Первая практика. Отрывок из романа "Встретимся у Амура или поцелуй судьбы"
kasatka555 | | Категория: Проза
Своё Спасибо, еще не выражали.
− Настя, ты просила разбудить тебя пораньше. Уже шесть. − Голос двоюродной сестры выдернул Настю из неспокойного сна. Ей снилось, что до начала урока осталось пять минут, а она все не может выбраться из людского потока, несущего ее в противоположную от школы сторону. Открыв глаза, Настя облегченно вздохнула, − как хорошо, что это только сон и до начала урока в школе, где она проходила педагогическую практику, еще много времени. А по дороге она успеет проверить письменную контрольную, которой так и не удосужилась заняться вечером – увлеклась телевизионным «Пятым элементом», а потом страшно захотела спать.
Учительствовать Насте понравилась с самого начала. Большинство ее однокурсников тяготились этим процессом, стремясь поскорее разделаться с практикой. Проведя по три-четыре обязательных урока и получив желанный отзыв от директора школы, они с облегчением покидали школьные стены, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Работать учителями по окончании университета никто из них не собирался.
Когда Настя пришла за своим отзывом, директор школы, посетовав, что с физиками напряженка, вдруг предложила девушке продолжить практику до лета: мол, у нее хорошо получается, и дети ее полюбили, жалеют, что она уходит. А с университетом, она, директор, договорится.
Настя, подумав, согласилась. Действительно, до конца пятого курса осталось меньше полгода, а после защиты диплома работу можно будет продолжить в этой же школе. Тем более что директор обещала полную нагрузку. Да и учебы в университете уже почти никакой: в основном подтягивание хвостов, которых у нее практически нет. Одно плохо: добираться до школы было далековато: она находилась в пригороде. Приходилось ехать на электричке, да еще немного автобусом, − на дорогу уходило не менее двух часов.
Насте, учившейся все годы на отлично, была предложена аспирантура, но она рассудила, что выберет заочную: стипендия в очной аспирантуре мизерная, а за обязательные публикации статей в журналах теперь приходиться платить и немало.
Быстренько приготовив завтрак себе, Наталье и еще не проснувшемуся племяннику, Настя понеслась на вокзал, чтобы занять в электричке место поудобнее. В дороге она хотел проверить контрольные работы десятиклассников по электростатике − пожалуй, самой трудной теме школьного курса физики. Класс, в котором она преподавала, был одним из лучших в школе, − но каким же слабым показался он Насте в первые дни ее учительства. Все проблемы заключались в плохом знании математики и скверной дисциплине на уроках. Ей, еще помнившей строгости родного лицея, поведение отдельных десятиклассников казалось совершенно диким. Во время урока они могли ходить без разрешения по классу или выкрикивать, что взбрело в голову. Некоторые по нескольку раз просились выйти, громогласно объявляя, что ему надо «в туалет». И демонстративно комкали вырванный из тетради лист под хихиканье остальных. Настя помнила, что в ее родной школе даже третьеклассники стеснялись отпрашиваться на уроке. На ее возмущение нарушители удивленно пожимали плечами: мол, а что я такого сделал?
Попытки побеседовать наедине с самыми отъявленными безобразниками ни к чему не привели: те, глядя в сторону, молча, кивали и тупо повторяли, как маленькие: «Я больше не буду». С Настиной точки зрения такое поведение могло быть простительным для малышни или, на худой конец, пятиклассников, но никак не для учащихся предпоследнего класса. Но когда она обратилась за советом к завучу, та предложила девушке не обращать внимания на столь мелкие, с ее точки зрения, нарушения дисциплины: мол, в других школах дети ведут себя куда хуже. − Реагируйте только на явное хулиганство, − посоветовала завуч, − на драку, мат или уход с урока. Если вы будете переживать из-за каждой мелочи, вас надолго не хватит.
С тех пор Настя старалась не раздражаться из-за мелких проказ. Правда, выдержка и лояльное отношение к нарушителям давались ей с большим трудом: ведь их поведение отнимало драгоценное время урока и в итоге приводило к плохому усвоению предмета.
Особенно безобразно вел себя на ее уроках белобрысый паренек Сеня Лапин. Недавно он нагрубил молодой учительнице прямо на уроке. Когда Настя дважды попросила его убрать сотовый и взять в руки ручку, он в ответ заорал: «Блин! Чего вы ко мне цепляетесь? Мне позвонить надо!» Насте страшно захотелось выпроводить грубияна из класса, но она сдержалась: неизвестно, что он станет вытворять за дверью, − может, еще чего похуже выкинет, а ей потом расхлебывать. В другой раз, когда она стерла шпаргалку, написанную на обратной стороне калькулятора, он ляпнул, нимало не смущаясь: «Достали! Скоро на голову сядете!». И на других уроках этот парень вел себя крайне развязно - это признавали все учителя.
Настя не раз беседовала с ним и его мамой – но делу эти разговоры не помогали. Мама прямо сказала, что сын всегда был неусидчивым и с этим ничего нельзя поделать. А когда Настя резонно возразила, что из-за его выходок в классе страдает успеваемость, та только пожала плечами: мол, это ваши проблемы. Тогда Настя обратилась в родительский комитет. Пригласив четырех родительниц в школу, она призналась, что не может справиться с одним нарушителем дисциплины, который сам безобразничает и заводит других проказников, в результате чего класс, в том числе и их дети, усваивают физику хуже, чем могли бы. А ведь через год им сдавать ЕГЭ. От этих слов родительницы возбудились и поклялись разобраться с Сеней и его мамой по-своему. Неизвестно, как они это проделали, но только Лапин сразу присмирел. Правда, учиться лучше он так и не стал, но хотя бы перестал досаждать на уроках, – и то ладно.
Еще Насте очень мешала нехватка времени. Пока проверишь домашнее задание, ответишь на вопросы и разберешь трудные задачи, до конца урока остается минут пятнадцать-двадцать, − а когда объяснять новый материал и показывать опыты? В ее родном лицее все уроки были спаренными: сорок пять минут физики, потом короткий перерыв и еще сорок пять минут этого же предмета. При таком расписании можно было многое успеть: и разобраться в тонкостях нового материала, и продемонстрировать эксперименты, и порешать задачки, и просто поговорить за жизнь. А здесь − только успела призвать к порядку нарушителей и приступить к объяснению, как звенит звонок.
Особенно тяжело обстояли дела с практикой. Ведь задачи электростатики требовали знание геометрии с тригонометрией, − но с математикой у нынешних учеников дела обстояли крайне плохо. Не помогло и обращение к учительнице по этому предмету, - та, махнув рукой, только и посетовала: мол, ей бы Настины заботы. Отчаявшись, Настя сама выписала на доске нужные математические формулы и потребовала выучить их прямо на уроке, а в конце провела летучку. Поставила полтора десятка пар и разрешила пересдать. После этого дела с решением задач физики пошли веселее, − правда, далеко не у всех.
Вот и сейчас: проверяя контрольные работы, Настя была вынуждена поставить сразу полтора десятка двоек: ни одна задача не была решена верно, а трое ребят сдали вообще пустые тетради. Наверно, я плохая учительница, уныло думала она, в нашем лицее у Гиббона мы столько пар никогда не получали. - Но ведь у нас был такой отбор на вступительных, - возразила она себе, - а здесь вынуждены учить всех подряд, даже ребят с умственными отклонениями. Действительно, - а куда их девать?
Вот еще одна тетрадка: начата задача верно, чертежи правильные и нужные формулы записаны. Но определяя скорость электрона, этот умник путь умножает на время − когда надо делить. Дальше все решение коту под хвост. И такие же грубые ошибки во всех пяти задачах. В итоге тоже двойка. Чья же это работа?
Взглянув на обложку, Настя обмерла: Лида Меркулова, круглая отличница и лучшая ученица класса. Да что же это такое? - огорчилась она, как же они будут сдавать ЕГЭ? Ведь завалят, − а она, Настя, будет виновата: плохо учила. Но как научить без знания математики? Ведь физика куда труднее этого предмета: математика − это только математика, а физика − это математика плюс физика. Ольга Дмитриевна, милая, как же мне нужны ваши советы. Где вы сейчас, Ольга Дмитриевна? И ведь не к кому больше обратиться. К Воронову? Но он в школе не преподавал, да и Надежда Васильевна тоже. Может, действительно, довести этот десятый до лета и бросить? Пусть в одиннадцатом их учит кто-нибудь другой, зато не придется краснеть после ЕГЭ. Надо подумать.
Погруженная в эти невеселые мысли, она добралась до школы и чуть не столкнулась в коридоре с директором, − та едва увернулась от налетевшей на нее практикантки.
− Что случилось, Анастасия Олеговна? − директор внимательно вгляделась в лицо девушки. − Проблемы?
− Проблемы, − горестно кивнула Настя, − за контрольную по электростатике в 10 «Б» вынуждена поставить девятнадцать двоек. Просто, руки опускаются.
− Ну-ка зайдите ко мне. − Директор направилась в свой кабинет, Настя уныло поплелась за ней.
− Запомните, Настя! − Усадив девушку, директор строго посмотрела на нее. − Когда учитель ставит две-три двойки на класс, он ставит их нерадивым ученикам. А когда он ставит девятнадцать двоек, он ставит их себе. Ну-ка покажите мне работы.
Перелистав все тетради, она, покачала головой: − Так я и думала. Настасья Олеговна, у вас слишком высокие требования. И задачи вы решаете чересчур трудные. Вы дайте им три задачки попроще, в одну формулу, а еще две − посложнее, но уж, конечно, не олимпиадные, как у вас во втором варианте. У нас ведь не наукоемкий лицей: в вузы собирается меньше половины выпускников, а физику сдавать будут единицы. С этими контрольными поступим так: вы корректором отметки закрасьте и поставьте тройки там, где хотя бы верно записаны формулы. А тем, кто решил правильно пару задач, поставьте четверку.
− Так ведь никто не решил правильно и двух задач. Даже Меркулова.
− И что вы ей поставили?
− Двойку. У нее ни одна задача не решена.
− Запомните, Анастасия Олеговна. − В голосе директора зазвучал металл. − Лиде Меркуловой вы будете ставить только пятерки! − это мое категорическое требование. Даже если она сдаст пустую тетрадь − только пять! Вам понятно?
− Но как же? − растерялась Настя. − Как это можно: пять в пустую тетрадь? А что дети скажут?
− Оставьте девочку после урока, объясните еще раз и пусть она при вас все перерешает. А мелкие ошибки можете исправить сами − ничего страшного. Но чтобы у нее по вашему предмету в журнале стояли только пятерки. Девочка идет на медаль. И кроме того, вы знаете, кто ее отец?
− Не знаю и знать не хочу. − Настя начала злиться. − Для меня, Анна Михайловна, ваши требования неприемлемы. При чем здесь отец?
− При всем! Только благодаря ему мы справились с ремонтом школы. Если бы не он, у нас бы до сих пор потолки протекали. Вы человек пришлый, вам не понять наших трудностей. И интерактивные доски им обещаны. Да я ради этого шестерки его дочке готова ставить. Поэтому, надо − занимайтесь с девочкой дополнительно, но чтобы ни одна, не то что двойка, четверка не стояла против ее фамилии.
− Анна Михайловна, я так не могу. Как это будет выглядеть? Ребята ведь все поймут.
− Думаете, они и так не понимают? Да они больше нашего с вами понимают − жизнь такая. Идите и выполняйте, иначе нам не по пути.
Настя не помнила, как провела урок. Ребятам сказала, что тетради еще не проверила, и после уроков закрылась в классе. Корректор у нее был с собой, поэтому большинство двоек она переправила, но когда дошла до работы Меркуловой, у нее опустились руки. Чтобы поставить там пятерку, нужно было переписать всю работу заново. Она представила, как оставляет для этого Лиду после уроков, как диктует решение, ставит пятерку, − и ей стало так тошно, что она поднялась и снова направилась к директору.
− Простите меня, Анна Михайловна, − опустив голову, сказала Настя, положив на стол заявление об уходе, − но я не могу. У меня рука не поднимается ставить Меркуловой пятерку. И заниматься подтасовкой я тоже не стану: для меня все дети одинаковы. В общем, я отказываюсь работать в вашей школе.
− Значит, бросаете класс в середине четверти? Сбегаете? − Директор гневно посмотрела на Настю. − Чистенькой хотите остаться? А если я позвоню в университет и скажу, что вы практику запороли? Не боитесь?
Настя молчала. У нее не было ни малейшего желания вступать в пререкания. Да и что тут скажешь − все и так ясно.
− Ну ладно. − Директор тяжело вздохнула. − Идите. Никому я, конечно, звонить не стану. Наверно, на вашем месте я бы тоже так поступила − по молодости. Ничего, жизнь вас обломает. Повозит пару раз носом по стенке, глядишь, и станете не такой принципиальной. Только, где же мне теперь физика взять? Хоть самой становись к доске. Ладно, идите. В бухгалтерии вас рассчитают. − И она горестно махнула рукой.
Вот и все, думала Настя, глядя на проплывающий мимо окон электрички сосновый лес. Кончились мои уроки. А жаль − работа интересная и с ребятами, вроде, нашла общий язык. Неужели во всех школах заставляют завышать оценки? Тогда мне в школу нельзя, я так не смогу. Конечно, понять Анну Михайловну можно, − если действительно отец Меркуловой все делает для школы. Наверно, он какой-нибудь олигарх или крупный начальник. Но ведь это неправильно, школу должно обеспечивать государство, а не чьи-то папы.
Но что же мне делать? Аспирантура? Там так мало платят, смогу ли я на эти деньги продержаться? Эх, найти бы какой-нибудь наукоемкий лицей, вроде нашего, где все по-честному. Только, кто же меня туда возьмет на работу, нужна же прописка. Ладно, впереди еще есть время, может, что-нибудь придумаю.
За вечерним чаем Настя, не выдержав, рассказала обо всем Наталье. Та обрадовалась: − Вот и ладно. Хоть отоспишься. А то ты совсем избегалась, как только здоровья хватает. Займись лучше своей наукой. Я на пару недель съезжу к родителям: что-то отец прихворнул, маме помогу. А вы тут с Юркой сами хозяйничайте. Да, - что у тебя с сотовым? Твоя подруга не может тебе дозвониться. Опять забыла зарядить?
− Точно! − Настя посмотрела на черный экран мобильника. − Вроде недавно заряжала, и опять сдох. − Она поставила телефон на зарядку и набрала номер Натальи:
− Привет! Ты чего звонила?
− Настя, ура! Ура! Я жду ребенка, поздравь меня! Наконец-то! Уже четвертый месяц! Володя просто прыгает от радости. Если будет девочка, назову Настей. Ты не против? Согласна быть крестной?
Слава богу! - облегченно вздохнула Настя, может, Наташка теперь успокоится. А то все с ума сходила, что она бездетная. Действительно, уже столько замужем, а с дитем все никак. Она даже заявила, что если у них с Володей детей не будет, разведется. Мол, детей нет, любви нет, − зачем жить вместе. Настя тогда посоветовала ей не дурить. Насчет любви раньше надо было думать. Вышла замуж − живи, надо иметь ответственность. На эти справедливые слова Наташка только вздохнула.
− Поздравляю! − обрадовано прокричала Настя в трубку. − Конечно, согласна! А если мальчик?
− Никаких мальчиков! − безапелляционно заявила подруга. − Только девочка! Через месяц будет точно известно, УЗИ покажет. Но я чувствую, что там девочка. Хотя Володя мечтает о сыне, − но помалкивает.
− Ты теперь береги себя. Меньше прыгай и не переутомляйся. Может, возьмешь академический?
− Да какой академический? − впереди ординатура. Но я, конечно, ее отложу. Володя сказал, сам все устроит − через своего отца. Он теперь с меня пылинки сдувает.
− А как Никита? Как твои родители?
− Родители тоже рады. Я им запретила делать покупки для малыша раньше времени, так мама увлеклась вязанием. Пинетки, шапочки, кофточки − и все розовое. А Никита по-прежнему живет в общежитии: на квартире слишком дорого, он уже пробовал. Сказали, квартиру дадут, когда женится, мол, женатым квартиры нужнее, а он пусть пока потерпит.
− Так чего он тянет с этим делом?
− А ну тебя, Настя! Как будто это так просто! Он хочет по любви, а с любовью не получается. Все какие-то не такие попадаются: то воображалы, то просто дуры. Недавно у него была одна, вроде ничего. А как дошло до постели, он мне рассказывал, представляешь, говорит: «У нее на груди волосы растут». Я ему: «Ну и что? Если она человек хороший, то волосы можно сбрить». А он: «Не могу, и все». Ну не идиот? Это ты виновата. Он все ищет на тебя похожую, а таких больше нет.
Посмеявшись, Настя попрощалась с подругой и принялась разбирать постель. И уже лежа, долго не могла заснуть: все перебирала в памяти события Наташкиной и своей жизни. И ее мысли привычно обратились к самым дорогим для нее людям.
Мама, думала она, мамочка моя, как мне плохо без тебя! Пусть бы ты меня ругала хоть каждый день, только бы мы были все вместе. Как ты тогда сказала: «Ты уже большая девочка». Большая! Но я не хочу, быть большой, я хочу иметь папу и маму, чтобы они заботились обо мне, бранили, что опять не надела шапку и поздно вернулась. Ведь все это было. Если бы не Лялька, мы бы до сих пор были вместе. Нет, я бы все равно уехала в Питер, но папа не расстался бы с мамой и бабушка с дедушкой, может быть, были живы.
Бабушка Зара пережила своего мужа всего на год. После ее смерти в доме поселилась старшая дочь Лиза с семьей, всегда мечтавшая уехать из Назрани. Свое жилье она продала за бесценок, и потому из бабушкиного наследства Насте ничего не досталось. Да она и не возражала: все-таки у нее есть квартира, за которую она получает хоть какие-то деньги. Правда, последние два года приходилось самой улаживать проблемы с жильцами: Нине стало трудно оставлять дом и часто болевшего мужа. Некоторые из арендаторов задерживали оплату месяцами, и тогда Насте прибегала к помощи отца: он с Наташкиным крестным-милиционером выселял неплательщиков и опечатывал квартиру. После этого Насте приходилось отпрашиваться в институте, приезжать и находить новых жильцов. Все это ее сильно напрягало, но делать было нечего: жизнь в Питере дорожала, а садиться на шею двоюродной сестре не хотелось.
Через неделю после памятного объяснения с директором школы Настю вызвали в деканат.
− Снегирева, ваши бывшие ученики очень горюют, что вы их покинули, − недовольно обратился к ней декан, − мы получили коллективное письмо, где они просят повлиять на вас. Чтобы вы вернулись в школу и довели уроки хотя бы до конца года. И родители присоединились к их просьбе. Что заставило вас отказаться от класса?
− Мне трудно совмещать уроки с подготовкой к защите, − попыталась оправдаться Настя, − и наука отнимает много времени, я же готовлюсь в аспирантуру.
− Чтобы вы испугались трудностей? − не поверил декан. − Да ладно вам! Работали, работали − и вдруг посреди четверти бросили. Зная вашу ответственность, я не могу поверить, что причина в загруженности. Может, признаетесь в чем дело?
Настя молчала. Да и что она могла сказать? Что директор заставляет ее завышать оценки? А вдруг декан станет выяснять отношения, а та откажется? Наверняка откажется, − кто же признается в таком? Получится, что она, Настя, оговорила человека.
Декан подождал ее ответа, но так и не дождавшись, постучал по столу карандашом: − Снегирева, я был о вас лучшего мнения. Понятно, что вы столкнулись с какой-то проблемой и спасовали. Но все же подумайте, может, наберетесь мужества продолжить начатое дело. Школа ведь на вас понадеялась, а где теперь найти физика? Замещают пока другими предметами, но это, конечно, не выход. Что вы молчите?
А может, правда, вернуться? − подумала Настя. Действительно, как нехорошо получилось: начала и бросила на полдороге. Но как же быть с категорическими требованиями директора? Ведь, если двоечникам ставить тройки, то троечникам надо завышать оценки до четверок, а хорошистам − до пятерок. А они, поверив, что знают предмет, выберут ЕГЭ по физике и дружно завалят. Как я тогда буду выглядеть? Да и не смогу я той же Меркуловой ставить пятерки ни за что. Нет, не вернусь.
− Да, Всеволод Матвеевич, − Настя прямо посмотрела в глаза декану, − вы правы, причина моего ухода в другом. Но я не могу вам открыться, − это не только моя тайна. Просто поверьте, что причина очень существенная. Это все, что я могу сказать.
− Вот, значит, как. − Не ожидавший столь решительного отказа декан явно расстроился. − Выходит, школе мы ничем не можем помочь. Уж если вы не идете им навстречу, то ваши сокурсники тоже, скорее всего, откажутся. Ладно, идите. Вы меня разочаровали. Но если все же у вас заговорит совесть, дайте знать.
С тяжелым сердцем Настя вышла из деканата. Ей страшно хотелось посоветоваться с каким-нибудь опытным педагогом типа Ольги Дмитриевны или Екатерины Андреевны, но таковых поблизости не было. А самой ничего на ум не приходило. В грустной задумчивости она шла по коридору, когда ее внезапно поймали за руку:
− Настя, ты чего? Идешь и даже не здороваешься. Что стряслось?
Настя подняла глаза. На нее вопросительно смотрела куратор их группы − добрая пожилая женщина, терпеливо выносившая на протяжении студенческих лет все выходки ее беспокойных подопечных. В свое время ей так и не удалось защитить диссертацию, и потому она на долгие годы осталась ассистентом, подрабатывающим в должности куратора. Посоветоваться с ней, что ли, мелькнула мысль. Нет, не буду, она декану обо всем доложит.
− Ничего, Людмила Петровна. Просто задумалась.
− О чем, если не секрет?
− Скажите, вы когда-нибудь ставили зачет ни за что? − неожиданно выпалила Настя. − Например, если не сдано ни одной лабораторки, а начальство требует.
− Как это похоже на тебя, − вздохнула кураторша. − Ты у нас известная любительница задавать трудные вопросы. Просьбы, конечно, такие были, но я всегда предлагала остаться с этим студентом после занятий, помочь ему выполнить работу, оформить бланк и защитить ее. Зачем обострять отношения, когда можно решить вопрос полюбовно. У тебя что: возникли подобные проблемы в школе?
− Вот догадливая, − молча, подосадовала девушка. − Нет-нет, − поспешно возразила она, − просто я подумала, как поступить, если от тебя потребуют поставить отличную оценку, а ставить не за что. Ведь такое может быть? Правильно вы говорите: надо предложить позаниматься дополнительно. Спасибо, я подумаю над вашими словами. − И чтобы избежать дальнейших расспросов, поспешила распрощаться.
Учительствовать Насте понравилась с самого начала. Большинство ее однокурсников тяготились этим процессом, стремясь поскорее разделаться с практикой. Проведя по три-четыре обязательных урока и получив желанный отзыв от директора школы, они с облегчением покидали школьные стены, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Работать учителями по окончании университета никто из них не собирался.
Когда Настя пришла за своим отзывом, директор школы, посетовав, что с физиками напряженка, вдруг предложила девушке продолжить практику до лета: мол, у нее хорошо получается, и дети ее полюбили, жалеют, что она уходит. А с университетом, она, директор, договорится.
Настя, подумав, согласилась. Действительно, до конца пятого курса осталось меньше полгода, а после защиты диплома работу можно будет продолжить в этой же школе. Тем более что директор обещала полную нагрузку. Да и учебы в университете уже почти никакой: в основном подтягивание хвостов, которых у нее практически нет. Одно плохо: добираться до школы было далековато: она находилась в пригороде. Приходилось ехать на электричке, да еще немного автобусом, − на дорогу уходило не менее двух часов.
Насте, учившейся все годы на отлично, была предложена аспирантура, но она рассудила, что выберет заочную: стипендия в очной аспирантуре мизерная, а за обязательные публикации статей в журналах теперь приходиться платить и немало.
Быстренько приготовив завтрак себе, Наталье и еще не проснувшемуся племяннику, Настя понеслась на вокзал, чтобы занять в электричке место поудобнее. В дороге она хотел проверить контрольные работы десятиклассников по электростатике − пожалуй, самой трудной теме школьного курса физики. Класс, в котором она преподавала, был одним из лучших в школе, − но каким же слабым показался он Насте в первые дни ее учительства. Все проблемы заключались в плохом знании математики и скверной дисциплине на уроках. Ей, еще помнившей строгости родного лицея, поведение отдельных десятиклассников казалось совершенно диким. Во время урока они могли ходить без разрешения по классу или выкрикивать, что взбрело в голову. Некоторые по нескольку раз просились выйти, громогласно объявляя, что ему надо «в туалет». И демонстративно комкали вырванный из тетради лист под хихиканье остальных. Настя помнила, что в ее родной школе даже третьеклассники стеснялись отпрашиваться на уроке. На ее возмущение нарушители удивленно пожимали плечами: мол, а что я такого сделал?
Попытки побеседовать наедине с самыми отъявленными безобразниками ни к чему не привели: те, глядя в сторону, молча, кивали и тупо повторяли, как маленькие: «Я больше не буду». С Настиной точки зрения такое поведение могло быть простительным для малышни или, на худой конец, пятиклассников, но никак не для учащихся предпоследнего класса. Но когда она обратилась за советом к завучу, та предложила девушке не обращать внимания на столь мелкие, с ее точки зрения, нарушения дисциплины: мол, в других школах дети ведут себя куда хуже. − Реагируйте только на явное хулиганство, − посоветовала завуч, − на драку, мат или уход с урока. Если вы будете переживать из-за каждой мелочи, вас надолго не хватит.
С тех пор Настя старалась не раздражаться из-за мелких проказ. Правда, выдержка и лояльное отношение к нарушителям давались ей с большим трудом: ведь их поведение отнимало драгоценное время урока и в итоге приводило к плохому усвоению предмета.
Особенно безобразно вел себя на ее уроках белобрысый паренек Сеня Лапин. Недавно он нагрубил молодой учительнице прямо на уроке. Когда Настя дважды попросила его убрать сотовый и взять в руки ручку, он в ответ заорал: «Блин! Чего вы ко мне цепляетесь? Мне позвонить надо!» Насте страшно захотелось выпроводить грубияна из класса, но она сдержалась: неизвестно, что он станет вытворять за дверью, − может, еще чего похуже выкинет, а ей потом расхлебывать. В другой раз, когда она стерла шпаргалку, написанную на обратной стороне калькулятора, он ляпнул, нимало не смущаясь: «Достали! Скоро на голову сядете!». И на других уроках этот парень вел себя крайне развязно - это признавали все учителя.
Настя не раз беседовала с ним и его мамой – но делу эти разговоры не помогали. Мама прямо сказала, что сын всегда был неусидчивым и с этим ничего нельзя поделать. А когда Настя резонно возразила, что из-за его выходок в классе страдает успеваемость, та только пожала плечами: мол, это ваши проблемы. Тогда Настя обратилась в родительский комитет. Пригласив четырех родительниц в школу, она призналась, что не может справиться с одним нарушителем дисциплины, который сам безобразничает и заводит других проказников, в результате чего класс, в том числе и их дети, усваивают физику хуже, чем могли бы. А ведь через год им сдавать ЕГЭ. От этих слов родительницы возбудились и поклялись разобраться с Сеней и его мамой по-своему. Неизвестно, как они это проделали, но только Лапин сразу присмирел. Правда, учиться лучше он так и не стал, но хотя бы перестал досаждать на уроках, – и то ладно.
Еще Насте очень мешала нехватка времени. Пока проверишь домашнее задание, ответишь на вопросы и разберешь трудные задачи, до конца урока остается минут пятнадцать-двадцать, − а когда объяснять новый материал и показывать опыты? В ее родном лицее все уроки были спаренными: сорок пять минут физики, потом короткий перерыв и еще сорок пять минут этого же предмета. При таком расписании можно было многое успеть: и разобраться в тонкостях нового материала, и продемонстрировать эксперименты, и порешать задачки, и просто поговорить за жизнь. А здесь − только успела призвать к порядку нарушителей и приступить к объяснению, как звенит звонок.
Особенно тяжело обстояли дела с практикой. Ведь задачи электростатики требовали знание геометрии с тригонометрией, − но с математикой у нынешних учеников дела обстояли крайне плохо. Не помогло и обращение к учительнице по этому предмету, - та, махнув рукой, только и посетовала: мол, ей бы Настины заботы. Отчаявшись, Настя сама выписала на доске нужные математические формулы и потребовала выучить их прямо на уроке, а в конце провела летучку. Поставила полтора десятка пар и разрешила пересдать. После этого дела с решением задач физики пошли веселее, − правда, далеко не у всех.
Вот и сейчас: проверяя контрольные работы, Настя была вынуждена поставить сразу полтора десятка двоек: ни одна задача не была решена верно, а трое ребят сдали вообще пустые тетради. Наверно, я плохая учительница, уныло думала она, в нашем лицее у Гиббона мы столько пар никогда не получали. - Но ведь у нас был такой отбор на вступительных, - возразила она себе, - а здесь вынуждены учить всех подряд, даже ребят с умственными отклонениями. Действительно, - а куда их девать?
Вот еще одна тетрадка: начата задача верно, чертежи правильные и нужные формулы записаны. Но определяя скорость электрона, этот умник путь умножает на время − когда надо делить. Дальше все решение коту под хвост. И такие же грубые ошибки во всех пяти задачах. В итоге тоже двойка. Чья же это работа?
Взглянув на обложку, Настя обмерла: Лида Меркулова, круглая отличница и лучшая ученица класса. Да что же это такое? - огорчилась она, как же они будут сдавать ЕГЭ? Ведь завалят, − а она, Настя, будет виновата: плохо учила. Но как научить без знания математики? Ведь физика куда труднее этого предмета: математика − это только математика, а физика − это математика плюс физика. Ольга Дмитриевна, милая, как же мне нужны ваши советы. Где вы сейчас, Ольга Дмитриевна? И ведь не к кому больше обратиться. К Воронову? Но он в школе не преподавал, да и Надежда Васильевна тоже. Может, действительно, довести этот десятый до лета и бросить? Пусть в одиннадцатом их учит кто-нибудь другой, зато не придется краснеть после ЕГЭ. Надо подумать.
Погруженная в эти невеселые мысли, она добралась до школы и чуть не столкнулась в коридоре с директором, − та едва увернулась от налетевшей на нее практикантки.
− Что случилось, Анастасия Олеговна? − директор внимательно вгляделась в лицо девушки. − Проблемы?
− Проблемы, − горестно кивнула Настя, − за контрольную по электростатике в 10 «Б» вынуждена поставить девятнадцать двоек. Просто, руки опускаются.
− Ну-ка зайдите ко мне. − Директор направилась в свой кабинет, Настя уныло поплелась за ней.
− Запомните, Настя! − Усадив девушку, директор строго посмотрела на нее. − Когда учитель ставит две-три двойки на класс, он ставит их нерадивым ученикам. А когда он ставит девятнадцать двоек, он ставит их себе. Ну-ка покажите мне работы.
Перелистав все тетради, она, покачала головой: − Так я и думала. Настасья Олеговна, у вас слишком высокие требования. И задачи вы решаете чересчур трудные. Вы дайте им три задачки попроще, в одну формулу, а еще две − посложнее, но уж, конечно, не олимпиадные, как у вас во втором варианте. У нас ведь не наукоемкий лицей: в вузы собирается меньше половины выпускников, а физику сдавать будут единицы. С этими контрольными поступим так: вы корректором отметки закрасьте и поставьте тройки там, где хотя бы верно записаны формулы. А тем, кто решил правильно пару задач, поставьте четверку.
− Так ведь никто не решил правильно и двух задач. Даже Меркулова.
− И что вы ей поставили?
− Двойку. У нее ни одна задача не решена.
− Запомните, Анастасия Олеговна. − В голосе директора зазвучал металл. − Лиде Меркуловой вы будете ставить только пятерки! − это мое категорическое требование. Даже если она сдаст пустую тетрадь − только пять! Вам понятно?
− Но как же? − растерялась Настя. − Как это можно: пять в пустую тетрадь? А что дети скажут?
− Оставьте девочку после урока, объясните еще раз и пусть она при вас все перерешает. А мелкие ошибки можете исправить сами − ничего страшного. Но чтобы у нее по вашему предмету в журнале стояли только пятерки. Девочка идет на медаль. И кроме того, вы знаете, кто ее отец?
− Не знаю и знать не хочу. − Настя начала злиться. − Для меня, Анна Михайловна, ваши требования неприемлемы. При чем здесь отец?
− При всем! Только благодаря ему мы справились с ремонтом школы. Если бы не он, у нас бы до сих пор потолки протекали. Вы человек пришлый, вам не понять наших трудностей. И интерактивные доски им обещаны. Да я ради этого шестерки его дочке готова ставить. Поэтому, надо − занимайтесь с девочкой дополнительно, но чтобы ни одна, не то что двойка, четверка не стояла против ее фамилии.
− Анна Михайловна, я так не могу. Как это будет выглядеть? Ребята ведь все поймут.
− Думаете, они и так не понимают? Да они больше нашего с вами понимают − жизнь такая. Идите и выполняйте, иначе нам не по пути.
Настя не помнила, как провела урок. Ребятам сказала, что тетради еще не проверила, и после уроков закрылась в классе. Корректор у нее был с собой, поэтому большинство двоек она переправила, но когда дошла до работы Меркуловой, у нее опустились руки. Чтобы поставить там пятерку, нужно было переписать всю работу заново. Она представила, как оставляет для этого Лиду после уроков, как диктует решение, ставит пятерку, − и ей стало так тошно, что она поднялась и снова направилась к директору.
− Простите меня, Анна Михайловна, − опустив голову, сказала Настя, положив на стол заявление об уходе, − но я не могу. У меня рука не поднимается ставить Меркуловой пятерку. И заниматься подтасовкой я тоже не стану: для меня все дети одинаковы. В общем, я отказываюсь работать в вашей школе.
− Значит, бросаете класс в середине четверти? Сбегаете? − Директор гневно посмотрела на Настю. − Чистенькой хотите остаться? А если я позвоню в университет и скажу, что вы практику запороли? Не боитесь?
Настя молчала. У нее не было ни малейшего желания вступать в пререкания. Да и что тут скажешь − все и так ясно.
− Ну ладно. − Директор тяжело вздохнула. − Идите. Никому я, конечно, звонить не стану. Наверно, на вашем месте я бы тоже так поступила − по молодости. Ничего, жизнь вас обломает. Повозит пару раз носом по стенке, глядишь, и станете не такой принципиальной. Только, где же мне теперь физика взять? Хоть самой становись к доске. Ладно, идите. В бухгалтерии вас рассчитают. − И она горестно махнула рукой.
Вот и все, думала Настя, глядя на проплывающий мимо окон электрички сосновый лес. Кончились мои уроки. А жаль − работа интересная и с ребятами, вроде, нашла общий язык. Неужели во всех школах заставляют завышать оценки? Тогда мне в школу нельзя, я так не смогу. Конечно, понять Анну Михайловну можно, − если действительно отец Меркуловой все делает для школы. Наверно, он какой-нибудь олигарх или крупный начальник. Но ведь это неправильно, школу должно обеспечивать государство, а не чьи-то папы.
Но что же мне делать? Аспирантура? Там так мало платят, смогу ли я на эти деньги продержаться? Эх, найти бы какой-нибудь наукоемкий лицей, вроде нашего, где все по-честному. Только, кто же меня туда возьмет на работу, нужна же прописка. Ладно, впереди еще есть время, может, что-нибудь придумаю.
За вечерним чаем Настя, не выдержав, рассказала обо всем Наталье. Та обрадовалась: − Вот и ладно. Хоть отоспишься. А то ты совсем избегалась, как только здоровья хватает. Займись лучше своей наукой. Я на пару недель съезжу к родителям: что-то отец прихворнул, маме помогу. А вы тут с Юркой сами хозяйничайте. Да, - что у тебя с сотовым? Твоя подруга не может тебе дозвониться. Опять забыла зарядить?
− Точно! − Настя посмотрела на черный экран мобильника. − Вроде недавно заряжала, и опять сдох. − Она поставила телефон на зарядку и набрала номер Натальи:
− Привет! Ты чего звонила?
− Настя, ура! Ура! Я жду ребенка, поздравь меня! Наконец-то! Уже четвертый месяц! Володя просто прыгает от радости. Если будет девочка, назову Настей. Ты не против? Согласна быть крестной?
Слава богу! - облегченно вздохнула Настя, может, Наташка теперь успокоится. А то все с ума сходила, что она бездетная. Действительно, уже столько замужем, а с дитем все никак. Она даже заявила, что если у них с Володей детей не будет, разведется. Мол, детей нет, любви нет, − зачем жить вместе. Настя тогда посоветовала ей не дурить. Насчет любви раньше надо было думать. Вышла замуж − живи, надо иметь ответственность. На эти справедливые слова Наташка только вздохнула.
− Поздравляю! − обрадовано прокричала Настя в трубку. − Конечно, согласна! А если мальчик?
− Никаких мальчиков! − безапелляционно заявила подруга. − Только девочка! Через месяц будет точно известно, УЗИ покажет. Но я чувствую, что там девочка. Хотя Володя мечтает о сыне, − но помалкивает.
− Ты теперь береги себя. Меньше прыгай и не переутомляйся. Может, возьмешь академический?
− Да какой академический? − впереди ординатура. Но я, конечно, ее отложу. Володя сказал, сам все устроит − через своего отца. Он теперь с меня пылинки сдувает.
− А как Никита? Как твои родители?
− Родители тоже рады. Я им запретила делать покупки для малыша раньше времени, так мама увлеклась вязанием. Пинетки, шапочки, кофточки − и все розовое. А Никита по-прежнему живет в общежитии: на квартире слишком дорого, он уже пробовал. Сказали, квартиру дадут, когда женится, мол, женатым квартиры нужнее, а он пусть пока потерпит.
− Так чего он тянет с этим делом?
− А ну тебя, Настя! Как будто это так просто! Он хочет по любви, а с любовью не получается. Все какие-то не такие попадаются: то воображалы, то просто дуры. Недавно у него была одна, вроде ничего. А как дошло до постели, он мне рассказывал, представляешь, говорит: «У нее на груди волосы растут». Я ему: «Ну и что? Если она человек хороший, то волосы можно сбрить». А он: «Не могу, и все». Ну не идиот? Это ты виновата. Он все ищет на тебя похожую, а таких больше нет.
Посмеявшись, Настя попрощалась с подругой и принялась разбирать постель. И уже лежа, долго не могла заснуть: все перебирала в памяти события Наташкиной и своей жизни. И ее мысли привычно обратились к самым дорогим для нее людям.
Мама, думала она, мамочка моя, как мне плохо без тебя! Пусть бы ты меня ругала хоть каждый день, только бы мы были все вместе. Как ты тогда сказала: «Ты уже большая девочка». Большая! Но я не хочу, быть большой, я хочу иметь папу и маму, чтобы они заботились обо мне, бранили, что опять не надела шапку и поздно вернулась. Ведь все это было. Если бы не Лялька, мы бы до сих пор были вместе. Нет, я бы все равно уехала в Питер, но папа не расстался бы с мамой и бабушка с дедушкой, может быть, были живы.
Бабушка Зара пережила своего мужа всего на год. После ее смерти в доме поселилась старшая дочь Лиза с семьей, всегда мечтавшая уехать из Назрани. Свое жилье она продала за бесценок, и потому из бабушкиного наследства Насте ничего не досталось. Да она и не возражала: все-таки у нее есть квартира, за которую она получает хоть какие-то деньги. Правда, последние два года приходилось самой улаживать проблемы с жильцами: Нине стало трудно оставлять дом и часто болевшего мужа. Некоторые из арендаторов задерживали оплату месяцами, и тогда Насте прибегала к помощи отца: он с Наташкиным крестным-милиционером выселял неплательщиков и опечатывал квартиру. После этого Насте приходилось отпрашиваться в институте, приезжать и находить новых жильцов. Все это ее сильно напрягало, но делать было нечего: жизнь в Питере дорожала, а садиться на шею двоюродной сестре не хотелось.
Через неделю после памятного объяснения с директором школы Настю вызвали в деканат.
− Снегирева, ваши бывшие ученики очень горюют, что вы их покинули, − недовольно обратился к ней декан, − мы получили коллективное письмо, где они просят повлиять на вас. Чтобы вы вернулись в школу и довели уроки хотя бы до конца года. И родители присоединились к их просьбе. Что заставило вас отказаться от класса?
− Мне трудно совмещать уроки с подготовкой к защите, − попыталась оправдаться Настя, − и наука отнимает много времени, я же готовлюсь в аспирантуру.
− Чтобы вы испугались трудностей? − не поверил декан. − Да ладно вам! Работали, работали − и вдруг посреди четверти бросили. Зная вашу ответственность, я не могу поверить, что причина в загруженности. Может, признаетесь в чем дело?
Настя молчала. Да и что она могла сказать? Что директор заставляет ее завышать оценки? А вдруг декан станет выяснять отношения, а та откажется? Наверняка откажется, − кто же признается в таком? Получится, что она, Настя, оговорила человека.
Декан подождал ее ответа, но так и не дождавшись, постучал по столу карандашом: − Снегирева, я был о вас лучшего мнения. Понятно, что вы столкнулись с какой-то проблемой и спасовали. Но все же подумайте, может, наберетесь мужества продолжить начатое дело. Школа ведь на вас понадеялась, а где теперь найти физика? Замещают пока другими предметами, но это, конечно, не выход. Что вы молчите?
А может, правда, вернуться? − подумала Настя. Действительно, как нехорошо получилось: начала и бросила на полдороге. Но как же быть с категорическими требованиями директора? Ведь, если двоечникам ставить тройки, то троечникам надо завышать оценки до четверок, а хорошистам − до пятерок. А они, поверив, что знают предмет, выберут ЕГЭ по физике и дружно завалят. Как я тогда буду выглядеть? Да и не смогу я той же Меркуловой ставить пятерки ни за что. Нет, не вернусь.
− Да, Всеволод Матвеевич, − Настя прямо посмотрела в глаза декану, − вы правы, причина моего ухода в другом. Но я не могу вам открыться, − это не только моя тайна. Просто поверьте, что причина очень существенная. Это все, что я могу сказать.
− Вот, значит, как. − Не ожидавший столь решительного отказа декан явно расстроился. − Выходит, школе мы ничем не можем помочь. Уж если вы не идете им навстречу, то ваши сокурсники тоже, скорее всего, откажутся. Ладно, идите. Вы меня разочаровали. Но если все же у вас заговорит совесть, дайте знать.
С тяжелым сердцем Настя вышла из деканата. Ей страшно хотелось посоветоваться с каким-нибудь опытным педагогом типа Ольги Дмитриевны или Екатерины Андреевны, но таковых поблизости не было. А самой ничего на ум не приходило. В грустной задумчивости она шла по коридору, когда ее внезапно поймали за руку:
− Настя, ты чего? Идешь и даже не здороваешься. Что стряслось?
Настя подняла глаза. На нее вопросительно смотрела куратор их группы − добрая пожилая женщина, терпеливо выносившая на протяжении студенческих лет все выходки ее беспокойных подопечных. В свое время ей так и не удалось защитить диссертацию, и потому она на долгие годы осталась ассистентом, подрабатывающим в должности куратора. Посоветоваться с ней, что ли, мелькнула мысль. Нет, не буду, она декану обо всем доложит.
− Ничего, Людмила Петровна. Просто задумалась.
− О чем, если не секрет?
− Скажите, вы когда-нибудь ставили зачет ни за что? − неожиданно выпалила Настя. − Например, если не сдано ни одной лабораторки, а начальство требует.
− Как это похоже на тебя, − вздохнула кураторша. − Ты у нас известная любительница задавать трудные вопросы. Просьбы, конечно, такие были, но я всегда предлагала остаться с этим студентом после занятий, помочь ему выполнить работу, оформить бланк и защитить ее. Зачем обострять отношения, когда можно решить вопрос полюбовно. У тебя что: возникли подобные проблемы в школе?
− Вот догадливая, − молча, подосадовала девушка. − Нет-нет, − поспешно возразила она, − просто я подумала, как поступить, если от тебя потребуют поставить отличную оценку, а ставить не за что. Ведь такое может быть? Правильно вы говорите: надо предложить позаниматься дополнительно. Спасибо, я подумаю над вашими словами. − И чтобы избежать дальнейших расспросов, поспешила распрощаться.
Своё Спасибо, еще не выражали.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии в данной новости.
