Выше облаков

Его снова опутал тот странный сон.
Раннее утро. Дремлющая река. Туман медленно стелется по воде, и пахнет топленым молоком. Все залито теплым золотистым цветом, но солнце еще спит. Он ступает на гладкую поверхность ласковой реки и идет. Рядом - верный друг, его не видно, но чувствуется крепкое братское плечо.

Хуан лежал с закрытыми глазами, слушая раннее утро. Здесь, высоко в горах, любой звук приобретает особенное звучание и чистоту. Шорох ветра, перебирающего серебристые листочки на старой оливе. Крики птиц. Казалось, что он слышит даже солнечный свет, осторожно гладящий его колючие щеки.
Он очень любил эти самые первые минуты нового дня.

Хуан проснулся окончательно. Радужная сеть сна еще просвечивала сквозь волны настоящего, но уже опускалась все ниже и ниже, на самое дно забвения. День расцветал, лепестки утра нежно трепетали на каменных стенах хижины.
Старик лежал, поглаживая одеяло из шерсти альпаки. Он хорошо помнил осень, когда счесал с Исабель это теплое сокровище. Желтый костяной гребень проворно нырял в роскошную шерсть. Исабель пофыркивала от удовольствия, вытягивала шею и влажным носом терлась о щеку.

Лежал и улыбался. Мысленно парил над каньоном, ликующе осматривая владения. Пролетел над почти законченной кладкой. Увидел индейский лагерь ашанинка - он был рядом, в дне пешего пути. Посмотрел на Марию, отогнал нахального москита от её нежной щеки.
«Доброе утро, Мария! Я так ждал, когда ты вернешься в этот мир!»
«Здравствуй, Хуан! Но я вижу твою печаль…»
«Совсем немного осталось. Прислушайся: мир просто вопит от отчаяния. Будут ли это страшные грибы взрывов или страшная болезнь, уничтожающая миллионы людей за один солнечный день? Знаешь, иногда одно только слово убивает и калечит больше самого страшного оружия. Но ты не должна поддаваться унынию. Иногда человек может быть сильнее всего мира, а за тобой - одни из последних людей на земле».
«Почему я? Я смогу владеть ситуацией еще не скоро»
«К сожалению, они отравлены. Отравлены страхом и ложными знаниями. Пройдет время, они успокоятся, яд выйдет вместе с дурными мыслями и злобой. И ты тем временем вырастешь и поведешь их. Возьмешь все мои знания. Покажешь им секреты наших предков. И цивилизация возродится».

Одеяло упорхнуло в сторону, он зашлепал по прохладному земляному полу.
Толкнул легкую дверь и восторженно задохнулся от утренней горной свежести. Живот вздымался и втягивался от глубокого дыхания, голова сладко кружилась. Пошел по знакомым, обжигающе-холодным камням, радостно здороваясь с каждым.
На краю пропасти медленно поднял руки, встречая солнце.
Внизу проплывали облака - тысячи добродушных белоснежных лам. Они никуда не спешили, погруженные в собственные призрачные заботы. Лам было так много, что, казалось, мир - огромное пастбище, а Солнце - златоглавый пастух, следящий за своим стадом горячим, беспокойным взглядом. Иногда ламы толпились, разбегались в стороны, освобождая небольшой клочок небесного луга, и тогда Хуан видел далекую покинутую землю.

Настал ТОТ самый день. День, который ждал всю жизнь, готовился к нему, и… Тяжесть сдавила сердце.
Хуан пристально посмотрел на свою печаль со стороны, превратил ее в бабочку, которая мгновение сидела на ладони, нерешительно шевеля крылышками. Дунул, проводил пестрый лоскуток глазами и, улыбаясь, пошел к Исабель.
Здоровались они объятиями - Хуан обхватывал альпаку за сильную, теплую шею, а та привычно водила носом по седому затылку. Старушка успевала соскучиться даже за несколько часов расставания. В последнее время стал замечать, как у Исабель влажнеют глаза, и она мягко удерживает его зубами за краешек пончо, чтобы продлить объятия. И покорно стоял, ласково гладя рукой по шелковистой шерсти.
Потом вместе кормили козу Хуаниту с четыремя козлятами. Исабель, наклонив голову, придирчиво смотрела, как старик накладывает сено в загончик - строго следила за величиной порции. Как только количество, с точки зрения альпаки, превышало норму, она отрывисто кричала и непреклонно хватала зубами Хуана за рукав.
Завтракать они любили на улице, на плоском светлом камне. Кусок сыра, вчерашняя лепешка, несколько оливок, свежее молоко. Исабель важно стояла рядом, чуть слышно ворчала от удовольствия, закусывая свежесрезанными с деревьев нежными веточками. Иногда, когда старик отворачивался, осторожно стягивала с камня перышко-другое лука, и, зажмурившись от удовольствия, медленно жевала лакомство. Старик лук почти не ел, но всегда брал приличный пучок и с улыбкой отворачивался, угощая Исабель.
Затем альпака по-хозяйски собирала коротеньким языком крупинки сыра и лепёшки с шершавого камня, и они заканчивали трапезу.

Идти было легко - каменоломня располагалась далеко внизу. Целое поле, засаженное каменными ростками, которым никогда не суждено вырасти. Сколько же времени провел он тут, раскалывая и обтесывая камни? Годы?
Изабель печально вздыхала, но стоически переносила тяготы возложенного на нее груза. В сплетенных из гибких прутьев корзинах, покоящихся на ее дышащих жаром боках, лежали два небольших камня. И несколько, более крупных, нес в своем плетеном ранце за спиной сам Хуан. Грубые лямки привычно натирали смуглую кожу плеч, задубевшую от солнца и ветра, но старик не замечал этого. Работа близилась к концу - это были последние камни.
Старик остановился. Было на его горном плато место, где за всю бездну лет он так и не побывал. Сразу же возникал покойный дед, и решительно вставал на пути, качая головой: не время…
Издали он видел туманное водное зеркало, исчезающее в темных провалах скал. А сегодня узнал дремлющую реку из своего сна.

Привал устроили у старой оливы. Хуан осторожно освободил от груза альпаку, которая сразу же стала лакомиться свежими листиками, сам снял свою ношу. Из небольшой баклажки полил деревце, отхлебнул сам, дал полакать Исабель, налив студеную воду в ладонь.
Он прижался щекой к шершавому стволу. Погладил теплую, пахнущую горечью, кору. Дерево древнее, как он сам - изогнутое временем, дуплистое. Узловатые ветви похожи на его руки с распухшими от постоянной работы суставами. Даже узкие серо-зеленые листочки поседели от старости.
Хуан не знал, сколько лет дереву и откуда оно появилось. Есть вещи, неизменные в этом мире - горы, небо, солнце, прозрачный воздух. И вот эта олива. Дважды в году она давала столько блестящих плодов, что закрывала всю землю под собой черным глянцевым покрывалом. Хватало и Хуану, и Исабель, которая торопливо брала маленькие оливки мягкими губами, жадно разгрызала маслянистые косточки и глотала, прикрывая глаза от удовольствия. Присел на камни, оперся спиной о крепкий ствол и сдвинул пеструю чульо на глаза… Можно немного подремать.

Хуан вспомнил, как в первый раз после изгнания осмелился спуститься в поселок. Шел почти неделю, собирая по пути в корзину и плетеный ранец фрукты для обмена, ночуя в старых шалашах из кукурузной соломы, оставшихся от пастухов. Пришел изможденный, но очень удачно, к открытию ярмарки. Чего только тут не было: от разноцветных початков кукурузы, картофеля, фруктов разбегались глаза! Корешки и кора от всех болезней, хмелящие целебные настойки. Удивительная айяуаска, изготовляемая шаманами из особенной лианы, напиток силы, позволяющий видеть духи предков и познать свое «я». Выгодно обменял корзину сочных, зеленых черимойя на глиняный флакончик эликсира.
Дальше лежали связки свежей рыбы, еще утром плескавшейся в мутной Амазонке, которую сразу жарили у прилавка. Хуан чуть не купил прямо с раскаленной сковороды брызгающих соком пираний со свежей лепешкой, умопомрачительно пахнущих, но, зажав нос, пробежал мимо.
За небольшой драгоценный камень дали хороший топор, нож и много нужных мелочей. А когда стал прицениваться к вьючной ламе, вдруг увидел ЕЁ. Мясник прямо возле своего прилавка разделывал убитую альпаку, а на земле лежал черный комочек, облепленный жирными слепнями, бессильный и жалкий. Больную самку, не дожидаясь смерти, поскорее забили, а немощного детеныша никто не хотел купить даже на мясо. Что тогда с ним произошло?.. Неужели он уже тогда почувствовал сильную связь с Исабель? Бросился, не помня себя, стал гладить, шептать заклинания, чтобы немного удержать детеныша на этой стороне. А мясник, видя такую заинтересованность, тут же взвинтил цену, и Хуан отдал последний камушек, переплатив вдесятеро больше.
Тащил все на себе. И больную тоже. Останавливался каждый час. Кормил малышку лечебной травяной кашицей, которую сам и нажевывал. Долго сидел, водя ладонями над жалким тельцем, пытаясь собрать клочки жизненного купола. Затем стал капать в изъеденный насекомыми рот айяуаску …

Проснулся Хуан от приятного. Кто-то горячим языком облизывал закрытые веки. Не открывая глаз, поймал руками мохнатую голову, прижал к себе. Такая же славная, только выросла очень и свою черную окраску сменила. Седая она вся - не живут альпаки столько. Да и люди тоже…

Возле пещеры Исабель всегда нервничала - лаз был низкий, и ей приходилось идти, вытянув шею. Мохнатая голова все время задевала о неровный каменный потолок, и альпака тихонько скулила. А Хуан помнил все неровности и повороты наизусть.
«Знаешь, Мария, иногда кажется, это так наивно… С одной стороны, это похоже на бегство… Некоторые люди, ожидая конца света, собирают припасы, роют ямы, пещеры, надеясь там выжить. Эти люди уже мертвы.
Но это не побег. Ашанинка нет места в старом мире. Земля их продана, они обмануты и прокляты. Они - вне закона: продажного, низкого, несправедливого. И очень мудры, чтобы не ввязываться в кровопролитие. Их дом тут. Я строил и восстанавливал его всю жизнь. И знал это еще мальчишкой, когда восхищенно смотрел на тебя - тогда, на берегу…»

До чего же она красива! Хуан, затаив дыхание, смотрел на хрупкую девичью фигурку. Мария сидела на большом плоском камне у самой воды. Закрыв глаза, забавно морщила нос от ласкающих солнечных зайчиков, улыбаясь своим мыслям. Загорелые девичьи запястья украшали браслеты из цветных камушков и синих птичьих перьев. Густые черные волосы, искрящиеся после купания, завивались возле шеи маленькими кудряшками. Вода размыла сок ачиоте, которым Мария украсила лицо, он кровавыми каплями стекал с лица в мутную воду. Подол длинного коричневого платья, свесившись в воду, намок, но девочка не замечала этого, с головой уйдя в мир своих грез.
Она вздохнула и открыла глаза. Вздрогнула, увидев мальчишку.
- Как ты нашел меня?
- Я не искал. Я еще вчера знал, что ты будешь купаться здесь, - улыбаясь, ответил Хуан.
- Да, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что ты - не такой как все. Знаешь, как называет тебя Шаман? Злой провидец. За что он так ненавидит тебя и твоего покойного деда? Говорят, он боится, что в Год Луны племя выберет шаманом тебя.
Мария горько вздохнула.
- Жаль, что ты предсказываешь только плохие вещи. Мама говорит, что старейшины после твоего предсказания о великой засухе, что-то задумали.
- Великая засуха - это еще не самое страшное… - задумчиво сказал Хуан.
Он закрыл глаза и мысленно прикоснулся к Марии. Ощутил влажную прохладу намокшего платья, смешное щекотание запястий пушистыми перышками и страх за него, Хуана. И еще - целый водопад сверкающих, восторженных мыслей: «Хороший!.. Красивый… Непонятный… Но лучше всех!» Мысли играли как смешные детеныши свинки пекари - то собираясь в веселую кучку, то рассыпаясь. И ярче всех светилась одна: «Поцелуй меня!»
Это был самый счастливый день в жизни мальчика Хуана! И самый несчастный день маленького провидца…

Хуан заходил в студеную воду горного озерца неторопливо. Широкими ладонями набирал пригоршни прозрачной воды и умывал лицо, шумно плескаясь. Закрыв глаза, слушал, как она стекала по телу, покрывая кожу крупными мурашками. В эти минуты Хуан становился частью этого озера. Ощущал движение серебристой рыбешки, играющей на водной поверхности, в самых ее теплых слоях. Вздрагивал от упавших ореховых листьев, которые маленькими юркими пирогами спешили уплыть в дальние края.
Царапины, синяки, порезы неспешно растворялись в изумрудной воде, тело наливалось жизнью и радостью.
Исабель знала удивительную силу озера. Она торопливо хватала губами ледяную воду, стараясь не замочить свои старческие ноги - купаться она не любила. Жадно пила и отходила на безопасное расстояние, нетерпеливо поглядывая на застывшего Хуана. Иногда Исабель казалось, что старик забыл про нее - тогда над озером летел истошный жалобный крик.

Об опасности его предупредил дед. Возникнув из дрожащего знойного воздуха, сделал предупреждающий жест рукой: «Не ходи!» И, чтобы развеять все сомнения, бросил в него горсть злых шершней.
Темным облаком приближались они к мальчику. В их жужжании Хуан разбирал отдельные слова и фразы: «Он виноват… Гнать его из племени!.. Приносит одни только беды… Засуха - его рук дело!.. Смерть мальчишке!»
Он попятился. Дед раздраженно махнул рукой: «Тебе этого мало? Беги отсюда!»
Его преследовали несколько дней. Опытные охотники, следопыты - им не доставило труда распознать ложный след, напрасно мальчишка пытался их запутать. Несколько раз длинные, украшенные магическим узором и цветной ниткой стрелы с тихим свистом вонзались совсем близко от него.
Сил не было совсем. Пил Хуан на бегу, слизывая капельки росы с листьев, хватая с земли перезрелые в кисло-сладкую жижу плоды.
Он пришел в себя на высоком горном плато. От разряженного воздуха кружилась голова. Холод и жажда, усиленная усталостью, совсем скосила мальчика - он медленно полз по колючим холодным камням, потихоньку теряя сознание.
Покойный дед Хуана, шаман племени, появился неожиданно. Потрясая ритуальной трубкой, указывал на груду камней, среди которых оказался ход в пещеру. Был рядом, в полной темноте, голубоватой призрачной рукой указывая направление… Потом Хуан стал терять сознание.
Старый шаман манил его, кричал, грозил пальцем, потом просто сидел рядом и горевал. А потом вдруг улыбнулся. И свершилось чудо.
Умирающий мальчишка вылез из узкой студеной пасти пещеры, упал на теплую, жирную землю и заплакал.

Перед ним простирался оазис - огромная, утопающая в зелени долина, защищенная высоченной круговой стеной. Это было жерло огромного потухшего вулкана, стены которого были выложены узнаваемой сухой кладкой инков. Ледяной ветер не попадал сюда, снизу подогревал подземный жар, испуская из расколотой земли пар в небеса. Солнце исправно светило четверть дня, что хватало для роста удивительных растений. Большую часть он видел впервые и спешил познакомиться с каждым, постоять, обняв ствол, попробовать плоды, растереть и понюхать листик или семечку.
Отлежавшись в этом раю, Хуан обнаружил, что ледяные ветра, задувающие в трещины и бреши разрушенных стен, принесли гибель части растений. Упавшие стволы засохших деревьев придавливали своей тяжестью растущие кустарники. Переплетаясь между собой, препятствовали проникновению солнечного света в этот оазис, нарушая тем самым природную гармонию, сложившуюся здесь за несколько тысяч лет.
Его руки знали на ощупь каждое дерево в этой долине. Хуан срезал поврежденные сучья у раскидистых олив, замазывал раны и трещины на стволах кокосовых пальм красной целебной глиной. Расчищал завалы, освобождая место под небольшую плантацию батата и кукурузы.
Высохшие деревья рубил на крупные куски и вытаскивал через пещеру наружу, где готовил из них уголь.
Тяжелый труд изнурял, принося тяжесть и боль измученному телу, но душе он доставлял тихую и спокойную радость.
Каждый комочек земли в долине прошел через его руки. Растирал, смешивал с золой и песком. И старый вулкан стала делать подарки - бережно перетирая очередной ком, Хуан обнаружил небольшой прозрачный камешек. Потом еще… Он знал, что это за камни - дед использовал Око Неба в ритуалах, а женщины деревни - для украшений. Очень редкий, красивый и необыкновенно твердый. Каждый день приносил Хуану открытия, словно отвечая благодарностью за его тяжкий труд.

Еще он строил деревню. Просторные, удобные дома - ведь у ашанинков большие семьи. Сооружал из особого, вулканического камня, легкого и теплого. За тростником для крыш спускался в долину, осенью, брал аккуратные вязанки и по несколько дней поднимал их к себе в горы.
Убежище. Дом. Великие инки тоже были провидцами. Нашли удивительное место, построили защитную стену, посадили райский сад. Когда пришла беда - прятали женщин и детей от болезней и жестоких испанцев. Подземные пещеры были украшены письменами и висящими на каменных уступах узелковыми книгами из шерсти лам и альпак - знаниями, накопленными инками за тысячи лет. Читать Хуан научился во сне: старик-индеец с цепкими глазами, в пестрой одежде жреца, терпеливо учил юношу этой науке. Узелковое письмо, символы в виде узоров и орнамента… Хуан часто ходил с факелом по пещерам, читая и узнавая ошеломляющие вещи. А потом и сам стал записывать свои мысли, наблюдения. В небольшой пещере вся стена была увешана его книгами – связками кипу, веревочными, узелковыми страницами из шерсти Исабель.
Он стал восстанавливать стену. Уйма времени ушло на то, чтобы понять секрет кладки: валуны должны плотно прилегать друг к другу, между ними нельзя просунуть даже лезвие ножа. Еще больше, чтобы принести, обточить и закрепить камни.

А потом пришлось работать на огромной высоте. Он учился чувствовать мельчайшие выступы пальцами рук и ног, но тело сотрясалось от страха. Очень часто падал, смазывал ушибы и порезы красной глиной и вновь, стиснув зубы, карабкался вверх. Как-то, упав с большой высоты, Хуан стукнулся головой о старый корень хинного дерева и пролежал, истекая кровью, день и ночь. Очнулся, и, шатаясь, вновь прилип к стене. И страх, убивавший его долгие месяцы, вдруг ушел, а тело стало слушаться. Без всякого усилия, со странной, звенящей головой, он несколько раз залез на самый верх, обжигая лицо холодом, и спустился вниз. Теперь нужно было научиться лазать с тяжелым грузом за спиной.
И вот, в кладке осталось лишь несколько пустых ячеек.
Последний камень, холодно цокнув, встал на место. Старик, прижавшись к монолитной стене, вздрагивая от пронизывающего ветра, смотрел поверх стены на заснеженные горы.

Хуан не знал, сколько лет он живет на Земле.
Может быть, всего один день, от рассвета до заката наполненный привычными и важными вещами: дыханием Исабели, шорохом листьев на оливе, звоном утра, шепотом Марии?
А иногда ему казалось, что очень долго, и тогда перед глазами проплывали горькие воспоминания - видения постепенно угасающей жизни ашаника. Он видел, как периоды засухи сменялись наводнениями, губящими урожай. Как, спасаясь от чужаков-захватчиков, кочевали люди в поисках лучшей доли. Как гибли от голода и малярии…

Мария лежит, завернутая в кусок простого холста. Прозрачная кожа, пугающий румянец на высоких скулах, закрытые глаза, руки, сложенные лодочкой на груди. Густые ресницы бросают темные тени на впалые щеки. В ногах лежат тревожные желтые цветы - неизменные спутники царства мертвых.
Как она красива! Как близка. И как далека…
Невесомая, потерянная, с ужасом смотрит на свое мертвое лицо.
«Мария, ничего не бойся. Ты не умерла - просто мотылек твоей жизни перестала порхать, и вместо него теперь летаешь ты. Такая же легкая и невесомая. Еще не один раз придешь ты в племя ашанинка - пусть не в своем обличие, но я узнаю тебя, любимая. Это удел всех людей - являться на Землю, учиться, узнавать новое и удивительное, завершать неоконченные дела, исправлять ошибки. Ничего не бойся…»

Он приготовился к встрече. Расчесал Исабель, повязал ей на шею красивую тесьму с индейским орнаментом, потом занялся собой. Из потемневшего тросникового сундука достал ярко-синюю хлопковую кушму, одел, ощущая кисловатый запах травяной краски. Надел ожерелье племени ашанинка, своего племени: зубы пекари, разноцветные семена и перья. С непривычки долго провозился, приготовляя красную краску - сок семян ачиоте. Прислушался к себе, ловя ветер своего настроения, не спеша, нанес на лицо рисунок.
Их было не так много - всего несколько общин, оставшихся от некогда многочисленного племени. Хуан молча смотрел на них, и грусть пополам с радостью кружила вокруг него разноцветными бабочками. Изможденные, уставшие женщины в длинных темных одеяниях. Многие из них держали младенцев у своей груди. Мужчины с копьями и стрелами настороженно смотрели на Хуана, привычно сжимая свое оружие.
Но даже сейчас, измученные многодневным походом по глухим лесам, они не выглядели побежденными. И в глазах их, даже детских, Хуан не видел страха.
Увидел он и спящую Марию. Увидел впервые за столько лет, хоть и в новом для нее облике.
Взгляд старика затуманился. Это - его люди. Судьба и надежда новой цивилизации.
Исабель жарко дохнула ему в ухо, подбадривая. Хуан привычно погладил ее по мягкому боку и сказал, на родном для него и для людей языке:
- Добро пожаловать! Вы – дома.

Мария проснулась. Почмокала неуверенно губами, нашла сосок, немного поцедила молока, прикрыв веки. Только что видела сон - нежный, младенческий. Желто-золотистый свет, уютные сумерки материнского лона. И бесконечная любовь…
Она все помнила. Кусочки прошлых жизней не растаяли под солнцем настоящего: она хранила в себе и бесконечные разговоры, и доброе старое лицо.
«У тебя все получится, Мария». Мгла утра на мгновение пропала, и она увидела в квадрате света ЕГО.
Хуан задержался у окна. Изможденная семья спала, только крошечный комочек двух дней от роду, закутанный в пестрое пончо, таращил на него умные глазенки.
«У тебя все получится, я знаю. Люди пойдут за тобой. Ты сделаешь этот мир удивительным и справедливым, ты сможешь то, что не смогли остальные, наше несчастное человечество. Помни, о чем мы говорили и спорили, чему я учил».
«Знаешь, я всегда боялась спросить тебя...».
«Ты еще чего-то боишься? А помнишь, когда ты первый раз умирала? И там, на другой стороне? И когда вновь родилась? Время бояться кончилось…
Отвечу тебе на твой вопрос: конечно! Не здесь, и не скоро, но встретимся обязательно. И будем вместе. По-настоящему… Я люблю тебя».
«Я люблю тебя...»
Разноцветные бабочки вспыхнули крыльями и печальными искрами выпорхнули с морщинистой ладони.

Дед-шаман улыбается. Он больше не закрывает дорогу, и радостно ожидает их встречу.
Совсем рано. Туман стелется по реке, и пахнет топленым молоком. Все залито теплым золотистым цветом, но солнце еще спит. Он ступает на гладкую поверхность ласковой реки и …
Рядом раздался вопль: резкий, отчаянный. Хуан повернулся - по камням, торопясь и припадая на ушибленную ногу, неслась Исабель. Глаза отчаянно блестели, рот открыт для очередного крика. Старик торопясь, побежал навстречу, обнял за шею и ждал, пока альпака перестанет дрожать.
Нагнулся к поврежденной ноге, пошептался с болью, обратил ее в большого шмеля.
Бережно обхватил теплую мохнатую шею рукой и пошел.
Исабель перед самой водой запнулась, а потом решительно шагнула следом за стариком.
Они ступили на гладкую поверхность ласковой реки и неспешно пошли, растворяясь в терпком утреннем тумане.

Будущий лидер общины людей напился молока и, закатив от удовольствия глазки, смотрел прекрасный утренний сон.
Там были и высокие седые горы, и сочная зелень, и могучая стена, уходящая в небо.
И много-много бабочек: они все прибывали, пестрым цветным дождем скрывая две удаляющиеся призрачные фигуры. Знакомый и любимый голос замолкал, но она еще разбирала слова...

Знаешь, Мария… Мы так одиноки…
Когда рождаемся и когда умираем.
Когда путешествуем по ту сторону жизни
И когда живем на Земле. Безумно одиноки…
И мы опять и опять ищем своих друзей,
Родственников, любимых из прошлого…
С кем были близки и кого любили.
Кого не простили, и кто ищет нашего прощения.
И какой это счастливый миг - встретить
В бесконечности вселенной
Своего Доброго Попутчика.