно то, что хочешь.

- Доктор, он выживет? – Спрашиваю в лоб, потому, что устал искать компромиссы, ворующие смысл у сказанного.
- Нет, – врач наконец-то смотрит прямо и открыто - ну, по крайней мере, в том смысле, что вы спрашиваете. Тело возможно и будет жить ещё какое-то время, а рассудок уже не вернётся. Периоды, когда он приходит в себя становятся всё короче, а промежутки беспамятства наоборот удлиняются.
- А когда он приходит в себя, он что-нибудь говорит?
- Если честно, не знаю. Сейчас, когда промежутки совсем короткие, то трудно вообще что-то сказать. Раньше, когда они были длиннее, он шептал женское имя и постоянно твердил о бесконечности, о том, что её нет. И ещё о волосах, о том, как кто-то их расчёсывает сидя перед трюмо.
- Женское имя? Какое?
- По разному. Света, Светлана, Светуля, Светик. Кстати, вы не знаете кто эта Света?
- Знаю. Это его жена, - и поправляюсь, как будто это теперь имеет какое-то значение - бывшая жена.
- Понятно.
Снова неловкая пауза. Я мнусь, не зная как сказать, что хочу уйти, прервав разговор на полу-фразе.
- Пойду я доктор… Дела, работа…
- Что ж, заходите.

Он равнодушно, без укора смотрит на меня.
- Хорошо, как появиться свободная минутка обязательно забегу, – бормочу я, точно зная, что не появлюсь здесь уже никогда.

7.
Прощай Лёшка, друг детства. Убийца и самоубийца. Так и несмогший пережить конец того, что казалось тебе бесконечным. Завтра, мы все, соберёмся на кладбище. Завтра, девять дней по Светке. Твоей жене. Твоей бывшей жене.

8.
Бесконечности нет. Потому, что всё имеет своё начало и свой конец. И если есть ад и рай, то рай – это начало, а ад – конец. Есть жизнь и смерть. Но жизнь это не всегда начало, а смерть не всегда конец. Потому, что смерть, приходит, когда одни девять грамм свинца вонзаются в сердце любимой, а вторые пробивают твой череп. Но ад-конец наступает раньше. Когда ты перестаёшь жить, отражаясь в зрачках той, без которой тебе уже не нужна бесконечность, и ты видишь в них лишь ложь, ненависть и презрение. И понимаешь, что бесконечности нет.

9.
Следователь устал задавать одни и те же вопросы. Он равнодушно смотрит на меня, вертя в пальцах шариковую ручку. Я тоже устал. Устал отвечать одни и те же ответы.
- У нас есть сведенья, что у вас была интимная связь, с Егоровой Светланой Васильевной! – Наконец решается он, впиваясь взглядом в моё лицо, будто целясь из пистолета.
И я срываюсь. Всё накопившееся внутри за последние две недели вырывается из меня шквальным потоком и я ору. Захлёбываясь и почти плача: «Нет! Нет, у Вас таких сведений! Нет! И быть не может!!!»
- Есть!! – Он уже собран, целеустремлён и жесток, - Восемнадцатое сентября, прошлого года. День рождения Егорова Алексея Витальевича. Не помните?
- Не помню… - Мне уже всё равно, мне плевать, - Не помню. Я! Ничего не помню!!
- А вот свидетельница, Макарова Татьяна Петровна утверждает, что именно в этот день вы уединились с Егоровой в ванной, когда остальная компания веселилась в зале…
- Не помню… Я ничего не помню, - бормочу я, - понимаете, я ничего не помню, только урывками. Поцелуи, объятия какой-то сумасшедший, судорожный секс. И всё.
- Странно… - С ухмылкой произносит следователь, - А Егорова значит запомнила?
- Не знаю, - произношу я равнодушно, - но два дня спустя и начался этот кошмар. Она доставала меня звонками, заваливала СМС. Искала встречи со мной. Я сменил номер телефона, съехал с квартиры, но ничего не помогало. Ничего!! Понимаете?! Ничего!!! Она просто сошла с ума!
- И потом всё рассказала мужу?
- Не знаю.
- Знаете! – Отрезает следователь, - Знаете! Знаете, потому, что он звонил вам после разговора с женой.
- Звонил. – Наконец соглашаюсь я, не потому что он заставил меня признаться, а потому что я сам устал держать это в себе, - Звонил и умолял вернуть ему жену. Но я не мог этого сделать. Понимаете? Не мог. Не потому, что не хотел, а потому что не хотела она…

10.
Всё кончается. Всё когда-нибудь да кончается. Всё. Ты просыпаешься утром, с каким-то светлым чувством в душе и кажется, что никто и ничто не может убить этот свет внутри тебя. Но, увы, всё кончается. Свет гаснет, и ты вдруг понимаешь, что вся эта обыденность и глупость убила его. Как будто кто-то незримый взял и залапал грязными руками искрящийся блеск хрустальной вазы. Обыденность серой пеленой заволакивает мир, превращая искрящиеся краски в скупые полутона карандашного наброска. Ты смотришь на свои руки и вдруг видишь грязь. Грязь, залапавшую сияние вазы. Грязь, убившую свет внутри тебя. Грязь, превратившую яркий праздничный мир в блёклую действительность. И понимаешь. Ты. Это сделал ты…